Текст книги "Если замёрзнет ад"

Глава 15

Время остановилось. Фрэнк бросил взгляд на часы. Стрелки будто застыли. Сколько бы он не мерил шагами комнату, сколько бы ни выкуривал сигарет, стрелки оставались на том же самом месте. Не выдержав, схватив стоящую в углу дорожную сумку, и выбежав на улицу, впрыгнул в свой ярко-красный «Мустанг» кабриолет, врубив третью скорость. Визжали шины, когда он еле вписывался в крутой поворот. В висках стучала кровь, где-то у самого горла бешено колотилось сердце.

«Если что-то случится, взорву этот город к чёртовой матери. Ненавижу! Ненавижу всех!»

Краем глаза заметил, что стрелка спидометра уже дошла до отметки в сто пятьдесят миль. Его никто не задержал. Полиция не имела подобных скоростных машин, они смотрели сквозь пальцы на сумасшедшую езду племянника сэра Роджера. Мимо проносились закрытые витрины магазинов, неоновые вывески развлекательных заведений: «Золотой телец», «Золотая долина», «Золотой граммофон», «Золотая лихорадка». Раньше приверженность к золоту смешила, сейчас раздражала до глубины души. Казалось, он видит горы золотых монет, сквозь которые проступает кровь невинно убиенных. Таких, как Ирэн.

«Боже, малышка моя, как я мог тебя бросить! Почему я тебя не уберёг?!» – пронзала мысль, заставляя сжиматься от боли сердце. Редкие прохожие испуганно останавливались, когда мимо них проносилась стрела, в полутьме казавшаяся чёрной. Тихоходные машины, услышав визг тормозов, робко прибивались к тротуару, чтобы пропустить обезумевшего гонщика. Он вспомнил, что хотел подарить на свадьбу Ирэн белый Форд «Шелби», его специально изготовили на заводе с её именем вместо номера.

Пару дней назад Фрэнк осматривал красавец-автомобиль, изысканные, плавные линии кузова, мягкие сиденья из дорогой, белой кожи, позолоченная решётка радиатора. Эта чудо-машина, в которую он вложил столько своих чувств, не дождётся хозяйки. Резко затормозил, и лбом прижался к рулю, ощущая, что сейчас разрыдается от отчаянья и тоски. Наконец, услышал пиканье своего хронометра, притормозив около таблички с названием улицы, и помчался к цели своего путешествия.

Выпрыгнув из машины, бросился со всех ног наверх по лестнице, ощущая, что сердце сейчас выскочит из груди. На третьем этаже, постучал в дверь, которая распахнулась от удара. Фрэнк проскользнул внутрь, никого не встретив. Обошёл комнаты и вдруг увидел с ужасом Ирэн. Она лежала на кровати, а в груди торчал нож по самую рукоятку. Бросившись к ней, прижал ухо к груди, и где-то в самой глубине вдруг услышал тихий, слабый стук. Трясущимися руками вытащил нож, заметив в отчаянье, что кровь уже перестала вытекать из раны. Но собрал всю силу воли в комок и сделал укол сыворотки. Надежда оставила его, и без сил он опустился на колени рядом.

Эти минуты показались ему вечностью. Он слышал только, как в висках стучала кровь. А в голове вертелась фраза, сказанная грубым, незнакомым голосом: «Мистер Кармайкл, Ирэн у нас. Если вы не хотите, чтобы она пострадала, завтра в шесть утра вы должны приехать по адресу и привезти пятьсот тысяч. Положите их в саквояж. Вы поняли? И никаких копов. Никто не должен знать».

Им не нужны были деньги.

– Так, это что такое? – услышал он голос, заставивший вздрогнуть.

На пороге стоял копы, держа его на мушке.

– Черт возьми. Быстро встать!

Один из копов, резким движением защёлкнул наручники. Обыскав, вытащил документы и повёл к двери. Фрэнк, сделав шаг, споткнулся. Удар раздавил, оглушил и поверг в пучину тупой, ноющей боли. На секунду он задержался в дверях, бросил последний, тоскливый взгляд на Ирэн, ему показалось, что её щеки чуть заметно порозовели. Коп грубо толкнул его в спину, но Фрэнк, не обращая внимания, бросился к кровати, с надеждой вглядываясь в лицо. Не веря своему счастью, увидел, что она вдруг вздохнула, открыла глаза, и села. Расплывшись в глупой улыбке, он сел рядом и спросил:

– Как ты, милая?

– Замечательно, – пролепетала она слабо. – Что случилось? – воскликнула обеспокоенно, увидев наручники.

– Арестовали. За убийство. Тебя, видимо, – весело ответил он, и, взглянув на оцепеневшего копа, добавил: – Лейтенант, может, снимите с меня браслеты? Я никуда не убегу. Обещаю.

– Мистер Кармайкл, – произнёс коп уже более дружелюбно. – Вам все-таки придётся проехать в участок с нами. Рассказать, что здесь произошло.

Они возвращались домой, и Фрэнк не мог на секунду отвести взгляд от Ирэн, крепко прижимая её к себе, и ощущая невероятное облегчение. Старуху-смерть удалось обхитрить.

– Извини меня, что я тебя бросил, – прошептал он, крепче прижимая к себе.

– Я простить себе этого не могу. Идиот.

– Это я виновата, – возразила она смущённо. – Прогнала тебя.

– Почему?

Она замешкалась, кусая губы.

– Я получила письмо, – медленно проговорила она. – Когда вернулась в гримёрку, оно лежало на столике. Там были фотографии.

– Фотографии? – удивился он. – Чьи?

– Тебя и Камиллы. Было написано, что она твоя любовница и приложены фотографии. Очень откровенные. Я разозлилась. Пойми, накануне нашей свадьбы! Я прочла, что ты поддерживаешь с ней отношения. Там были такие подробности…

– Ясно, – перебил зло Фрэнк. – Ирэн, это было всего один раз. До того, как я понял, что люблю тебя. Не знаю, кто нас снимал, но догадываюсь, кто прислал тебе письмо.

– Ты думаешь, это сделала Камилла?

– Вряд ли. Думаю, что Райзен. Он очень ревнив.

Ирэн чуть смутилась.

– Ты знаешь об этом?

– Да, знаю. И мне все равно. И думать не хочу, кому ты принадлежала раньше. Но вот он… Я все время отбираю у него то, что принадлежит ему. Или принадлежало. Все время мешаю. Ты любила его?

– Наверно, – ответила она тихо. – Он казался мне необыкновенным человеком. Умным, рассудительным. Главное, надёжным, рационально мыслящим. Я была безумно счастлива, когда он обратил на меня внимание.

– И что же случилось?

– Это все так глупо, – смутилась она. – Хорошо, я расскажу. Я забеременела. Он разозлился и приказал мне сделать аборт. Он совершенно ничем не хочет себя обременять. Дети – это ужасно. Он всегда так брезгливо говорил о них, маленькие, копошащиеся комочки, лишённые разума. Кричат, плачут, пачкают пелёнки.

– Если бы все как он рассуждали, человечество вымерло. Человек он разумный. Бред.

– Я отказалась, – продолжила она печально.

– Правда? – обрадовался он. – У тебя есть ребёнок? Где? Ты сдала его в приют? Послушай, Ирэн, мы возьмём его, и я усыновлю.

– Ребёнка никакого нет. И не будет никогда. Ты должен об этом знать тоже.

– Ирэн, что произошло, объясни меня, пожалуйста, – попросил он жёстко. – Хочу знать все.

– Меня подстерегли, когда я возвращалась домой, из театра. Избили. Очень сильно, – через силу, глухо произнесла. – Попала в больницу, потеряла ребёнка. У меня было внутреннее кровотечение. Он не пришёл. Ни разу. Хотя, зачем? Я его больше не интересовала. Не согласилась выполнить его приказ.

– Ты думаешь, это он организовал? – спросил Фрэнк, помрачнев.

– Я не могу сказать точно. Но били меня именно в живот, – добавила она, и в глазах собрались слезы, побежав по щекам.

Он сжал её в объятьях, стал нежно гладить по волосам, по спине, мягко касаясь губами кожи.

– Нет, я все-таки его убью! Обещаю. Он за все заплатит.

– Ты не сможешь, – сквозь слезы прошептала она.

Его губы тронула злая усмешка.

– Почему ты так думаешь? Моральные принципы не позволят? – саркастически спросил он. – Позволят. Ещё как. Нет у меня никаких принципов. Когда дело касается его. Мерзавец. Безжалостный подонок.

– Милый, я должна тебе это сказать. Он бессмертен, – быстро сказала Ирэн, напряжённо вглядываясь его лицо. – Поверь мне. Не думай, я не сошла с ума.

– Ирэн, я прекрасно это знаю. Мы ведём сейчас работы по уничтожению камер жизни. И тогда он за все получит. Ничего, котёнок, все будет в порядке! Забудем обо всем! Нам сейчас с тобой надо думать о свадьбе, – добавил он, прижав к себе Ирэн.

– Ты не передумал? – прошептала она.

– Почему это я должен передумать? Я тебе уже подарок приготовил, – с хитрой улыбкой произнёс он. – Надеюсь, тебе понравится.

– Ты пригласишь… его? – тихо спросила Ирэн.

Фрэнк скривился, и, вздохнув, ответил:

– Я должен его пригласить. Прости. Он же друг семьи. И давай договоримся. Ты забудешь навсегда о том, что у тебя было с ним. И второе. Я буду сам отвозить тебя в театр утром, и увозить вечером. Извини, мне придётся, контролировать каждый твой шаг. Пока… Сама понимаешь.

Фрэнк каждое утро отвозил Ирэн в театр, а вечером заезжал за ней. Иногда он оставался на репетиции. Сегодня он тоже сидел в зале, почти на самом последнем ряду, чтобы не смущать Ирэн. Она и Палментери репетировали любовную сцену в «Тоске». Режиссёр Оливер Перкинс, плотный мужчина с тёмным бобриком волос, давал указания. Усы и бородка, обрамлявшие тонкие губы, крупный, крючковатый, с широкими крыльями нос, пронзительные, карие глаза под густыми бровями придавали ему мефистофельский вид. Перкинс отличался вздорным, невыносимым характером, жёстко третировал бедных артистов, но при этом обладал невероятным талантом.

– Вы никогда не любили, мисс Веллер? – язвительно орал Перкинс. – Ну, может быть, вы что-то читали об этом? Пофантазируйте. Нельзя играть любовную сцену с таким каменным лицом.

У Фрэнка сжалось сердце от жалости, когда он заметил слезы на глазах Ирэн. Перед мысленным взором опять вспыхнули недавние события, когда, казалось, он держал в руках нежное тело, которое, кажется, уже покинула жизнь. Фрэнк подошёл ближе к сцене, и как можно доброжелательней сказал:

– Мистер Перкинс, не могли бы вы повежливее разговаривать с мисс Веллер?

Перкинс резко обернулся на голос и воскликнул:

– Почему в зале посторонние?! Молодой человек, выметайтесь! Немедленно! Пока я не вызвал охрану!

Фрэнк быстрым шагом приблизился к нему, Перкинс узнал его, но выражение его лица не стало более благосклонным.

– А, мистер Кармайкл, – буркнул сухо Перкинс. – Все же я вас попрошу выйти. Иначе мисс Веллер так и не сможет сосредоточиться.

Фрэнк усмехнулся, и не стал спорить. Он прекрасно знал о мерзком характере Перкинса, который оказался выброшенным на дно жизни, именно потому, что не умел льстить, пресмыкаться, и не видел различий между бедным и богатым. Фрэнк не удержался, и когда проходил мимо сцены, поймал руку Ирэн и поцеловал с улыбкой, стараясь её ободрить. Оказавшись на улице, быстро зашагал по тротуару к своему «Мустангу». Услышав рёв несущейся машины, удивлённо обернулся. По улице стремительно нёсся взявшийся ниоткуда «понтиак» чёрного цвета. Глазастая, тупая морда, с торчащими «клыками» из решётки радиатора быстро увеличивалась в размерах. Фрэнк инстинктивно отпрянул, в последнее мгновение выкатился из-под колёс машины. С трудом поднявшись, он оглядел улицу, но мерзавца простыл и след. Доковыляв до машины, и уняв дрожь в пальцах, завёл мотор, решив все-таки поехать на завод.

– Здравствуйте, миссис Леман. Для меня есть что-нибудь? Спасибо! – сказал он, взяв из рук секретарши папку.

– Мистер Кармайкл, вас ждут, – сказала она осторожно.

Фрэнк обернулся и скривился от досады, увидев приземистую, маленького роста женщину, с абсолютным отсутствием талии и покатыми плечами, одетую в бесформенный балахон темно-серого цвета. Почти квадратное лицо, обрамленное иссиня-чёрными волосами, уложенными в старомодную причёску, тёмные, выпуклые глаза рептилии, способной убить взглядом, длинный нос и тонкие губы не вызвали ничего, кроме омерзения.

– Мистер Кармайкл! – взвизгнула дама. – Вы должны меня выслушать!

– Мисс Розенберг, я вам уже все сказал, – резко бросил Фрэнк, совершенно не расположенный к разговору с этим уродливым крокодилом. – Письменно изложил все претензии, почему не могу напечатать ваше творение, – последние слова он произнёс с нескрываемым отвращением.

Он прошёл в кабинет и хотел закрыть дверь, но дама ворвалась за ним и нервно закричала:

– Мой роман – лучшее, что создавали когда-либо! А вы не хотите его даже прочитать!

– Я прочёл ваш роман. И не вижу никаких литературных достоинств, – устало объяснил Фрэнк, ощущая, как у него зверски разболелась ушибленная нога. Доковылял до стола, присел, поморщившись, и начал растирать колено. – Плоский, однобокий мир вашего романа оторван от реальности. Ваши персонажи произносят нудные, смертельно скучные монологи, будто герои древнегреческих трагедий. О каком уникальном сплаве железа с медью вы там талдычите? О мельхиоре?

– Мистер Кармайкл, я не писала диссертацию на тему металлургии. Это роман о великих людях, титанах мысли, – с пафосом произнесла Розенберг, и голос с сильным акцентом зазвучал, будто скрип железа по стеклу. – Это Библия предпринимательства! Основная идея моего романа в том, что капиталистический строй, является не только строем наивысшей справедливости, но и наивысшей морали. Разве вы не согласны с этим, мистер Кармайкл? Или вы считаете, что высшим строем является коммунизм? – спросила она саркастически.

– Я не располагаю временем для ведения философских дискуссий, – холодно проронил Фрэнк. – Вы прекрасно знаете, что я не разделяю вашу теорию. Обратитесь к мистеру Райзену. Уверен, он поддержит вас. Ваши мысли о том, что благотворительность – это зло, очень созвучны его принципам эгоизма и индивидуализма.

– Не эгоизма, а разумного эгоизма! Основная идея моей книги в том, что никто не должен жертвовать ради других своей жизнью, и не заставлять жертвовать ради себя. Я доказала, что альтруизм – это моральный кодекс диктатур! – выпалила Розенберг.

– Да при чем тут политический строй?! У вас извращённое понимание этой идеи! – разозлился Фрэнк. – Альтруизм – желание бескорыстно творить добро, которое идёт от сердца, из души. И не имеет ни малейшего значения, при каком строе живут люди! Ваши отрицательные персонажи используют гуманную идею, чтобы грабить других людей.

– Именно это я видела в России! – возбуждённо оборвала его Розенберг. – Я показала всему миру гибельность коммунизма и социализма, в основе которых лежит коллективизм и требование жертвовать всем ради общественного блага!

– затараторила она.

– Вы подменили законы рыночной экономики действиями отдельных личностей с прекрасными идеалами. Исключили реальные механизмы, регулирующие рынок. Прославляете анархию.

– Я должна отметить, что вы ничего не поняли в моей философской системе, – произнесла Розенберг, скривившись в презрительной гримасе. – Рыночная экономика, свободный рынок – саморегулирующаяся система. Моя книга доказывает, если государство вмешивается в экономику, это приводит к её разрушению. Государство с помощью насильственных методов отнимает у производителей плоды их труда, чтобы тратить на огромное количество бездельников, сидящих на шее тех, кто умеет работать. Это путь к гибели!

– Мисс Розенберг, вы создали такой же миф, как большевики в России, – устало проронил Фрэнк, чувствуя, как дамочка все-таки завлекла его в бесполезную дискуссию. – Только, коммунисты ставили во главу угла якобы интересы общества, которые на самом деле были интересами кучки партийных бонз. А вы – эгоистичные желания одного индивидуума. С помощью прописных истин, которые знает и ребёнок, протаскиваете социал-дарвинизм, безжалостную, антигуманную теорию.

– Разве вас не убедила история о претворении в жизнь принципа уравниловки? – настаивала она, совершенно не прислушиваясь к тому, что говорит собеседник. – Вот яркий пример к чему приводит распределение общественного богатства, созданного талантливыми людьми, по принципу потребностей каждого паразита.

– У вас вульгарное понимание этой идеи. Применять на одном предприятии, как вы представили в вашей книге, подобный принцип – абсурдно. Маркс называл это «казарменным коммунизмом», и резко критиковал. Это не имеет ничего общего с тем коммунизмом, о котором он писал. Напомню, как звучит основной принцип коммунизма на самом деле: «когда вместе со всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы, и все источники общественного богатства польются полным потоком, – лишь тогда общество сможет написать на своём знамени: от каждого по способностям, каждому – по потребностям». Где в вашей книге говорится о всестороннем развитии индивидуумов и источниках общественного богатства, которые льются полным потоком? – насмешливо спросил Фрэнк. – Вы описываете жуткое, нищее общество.

– Вы читали Маркса, – с нескрываемым омерзением протянула Розенберг. – Я прихожу к выводу, что вы не просто человек левых, а ультралевых взглядов.

– Я бы вам посоветовал вначале читать то, что вы критикуете, а потом только это осуждать. А вы постоянно низвергаете то, в чем не смыслите, – спокойно возразил Фрэнк.

– Почему же вы можете печатать стишки продажной шлюхи о цветочках и птичках, и не хотите печатать серьёзную литературу? Пронизанную мудрыми, философскими мыслями? – с металлом в голосе изрекла Розенберг.

– Мисс, сборник стихов Симоны Бонье разошёлся мгновенно, – с гордостью сказал Фрэнк. – Мы сейчас готовим переиздание, которое выйдет большим тиражом. Я печатаю лишь то, что мне выгодно. Разве не этому учит ваша теория? – насмешливо добавил он. – Вы должны радоваться, что я следую ей, хотя бы в чем-то.

– Вы сильно пожалеете, мистер Кармайкл, что отказали мне, – процедила она, сквозь зубы.

Фрэнк вздохнул с облегчением, провожая взглядом гордо удаляющуюся писательницу.

– Миссис Леман, принесите, пожалуйста, кофе и что-нибудь от головной боли, – нажав кнопку селекторной связи, проговорил он. – Да, позовите Мэллори. И ещё. Больше никогда не пускайте ко мне эту даму.

Открыв папку, которую взял у миссис Леман, пролистал её и довольно улыбнулся. Откинулся на спинку кресла, и, закрыв глаза, представил нежный овал лица Ирэн, лебединую шею, пышную грудь с очаровательной родинкой, подумав с удовольствием, что вечером опять заедет к ней, обязательно с роскошным букетом белых роз. Самых лучших, только что срезанных. Благоухание которых напоминало о возбуждающем, свежем аромате её духов. «Ну вот, котёнок, для тебя будет ещё один подарок», – подумал он, улыбаясь.

От приятных размышлений его отвлёк Мэлори. Он пришёл вместе с Питермэном, мастером цеха и главным инженером Бертраном.

– Ну что скажите о моем проекте? – спросил Фрэнк.

– Мы провели расчёты, мистер Кармайкл, и пришли к выводу, что это совершенно невыгодно, – сухо сказал Мэллори. – Это приведёт к огромным убыткам. Совершенно бессмысленным.

Фрэнк в недоумении взглянул на него и попросил:

– Дайте мне расчёты.

Пролистав папку, нахмурился и сказал:

– Мистер Мэллори. Мы потеряем вначале, но потом приобретём. Вы думаете только о сиюминутной выгоде, а я о будущем. Вы сами работали на конвейере?

– Работал. Два года.

– И вам понравилось?

– Если бы мы всегда делали работу, которая нам нравится, – усмехнулся Мэллори.

– Вы знаете, какой это монотонный, сводящий с ума труд? Почему вы против замены? – мрачно поинтересовался Фрэнк. – Люди начнут работать с большим интересом, мы получим прирост производительности труда. В дальнейшем.

– Людей надо обучить. На это уйдёт время и средства. По крайней мере, полгода, – возразил Питермэн. – Эффект этого нововведения эфемерен. Я не понимаю, мистер Кармайкл. Мы работает в соответствии с методами Генри Форда, который первым применил конвейер. Зачем что-то ломать?

Фрэнк помолчал, сказать, что на заводах Форда первыми смогли отказались от конвейера, он не мог. Перед мысленным взором опять возникла лупоглазая, оскаленная морда Понтиака, Фрэнк нахмурился, подумав, что полгода в Сан-Франциско, и полгода в этом городе совершенно не равнозначны. Если Райзен все-таки расправиться с ним, все нововведения заморозятся. Он разрушит созданный порядок, и не сможет довести до конца свой проект.

– Хорошо. Но хотя бы на пару операций можно перевести на модульный тип? Для эксперимента? – спросил Фрэнк, уже совершенно разуверившись в своих идеях.

– Конечно, мистер Кармайкл, – обрадовано воскликнул Мэллори. – Мы так и сделали. Здесь и здесь, – добавил он, показывая на схеме.

Фрэнк облегчённо вздохнул и спросил уже более доброжелательно:

– Ну, расскажите мне, как продвигаются дела с моделью Т-1908.

Фрэнк назвал так новый турбодизель в честь первой модели автомобиля, выпущенной в 1908 году Генри Фордом.

Фрэнк обвёл глазами присутствующих и недовольно нахмурился, заметив, что все молчат и отводят глаза. Наконец, Питермэн тихо пробормотал:

– Мы не можем его сделать.

– Это ещё почему? – в сильнейшем раздражении воскликнул Фрэнк. Присутствующие испуганно вжали головы в плечи, зная, что босс, несмотря на мягкую улыбку, может быть очень жёстким и даже грубым. – Я дал вам подробный чертёж, полную спецификацию, вплоть до сплавов, которые должны использоваться, черт возьми! Если через неделю этот двигатель не будет готов, уволю всех к чёртовой матери! – прорычал Фрэнк, бросив грозный взгляд, и присутствующие хорошо знали, что это не пустые угрозы.

– Проблема в том, что для изготовления клапанов нужна сталь, легированная молибденом, – нашёлся, наконец, Бертран.

– И что? Вы не можете заказать такой сплав? – саркастически спросил Фрэнк. – Это так сложно?

– Нет. Это было бы не сложно. Если не одна загвоздка. Все рудники в городе принадлежат мистеру Блейтону, а он никогда не позволит использовать молибден для нашего нового двигателя, – твёрже объяснил Бертран. – Как только он пронюхает о том, что нам нужно, тут же перекроет все поставки. Или заломит такую цену, что дешевле будет изготавливать кузов из чистого золота, чем ставить новый движок.

Фрэнк задумался. Как не прискорбно, но Бертран сказал чистую правду. Хотя Блейтон перестал быть конкурентов компании Кармайклов, он сделал бы все, чтобы «перекрыть кислород» своему заклятому врагу.

– Ладно, я набросаю вам чертёж установки для добычи молибдена из морской воды, – произнёс Фрэнк уже спокойным тоном. – Не думаю, что в городе, окружённом океаном, это станет проблемой.

– Но, мистер Кармайкл, – осторожно начал Мэллори. – По приказу Райзена мы не имеем права выходить за пределы города, на берег океана.

– Я знаю, – усмехнувшись, проговорил Фрэнк. – Но, если сказанное мною здесь останется тайной для него, то мы решим нашу проблему. Согласны? Идите, работайте.

Поздно вечером, очень усталый, но довольный, Фрэнк к Ирэн в театр. Она сидела в гримёрке, стирала грим. Фрэнк проскользнул внутрь, положил ей руки на плечи. Поцеловав в шею, весело спросил:

– Ну как, удалось укротить Перкинса? По-моему, он стал много себе позволять, – добавил он, делая вид, что рассержен. – Хочешь, я его уволю? Найду другого. Они в очередь выстраиваются, только, чтобы я разрешил им поработать с тобой.

– Нет, милый. Я хочу помучиться, – ответила Ирэн, улыбаясь. – Почему у тебя такой загадочный вид? – спросила она.

– У меня для тебя сюрприз, – проронил он. – Я решил немного расширить наш семейный бизнес. Чтобы он приносил больше дохода. Как ты на это смотришь? Ты опять будешь петь у Каваллини, – хитро добавил он, и рассмеялся, заметив, как у Ирэн вытянулось от омерзения лицо. – Не волнуйся. Каваллини продаёт театр, а я покупаю. Ты опять будешь петь на этой сцене, но уже в качестве примадонны. Согласна?

Ирэн, взвизгнув от радости, бросилась ему на шею. Фрэнк начал жадно целовать её, гладить по волосам.

– Ну ладно, – сказал он, едва отдышавшись. – Ты меня отблагодаришь дома.