Текст книги "Методология и философия права: от Декарта до русских неокантианцев"

П. И. Новгородцев различает философский и научный уровни исследования. Систематическое и критическое изучение концепций, по его мнению, удовлетворяет научному интересу – определить основные свойства исследуемого предмета и его место среди других однородных явлений[222]222
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть].

Задача философского изучения шире – она предполагает и догматический интерес. На этот принципиально важный методологический аспект обращает внимание П. И. Новгородцев. Дело в том, что каждая доктрина, кроме того, что она есть отражение своего времени и элемент конкретной исторической эпохи, является и некоторым утверждением, подлежащим обсуждению и усвоению, независимо от своих исторических связей. Политико-правовые доктрины могут в своем влиянии простираться далеко за пределы своей эпохи. Это возможно потому, что логический объем доктрины, как системы абстрактных определений, шире тех непосредственных реальных поводов, которыми она вызывается к жизни[223]223
  Там же.


[Закрыть].

Актуальным представляется вопрос соотношения смежных наук: теории права, философии права, социологии права, истории политических и правовых учений. Из анализа исторического и философского методов исследования можно сделать вывод, что история политических и правовых учений сближается с философией права, цель которой является рассмотрение тех же проблем, но вне исторического контекста.

Вопрос о происхождении доктрины и логические достоинства ее – разные проблемы, рассматриваемые отдельно друг от друга. Политико-правовое учение можно рассматривать как историческое, общественное явление независимо от условий его возникновения. Новгородцев подчеркивал: «Чем шире и глубже известное логическое построение, тем более будет оно подлежать этому внеисторическому обсуждению и тем сильнее будет его влияние на последующие поколения»; «истина лежит за пределами национального сознания, она рождается в мыслящем духе, которая не есть собственность одного народа, но составляет сущность человека»[224]224
  Там же. С. 21; Фишер К. История новой философии / пер. Н. Страхова. Т. 1. СПб., 1862. С. 21, 22.


[Закрыть]. Свойство идеи таково, что она стремится выйти из пределов своего времени.

Не только в разные эпохи, но и для своего времени каждое политико-правовое учение понимается по-разному, в зависимости от среды, которая его воспринимает. Заимствование никогда не совершается до конца и вполне; и даже самые общие идеи, переходя от века к веку, наполняется новым содержанием: демократический принцип, идея естественного права и др. истолковывались в истории по-разному. Но логический объем доктрины всегда шире тех конкретных поводов, при которых она возникает. На этом основана возможность заимствования старых формул для новых отношений. Например, при всем разнообразии понимания демократической идеи в ней всегда остается общая логическая основа – принцип большинства. Конкретные поводы для появления и усвоения доктрин меняются, но сущность их остается.

Итак, задача философского изучения, согласно подходу П. И. Новгородцева, заключается в том, чтобы уяснить общий смысл доктрины, ее абстрактное значение. Необходимо понять доктрину, и понять не только как отражение своей эпохи, а как важное логическое построение. Догматическое изучение идей должно идти вместе с систематическим и критическим.

Классической работой в области философского изучения политико-правовых доктрин является «История политических учений» Бориса Николаевича Чичерина. Однако ему ставилось в упрек, что автор излагает политические теории вне особенных местных и временных условий, упускает из вида связь мысли с жизнью. В этой связи следует заметить, что цель автора иная, чисто философская – указать внутреннюю связь изучаемых доктрин и общие их основы: «Изучая науку, я постепенно приобретал и большее уважение к явлениям прошедшего; я научился видеть в них не преходящие моменты развития, а выражение вечных истин, присущих человеческому разуму»[225]225
  Чичерин Б. Н. История политических учений. Т. 1. М., 1869. С. 9.


[Закрыть]. Этот прием не предполагает генетический метод исследования и относится к области философского анализа, где исторические данные привлекаются только в качестве необходимых справок.

Важным в методологическом плане представляется вопрос соотношения доктринального и практического уровней исследования. Теоретические идеи не всегда соответствуют и не должны соответствовать наличным практическим отношениям. «Иногда теоретик идет в своих желаниях далее распространенных взглядов своего времени, иногда он только прикрывает громкими фразами свои партийные цели. Средневековые сторонники императоров совершенно искренне требовали для них теократических полномочий, которых они не имели в действительности»[226]226
  Трубецкой Е. Н. Религиозно-общественный идеал в XI веке. Киев, 1897.


[Закрыть]. Французские публицисты XVI века пользовались демократической идеей исключительно для целей партийной борьбы, без малейшего увлечения истинным демократизмом[227]227
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 27.


[Закрыть]. Отсюда вытекает важное методологическое правило: прежде чем сближать теорию и практику между собой, необходимо подвергнуть их в отдельности внимательному анализу.

Кроме этого, не всегда возможно оценивать практические отношения с точки зрения теоретических идеалов, как невозможно сводить все содержание этих идеалов к ближайшим практическим нуждам. П. И. Новгородцев различал практику и теорию, в частности, при оценке их общественного значения: «Практика жизни сплошь и рядом берет из влиятельных и популярных учений отдельные фразы и формулы и приписывает им смысл, соответствующий не их контексту, а ее нуждам»[228]228
  Там же. С. 28.


[Закрыть].

На основании такого одностороннего подхода к доктрине нельзя, справедливо полагал ученый, делать заключений о ее общем смысле. Например, ошибочно изображать Гегеля реакционером на том основании, что его формулы служили иногда целям реакции. Результаты философского анализа могут быть пригодны для историка тогда, когда они повторяются при помощи других свидетельств, почерпнутых из ознакомления с реальной жизнью. При этом условии философское изучение, устанавливающее смысл доктрин, будет иметь значение не только для собственных целей, но и для выводов исторического характера[229]229
  Новгородцев П. И. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть].

В конце XIX века в научной среде выделялись естествознание и науки о духе. По мнению В. Виндельбанда, такая форма деления наук неудачна. Природа и дух есть «реальная противоположность, которая приобрела господствующее значение в конце античного и в начале средневекового периода мышления и со всей своей резкостью была воспринята метафизикой нового времени, начиная с Декарта и Спинозы вплоть до Шеллинга и Гегеля»[230]230
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 338–340.


[Закрыть].

Противоположность объектов не совпадает с противоположностью способов познания. Он не согласен с концепцией Д. Локка, в которой различались внешнее и внутреннее восприятия в качестве самостоятельных органов познания. Немецкий философ не считал «внутреннее восприятие» самостоятельным родом познания и замечал, что науки о духе не опираются в своих построениях только лишь на внутреннее восприятие. Кроме того, среди наук о духе нельзя найти место для психологии: ее предмет относится к наукам о духе, а методы исследования – к естествознанию.

При отстаивании методологического деления опытных наук, в основе которого лежат логические понятия, В. Виндельбанд принципом деления определяет формальный характер познавательных целей наук. Науки о природе открывают общие законы, их цель – общее аподиктическое суждение; науки о духе показывают отдельные исторические факты, их цель – суждение единичное, ассерторическое.

Таким образом, опытные науки ищут в познании реального мира либо общее, в форме закона природы, либо единичное, в его исторически обусловленной форме. Науки исследуют, с одной стороны, неизменную форму реальных событий, с другой – их однократное, индивидуальное содержание. Одни из них суть науки о законах (учат тому, что всегда имеет место), другие – науки о событиях (учат тому, что было однажды). В первом случае научное мышление есть номотетическое, во втором – идиографическое мышление. Такая противоположность методов классифицирует, по мнению В. Виндельбанда, приемы познания, а не содержание наук. Случается, что один и тот же предмет является объектом и номотетического, и идиографического изучения (например, язык, наука об органической природе).

Немецкий философ показывал соотношение номотетического и идиографического знаний. Общим для естествознания и истории является характер опытной науки – посылки их доказательств есть опыт, факты восприятия. (Это не относится к конкретному опыту, который имеет каждый человек в своей жизни. Речь идет об опыте «научно очищенном», «критически дисциплинированном» – этот опыт проверяется логическим мышлением)[231]231
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 342.


[Закрыть].

Различие между естествознанием и историей начинается только там, где рассказывается о познавательном использовании фактов. В первом случае мышление стремится перейти от установления частного к пониманию общей связи – для естествоиспытателя объект его наблюдения сам по себе не имеет научной ценности, он необходим ему для установления типов, видов, т. е. как отдельного случая родового понятия. При этом исследователя интересуют те признаки объекта, которые важны для выявления общей закономерности.

Для истории необходимым признается детальное исследование частного. Историк ставит своей задачей воссоздать полную картину прошлого со всеми индивидуальными чертами. Отсюда, с точки зрения В. Виндельбанда, в мышлении естествознания преобладает склонность к абстракции, в историческом мышлении – склонность к «воззрительной наглядности»[232]232
  Там же. С. 344.


[Закрыть]. Дело в том, что при всей логической работе по обработке источников, некоей рационализации исторических фактов конечной целью истории является воссоздание из массы эмпирических данных картины прошлого.

В. Виндельбанд задается вопросом: что более ценно для общей цели познания – знание законов или знание событий? Знание общих законов имеет практическое значение – дает возможность человеку предсказывать будущие состояния и целесообразно воздействовать на ход вещей. В социальной сфере целесообразная деятельность должна опираться на исторический опыт, поскольку основу культурной жизни народа образует «историческая связь, крепчающая с каждым новым поколением; кто хочет принять деятельное участие в этой жизни, тот должен понимать его развитие. Там, где нить прерывается, приходится впоследствии, как показывает история, с большим трудом снова ее найти и сплести воедино»[233]233
  Там же. С. 346.


[Закрыть].

Важно заметить, что «факт» в теории В. Виндельбанда есть уже телеологическое понятие. Единичное, если оно не может служить материалом для более обширных исследований, остается только объектом праздного любопытства. Основное назначение единичного знания – примкнуть к целому. Но происходит это в разных формах: подведение особенного под родовое понятие или общее суждение или единичное входит в качестве признака, как существенная составная часть в общей картине.

Следует отметить, что для В. Виндельбанда было принципиальным показать не только индивидуальность личности, но и неповторимость интересов оценок, имеющих значение для человека. Они всегда относятся к единичному и однократному. «Разве не ужасна и допустима мысль, что в мире может найтись второй экземпляр нас самих, со всеми нашими индивидуальными особенностями? Отсюда проистекает элемент страшного и мистического представления о двойнике, хотя бы по времени и очень отдаленном от нас»,[234]234
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 348.


[Закрыть] – рассуждает В. Виндельбанд. В современных условиях создания проектов клонирования и прочих изысканий в области генной инженерии к этим идеям немецкого философа стоит прислушаться. В. Виндельбанд и неокантианство в его лице призывали отстаивать неповторимость человеческой природы. Индивидуальность личности нельзя ничем заменить, и в этом заключается не только основа автономии, самодостаточности человека, но и духовной составляющей культуры целого народа.

Идиографические науки, в свою очередь, нуждаются в общих положениях, которые может им дать номотетическое мышление. Логическая теория в XIX веке предпочитала номотетические формы мышления, поскольку все научные исследования предполагают образование понятий, основу которого образует категория общего. Однако целостное познание, образующее общую цель всех родов научной работы, включает и номологический, и идиографический методы в одинаковой степени значимости. Закон и событие сохраняют свое значение одно наряду с другим. При этом, по оценке В. Виндельбанда, они не могут быть сведены к одному общему источнику. Содержание мирового процесса нельзя понять только из его формы: «Совокупность всего данного во времени обнаруживает абсолютную самостоятельность наряду с общей закономерностью, которой подчинено ее движение»[235]235
  Там же. С. 351.


[Закрыть].

Историческое исследование, согласно подходу В. Виндельбанда, определяется ценностными фактами, в естествознании – закономерностью фактов. Научное мышление ставит своей задачей подведение ощущений с помощью логических форм соединения под общие правила[236]236
  Там же. С. 246.


[Закрыть]. Суть дедуктивного метода – переход от общего к частному, индуктивного – от частного к более общему. Первый предполагает заранее данным частное, последний – наиболее общее.

В основе познавательной деятельности как при индуктивном, так и при дедуктивном методах, по мнению В. Виндельбанда, лежит признание аксиом; только через их посредство может быть доказано о фактах и из фактов, т. е. добыта какая-либо истина. В понятие аксиомы входит ее недоказуемость: ни дедуктивно, ни индуктивно аксиомы не могут быть доказаны. Возможно одно из двух: можно показать их фактическое значение, т. е. разъяснить, что в эмпирической реальной жизни они составляют признанные принципы, или можно показать, что им присуща иного рода необходимость, – необходимость телеологическая[237]237
  Там же. С. 250, 251, 256.


[Закрыть]. Против фактического значения аксиом выступал Джон Локк: нельзя найти ни одного принципа, который фактически пользовался бы всеобщим признанием. Общеобязательное не может быть найдено ни индуктивным путем сравнения всех индивидов и народов, ни путем дедуктивного выведения его из природы человека.

Как отметил В. Виндельбанд, для генетического метода аксиомы есть фактические способы познания, образовавшиеся в развитии человеческих представлений, чувств, волевых решений и достигшие в них известного значения. Для критического метода аксиомы представляют собой нормы, имеющие значение в разных сферах, а именно: мышление в общеобязательной форме стремится к достижению цели – обладать истиной, воля – к своей цели – быть доброй, чувство – к своей – овладеть красотой[238]238
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 251.


[Закрыть].

В статье «Критический или генетический метод?» В. Виндельбанд рассматривает проблему нормативности и естественной необходимости в другом ракурсе. По его мнению, фактическое значение следует или искать у большинства, или констатировать в историческом прогрессе. Однако то, что признает большинство, не означает автоматически правильное. Как показал И. Кант, количественный показатель неприменим в области морали, и В. Виндельбанд развивает эти идеи. Согласно его подходу количество фактического одобрения не может выступать доказательством нормальности: большинство может так же легко заблуждаться, как и отдельный человек, и еще вопрос, на чьей стороне большая вероятность истины.

Суть генетического объяснения заключается в следующем: найти в ходе человеческой истории критерий для «значения» аксиом, т. е. усмотреть нормальное в том, что в историческом прогрессе приобретает все более глубокое и широкое признание. Если допустить, что это предположение справедливо, рассуждает В. Виндельбанд, то, тем не менее, необходимо определить, что именно в историческом движении должно называться прогрессом. Последний предполагает улучшение, приближение к нормальному и разумному, однако хорошо известно, что «не всегда позднейшее есть eoipso и лучшее. Изменение не есть прогресс»[239]239
  Там же. С. 259.


[Закрыть].

Тот, кто говорит о «прогрессе» в истории, он, по мнению немецкого мыслителя, сознательно или бессознательно берет мерилом какой-либо идеал, цель или норму, и только в связи с ними называет одни изменения прогрессом, другие – регрессом: «Чисто натуралистическое понимание знает только необходимые изменения, но не имеет понятия об их ценности. Для того чтобы историческое исследование показало наличность прогресса, оно должно иметь идею о цели, которой измеряется прогресс; оценивающая история возможна лишь для целеполагающего сознания»[240]240
  Там же.


[Закрыть]. Рассматривая историческую эволюцию «без предвзятого мнения», можно заметить, что люди верили то в одно, то в другое, понимали под истиной в разные времена разные, если не противоположные, вещи, отношения, состояния. В связи с этим значение аксиом не может никоим образом исчерпываться их фактическим признанием тем у каких-либо групп человечества.

В учении В. Виндельбанда генетический метод, при всех своих несомненных достоинствах, имеет все же подчиненное значение по сравнению с критическим методом: «Генетический метод может только вскрыть известную сферу эмпирического действия аксиом и при выполнении этой задачи должен все-таки опираться на нормативное значение аксиом. Количественные и временные отношения недостаточны, чтобы на основании их можно было за этими аксиомами признать какое-либо высшее право…»[241]241
  Виндельбанд В. Указ. соч. С. 261.


[Закрыть].

Критический метод нуждается только в одной общей предпосылке – в убеждении, что существует нормальное сознание, принципы которого должны быть признаны, поскольку вообще что-либо может иметь всеобщее значение. При этом, как уже отмечалось, речь идет не о факте признания, а об обязательности признания. Критический метод опирается на убеждение, суть которого заключается в существовании общеобязательных ценностей.

Вывод В. Виндельбанда в отношении методов состоит в следующем. Аксиомы есть средства к достижению общеобязательности. Их обоснование лежит исключительно в телеологическом значении, которым они обладают. Мы устанавливаем нормы морали, сознание долга и общественной солидарности, но не знаем, в какой связи они состоят между собой и как они себя взаимно обуславливают[242]242
  Там же. С. 268.


[Закрыть].

Наука предполагает построение единообразно упорядоченных связей, однако это единообразие не гарантирует объективности знания, т. е. всеобщности и необходимости. Поэтому важным методологическим вопросом является анализ способов исследования материала.

Большой вклад в разработку научных методов внесли представители школ неокантианства: марбургская школа была ориентирована на математическое естествознание, баденская – на историю. Они предлагали исследовать логику, этику и эстетику с позиции дуализма: как эмпирический материал и в качестве априорных форм человеческого разума.

Сторонники баденской школы признавали «данное» (единство чувственного и рационального) как материал познания, само же познание они видели как акт суждения, т. е. утверждения или отрицания, необходимого и общеобязательно высказываемого относительно факта, как акт оценки.

Для философии, как и для области права, важны основания необходимости суждения или долженствования[243]243
  Риккерт Г. Предмет познания. Киев, 1904. С. 134; Богомолов А. С. Немецкая буржуазная философия после 1865 года. М., 1969. С. 48, 49.


[Закрыть]. Так создается сфера трансцендентного долженствования, находящегося «над» и «до» всякого бытия. «Смысл, лежащий над всяким бытием, относится, таким образом, к сфере ценности и может быть понят только как ценность»[244]244
  Риккерт Г. Два пути теории познания // Новые идеи в философии. Сб. VII. СПб., 1913. С. 46.


[Закрыть]. Категория «смысла» не существует, она – «значит». Вопрос переходит в область оценок и ценностей, имеющий принципиальное значение для философии права.

Представители баденской школы неокантианства создали учение о методе исторического познания на основе принципа ценности, где источником ценностей выступил результат исторической коллективной жизни рода (факты научного знания, нравственного поведения), т. е. ценности воплощены в объектах культуры[245]245
  Виндельбанд В. Прелюдии. СПб., 1904. С. 264; Риккерт Г. О понятии философии // Логос, 1910. Кн. 1. C. 39.


[Закрыть].

Ими было показано, что науки о законах предполагают номотетическое научное мышление; науки о событиях – идиографическое научное мышление. С точки зрения Г. Риккерта, в явлениях культуры, в отличие от природы, мы всегда можем найти воплощение какой-либо признанной человеком ценности. Различие наук определяется их методами: науки о природе исследуются генерализирующим методом, науки о культуре – индивидуализирующим.

Исходный пункт этого деления методов заключается в том, что естествознание исследует свои объекты путем отвлечения от частного и особенного путем упрощения действительности. Принцип отбора явлений в познании природы – общее, закон, под который единичные явления подводятся в качестве экземпляров. Естествознание генерализирует.

Исторические науки излагают действительность (которая никогда не бывает общей) с позиции ее индивидуальности. История тоже упрощает действительность, но по-другому – относя ее к культурной ценности. При этом индивидуальный характер явлений сохраняется.

В противоположность марксистской идеологии Г. Риккерт утверждал, что исторический метод, как метод «отнесения к ценностям», имеет объективный характер. «Отнесение к ценности» нельзя путать с оценкой – субъективным отношением, выходящим за пределы установления фактов.

Понятие критерия ценности как понятие долженствования не может совпадать с понятием закона, т. е. существующего. Понятия долженствования и неизбежности взаимно исключают друг друга. Возникновение нового не может войти ни в какой закон, поскольку закон содержит только то, что повторяется любое число раз.

Противоречия в теории Г. Риккерта можно свести к двум положениям: во-первых, по его теории, метод не зависит от предмета, но отнесение к «ценности» возможно только в науках о культуре. Если истина есть ценность науки, то общее понятие тоже ценность (ценность свойственна только истории); во-вторых, если общество можно трактовать «естественно-исторически», получая, правда, не историю, а социологию, то бессмысленно утверждать, что нет исторических законов, так как социологические законы есть законы общества, исторические законы.

С позиции марксизма противопоставление «генерализирующих» наук о природе «индивидуализирующей» истории несостоятельно, так как методология наук одна – диалектика единичного, особенного, всеобщего одна и та же как в природе, так и в обществе. Поэтому если под прогрессом понимать возникновение чего-либо нового и одновременно возрастание ценности, то, по мнению Риккерта, с логической точки зрения понятие прогресса вдвойне противоречиво[246]246
  См.: Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908. С. 94, 95.


[Закрыть].

Антиномия сущего и должного, определяющая понимание Риккертом истории, в гносеологическом плане приводит к несовместимости понятия и действительности и порождает иррационализм. Он противопоставлял чувственное многообразие действительности абстрактности научного познания, что привело к иррационализму.

Эмиль Ласк – ученик В. Виндельбанда, продолжил тенденцию иррационализма. Иррациональность эмпирической действительности состоит в ее индивидуальности и неисчерпаемости (это признак «данности»). В работе «Фихтевский идеализм и история» (1902) он вслед за Г. Риккертом рассматривал иррациональное как индивидуальное и случайное, однако в «Логике философии и учении о категориях» (1911) Э. Ласк выступил с критикой Г. Риккерта за противопоставление иррационально конкретного рационально абстрактному. Всякое индивидуальное, по его мнению, есть и рациональное, и иррациональное. В итоге Э. Ласк приходит к заключению о том, что материя (иррациональное) и форма (рациональное) внешни по отношению друг к другу, форма только извне касается материи. Таким образом все иррационально, кроме самого логического (категориального) формального содержания. (Б. Вышеславцев согласен с Э. Ласком в том отношении, что во всем постоянно присутствуют два элемента – рациональность и иррациональность)[247]247
  Lask E. Die Logik der Philosohie und die Geschichte. Tubingenund Leipzig, 1902. S. 56, 68, 69, 78; Вышеславцев Б. П. Этика Фихте. М., 1914. С. 61; Богомолов А. С. Немецкая буржуазная философия после 1865 года. М., 1969. С. 55–57.


[Закрыть].

Противопоставляя понятия «жизнь» и «познание», Э. Ласк выводит основной тезис «философии жизни». В противоположность философскому и познанию бытия жизнь есть непосредственное переживание, область иррационального. В «Учении о суждении» (1912) Э. Ласк вводит концепцию «ценностной противоречивости» суждения. По его учению, существует область трансцендентных ценностей и стоящих ниже ценностей фактичности переживания, из соотношения которых и возникает познание, т. е. имманентное междуцарствие противоположностей, а также познание, не имеющее ценности[248]248
  См., напр.: Богомолов А. С. Указ. соч. С. 58, 59.


[Закрыть].

В целом баденская школа в лице Э. Ласка смыкается с иррациональной «философией жизни». Неокантианство оставалось ведущей школой немецкой философии до начала XX века. В 20-х годах многие его представители отходят от исходных позиций. Э. Кассирер выстраивает «философию символических форм», вслед за В. Виндельбандом некоторые представители неокантианства (Й. Кон, А. Либерт, Ю. Эббингаус) переходят в лоно неогегельянства, на позиции школ «реализма» (Н. Гартман), «философии жизни» (Э. Шпрагер), феноменологии (М. Шелер). Концепция «этического социализма» наполняется материальной этикой ценностей М. Шеллера или этических воззрений Н. Гартмана.