Текст книги "Методология и философия права: от Декарта до русских неокантианцев"

Большое внимание А. С. Лаппо-Данилевский уделял анализу проблемы исторического познания в работах известного историка Роберта Юрьевича Виппера, который под «критицизмом» понимал попытки «критического пересмотра наших общих понятий, суждений и приемов мысли». Он не придерживался собственно критической философии И. Канта и его школы, но часто обращался к изучению генезиса идей для их обоснования, в частности, стремился выяснить, «каким путем мы приходим к исторической науке и новым истинам» и к «общим заключениям» на том основании, что «общая мысль (форму которой он отличает от содержания) является не в конце работы, а в ее начале, в ее ходе». Согласно его теории, общие категории не «возникают» вне опыта и наблюдения, «раньше самого наблюдения».

В исторической науке нельзя разделять обобщение и отвлечение, конкретное и абстрактное. Р. Ю. Виппер полагал, что вряд ли имеет смысл «говорить о двух особых науках: абстрактной социологии и конкретной – собственно истории». Таким образом, путем переноса вопросов из теории познания в плоскость его генезиса, т. е. способов познания посредством абстрагирования или конкретизирования, ученый показал, что история занимается «генерализацией» или «упрощением»[191]191
  Там же. С. 265–268; Малинов А. В. Теоретико-методологические искания в русской исторической и философской мысли второй пол. XIX – нач. XX века: пособие к лекциям. СПб., 2008.


[Закрыть].

Исходя из системы Авенариуса, который утверждал, что «чистый опыт» должен рассматриваться не как объект, а как условие критики создаваемых нами понятий, Р. Ю. Виппер отрицательно относился к понятию причинно-следственных отношений, считал устаревшей идею (понятие) целесообразности, заменял ее «фактом приспособления». При рассмотрении методов исторического исследования он отмечал, что историк должен стремиться к «генерализации», подвергать историческую материю «всестороннему описанию» и прибегать скорее к материалистическому истолкованию, чем к идеалистической интерпретации истории[192]192
  Виппер Р. Ю. Очерки теории исторического познания. М., 1911.


[Закрыть].

На основании анализа изложенного следует заметить, что многочисленные попытки преобразования социалистического понимания истории в конце XIX – начале XX века не привели к выработке целостного учения, которое могло бы заменить исторический материализм. Серьезные социологические, исторические, правовые работы этого времени нельзя с определенностью причислить ни к одному из научных направлений. В своих учениях авторы не давали принципиального метафизического или гносеологического обоснования своих взглядов, носивших в основном эмпирический характер, и отмечали влияние экономических факторов только наряду с идеальной составляющей жизни общества[193]193
  Ковалевский М. М. Социология. СПб., 1910. Т. 1; Он же. Происхождение современной демократии. В 5 т. М., 1895; Он же. От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму. В 3 т. М., 1906; Кареев Н. И. Старые и новые этюды об экономическом материализме, СПб., 1896; Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 268, 269.


[Закрыть].

В теории Г. Риккерта большое внимание уделяется пониманию философии истории как всеобщей истории.

С точки зрения неокантианской методологии эмпирическая история как фактологическая наука не может стать наукой систематической, т. е. она не может дать систему общих понятий и не стремится к систематизированию. По мнению Г. Риккерта, «историческое чувство» противится всякой систематизации, поскольку она лишила бы историка свободы и широты кругозора, которые необходимы ему для непредвзятого понимания всех исторических событий во всем их своеобразии[194]194
  Риккерт Г. Философия истории / пер. с нем. С. Гессена; предисл. авт. к рус. изд. СПб., 1908. С. 117.


[Закрыть].

В противоположность истории философия всегда стремится к систематизированию. Философия опирается на эмпирическую историческую науку, но в исторических трудах она видит лишь материал, который философия обрабатывает систематическим образом. При этом философия истории принимает во внимание не все культурные ценности, но только те, которые обоснованы в системе ценностей. Отсюда, по теории Г. Риккерта, возникает понятие о философии истории как о систематической науке о культуре.

Философия истории носит систематический характер, но не является генерализирующей наукой, поскольку она не имеет своей целью построение системы общих понятий. С помощью индивидуализирующего метода она стремится связать вместе понятия об исторических частичных индивидуальностях, соединив их в понятии индивидуальности исторического универсума. Получается, что система ценностей делает возможным систематизирование в философии истории, а момент отнесения к системе ценностей позволяет применить в ней индивидуализирующий метод[195]195
  Риккерт Г. Философия истории / пер. с нем. С. Гессена; предисл. авт. к рус. изд. СПб., 1908. С. 120.


[Закрыть].

Показав отличия эмпирической несистематической науки от философии истории, Г. Риккерт при рассмотрении исторического процесса отстаивал право на существование любой исторической действительности. Философия истории, имея своей задачей отнесение явлений к культурным ценностям, наоборот, отклоняет историзм как мировоззрение.

Историзм, по мнению Г. Риккерта, есть одна из форм релятивизма и скептицизма, приводящая к нигилизму. Философия истории в противоположность историзму занимается критической оценкой отнесения к ценностям. Все философы, которые занимались историей, т. е. с помощью индивидуализирующего метода изучали единичное развитие человеческой культуры, подходили к рассмотрению исторического процесса с каким-либо критерием ценности[196]196
  Там же. С. 125.


[Закрыть]. Только это позволяло им давать оценку историческим фактам.

Заслуга философии немецкого идеализма (Кант, Фихте, Гегель) заключалась в определении этого безусловного понятия ценности, с помощью которого возможно оценивать весь исторический процесс. (Иммануил Кант отводил человеку центральное место в мире: природа не есть абсолютная действительность, она определена субъективными формами понимания. Со своим теоретическим разумом человек стоит в центре «природы», но в то же время он своим практическим разумом непосредственно постигает себя как нечто, что дает культурной жизни объективный смысл. Понятие «всемирной истории» принадлежит И. Г. Фихте, а на основе понятия свободы Гегель создал свою философско-историческую систему)[197]197
  Там же.


[Закрыть].

Вслед за И. Кантом Г. Риккерт продолжил поиск безусловного критерия оценки реальной действительности. Таким критерием в его учении выступают формальные ценности, т. е. тот, кто хочет подойти к жизни с какой-нибудь оценкой, должен изначально сам иметь прочную точку зрения. Такая позиция абсолютного идеала будет мерилом эмпирической действительности. Руководствуясь критерием этого идеала, можно наполнить ценностями исторически обусловленную культурную жизнь, которая предстанет во всем своем своеобразии и индивидуальности[198]198
  Там же. С. 135–139.


[Закрыть].

Для естествоиспытателя объекты его исследований – только экземпляры рода, он ищет общие понятия. Для историка дело обстоит иначе. Здесь, наоборот, события, существенные только в силу своей индивидуальности, теряют все свое значение в том случае, если мы не будем рассматривать их как реальности, и если ценности, к которым историк относит свои объекты, не осуществляются в действительности. Предполагая безусловную значимость ценностей, мы вступаем в область трансцендентного. Отсюда, по Г. Риккерту, – значимость трансцендентных ценностей (обладающих внеисторической, безвременной значимостью). Исходя из этого, можно сделать вывод, что философия истории, как наука о принципах, только в ценностях находит принципы исторической жизни, и только их значимость интересует ее[199]199
  Риккерт Г. Философия истории / пер. с нем. С. Гессена; предисл. авт. к рус. изд. СПб., 1908. С. 142.


[Закрыть].

Тема соотношения бытия и долженствования имеет принципиальное значение для неокантианской методологии. Как считал Г. Риккерт, существует понятие метафизической действительности. Философия истории неизбежно связана с метафизикой. Мы нуждаемся во вневременном для того, чтобы придать временному историческому процессу объективный смысл. Превращая это вневременное в метафизическую реальность, мы отказываем историческому в истинной реальности, уничтожаем смысл истории и возможность ее философской трактовки.

Философия занимается проблемой ценностей. Ее цель – исследовать вопрос значимости ценностей, создать систему ценностей. Г. Риккерт показал, что одна из этих областей ценностей есть область науки, так как наука стремится реализовать ценность истины. Философия истории должна проникнуть в сущность исторической науки. Она видит в ней индивидуализирующее изображение единичного развития культуры, под которой она понимает историческую действительность, обладающую в своей индивидуальности значением по отношению к культурным ценностям. Поэтому, как указывает Г. Риккерт, принципы исторической жизни сами являются ценностями. (Философия истории исходит из логики истории. Последняя предполагает ценности, на которых базируются формы и нормы эмпирического исторического познания. Здесь речь идет о ценностях, которые в качестве принципов исторически существенного материала конструируют саму историю и которые постепенно реализуются в процессе истории)[200]200
  См.: Риккерт Г. Указ. соч. С. 147, 148.


[Закрыть].

По теории Г. Риккерта, раскрыть смысл истории не может ни натурализм, который разрывает связь между действительностью и ценностями, ни эмпирическая историческая наука, изображающая ход исторической жизни лишь посредством теоретического отнесения к ценности. Решение этой задачи – дело философии истории как учения о принципах исторической жизни[201]201
  Там же. С. 100.


[Закрыть].

Немецкий философ был убежден, что нельзя удовлетвориться одним указанием на то, в какой степени принципы исторической жизни являются ценностями и в чем эти ценности состоят. Надо исследовать, полагал он, по какому праву именно этим точкам зрения ценности придается решающее значение при истолковании общего смысла исторического развития. Таким образом, некий релятивизм в возможности выбора ракурса исследования предполагает более глубокий уровень методологии, изначально выбранной мыслителем.

Проблема свободы имеет долгую историю в философии, в частности в философии права.

По мнению Вильгельма Виндельбанда, одного из основоположников баденского неокантианства, эта проблема возникает из сознания двойной зависимости духовной жизни человека: с одной стороны, человек подчиняется причинно-следственным отношениям на уровне явлений, с другой – зависим от идеальной стороны, сферы долженствования.

Таким образом, этическая проблема совести, по В. Виндельбанду, сводится к антагонизму между естественным и нормативным законодательством и должна быть решена с позиции психологии. Психологические законы относятся к принципам объясняющей науки, на их основе описываются условия, в силу которых каждый факт душевной жизни человека получает определенную форму в действительности: «Психология со своими законами объясняет, как мы фактически мыслим, фактически чувствуем, фактически желаем и действуем»[202]202
  Виндельбанд В. Нормы и законы природы // Прелюдии / пер. с нем. и вст. ст. С. Франка. М., 2011. С. 219.


[Закрыть].

Законы, заложенные в логике, этике, эстетике, относятся к области долженствования, т. е. они не являются законами, согласно которым развитие объективно совершается. Они есть идеальные нормы, на основании которых определяется ценность того, что совершается с естественной необходимостью. Эти нормы представляют собой правила оценки.

На основании законов природы факты понимают, а оценивают их сообразно с нормами. В. Виндельбанд четко показал, что норма никогда не бывает принципом объяснения, как закон природы не бывает принципом оценки. Основываясь на этом различии, он разграничивал, но не противопоставлял нормативную и психологическую области: совесть не может требовать невозможного – того, что исключается в принципе естественно-необходимыми условиями.

Аналогично В. Виндельбанд проводит параллель между связанностью сознания и естественной необходимостью. Дело в том, рассуждал он, что заблуждение, как и истинные представления, основано на естественно-необходимых формах мышления. С одной и той же естественной необходимостью люди мыслят, но при этом один мыслит правильно, другой – заблуждается. Мышление содержит в себе столько же принуждения к заблуждению, сколько и к истине. Ошибочное заключение возникает столь же необходимо, как и правильное. Из одних и тех же посылок можно вывести только один правильный вывод и массу ложных[203]203
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 221.


[Закрыть]. Это положение относится и к области человеческой воли: например, поступок есть всегда явление, необходимо обусловленное законами мотивации, однако это никак не препятствует нравственной оценке волевой деятельности человека, совершающего данный поступок.

Интересен подход В. Виндельбанда к пониманию и природе норм. Коль скоро, по его мнению, норма является определенной формой психического движения, она не противостоит законам природы как нечто чужеродное. Все нормы – это особые формы осуществления законов природы. Таким образом, система норм представляет собой выбор из необозримой массы комбинаций, в которых могут проявляться естественные законы психической жизни.

Этические нормы предполагают выбор возможных форм мотивации поведения человека. Норма в области этики является масштабом оценки, цель которой есть общеобязательность. Это качество отличает этические нормы от остальных правил поведения.

Как и И. Кант, В. Виндельбанд утверждал, что нравственный закон требует мотивации, которая обязательно должна быть одобрена всеми. При этом речь идет не о фактической общеобязательности – это было бы случаем естественно-закономерной необходимости, а о требовании всеобщего значения. С позиции В. Виндельбанда нормативное сознание делает «выбор между естественно-необходимыми движениями душевной жизни, чтобы одобрить одни и осудить другие. Нормальное законодательство не тождественно с законодательством природы, но и не стоит в противоречии к нему; оно есть отбор из возможностей, определяемых законодательством природы. Нормальное сознание логической, этической, эстетической совести не требует ни того, что всегда совершается, ни того, что вообще не может совершиться: из того, что совершается, оно одобряет одно и осуждает остальное»[204]204
  См.: Виндельбанд В. Указ. соч. С. 224, 225.


[Закрыть].

Различая нормативное сознание и естественно-необходимую природу, немецкий философ полагал, что привычка к нормальному мышлению помогает и в общественной борьбе: «В борьбе народов интеллигентность, т. е. способность к правильному мышлению, также является существенным фактором национального могущества». И тут же оговаривается: «Было бы ошибочно видеть в ней важнейший фактор. Наоборот, история часто показывает, что образованные нации не выдерживают натиска некультурных народов и что лишь позднее победитель в умственном отношении подчиняется побежденному»[205]205
  Там же. С. 226.


[Закрыть]. Представляется, что при всей дискуссионности этой темы с В. Винельбандом стоит согласиться в главном: в целом историческое развитие обнаруживает прогресс в признании правильных форм мышления и в отклонении ложных.

В отличие от эстетической области, в которой нельзя «заставить себя обладать вкусом» или «правильно чувствовать», в сфере морали выработка представлений должна подчиняться сознательной деятельности. Человек сам должен сознавать нравственную норму и сделать ее решающим мотивом своего поведения. В этом случае его поведение будет нравственным. Если вспомнить И. Канта, то можно добавить, что «только в этом случае поведение будет нравственным», поскольку иная мотивация не относится к области нравственности.

В итоге этическая норма есть не только принцип оценки, но и сила, управляющая деятельностью воли. С осознанием нормы связано психологическое принуждение ей следовать: в духе Сократа В. Виндельбанд пояснял, что кто осознал нравственный закон, у этого человека возникает потребность сделать это правило мотивом своей воли[206]206
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 233, 234.


[Закрыть].

По мнению В. Виндельбанда, чувство свободы коренится в совести. Несвободным в мышлении мы признаем того, в ком движение представлений обусловлено и подчинено случайным впечатлениям или личным интересам, мешающим ему следовать логической норме. Свободным мышлением можно считать только то, которое одушевлено исключительно стремлением к истине. Только такое мышление сознательно подчиняется логическому закону.

Развивая философию И. Канта, Виндельбанд утверждал, что несвободен нравственно тот, кто находится под властью своих страстей и аффектов настолько, насколько у такого человека совесть не может стать определяющим двигателем его поведения. Поэтому нравственная свобода есть сознательное подчинение всех влечений познанному нравственному закону. Иными словами, свобода есть подчинение разуму[207]207
  Там же. С. 235.


[Закрыть].

Показать соотношение понятия нравственной нормы и понятия закона природы – вот что было главным для В. Виндельбанда. Свобода в области этики не исключается из сферы естественной необходимости, наоборот, она есть ее зрелый продукт. Нравственная свобода есть автономия, в силу которой индивидуальное сознание делает признанную им норму правилом своей деятельности. Таким образом, немецкий философ доказал, что понятие свободы соединимо с нормативным значением совести и с теоретическим значением принципа причинности.

По мнению В. Виндельбанда, имеется связь нормы с ответственностью, предполагающей целесообразную деятельность, цель которой заключается в реализации нормы в действительности. Применение ответственности связано с каузальным процессом психической жизни: оно оказывает на личность такое действие, благодаря которому последняя позднее столь же закономерно будет функционировать сообразно норме. Исходя из этого, ответственность, как показал В. Виндельбанд, есть «благороднейшее средство воспитания и самовоспитания»[208]208
  Там же. С. 239.


[Закрыть].

Еще со времен Сократа, Фомы Аквинского, Лютера цель воспитания понималась таким образом, чтобы сделать нормы единственными факторами, определяющими поведение человека, и чтобы их выполнение сделалось непосредственной привычкой мышления, желания, чувствования. Идеал морального развития человека В. Виндельбанд видел в состоянии, при котором нравственный закон становится «законом природы» нашей воли, этическое правило является для нас при всяких условиях решающим мотивом.

Царству природы И. Кант противопоставлял царство свободы. Для XVIII века был характерен генетический метод исследований. Поэтому И. Канту важно было показать самостоятельную ценность норм, вообще самостоятельность этической сферы в социальной и естественной областях, тем самым он установил дуализм нормативной и естественно-научной областей, преодолеть который стремились его последователи.

Для конца XIX – начала XX века важнее стал другой вопрос: в частности, нужно было выяснить, какое значение имеет норма в сфере естественной необходимости. В. Виндельбанд показал, что нормы представляют собой возможность, заложенную в естественно-закономерном ходе психической жизни и переходящую в реальность: «”Разум” не создается, он уже заложен в бесконечном многообразии естественно-необходимых процессов: все сводится лишь к тому, чтобы он был познан и сознательно сделан определяющей причиной»[209]209
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 240.


[Закрыть]. Таким образом, на уровне неокантианской философии область свободы представляет собой часть природной сферы, в которой господствует норма.

Немецкий философ, представитель марбургской школы неокантианства Карл Форлендер понимал философию в узком и широком смыслах.

В узком смысле философия представляет собой науку или учение о принципах научного знания. В этом смысле философия устанавливает основные принципы познания и приводит их в систему, стремится объединить знания специальных наук в единое целое. В таком ракурсе различаются специальные философские дисциплины: логика (теория познания), психология, этика, эстетика; философия права, философия истории, религии, языка, математики, техники и др.

В широком смысле философия представляет «понятие о мире», притязающее на мировоззрение. От религиозного миросозерцания философское отличается тем, что оно связано с рассудочным мышлением. В этом смысле философию можно отождествить с мировоззрением, построенным на основании разума. Впервые термин «философия» употребил Геродот в своем первоначальном значении любви к истине, стремлении к образованию; сходный смысл он имеет в надгробной речи Перикла. Только у Платона и Аристотеля слово «философия» получило помимо этого более узкое значение, как «науки о сущем». В школах стоиков и эпикурейцев «философия» как «стремление к разумному счастью», «любовь к мудрости» превращается в искусство жизни.

В Средние века философия становится служанкой теологии, догматы которой она призвана оправдывать. В эпоху Возрождения философия видит своим источником разум человека и становится тем, чем она была в эпоху классической древности, – миропознанием, в основе которого лежит человеческий разум. В XVIII веке в противоположность церковной догме философию называют «светской мудростью». Научный характер философии в разных системах выступает с неодинаковой силой, но решительнее всего у И. Канта)[210]210
  См.: Форлендер К. История философии: Античность. Средние века / пер. с нем.; под ред. В. А. Савальского. 2-е изд., испр. М., 2011. С. 2, 3.


[Закрыть].

В методологическом плане тема соотношения философии и истории глубоко волновала европейских и русских сторонников критической философии. Карл Форлендер внес свой вклад в эту проблематику. Он полагал, что исследовательская работа требует изучения фактов по принципам критико-исторической методы; когда факты, таким образом, изучены, их следует связать в целостную систему исторического изложения. При этом некоторая субъективность в исследовании неизбежна и оправдана, иначе система была бы безжизненной.

Далее историку философии необходимо отобрать соответствующий материал, представляющий исторические факты. Для этого он должен быть философом и понимать, что его задача заключается не в том, чтобы дать филологическое истолкование литературы или собрание достопримечательных мнений известных людей. Рассмотрению и анализу подвергаются отношение к культурной истории, развитие и проблемы положительной науки, наконец, индивидуальный (биографический) фактор.

Источником для установления фактической стороны являются произведения философов. (Сложно, по мнению К. Форлендера, обстоит дело с философией досократовского периода – сохранились только случайные отрывки, однако почти полностью дошли произведения классиков древнегреческой философии – Платона и Аристотеля, а из более позднего времени – сочинения Цицерона, Сенеки, Плутарха, новоплатоников и отцов церкви. Для недостающих частей можно воспользоваться источниками второго порядка в виде литературно-исторических сообщений. При этом К. Форлендер дает тщательный разбор современных ему источников по истории философии, которые содержат в себе все произведения Декарта, Спинозы, Канта, важнейшие сочинения Аристотеля, Бэкона, Беркли, Бруно, Цицерона, Конта, Кондильяка, Гроция, Юма, Лейбница, Локка, Макиавелли, отдельные произведения Фихте, Гегеля, Платона и др.)[211]211
  См.: Форлендер К. Указ. соч. С. 3–7.


[Закрыть]

В среде русских философов права предметным разграничением этих областей занимался Павел Иванович Новгородцев, считавший, что историческое изучение доктрин имеет цель установить их связь с условиями времени. Философское осмысление доктрин предполагает другую задачу, оно рассматривает идеи в их внутреннем значении независимо от условий их исторического происхождения.

Обратив внимание на теоретические трудности, возникающие при определении границ исторического изучения идей, П. И. Новгородцев указывал, что оно предполагает их рассмотрение не в качестве случайных продуктов личного творчества мыслителей, а исследует их закономерности применительно к общему ходу истории.

Русский правовед солидарен с позицией Роберта Юрьевича Виппера в вопросах применения исторической методы к изучению политических идей – нельзя ограничиться одним лишь их историческим изучением. Вообще сложно ставить идеи в непосредственную связь с реальными условиями их возникновения. Объяснение идей, полученное таким образом, нельзя считать полным. Важные в теоретическом плане вопросы системы, догмы, критики не укладываются в рамки собственно исторического изучения и имеют самостоятельный интерес[212]212
  Новгородцев П. И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. Два типических построения в области философии права. М., 1901. С. 4, 5.


[Закрыть].

Главный недостаток современной постановки исторического изучения, который заметил Р. Ю. Виппер, – слишком поверхностное сближение идей с событиями: «Дело в том, что подыскивая реальную подкладку политических систем и идей той или другой эпохи, стараясь определить ближайший предмет, под впечатлением которого возникла та или другая сторона учения, т. е. сводя некоторым образом политическую теорию к сумме намеков на явления современности, историк исполняет только часть своей задачи»[213]213
  Виппер Р. Ю. Политическая теория во Франции в эпоху религиозных войн // Журнал Министерства народного просвещения. 1896. (Цит. по: Новгородцев П. И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. Два типических построения в области философии права. М., 1901. С. 2–6).


[Закрыть].

Действительно, можно согласиться с утверждением, что политическая теория всегда представляет собой абстракцию: она есть продукт сложного состояния, целой совокупности различных данных исторической жизни, сословной группировки, правительственной системы, экономических и культурных запросов, известного отношения общества к своему прошлому и т. п. Из истории политической и правовой науки хорошо известно, что формулы этой науки только после долгих исканий, столкновений и поворотов мысли получают простой и ясный смысл. Важно понимать, что обратить внимание на ближайшие и наглядные поводы для возникновения какой-либо теории – еще не значит объяснить закономерность этих явлений.

Задачу историка П. И. Новгородцев видит в том, чтобы сблизить теорию с окружающей средой и «ввести ее в цепь закономерного исторического процесса»[214]214
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 8.


[Закрыть]. Историк не должен объяснять всех оттенков и тонкостей индивидуальной мысли. Для него важно то целое, к которому он относит эволюцию идей; важно проследить социальное происхождение и социальное действие политико-правовых доктрин; оценить общественное значение мыслителя.

Таким образом, «он более объясняет действительность при помощи идей, чем идеи при помощи действительности: центр тяжести переставляется на общий ход истории. Доктрина становится одним из очень многих источников для суждений о прошлом; автор ее берется, как свидетель известного исторического момента. На первый план выдвигаются реальные условия жизни, общие стремления времени, традиции прошлого, и затем ищется соответствие между всеми этими данными и их идеальными отражениями в доктринах»; «доктрина урезывается в уровень с эпохой; ее более глубокое, абстрактное и обобщающее значение остается в тени»[215]215
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 8, 9.


[Закрыть].

По мнению П. И. Новгородцева, надо сосредоточиться на абстрактном характере политико-правовой теории; она всегда есть логическое построение, которое не только отражает, но и преломляет в себе исторические явления. В этой связи можно провести параллель с идеями русского философа Сергея Николаевича Трубецкого: «Гений не объясняется без исторических условий, среди которых он действует и развивается, но вся особенность его состоит именно в том, что он не объясняется из них одних. Отсюда обычное одиночество и непонятность гения, трагедия его жизни; <…> Историк во всяком случае должен допустить, что на каждого более глубокого писателя влияет не только «его время» в узком смысле этого слова, а перекрещивающийся ряд традиций, идущих от различных эпох»[216]216
  Трубецкой С. Н. Учение о Логосе в его истории. М., 1900. С. 380, 381.


[Закрыть].

Таким образом, философское изучение политико-правовых доктрин, с позиции П. И. Новгородцева, предполагает анализ вопросов системы, критики, догмы. Исторический ракурс исследования предусматривает рассмотрение, например, вопросов генезиса, значения идей в пределах данной социальной среды, степени их распространения и применения.

В конце XIX века в связи с развитием социологических воззрений усиливается интерес к жизни масс, к изучению общественной среды. Под влиянием социологического подхода привыкают смотреть на все объекты исторического исследования с позиции зарождения и действия в социальной среде. П. И. Новгородцев замечает, что в этот период главное внимание начинают обращать на процессы подготовки идей в общественной среде, а «сами идеи и учения получают характер второстепенных рефлексов среды, игры теней на ее поверхности»[217]217
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 15.


[Закрыть].

В этом подходе нет ничего предосудительного для научного мышления, т. е. его можно было бы рассматривать как дань эпохе, однако П. И. Новгородцева тревожила мысль о смешении философского исследования с историческим подходом. Ученого упрекали в недостаточном внимании к общественным условиям, предлагали заменить логическое изучение идей средствами исторического анализа. (Так, Д. М. Петрушевский заметил: «Изучая рост идей, культурный историк, помня заветы идеалистической философии, обыкновенно изолирует идеи от среды и ограничивается установлением отношений между ними чисто логическим путем…»)[218]218
  Петрушевский Д. М. Новое исследование о происхождении феодализма // Журнал Министерства народного просвещения. 1892. С. 6.


[Закрыть]

Однако П. И. Новгородцев, в свою очередь, доказывал наличие особого философского изучения идей, которое не касается вопроса об историческом происхождении и значении, а рассматривает только их внутреннюю и собственную ценность[219]219
  Новгородцев П. И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. Два типических построения в области философии права. М., 1901. С. 16.


[Закрыть]. Внутреннее содержание и значение идей имеют самостоятельный научный интерес.

В философском изучении политико-правовых идей П. И. Новгородцев выделял несколько элементов, образовывающих его суть: эти идеи требовалось изучать систематически и оценивать их критически. Что касается первой задачи, то она, по мнению философа права, предполагает рассмотрение связи и соотношения отдельных частей учения, их внутреннего согласия или противоречия. В любой доктрине, если, конечно, речь идет о доктрине, а не наборе случайных мнений, отдельных суждений, легковесных слов, можно обнаружить центральные мысли, конечные выводы, системность. При этом мы можем обратиться к истории какого-либо вопроса, но само по себе это обращение не является философской задачей.

Частная цель философского исследования, по мнению П. И. Новгородцева, – задача систематического рассмотрения доктрин. Ее суть заключается в объяснении отдельных элементов доктрины при помощи совокупного изучения концепции. Необходимо понять доктрину в целом, «прожить» ее в своем разуме, и только потом можно сделать заключение об ее отдельных частях. Основная мысль Новгородцева заключается здесь в том, что все конкретные положения учения следует брать в общем контексте. При этом историки склонны скорее разлагать изучаемую систему на составные элементы, а философы показывают важность систематического изучения доктрин.

Неокантианцы и марбургской, и баденской школ, как отмечалось, занимались исследованием генетических и систематических методов[220]220
  См., напр.: Виндельбанд В. Критический или генетический метод? // Прелюдии / пер. с нем. и вст. ст. С. Франка. М., 2011; Риккерт Г. Философия истории / пер. с нем. С. Гессена; предисл. авт. к рус. изд. СПб., 1908; Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. 1. Пг., 1923.


[Закрыть]. При различении этих методов авторы склонялись к мысли о необходимости систематического изучения наряду с генетическим. Часто заслуга писателя состоит в том, что, обобщив идеи, он возводит их в систему и принцип, которые могут быть оценены в этом качестве независимо от психологических, исторических и иных условий их создания.

В отношении второй задачи философского осмысления доктрин можно заметить следующее. Цель систематического изучения, по Новгородцеву, состоит в проверке логических свойств системы. Сначала требуется оценить политико-правовое учение с точки зрения логики, потом – сравнить ее с другими концепциями. Таким образом, создается представление о месте и значении доктрины в развитии политико-правовой мысли. При этом иногда у автора следует выделять ряд систем в виде отдельных стадий его развития, более ранних и поздних. Этот прием сравнения и сопоставления применим и к группе систем и учений, принадлежащих разным авторам, – он помогает представить доктрину во взаимосвязи с более общими логическими началами[221]221
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 19.


[Закрыть].