Книга: Свет в августе - Уильям Фолкнер

Я почитала, что восторженные критики видят тут гениальную форму: Кристмас - Иисус, Лина - дева Мария и дальше по тексту, но, честно говоря, не могу прийти в восторг от игр с формой ни в одном выдающемся тексте (привет, Джойс, словарь и все остальные)

Так что: стиль/формулировки - огонь, композиция - лоскутный роман - все как мы любим, но вот идеи и сюжет.. Не очень увлекли, так сказать. Немного попахивает достоевщиной, но с каким-то другим послевкусием

Практически все действующие персонажи – члены семьи, повествование не ведется автором, в книге применён интересный ход – последовательная сюжетной линии цепочка из монологов и диалогов главных персонажей. Сам по себе ход, понравился мне, словно попадаешь в закулисье театральной жизни, где не фасадный и показательный спектакль со сцены лицезреешь, а то самое грязное, сальное и похабное закулисье. Дикость рассуждения матери еще при жизни о том, что любит только последнего из детей, а вообще – ненавидит всех, включая мужа и ждет только момента, когда можно выпороть кого-то из детей, дичь редкостная, связь её со священником от которого её последний сын…кажется Джул зовут (надеюсь забыть быстро весь этот прочтенный бред). Множество психологических травм, непаханое поле для лекарей душ. Даже и не веришь, что таковы бывают семейные узы, грустно от этого и мерзко одновременно.

Уникальная стилистика, драматургия, даже юмор порой не спасли картины в целом, мне не понравился роман. Возможно, не была готова к такой книжной реальности, к таким главным персонажам, даже не на ком было душу отвезти и сказать, «ну, вот он, хоть этот приличный, добрый!» Все ужасные, словно класс двоечников подрос, и ты попадаешь к ним в тусовку. Добрая половина монологов навевала откровенную скуку, зевоту. Неприлично про классиков, наверное, такое говорить, но ведь и Толстой про свою войну высказался однозначно в своём письме Фету. Посему, имею право на свое субъективное мнение:не понравилось, не буду перечитывать и рекомендовать. Никакой пользы для себя от прочтения данного произведения не вижу, скорее я утверждаюсь в мысли о том, что классика – это условное обозначение ряда книг, не имеющего, на самом деле, под собой гарантированногоудовольствия от их прочтения. Но есть, кстати, практическая польза, если из моих знакомых кому-то это произведение понравится…штрих-портрет к индивиду. За это скажу «спасибо» Фолкнеру.

Время действия - 1930 год. Это время сухого закона и законов Джима Кроу, которые легализовали расовую сегрегацию (отдельные туалеты, отдельные залы ожидания на станциях, отдельные питьевые фонтанчики, отдельные церкви и школы для чернокожих) в южных штатах США. Также это Великая депрессия, которая породила нищету, безработицу и голод. Место - Джефферсон, округ Йокнапатофа, штат Миссисипи. Это вымышленный город, за основу которого взята родина Фолкнера, Лафайет Каунти, штат Миссисипи. Что интересно, в 2013 году! Миссисипи стал последним штатом в США, официально ратифицировавшим 13-ю поправку к конституции, отменяющую рабство.

Первая сюжетная линия романа посвящена Лине Гроув, беременной женщине, которая идёт из Алабамы в Миссисипи в поисках отца её нерождённого ребёнка. По дороге она встречает много людей, которые её осуждают, но всегда ей помогают - подвозят, предлагают ночлег и стол и даже дают деньги. Лина добирается до Джефферсона в субботний день, когда в городе горит какой-то дом. Она идёт на лесопилку, где должен оказаться Лукас Бёрч, отец её ребёнка, но вместо Бёрча на лесопилке в субботний день она встречает Байрона Банча. Банч влюбляется в неё, оберегает и помогает не только организовать роды, но и находит Лукаса Бёрча, который скрывается в городе под именем Джо Браун. Воссоединения возлюбленных не происходит, потому что Бёрч-Браун сбегает от девушки с младенцем на поезде. Байрон Банч после этого сопровождает Лину в поисках сбежавшего Бёрча.

Вторая история о Джо Кристмасе, живущем в Джефферсоне последние три года. Он - человек-противоречие, движущийся по пути саморазрушения. Почти все три года, что он жил в городе он работал на лесопилке, по вечерам зарабатывая настоящие деньги бутлегерством. К моменту приезда Лины, Кристмас сбегает из города, обвиняемый в убийстве Джоанны Бёрден, старой девы, чей дом и был подожжён. Лукас Бёрч, бывший его подельником в бутлегерстве, найден пьяным в этом доме. Но он обвиняет Кристмаса в убийстве, говоря, что тот - чернокожий. Кристмас выглядит вполне белым, но в 30-е годы в южных штатах США достаточно было иметь примесь «черной крови», чтобы тебя назвали «нигером» и относились соответствующе. На Кристмаса тут же объявлена охота, и через несколько дней его ловит толпа в соседнем городке. Итогом истории Кристмаса становится его жестокая смерть.

Роман интересен не столько сюжетом, сколько своей структурой и языком повествования. За структуру отвечает модернизм. Повествование обрывочно, раздроблено на небольшие эпизоды, перескакивает от героя к герою и дополнено долгими и обстоятельными флэшбеками. Все герои, от лица которых идёт повествование, отчуждены своим происхождением или обстоятельствами не только от общества, но иногда и от самих себя. Байрон Банч, Джо Кристмас, Хайтауэр (бывший священник, невольно вовлечённый во все перипетии обеих историй) - люди, одержимые своими демонами или страстями, потерявшиеся в лабиринтах своих мыслей и чувств. История Джо Кристмаса больше похожа на греческую трагедию, где героя к неминуемой смерти ведут страсти и неумолимый рок. И сам Фолкнер говорил о названии романа:

«… в августе в Миссисипи есть несколько дней где-то в середине месяца, когда вдруг появляется предвкушение осени, когда приходит прохлада и сияние мягкого, блестящего света, как будто он явился не из настоящего, но из прошлых, старых, классических времен. Возможно, в нём есть фавны, сатиры и боги из Греции, с Олимпа. Это длится лишь день или два, и затем пропадает. Название напомнило мне о том времени, о сиянии, которое древнее нашей христианской цивилизации».

Язык романа прекрасен, тягуч и поэтичен. Вместе с объёмным повествованием он делает из сюжета телепередачи «Криминальный Миссисипи» поистине глубокую историю об отчуждении, рабстве (несчастье людей, которые стали рабами привычек, мышления, убеждений, религии, расы и пола) и ненависти. Фолкнер из историй брошенной беременной девушки и осужденного в убийстве мужчины (которое он ,может быть, и не совершал) создаёт древнегреческую трагедию, в которой все герои ведомы руками мойр. Хочу поделиться несколькими цитатами:

…и вот разматывается позади длинная однообразная череда мирных и неукоснительных смен дня и тьмы, тьмы и дня, сквозь которые она тащилась в одинаковых, неведомо чьих повозках, словно сквозь череду скрипоколесных вялоухих аватар: вечное движение без продвижения на боку греческой вазы.

…люди, в общем, всюду одинаковы, но, видно, в маленьком городке, где зло осуществить труднее, где возможностей скрытничать меньше, люди зато могут придумать больше зла – приписав его другому.

Он шагнул с темного крыльца в лунный свет и с окровавленной головой и пустым желудком, в которых горел и буянил хмель, вступил на улицу, протянувшуюся отсюда на пятнадцать лет. Хмель со временем выветрился, сменился новым и снова выветрился, но улице не было конца. С той ночи сотни улиц вытянулись в одну – с незаметными поворотами и сменами ландшафта, с промежутками езды – то попутчиком, то зайцем, на поездах, на грузовиках, на телегах, где в двадцать, в двадцать пять, в тридцать лет он сидит с неподвижным, жестким лицом, в костюме (пусть грязном и порванном) горожанина, а возница не знает, кто он и откуда, и не смеет спросить.

Специально искала для своей домашней библиотеки перевод «Шум и ярость». И конечно, в процессе чтения сравнивала с переводом «Звук и ярость», который сейчас в гораздо большей доступности. Я ни разу не пожалела о своём предпочтении первому. Пунктик на перевод у меня появился ещё во времена чтения «Хоббита».

Яркой особенностью романа является смешение временных линий, в которых тяжело разобраться без подсказки автора (у меня в издании есть небольшая, но очень полезная таблица, с которой я сверялась время от времени).

Композиционно текст поделён на четыре части, каждая из которых ведётся от первого лица. Как и многих читателей до меня, повествование встречает потоком сознания человека с особенностями. Сложно догадаться о каком именно отклонении идёт речь, очень сильно похоже на запущенный аутизм. В голову приходит конечно же Киз, где очень тяжело продираться через сознание ненадежного рассказчика. Но хорошо, что этот поток заканчивается вместе с главой. С каждой новой частью повествование упрощается. Вторая глава тот же поток сознания, который больно читать уже по другой причине: очевидно, что нас ждёт самоубийство: «Не в первом яростном приступе отчаяния горя угрызений кончают с собой а лишь когда осознают что даже и отчаяние горе угрызения твои не столь уж важны для сумрачного Игрока». И очень жаль Квентина. Психологически сложно принять решение юноши, а разобраться в причинах почти невозможно. Возникает вопрос, состоял ли он в сексуальной связи с сестрой, или это состояние стыда за её беременность и брак по расчету (мягко говоря за человека недостойного, тут у меня возникла ассоциация с героиней первого сезона «Почему женщины убивают», Бет Стентон). Мне жаль осознавать, что семейная жизнь Кэдди не будет счастливой. Третья часть написана классическим способом. Но герой, взглядам которого посвящена эта глава, с каждой новой строчкой вызывает явное чувство отвращения. Психологически на него ложится ответственность за своё неблагополучное семейство. При этом ему не дают полноценную власть. Таким образом он получает только обязательства, без особых прав принимать хоть сколько-нибудь значащие решения. С другой стороны, личность Джексона, даже с учётом среды, сформировавшей его, представляет собой максимально неприятную комбинацию: сексист, расист и максимально неуравновешенный тип. Ему трудно сдерживаться. Более того, он даже не видит в этом надобности.

Если тебе нечем бабу другим удивить, удиви оплеухой.

Злость берёт. Он подделывает чеки, а деньги вкладывает в биржу. Неудачно, как вы понимаете... Чеки на небольшие суммы. Например Кэдди прислала 50$, а Диксон врет, что чек на 10. Отдает их Квентине, а себе разницу. Затем подделывает, пишет что сумма 200, и даёт матушке сжечь (не принимает она денег от дочери, гордыня).

– Да-да, – говорит. – Мы, Бэскомы, не принимаем ничьей милостыни. А от падшей женщины – и подавно.

Четвёртая часть – отстранённое видение прислуги, старой негритянки Дикси – сложно полноценно выделить, потому что в ней всё равно смешиваются все герои, показанные на предыдущих страницах. Их несчастные голоса сливаются в тот самый шум в голове Бенджи. В мире семейства Компсонов, как заметила во вступительной статье Ю.Палиевская, «из-под человека выбита основа существования – вера в осмысленность его пребывания на земле». И пока некогда аристократическая семья распадается из-за неумения перестроиться, я лучше перечитаю «Вишнёвый сад».

• Свет в августе

Когда же люди разной крови перестанут ненавидеть друг друга?

Второй роман в сборнике шёл ещё тяжелее. Хотя повествование здесь классическое, без модернистских изысков, сюжетно это было тягучее, мало чем интересное описание. Иногда меня преследуют мысли о том, что американский роман – не для меня. Мне сложно сочувствовать героям, то стремящимся получить от жизни всё, то теряющих всё из-за расовых конфликтов. Хотя исключения тоже бывают: Драйзер и его «Американская трагедия» превзошли ожидания, смогли удержать мой интерес, впечатлить масштабностью и стилем повествования. А вот Фолкнер и Сэлинджер оказались не моими авторами.

Кристмас (такую фамилию дали подкидышу в детском доме) – оказался между двух рас: «Белый нигер из Джефферсона». По идее, он спятил как раз из-за конфликта. Ни одна из сторон не принимает его. Слишком черный для белых, слишком белый для черных. И хотя окружающие часто воспринимали Джо как иностранца, например итальянца или француза, он был и остался американцем. И получается, в этом его трагедия, ставшая неприкаянной судьбой и сформировавшая личность.

Скрытность или рыцарское отношение к женщине были не в его характере.

В главах, посвящённых юности Джо, я испытывала очень яркое состояние ненависти. Меня злит религия, при которой можно творить что угодно, а потом «отмаливать» содеянное: Бог простит. Приёмный отец Кристмаса, Макихерн, ослеплённый традицией, воспитывал поркой и молитвами. «Макихерн начал молиться. Он молился долго, монотонным, нудным, усыпляющим голосом. Он просил, чтобы ему простилось прегрешение против воскресного дня и то, что он поднял руку на ребенка, на сироту, любезного Богу. Он просил, чтобы упрямое сердце ребенка смягчилось и ему тоже простился грех непослушания – по ходатайству человека, которого мальчик презрел и ослушался, – и предлагал Всевышнему быть таким же великодушным, как он сам, по причине и вследствие сознательного милосердия». Меня злит, что для ребенка, живущего в страхе, такое отношение оказалось нормой, и что потом, выросший без любви, он стал способен на страшнейший грех – убийство.

Два этих романа объединяют тиски традиции, которые не только не помогают, а наоборот, ломают судьбы людей. Такое чтение не приносит удовольствия. И, конечно же, не для удовольствия были написаны Фолкнером эти строки. Это слепок с отрезка истории Америки, во всей искренности авторского взгляда на мир.

Свет в августе. Это произведение уже более классического стиля. Таких мощных экспериментов тут нет, и читается гораздо легче. Хотя автор не мог не удержаться, от "рваного" стиля. Правда, тут, произведение рвётся по времени. Скачки вперёд, назад, иногда довольно длинные могут выбить из колеи. Сложно, также понять кто главный герой. Как только вы кого-то в такие назначаете, автор на треть книги переключается, на другого. Когда вы смиряетесь, что вот, это он и есть, автор решает, что пришла пора пару десятков страниц посвятить другому. При этом книга довольно интересна в плане нравов США начала прошлого века. Взгляды, быт, жизнь показаны очень неплохо. Отношения, корни которых, как я понимаю до сих пор есть в штатах, между белыми и неграми. Я читал, что Фолкнер самый американский писатель, не знаю правда ли это, но американистам и любителем жизни в США он точно будет интересен.