Текст книги "Огонь, который горит вниз"

***

Вадим057: Хорошо. Что от меня потребуется?

На мониторе появилась уведомление, о том, что собеседник печатает…

Сердце забилось чаще, колено под столом заплясало в нетерпении. Притих, затаил дыхание, уставился на экран.

Оператор: Для начала заполните форму согласия и поставьте свою подпись. Образец мы уже выслали на почту, которую вы использовали при регистрации. Дальше следуйте инструкциям.

– И все? Любопытно… – улыбнулся и набрал в чат:

Вадим057: Согласен.

Оператор: Мы должны уточнить. Правильно ли вы поняли степень серьезности процедуры.

Вадим057: Да. Я все понял. Сделаю, как скажете.

Хотел напечатать смайлик, но счел шутки неуместными. Добавил.

Вадим057: Я продам свою душу…

Оператор: Заполните бланк, придерживаясь образца. Распечатайте и поставьте на нем подпись своей кровью.

Проверил почту.

На самом деле, во входящих висит непрочитанное письмо с вложенным файлом. Оперативно работают, молодцы.

Вадим057: Все получил. Заполню, поставлю отпечаток. А дальше? Куда отправить?

Оператор: Отправлять не нужно. Достаточно заполнить.

Хм… Занятно. Умеют же, на самом деле, жути нагнать. Отодвинул клавиатуру и заново перечитал переписку.

А что если это не шутка, вдруг, все серьезно, все по-настоящему? Продал, такой, душу на сомнительном сайте – феерически глупо, в лучших традициях полных отморозков, в один клик продал по дешевке и сидишь оболваненный, рассуждаешь о том, как же это тебя угораздило. Сомнения-сомнения.

Вадим057: А… Скажите… Можно уточнить? :)

Наспех напечатал и нажал отправить.

Вадим057: Как только я заполню эту страницу, моя душа перестанет быть моей?

Оператор: Совершенно верно. Мы рассмотрели Вашу заявку, изучили заполненную вами анкету. Ваша душа подходит. Условия продажи – приемлемы. Ставьте подпись, и сделка состоится.

Вадим057: Последний вопрос. Хочу быть полностью уверен, что я все правильно понял. :)

Постарался четко сформулировать мысль. Набрал текст на пол страницы. Главное ничего не упустить.

Это как с джином или золотой рыбкой. Положено три желания, и все тут. Условия очевидны и просты: определись, чего именно хочешь, и озвучь, да так, чтобы никаких двусмысленностей и иносказаний.

«Хочу много денег». Е-мое. Это так нелепо. Зачем в сказках у джина просить что-то неопределенное. Много, это сколько? Много для тебя или для джина, или для кого? Подсунет два грамма золота, и доказывай потом, что это совсем не то, о чем просил. Говори четко: «Десять лямов, и строго в баксах».

Или еще хуже, «Хочу никогда не болеть». Ну вот кто так просит? Золотая рыбка просто убьет, или в камень или в куриный помет превратит или еще что похуже, сделает, например, импотентом с огромным прибором до колена и запрет в стерильной комнате подпольной лаборатории по увеличению органов для транссексуалов. А? Придумает, будь уверен… Надо загадывать хитрее, как в старом еврейском анекдоте: хочу мешок золота, красавицу жену и яхту – это раз…

Закончил писать. Вроде бы все учел. Перечитал. Получилось слишком заумно, витиевато и туманно.

Ай, черт с ним!

Удалил.

Заново набрал:

Вадим057: Я подпишу бланк, стану богатым успешным и известным писателем? Так? :)

Оператор: Все верно. Взамен на душу, вы получите то, о чем просите.

***

– Да, здравствуйте. Я звонил вам вчера, – сел поудобнее, подготовил колено вместо стола, почеркал в блокноте, расписал застывшие чернила старой ручки с погрызенным колпачком. – Да-да, все верно, Вадим, – поправил телефон и чуть громче добавил, – Насчет рукописи. Я целый год назад…

Сверху раздался звук слива унитаза, кто-то из соседей смыл за собой.

Прикрыл телефон, натянул трусы и выскочил в коридор, попутно роняя и подхватывая в воздухе, как лихой жонглер, по очереди то блокнот, то ручку.

Слышимость в доме отменная. Жильцы на первом этаже в курсе, о чем шепчутся на последнем. Удобно, если внезапно к тебе ворвутся бандиты, каждый сосед услышит, и уж точно кто-нибудь бдительный вызовет полицию; но с другой стороны – никакой личной жизни. И, как на зло, воры все не идут, а количество оргазмов за ночь, дамочки легкого поведения из 23-ей, к своему несчастью, весь дом знает с точностью, причем понаслышке.

– Я, говорю, год назад отправил рукопись. И не получил никакого ответа.

Зажал телефон между плечом и ухом, достал сигарету и поджег.

– Может, затерялась где-нибудь?

Выпустил клуб дыма, подался вперед и кивнул утвердительно, словно собеседник его видит.

– Угу, понимаю.

С отрешенным видом стал расхаживать по коридору, стараясь скрыть переполняющее волнение.

Трубка писклявым женским голосом принялась объяснять причины отказа издать роман. Заготовленными фразами отчеканила, мол, интересный стиль, хороший сюжет, но, к сожалению, не попадает в формат произведений, подходящих для продажи. Бла-бла-бла. Серия. Бла-бла-бла. Авторские листы. Бла-бла. Местами, голос переходил на скороговорки, без выражения проговаривал слова, отрепетированные за счет регулярных повторений, для разного рода недописателей.

Стремительными темпами беседа развивается по направлению в тупик.

Вывод напрашивается сам – за год не ответили, значит не заинтересовало. И наивности в голове о том, что это все бродяга почтальон по пути в издательство на улице съел беляш, выпачкался в жир, и использовал роман, чтобы утереть лоснящийся подбородок; а затем, вот недоносок, притворился, что потерял нетленную рукопись – всего лишь фантазии. Или, что в воображении Вадима выглядит гораздо более убедительным, бестолковая секретарша-провинциалка, с маленьким айкью и большой грудью, в надежде получить повышение, неловко уронила папку с романом на пол перед своим начальником и, стараясь подробнее продемонстрировать глубокое декольте своей блузки, в которой сиськам явно тесновато, со словами «Ой, какая же я неуклюжая», наклонилась поднять, но оставила…, в порыве безудержной страсти, оставила листы валяться на ковре. А на утро, уборщик затолкал рукопись вместе с лежащими рядом женскими трусиками в мусор и вынес на помойку. Фантазии. Всего лишь фантазии.

Роман паршивый, вот и все… Никакого заговора.

Трубка все говорит и говорит. С каждым новым словом, лицо Вадима тускнеет и тускнеет. Во взгляде читается – это конец.

– Ясно.

Сглотнул слюну пересохшим ртом. Набрался наглости, решимости. Нужно бороться до конца. Нужно убедить, доказать.

– А если я перепечатаю вступление. Или, например, я…

Голос перебил, поблагодарил, что обратились именно к нему и по новой посыпал скороговорками. Бла-бла-бла. Предыдущие публикации. Бла-бла. Не забудьте продублировать в файле свои контактные данные. Бла-бла-бла. Бла-бла. Голос подытожил и пообещал перезвонить. «Если что-то изменится, мы с вами обязательно свяжемся».

Вадим пожал плечами, понятное дело – перезвонят. Так говорят, когда хотят вежливо послать. Кому, к черту, нужна их вежливость? Свяжутся они…

Единственное, что удалось выдавить в ответ – «Угу».

Сел на обувную полку, посмотрел на экран смартфона. Голос на том конце все еще что-то рассказывает. Нажал прервать вызов, сделал затяжку и выдохнул дым на колени.

– Идите вы все! – закричал, размахнулся, и телефон влетел в стену, стукнулся об угол, отколол кусочек побелки и приземлился на пол. – На три, мать их, буквы идите все.

– Что там у тебя? – послышался заспанный голос из соседней комнаты.

Поднял телефон и спрятал за спину. Провел пальцем по экрану. Черт. Опять разбил.

Из комнаты вышла Лиза, завернутая в мятного цвета махровый халат. Ее волосы растрепались после сна, и теперь прическа напоминает стог сена, который сильный ветер терзал всю ночь.

– Чего гремишь? Ты время видел? – потянулась и зевнула.

«Видел ли время? Естественно, полдень! Видел ли я время? Пол, мать его, день… Привыкла спать до обеда. Коза.» – подумал, а ртом произнес:

– Прости. Разговор важный. С издательством… – показал разбитый телефон жене.

– Опять отказ? – еще непроснувшиеся глаза прищурились на Вадима.

– Смени тон. И так тошно.

Прошел на кухню.

Лиза рывком затянула пояс халата и пошла следом. Встала напротив двери, загородив собой выход, и, намекая, что разговора не избежать, приняла позу «сахарницы», растопырив локти в стороны и уперев кулаки в бока.

Любит она это дело. Хлебом не корми, дай поорать. День на ругань, три на молчаливую ссору и избегание друг друга, час на примирение, десять, ну может пятнадцать минут на окончательное примирение, затем сон, а утром все по новой. Где та девушка-Лиза, которую звал замуж? Куда подевалась понимающая, нежная, ласковая, сексуально ненасытная девушка? По приоритетам скорее в обратном порядке правильно, на последнем месте понимающая. И где он, тот Вадим? Парень с горящими глазами, с рельефом и кубиками пресса, густой шевелюрой и острым умом; готовый свернуть горы, шею, косяк, свернуть налево при случае, да что угодно и как угодно готов свернуть. Для которого не существует непреступных крепостей.

Посмотрел на разбитый экран, грустное лицо в отражении посмотрело в ответ. Плохая примета глядеться в разбитое зеркало.

Отложил осколки, двумя руками поправил резинку от трусов, словно ныряльщик-морж перед заплывом в проруби, сел на стул и приготовился к очередной порции утренней нервотрепки. Выдохнул и слегка кивнул – мол, начинай.

Лицо жены приблизилось.

– Я написал отличный роман, – имитируя мужской голос и кривляясь начала Лиза. – С таким сюжетом буду нарасхват, – вытянула перед собой кулак и оттопырила средний палец. – Ну? Смотрю, прям расхватали тебя. А?

Писатель молчит. Рассматривает маникюр, на все еще направленном в свою сторону среднем пальце. Маникюр, надо сказать, отменный; Вадим молчит. Не слушает, думает о своем и молчит. Проще дать выговориться за час, чем спорить и пытаться что-нибудь доказать в течении двух, и не факт, что докажешь, скорее наоборот, закончится тем же, только продлится дольше. Поэтому, с видом максимально внимательного слушателя, спрятался в мире своих фантазий и молчит.

– Ты меня вообще слышишь?

Почувствовала, зараза, что теряет слушателя. Она всегда такое чует. Машет теперь руками перед лицом. Злится. И пусть себе машет. Главное не поддаться и не ответить. Нет-нет.

Виновато кивнул, пожал плечами, дескать просто нечего возразить – ты во всем права, и продолжил представлять прогулку по осеннему лесу. Листва шуршит под ногами, солнышко пробивается сквозь ветви и иногда приятно слепит и где-то вдалеке, настолько далеко, что практически не слышно, ругается и машет своими руками жена.

– Не взяли здесь, не переживай – издательств много. Так ты говоришь?

Застыла в сантиметре от мужа, настолько близко, что неприятный запах нечищеных после сна зубов ударил прямо в нос. Вадим стерпел и не подал виду, но вернуться обратно на свою уютную осеннюю аллейку больше не получилось.

– Лиз, все наладится. Давай не будем?

– Что не будем?

Лиза закипела. Наконец-то услышала что-то в ответ и теперь есть за что зацепиться. Следовало молчать. Вот зачем открыл рот? Знал же. Выдохнул и потер лицо руками.

– Что у тебя может наладиться? – закричала, распаляя сама себя и задыхаясь от возмущения. – Ты постоянно повторяешь эту фразу… Зачем? Для чего? М? Ответь! – опять замахала руками, не давая ответить на вопрос. – Я сама скажу зачем, – ухмыльнулась, – Стараешься успокоить себя… Не меня, – перешла на снисходительный тон, – Миллион лет назад удалось продать посредственный рассказик. Возомнил себя писателем. Писатель, хах. Насмешил. Он, видите ли – пи-са-тель.

Осеклась.

Поняла, что уже перегибает, перебор. Моментально остыла, и слегка извиняясь обиженно добавила: – Морочишь голову и себе и мне.

Посмотрела на Вадима – сидит, молчит, спокойный. Фыркнула и пошла наливать кофе.

– Будешь? – приподняла чашку.

Помотал головой.

– Ну все уже. Не молчи, – поменяла местами тапки на ногах, спросонья одетые левый на правую ногу. – Найди нормальную работу. Зарабатывай, как все… И не будет тебе никаких скандалов. Мужчина ты или где?

Вадим ничего не ответил, выдержал завтрак из гноя и желчи, вышел в коридор.

Итак, приступим к выполнению плана-побега: срочно скрыться в другой комнате, другом городе, на другой планете… Пока не лопнул переполненный пузырь и жену не накрыло, не смыло ответным потоком помоев.

Лиза продолжает что-то бормотать из кухни, то обвиняя его во всех смертных грехах, то оправдывая. И зачем вообще женщине оппонент в ссоре? Сама с собой здорово справляется.

Натянул на босую ногу ботинки. Зря, кстати купил ботинки на шнуровке, были бы с резинкой или на липучке… Успел бы… Выскочил по-быстрому на улицу, покурил, успокоился, остыл и пе-ре-тер-пел. Но. Проклятые шнурки.

«Бум» раздался звук удара кулака о стену.

Посмотрел на руку, на костяшках появилась кровь. Странно, на эмоциях боли абсолютно не чувствуешь. Через час кулак опухнет и начнет щипать, но это позже, а сейчас – «режим терминатора активирован».

– Грузчиком надо, или дворником? – запихал часть майки в штаны, застегнул ремень. – Ты этого хочешь? Этого от меня ждешь? – не справляясь с переживаниями, вернулся на кухню. Перегородил собой двери на манер Лизы, чтобы не дать ей сбежать с поля брани. – Хорошо, пойду сторожем!

– И не факт, что справишься, – спокойно парировала и звучно отхлебнула кофе.

Кулаки сами сжались, глаза забегали по комнате: кухонная плита, жена, раковина, холодильник, опять жена, сковорода, стул, голова жены. Жажда крови. Взгляд остановился на ноже. Огромный тесак для разделки мяса. Острый, как бритва, Вадим сам его заточил, пересмотрел с десяток роликов в интернете с инструкциями как правильно использовать точильные камни, потратил два часа, и сейчас лезвие тяжелого ножа без труда под собственным весом разрежет лист бумаги, лист фанеры, да что уж там – лист стали восьмимиллиметровой проткнет, как перину.

Или нет…

Лучше поработать тупым ножиком! Как раз есть такой, для нарезки хлеба, совершенно тупой, как мои шутки в глазах этой стервы.

Подошел к подставке с ножами.

Интересно, сколько секунд понадобиться, чтобы отрезать ей язык?

– А ты? Только и знаешь, как мозг трахать!

– Просто найди работу, – перебила Лиза. – Нормальную. И не надо здесь передо мной трясти бубенцами. В своих неудачах сам виноват. – затарахтела припоминая все мыслимые и немыслимые промахи мужа. Не забыла и про свой любимый монолог о лучших годах жизни, бездарно потраченных на такого бесполезного оболтуса и недотепу, как ее муж. Припомнила все: и периодичность подаренных букетов, и как подло всех опозорил и подставил на семейном празднике, и разбитую вазу и неравномерно разрыхленную землю в горшке с фиалкой и пережаренный омлет.

Вадим закипел, зубы стиснулись, лицо покраснело, ноздри раздулись и пыхтят, как сопла газовой горелки. Ну берегись! Напросилась. Сейчас все выскажу. Сначала язык. Вырву ее грязное помело, и после, в тишине…

– Все! – не дала возможность вставить и слово. – Я так больше не хочу… Не могу! Хватит! – ее фраза продолжилась звуком разбитой о пол тарелки.

Затем все стихло.

Повисла минутная пауза, которую никто не хотел нарушать.

– Хорош орать! Придурки! – донесся из-за стены хриплый голос соседа.

Вадим улыбнулся.

– Это одичалый, – шепотом, сдерживая смех, произнес и последил за реакцией Лизы на каламбур.

Не смешно. Жена не смеется…

– Ну, типа шутка в тему… Понимаешь? Люди, живущие за стеной – одичалые… – пояснил, махнул рукой, – Ой, ладно…

Лиза наморщила лоб – какой же все-таки придурок у нее муж. И какое у него дурацкое чувство юмора. Идиот, одним словом – идиот.

– Короче, пора с этим уже что-то делать.

– Лиз.

– Не Лизкай, дай договорю, – ее тон стал серьезным. – Мне надоело жить с неудачником, – звучно размешала сахар, гремя ложкой о стенки чашки. – Пустая. Трата. Времени, – отделила каждое слово ритмичным стуком. Опустила глаза. – Вечером меня здесь не будет.

Вадим промолчал.

Привык к таким угрозам.

Никуда не денется, успокоится, и все пойдет своим чередом. Обычный быто-круговорот. Сейчас начнется стадия «два дня тишины», затем часок – разбор полетов, пятнадцать минут, ладно двадцать минут в кровати, и мир.

Нужно дать ей время остыть.

Набросил куртку, вышел в подъезд, аккуратно прикрыл за собой дверь.

***

Вышел во двор.

– Я ядреный, как кабан, я имею свой баян. Я на нем панк-рок пистоню, не найти во мне изъян, – напел любимую песенку.

Осенний ветер плюнул в лицо моросящим дождем. В такую погоду, кстати, удобно себя жалеть и медленно тащиться вдоль витрин, искоса поглядывая на отражение в промокшем стекле.

Набросил капюшон, поежился.

Посмотрел на окна своей квартиры, где Лиза в этот момент, вероятно трещит по телефону с какой-нибудь подругой и обсуждает, жалуется на мужа. Да-да, с подругой. А говорят нет женской дружбы. Есть, да еще какая! Сегодня материт подругу, по чем свет стоит, называет шалавой, сукой драной, а через денек-другой обнимает, души в ней не чает, на мужа жалуется – загляденье просто.

Посмотрел и пошел прочь.

Свернул в переулок.

За ларьком «Ремонт обуви и зонтов» виднеется здание с надписью «Гуляка». Один из немногих баров, которые в этом напрочь иностранизированном городе, сохранили родное название, написанное привычными, покосившимися от старости, с выцветшей краской, но знакомыми буквами родного алфавита, на родном языке. «Гуляка» – питейное заведение такого толка, что человек, даже с самым не высоким достатком, может позволить себе приятно провести время за рюмочкой-другой недорогого напитка. Именно туда, и именно за тем дешевым напитком идет Вадим под мелкими каплями, перепрыгивая лужи.

По дороге прокрутил диалог с женой, в котором удалось-таки подобрать подходящие слова, остроумно отшутиться, осечь Лизу и убедить ее в своей правоте.

– Ага? Бага! Села быстро! И послушай, что тебе скажет мужчина.

Пришлось ударить разок; не сильно, а так, как в старых фильмах про гангстеров, тыльной стороной ладони по щеке; просто что б почувствовала кто главный. Залепил, а она такая – «Прости. Не понимаю, что на меня нашло. Прости, любимый».

Скоро это надоело, сел на мокрую скамейку под деревом, достал пачку, в которой сиротливо ютится последняя сигаретка, закурил.

С первой же затяжкой, гнев испарился, исчез без следа, перестал пульсировать в висках; рассудок вернулся, в голове прояснилось. Остался неприятный осадок от беседы и ощущение, что жена права.

Может и стоит подумать, куда устроиться…

– Ну уж нет, – отогнал подальше глупые мысли. Лень – двигатель прогресса. Прикрыл от дождя сигарету, сделал еще несколько затяжек.

Курить абсолютно не хочется, затянулся и выдул дым без всякого намека на удовольствие, просто – так надо. Этот ритуал за долгие годы перерос из привычки в рефлекс и стал частью личности. Так надо, и все. Достал, поджег, вдохнул дым, выдул колечко, снова вдохнул, и так до фильтра.

Тело расслабилось. Бросил окурок под ноги.

– А ведь полегчало.

Улыбнулся сам себе и посмотрел на небо. Прищурился от капель. Поднялся со скамейки, раскинул руки в стороны, и как в голливудских мелодрамах покружился на месте.

– Не все так плохо. А?

Посмотрел на окурок. Дымящийся уголек погас, оставил на асфальте горстку пепла и расползшуюся бумажку.

– Ты мой дешевый психоаналитик.

Растоптал остатки и пошел прочь от скамейки, возле которой, надо сказать, была урна.

Дождь усилился, Вадим ускорил шаг. Куртка промокла, липнет, зараза. Вроде и не холодно, но так противно.

Клен шатается на ветру из стороны в сторону и роняет разноцветные листья – красотень; мокрые, они быстро валятся на асфальт, сыпятся, превращают серый тротуар в рыжую склизкую тропинку; желтый оторвался и упал прямо на капюшон, теперь писатель шагает в бар в фуражке – генерал-осень.

Мокрая плащевка шуршит в такт шагов. От ритмичных звуков, в голове всплывает «Левой, левой, раз, два, три…». Мысли отключаются, цель добраться в кабак раньше, чем окончательно промокнуть.

Погрузился в осеннюю депрессивную медитацию – звуки дождя, шуршание куртки и голос в голове отсчитывающий до трех слились; ноги самостоятельно маршируют, перешагивают грязь, обходят ямы, переходят улицу на зеленый.

Возле писателя остановилась машина. Серый, старенький, но вполне ухоженный седан нарушил всю идиллию.

Стекло опустилось, и на Вадима уставились две пары глаз на небритых лицах лощеных иностранцев. С навигатором в руке, на ломанном полу немецком полу английском языке, один из них, тот что сидел за рулем, попытался узнать, где здесь улица Луговая. Второй, что сидел на пассажирском, в ярких салатовых перчатках и с красным шарфом вокруг шеи, вел себя странновато. Бабские ужимки, голос неестественный, манерный весь.

– Show me…

Водитель поводил пальцем по экрану и протянул устройство Вадиму. Второй восторженно похлопал соседа по коленке своими салатовыми руками, восхищаясь храбростью, словно водитель не к прохожему обратился, а с мясом в руках, в клетку к голодному тигру залез.

Писатель посмотрел на водителя, затем на навигатор, затем снова на водителя, затем на пассажира.

Не хочется ни вникать, ни разбираться, чего от него надо, ни вспоминать где улица, с таким знакомым названием Луговая.

Помогать лень.

Да еще дождь лупит. Да еще мужики странные – женолицые, хоть и бородатые. С другой стороны, не хочется давать иностранцу лишний повод проклинать жителей этого унылого городка; ну, вроде того – маленький, грязный, вонючий село-город, да еще гостю никто не помог.

Покажу куда-нибудь, пофиг, пусть поездят. Посмотрят достопримечательности, познакомятся с архитектурой, а как накатаются, решат, что сами меня не так поняли.

Вернул навигатор, ткнул пальцем в направлении бара, и добавил:

– Туда.

Иностранцы от радости захлопали в ладоши, чуть ли не пританцовывают. Щебечут на своем, весело переглядываются, довольные такие.

– Проедешь перекресток и сверни направо. Затем, через два квартала, опять направо и сразу налево. Понял?

Гости города синхронно закивали налакированными чубчиками. Смеются, как дети. Ни слова не понимают, уверен, но хохочут, радости – полные штаны.

Отступил на шаг, собрался попросить закурить, но как объяснить этим гей-туристам? Как спросить? Жестами? Начну показывать, подумают еще, что пососать прошу. Кто знает, что у этих в голове… Все. Давай, мужики, поднял кулак и слегка наклонился, в знак солидарности, мол не осуждает никого, ебитесь, как хотите. Мир вам, гомо-гости.

Пассажиры переглянулись, опять обсудили что-то на своем языке и окно поднялось.

– Проедешь, свернешь, и окажешься на Луговой. Ok? – крикнул в закрытое окно.

Лицо заулыбалось, иностранец показал, что не слышит и жестом еще раз поблагодарил.

– Давай, педрило. Обращайся, если что.

Машина развернулась и уехала в заданном направлении.

Постоял, помахал на прощанье.

Ну вот, другое дело – помог иностранцам, молодец. Плюсик к карме. Пятерочка и в журнал, и в дневник. За это надо покурить. Пошарил в кармане – точно, закончились.

С мыслями «а под дождем прогулка – отличный способ снять напряжение», дошел до бара. Остановился на пороге. Прочитал вслух покосившуюся вывеску «Гуляка». Застыл в нерешительности.

Выпить, конечно хочется, но видеть все эти рожи… Каждая пьянь набивается в друзья. Друзья. Дружба исключительно крепчайшая, беззаветная, искренняя, но скоротечная; стоит выпить с новым дружбаном на рюмку больше нормы и этот новый почти брат подставит кулак к твоему лицу, с размаху подставит, с криком, несколько раз подставит, пока кровь не прыснет или пока компания таких же полу-братьев на вечер, не растащит по углам дерущихся. Плюс, каждый жаждет выпендриться, норовит дать совет, высказать свое исключительно экспертное мнение по любому поводу, по каждому поводу. Нет. Только не в этот раз.

– Что ж, гуляка, дождись меня, – шепнул под нос, обращаясь к вывеске. – Я к тебе вернусь, обещаю. Но не сегодня. Сегодня мне хочется напиться в одиночестве. Никуда не уходи. И не обижайся.

Свернул за угол, где расположился маленький магазин, с незатейливым названием «Продуктовый».

Интересно, кто тот креативный мозг, что придумывает названия государственным магазинам? «Текстиль», «Хлеб», «Бытовая химия», «Заря», «Спорттовары» … Вероятно, тот же, кто сочинил сотню шикарных однотипных названий деревенькам, добавляя к случайным словам, слово «Октябрь». «Красный октябрь», «Новый октябрь», «Северный октябрь», «Наш октябрь», «Заводской октябрь» … Готов поспорить, где-то в этой стране существует село с названием «Октябрь октябрь». Креатив со всех щелей.

Подошел ближе, поднялся на ступеньку, укрылся под козырьком.

Дождь еще усилился. Капли приземляются с тучи на крышу, прилипают друг к другу, пробегают трусцой по водостоку, гремят, как кастрюльные крышки, бьющиеся друг о друга, выливаются ручейком из трубы, извиваясь подползают к газону, протекают через канавку в траве и растворяются в луже под окном.

Застыл, засмотрелся на воду.

Во все стороны летят брызги, оставляют на мокром асфальте вздувшиеся пузыри и грязно-серую пену по краям тротуара.

Вспомнил, как в детстве пускал кораблики, как спокойно и беспечно жилось. Запах свежеиспеченных блинчиков с утра; пенная ванна с плавающими в ней игрушками; теплые варежки, заботливо оставленные с ночи на батарее любящими руками мамы.

Тень улыбки мелькнула на лице. С легкой грустью, как всегда бывает от приятных воспоминаний, Вадим поднялся, преодолев еще две ступеньки.

Приблизился ко входу, потянул за дверную ручку и прямо у порога провалился в лужу по щиколотку. Да твою ж мать! Выругался, поболтал ногой в воздухе, стараясь просушить ботинок.

– Не надо мою мать, – прохрипел незнакомый голос.

Рядом с урной, опершись спиной о перила, стоял мужчина. Высокий, сутулый, в черной куртке с засаленными рукавами, в вязаной шапке с бубоном и помятым пакетом с клетчатым узором в руках. С виду – типичный бездомный, любитель выпить, вернее, не любитель, а скорее абсолютный профессионал своего дела, не одно десятилетие проведший на улице и повидавший всякое.

– Тем более, чего уже орать? – продолжил мужчина и перевалился с ноги на ногу. Прокряхтел, выпрямился во весь рост. – Вот, смотри – весь мокрый же. С ног до головы.

– Нет-нет, я не Вам, – выставил руки вперед и улыбнулся. – Сам с собой говорю. Не обращайте внимания.

Незнакомец разжал кулаки и снова оперся спиной о перила.

– А. Я подумал мне что сказал.

Вадим покачал головой избегая общения и собрался уйти.

– Стой, любезный. – бездомный подхватился, приблизился и заглянул в глаза писателю.

Вадим поморщился, приготовился к атаке неприятных ароматов. Задержал дыхание и зажмурился. Вот-вот запах грязного тела ударит в нос. Хоть бы не стошнило… Но, к удивлению, от бездомного не воняло.

– Может угостишь сигареткой, или на хлеб поможешь?

Какой наглый, подумал и отвел взгляд в сторону от разбитого, со сломанным носом, опухшего лица. Стараясь не размышлять, о том, как бомж заполучил такую физиономию, объяснил, что сигареты закончились. Для пущей убедительности похлопал себя по карманам. Сам за ними иду. Дернул за ручку магазина, чуть было снова не вступил в ту самую лужу, обернулся к бездомному и пообещал поделиться парочкой, если тот подождет несколько минут. Бомж развел руками – ну купи, раз настаиваешь. Отвернулся, отошел к урне и замер, как часовой на посту.

– Подожду. Я никуда не спешу, – зевнул, обнажил наполовину беззубый рот.

Какой же всё-таки наглый бомж.

Вадим зашел в магазин.

Из динамиков доносится приятная, ненавязчивая мелодия. Посетителей почти нет; пару человек бродит по отделу фрукты-овощи, еще несколько в молочном, и Вадим, рыскающий по ликерному.

Достал с полки виски, рассмотрел этикетку:

Ирландия, тройная дистилляция, семьсот миллилитров, сорок градусов крепость. Облизнулся. Не напиток, витамин.

Затем посмотрел на ценник, вздохнул и вернул бутылку на место.

– Кусаются, – подмигнул охраннику, пристально следившему за промокшим покупателем.

Миновал витрину с элитными напитками, свернул к стенду с бюджетными спиртосодержащими.

Взял с полки две бутылки крепленого вина и блок сигарет. Этикетки разглядывать не стал, выбрал самые дешевые. Что там читать? Меньше знаешь – легче пьется. Да и ежу понятно – за такие деньги, бурда-бурдой.

По пути к кассе взял пачку чипсов, яблоко и пристроился в очередь.

Перед ним стоит маленькая старушка в тёмно-бордовой вязаной шапке. От нее сильно пахнет помадой и лекарствами. В одной руке она держит зонт, другой прижимает к груди кошелек. Она чуть обернулась, краем глаза заметила Вадима, мгновенно оценила внешний вид, покупки и осуждающе причмокнула. Снова покосилась на Вадима и отступила на шаг. В пронзительном взгляде прочиталось – «алкаш ты Вадим. Мокрый, вонючий алкаш. Полный неудачник. Брысь!».

Гадко, неприятно, но писатель не обиделся. Подыграл и отступил подальше от женщины.

Она же совсем не знает странного устройства его тонко чувствующей натуры. Да и какое впечатление может произвести растрепанный мужик, с двумя бутылками чернила в руке, таким же количеством мешков под глазами; пачкой чипсов и блоком сигарет подмышкой.

Наверное, чтобы как-то реабилитироваться перед старушкой, или просто, так сказать, сменить тему, взял с витрины шоколадку и пачку жвачки.

Женщина, словно прочитала его мысли, покачала головой и в очередной раз одарила своим недовольным причмокиванием.

Постоял, подумал.

Да пошла бы ты, старая, на хер! Добавил к покупкам упаковку презервативов и мысленно продолжил – Да! Вот такой вот я. Пью, курю… Еще и трахаюсь. Я Сатана во плоти! А ты дальше чмокай своим беззубым, с напомаженными свистками, ртом и не оборачивайся в мою сторону, тварь, ни-ког-да. Еще раз только чмокни. Кто ты такая, что б меня осуждать? Только чмокни, я предупредил! Небось сама наркоманка героиновая.

Весь монолог без слов, живописно отразился на лице писателя. Щеки раздулись, брови вытанцовывают чечетку, зубы скрипят, трутся друг о друга присвистывают, как пенопласт по стеклу, а глаза сверлят женщине затылок через напяленный на шиньон бордовый берет.

Старушка взглянула на разложенные товары писателя, брезгливо отвернулась, расплатилась. Раскрыла зонт и, шлепая мокрыми резиновыми сапогами по бетонному полу, не оборачиваясь вышла из магазина.

Нельзя в помещении зонт раскрывать – плохая примета, несчастье случится. Хотя. Тебе можно, карга!

– Это все?

Вадим посмотрел на девушку кассира, пробивающую чипсы. Кивнул и протянул карточку.

Аппарат пикнул и выдал ошибку. Девушка еще раз повторила операцию. Снова ошибка – недостаточно средств. Быть не может. Попросил проверить еще раз. Продавщица послушно повторила процедуру.

– К сожалению, нет.

Пошарил в карманах, прокручивая в голове, куда успел потратить деньги. Достал намокшую пятерку и несколько монет. Маловато будет. Но не уходить же без сигарет…