Текст книги "Аврелия – патрицианка Рима"

Это была пророчица Ганна, приглашенная из Галлии в Рим для предсказаний будущего и встреченная при дворе Домициана с большими почестями. Жрецы восхищались ею и возвещали о ее могуществе. В Риме она по сути заменила многие божества, давно ставшие пустыми символами, потерявшими в сознании народа всякое значение.

– Внучка Тита! – воскликнула она в тот момент, когда ладонь божественной Аврелии коснулась затылка Цецилии. – Не бери эту невольницу – от нее ты получишь смерть!

Но сидевшая у подножия помоста восьмидесятилетняя старуха, тусклый водянистый взгляд которой вдруг вспыхнул каким-то неземным огнем, громко произнесла, обращаясь к Аврелии:

– Дочь цезарей, возьми эту девушку, она даст тебе жизнь!

В толпе зашушукались, указывая на старуху, которая уже во второй раз осмелилась возвысить голос; в ней узнали Петрониллу, дочь апостола Петра[5]5
  Исторических данных о том, была ли у святого апостола Петра семья, не сохранилось, но очевидно, что он был женат, поскольку имел тещу («Придя в дом Петров, Иисус увидел тещу его, лежащую в горячке» (Мф 8:14–15)). Дочь Петра – это фантазия автора, вполне, однако, допустимая.


[Закрыть]. Воцарилось глубокое молчание. Все с изумлением взирали на Ганну и Петрониллу – женщин абсолютно разных, но обращавшихся к племяннице императора одинаково властно. Одна пророчила смерть, другая обещала жизнь – кому же верить? Одна, несмотря на юность, символизировала прошлое; другая, хоть и старая, являла собой облик будущего. Какое удивительное воплощение исторической судьбы Рима! Смерть блистала красотой и украшала свое чело цветами, а Возрождение пугало безобразием и смотрело на мир с горечью, будто готовясь испить полную чашу страданий.

Юная Аврелия, почти дитя, конечно, не задумывалась о столь серьезных вещах, а лишь беззаботно радовалась, что приобрела такую молоденькую и симпатичную рабыню, которая наверняка заменит Дориду. Однако Вибий Крисп, мнительный старик, выслушав оба пророчества, сразу помрачнел: в его словах и жестах ощущались тревога и нетерпение.

– Пора домой! – распорядилась его воспитанница.

Шествие тронулось в обратный путь, и вскоре вместе с Цецилией христианство ступило в древнее жилище Цицерона.

Глава 5. Первые проповеди

Наступил тот незабвенный в истории народов день, когда святой апостол Павел, чьей смерти добивались иудеи, обвиняя его в том, что он своими проповедями смущает народ и оскверняет Храм, произнес перед прокуратором Фестом и царем Агриппой свою знаменитую речь, приведенную в «Деяниях святых апостолов». Агриппе вероучение Павла показалось очень убедительным, и со словами:

– Ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином, – он хотел отпустить его, так как не усмотрел в речах и действиях проповедника ничего такого, что заслуживало бы смерти и даже тюрьмы, хотя, как известно, апостол томился в темнице в Кесарии на протяжении двух лет.

Фест же, римский язычник, выслушав Павла, воскликнул:

– Что ты безумствуешь?! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия.

Первосвященники и старейшины убеждали Феста судить Павла в Иерусалиме, но апостол категорически отказался, заявив, что он – римский гражданин, а потому требует, чтобы его судил кесарь.

– Ты требуешь суда кесарева, к кесарю и отправишься, – вынес приговор прокуратор.

Кесарем был император Нерон. Может быть, и на него апостол Павел рассчитывал воздействовать теми же речами о правосудии, целомудрии и будущем Страшном суде, которые привели в трепет царя Агриппу и бывшего прокуратора Иудеи Марка Феликса?

А Рим? Мог ли он воспринять проповеди апостола о раскаянии, его призывы обратиться к единому Богу, милосердию и делам праведным? Казалось, не было ни малейших шансов на успех, но Павел все-таки отправился в Рим, где проповедовал апостол Петр, а имя Христа Спасителя уже получило право гражданства в столице мира.

В Вечном городе загодя узнали о скором прибытии Павла. Он шел из Путеол по Аппиевой дороге под надзором сотника. Римские христиане собрались, чтобы встретить его на Аппиевой площади, в сорока милях от города. Местный форум и рынок были запружены людьми, которые благодарили Бога за то, что наконец-то смогут созерцать лицо апостола и коснуться края его одежды. Со своей стороны, Павел прославлял Христа за то, что ему довелось оказаться среди своих братьев. Это было первое путешествие апостола Павла в Рим. Местная полиция, извещенная о его прибытии, разрешила ему поселиться там, где он пожелает, но для наблюдения за узником к дверям его дома приставили воина. Тем не менее Павел мог свободно ходить по городу и принимать у себя гостей.

Евреи, жившие тогда в Риме, делились на два разряда. Первый – богатые и влиятельные, которые поселились здесь с целью обосноваться навсегда. Второй – бедные материально и богатые духовно, – составляли избранную паству святого апостола Петра. Они проводили свои дни в молитвах, добывали средства на жизнь ремеслами; их никто не знал, кроме тех несчастных, которым они по-братски помогали, сборщиков податей, которые их нещадно обирали, и философов, начинавших прислушиваться к их вероучению.

Недалеко от Капенских ворот при выходе на Аппиеву дорогу находилась роща, посвященная Либитине, – богине смерти, погребения и земли. Там некогда воздвигли храм нимфе Эгерии и несколько алтарей, посвященных музам, – ныне все они превратились в развалины.

Этот скромный неприметный уголок стал колыбелью христианства – религии вочеловечившегося Бога. Сюда приходили первые последователи Христа в Риме, сюда же они стекались из города, когда там начинались гонения. За пользование заброшенным и не представлявшим никакой ценности участком земли алчные откупщики вымогали у «сектантов» непомерно высокую плату.

Римские поэты и философы изощрялись в издевательствах над бедными, беззащитными и презираемыми людьми, которых называли христианами. Тацит вышучивал нацию, у которой свиньи доживают до старости, так как Моисей запретил употреблять их в пищу. Ювенал презрительно писал о христианских проповедниках, что их движимое имущество состоит из нескольких корзин с объедками, а недвижимое – из стогов сена, где они ночуют.

Однако эти презренные евреи принесли в Рим два догмата: о единобожии и бессмертии души – блаженном или мучительном, в зависимости от образа жизни и чистоты нравов. Разумеется, такое вероучение вызвало гнев распущенных людей – этим и объясняются их нападки на новую религию.

Прибыв в Рим, апостол Павел сразу же созвал еврейских старейшин, чтобы в самом начале своей миссии выяснить, на что ему рассчитывать в отношении сограждан и чего следует опасаться. Он рассказал им о своих испытаниях и о том, как появился в Риме, а потом спросил:

– Почему у вас пошла худая молва обо мне? Или посланцы из Иудеи оклеветали меня? А может, вы получили какие-то порочащие меня письма?

В ответ его заверили, что ничего такого не произошло. Собравшиеся сами выразили желание услышать от апостола о новой «секте», о которой каждый высказывался по-своему, – единого мнения не было.

Апостол Павел произнес горячую речь о царстве Божьем, об Иисусе Христе, чье явление предрекали Моисей и пророки. Но абсолютное большинство римских евреев усомнилось в его словах, и лишь немногие поверили ему. Таким образом, первая проповедь Павла в Риме была неудачной – зачерствевшие сердца римских евреев остались безразличными к христианству, и исполнилось пророчество Исайи: «Слухом услышите и не уразумеете, и очами смотреть будете, и не увидите». Но Павел помнил завет: «Идите к язычникам возвестить спасение Божие, и они примут его», – поэтому решил обратиться к римлянам.

В Риме жил философ Сенека, в сочинениях которого присутствовало много христианских мыслей, о чем позднее писал родоначальник богословия Тертуллиан. Лактанций, триста лет спустя принявший христианскую веру, сделал несколько выписок из Сенеки и признал, что «невозможно даже христианину более истинно говорить о Боге, чем это делал Сенека». Святой Иероним, создатель канонического латинского текста Библии, прямо причислял Сенеку к христианским писателям, называл его «наш Сенека» и внес его в список святых, ссылаясь на его переписку с апостолом Павлом.

Сенека обладал редким умом, долгие годы определял римскую политику, за что и впал в немилость Нерона. Опасаясь преследований, философ покинул Палатин и поселился в одном из отдаленных кварталов города. Но это не спасло его – Нерон искал любой удобный повод, чтобы приговорить своего бывшего наставника к смерти.

Однажды, когда Сенека был погружен в свои ученые занятия, его номенклатор доложил ему, что его желает видеть какой-то иностранец. Философ сначала не хотел принимать его, опасаясь, что это шпион или гонец Нерона, прибывший с дурной вестью, – но в итоге все-таки велел впустить неизвестного. При первом взгляде на его одежду и по характерным чертам внешности Сенека понял, что его посетитель – один из евреев, довольно многочисленных в Риме. Он не ошибся: к нему явился сам апостол Павел.

Глава 6. Апостол Павел и Сенека

Философ сделал движение, по которому можно было судить, что приход иностранца был для него не особенно приятен. Павел безмолвно стоял перед ним. Внешний облик его был скромен, но в нем не было видно следов замешательства. Во всей его наружности было нечто лучезарное, что могло произвести впечатление и на такого человека, как Сенека.

Философ бросил на апостола один из тех взглядов, который означал: «Прошу покорно, чем могу служить?»

Апостол Павел подошел и приветствовал его по римскому обычаю – поднес правую руку ко рту и сделал поклон налево и направо. Но Сенека не протянул руки, как это следовало бы сделать при дружеских приветствиях.

Апостол Павел, однако, не смутился таким холодным приемом. Он подал Сенеке пергаментный свиток, который держал в руке, и сказал:

– Это от твоего брата Галлиона.

Свиток был секретным посланием. Для этой цели нарезали несколько узеньких листков папируса и прикладывали один к другому; эти обрезки навертывали на скалку из дерева или металла и писали вдоль скалки. Затем полоски навертывали на другую скалку, которая и пересылалась адресату. Прочитать написанное таким образом письмо можно было только при помощи скалки подобной той, которая служила для письма. При этом требовалась большая старательность и точность в накладывании листков на вторую скалку, чтобы достичь цели.

Сенека взял послание из рук апостола и пошел разыскивать соответствующую скалку, после чего приступил к восстановлению текста письма.

– Послание это написано давно, – заметил Сенека, уже успевший разобрать дату.

– Да, уже прошло свыше двух лет, как твой брат мне его передал. С этого времени я находился в плену, да и сейчас в нем пребываю. Я пришел в Рим, чтобы лично обратиться к правосудию кесаря.

– Мне жаль тебя, Павел, – покачал головой Сенека.

Апостол ничего не ответил, а хозяин продолжал разбирать письмо.

Читая его, Сенека неоднократно с удивлением и любопытством посматривал на апостола, но для Павла еще не пришло время говорить.

– Брат мой извещает меня, – пояснил Сенека, закончив чтение, – что ты – редкий гений и в то же время великий оратор и философ.

– Я, – возразил Павел, – только последний из рабов Божьих, и вся моя сила в Иисусе Христе.

– Мой брат сообщает также, – произнес Сенека, не выражая ни малейшего удивления по поводу странного ответа, – что ты христианин. Так ли это?

– Да, это правда. Два года назад Нерон хотел обезглавить меня, и не за какое-нибудь преступление, а за веру в моего Божественного Учителя.

– Неужели ты рисковал жизнью из-за этого суеверия?

– В настоящее время я нахожусь в таком же положении, и я готов умереть, но час мой еще не пришел: я должен выполнить свое назначение.

– Какое назначение?

– Преподать Риму учение о Царствии Божьем и помочь апостолу Петру в деле устроения Церкви Божьей.

– Об этом Петре я слышал. Вещи, про которые он говорит, странны и невозможны.

– Послушай меня, Сенека, – прервал его апостол, – то, что я вещаю тебе, есть истина, просто ты не в состоянии ее понять.

– Разве я не философ с известным именем? – обиделся гордый Сенека.

– Бог, которого я прославляю, открывается людям с простыми сердцами. Он презирает тщетные земные познания. От таких философов, о которых ты говоришь, Он скрывается.

– Что ты вообще намерен делать? Разве Рим, который ты хочешь просветить, лучше подготовлен для восприятия твоей истины, чем я? Ты думаешь, что он станет внимать твоему голосу?

– Дух Божий внушит мне то, что я должен предпринять, а Господь Иисус Христос довершит остальное. Сенека! Рим, столь непокорный, склонит свою голову. В недалеком будущем число христиан будет так велико, что если бы они удалились, то Рим представлял бы собой обширную пустыню.

– А я, дорогой Павел, – сказал с улыбкой философ, – тоже буду в числе твоих собратьев?

– Нет, ты с уважением отнесешься к моему учению, но не постигнешь его. Оно станет для тебя хорошей философской системой, воплощающей некоторые из твоих мыслей; потомки найдут в твоих сочинениях отголосок моих слов и наших священных книг, однако дальше этого ты никогда не продвинешься.

– Почему же так, Павел? Если твое учение – истина, я не найду ничего лучше, как оказаться в числе твоих учеников.

– Быть моим учеником не то же самое, что сделаться последователем Платона, Аристотеля или других философов. Как я уже говорил, Бог, которого я исповедую, не любит гордецов, и чтобы последовать за Иисусом Христом, распятым на кресте, нужно, как Он, нести свой крест. Другими словами…

– Нести свой крест? Орудие казни для рабов? Павел, поистине ты…

– Безрассуден, не так ли? Это ты хотел сказать? Да, я действительно безумен. И это безумие я хочу преподать Риму; оно овладеет Вечным городом и распространится по всему миру.

– Говори же, Павел, ибо я не могу тебя понять. Этот крест, Иисус Христос, христиане, Рим, вселенная. Клянусь Юпитером! Что все это значит? Это какой-то лабиринт…

Мы не берем на себя передачу вдохновенных слов апостола; чудодейственная сила его красноречия блистала, как молния в ночной темноте.

Сначала Павел рассказал философу, как из преследователя христиан он обратился в пылкого проповедника новой религии. Он развернул перед ним восхитительную картину развития религии, восходившей к первым временам мира и сохранившейся в течение веков до сего дня. Он говорил Сенеке об Иисусе Христе, чье пришествие было возвещено человечеству пророками и ожидалось многими поколениями. Он растолковал ему, как Иисус пришел в мир, когда настало время исполнения пророчеств, – как явился Он в бедности, чтобы преподать Свое Божественное учение, совершить чудеса, умереть на кресте и воскреснуть во славе. Далее последовал рассказ о проповеди апостолов, «о доброй вести», распространившейся по свету, и покорении все новых полчищ для прославления Христа.

Апостол Павел преобразился; лицо его светилось лучезарным сиянием проповедника. Сенека внимательно слушал то, о чем даже никогда не мечтал. Окружающая природа, казалось, находилась в гармонии с этой величественной сценой, словно желала умолкнуть в присутствии посланника Божьего. Ни малейший шум не пронесся в воздухе; всюду был сосредоточенный покой, как в те таинственные часы, когда чья-то молитва возносится к небу. Когда апостол закончил, водворилась тишина, глубокая и торжественная.

– Галлион прав, – заметил Сенека. – Ты удивительный гений!

– Я тут ни при чем. Это учение Христа, и удивляться надо не мне.

– Минуту назад ты сказал, что я никогда не уверую. Отчего же ты пришел ко мне?

– Оттого, что приближается время, когда религия Христа будет для тебя высшим утешением.

– Ты о чем?

– Разве ты не думаешь о последнем слове Нерона?

– Павел, ты вестник смерти!

– Нет, Сенека, апостолы Христа даруют жизнь; что же касается смерти, то она в руке Божьей.

– Итак, – улыбнулся философ, – это твое предсказание? Скоро оно сбудется?

– Очень может статься, – опустил глаза апостол.

– Ну что же, пусть будет так. Я не боюсь смерти и благодарю тебя за то, что ты меня предупредил.

– Сенека, уверуй в Иисуса Христа. Ты сможешь.

– Да, это действительно возможно, дорогой Павел. Я люблю все прекрасное, а твое учение именно такое. Но философ должен сравнивать, размышлять. Мне нужно некоторое время. Приходи ко мне еще. Я считаю тебя своим другом, Павел, и чувствую к тебе живое расположение. Чем я могу быть тебе полезен? Впрочем, ты сам видишь, как мало я пользуюсь доверием, хотя…

– Я благодарен тебе, Сенека; мое земное время ограничено так же, как и твое, и никто, даже Нерон, не изменит предначертаний Божьих. Мое упование во Христе, и я не нуждаюсь ни в чьем покровительстве. Прощай, Сенека; во имя Бога живого подумай о том, что ты услышал.

Апостол ушел разочарованный, так как увидел, что не приобрел этой души для Христа.

Сенека не забыл Павла. Он виделся с ним несколько раз и часто беседовал. Они обменивались письмами. Но Сенека был одним из тех людей, на которых крайности цивилизации оставляют неизгладимые следы. Он изучал христианство, слушал апостолов Петра и Павла, читал их послания, вдыхал ароматы того учения, которое, подобно прекрасному цветку, распускалось на его глазах. Но он поступил так, как те, которым нравится какой-либо цветок, но они не интересуются тем, откуда он взялся и почему издает столь чудный аромат. Он просматривал труды апостолов, не улавливая их сокровенных чувств и самобытных мыслей. Иногда он приводил поразившие его идеи христиан в своих собственных сочинениях. Этим и объясняется тот непонятный для многих факт, что в произведениях Сенеки встречаются постулаты, сходные с теми, которые содержатся в учениях святых апостолов. Однако сам Сенека никогда не был носителем и выразителем вечных истин, составляющих содержание христианского учения.

Несколько месяцев философ потратил на изучение новой доктрины, но ему не удалось закончить эти штудии. Однажды вечером, когда он ужинал с женой и друзьями, возле его дома послышался шум – когорта солдат окружила его. Появился центурион и объявил себя вестником Нерона, который приговаривает философа Сенеку к смерти. В виде последней милости Нерон позволил своему учителю и наставнику самому избрать себе способ умерщвления. Все имущество мыслителя подлежало конфискации в казну.

Сенека продемонстрировал большую твердость характера, решив умереть подобно Сократу в дружеской беседе. Жена бросилась ему в объятия и закричала, что последует за ним в царство мертвых. Оба вскрыли себе вены – и тут прибыл новый курьер от Нерона огласить повеление императора о помиловании Сенеки.

Преторианцы, либерты и домашние рабы перевязали ему вены, остановили кровь и замедлили наступление смерти.

Сенека попросил у своего друга, врача, дать ему яд. Врач согласился, но яд почему-то подействовал не сразу. Друзья и близкие философа рыдали в голос, а он, всегда жизнерадостный, порицал их отчаяние и призывал сохранять присутствие духа. Он хотел внести поправки в завещание, но центурион объяснил, что ввиду отчуждения его имущества любые его распоряжения по данному поводу не имеют смысла.

Тогда Сенека велел положить себя в теплую ванну: пар усиливал кровотечение из вскрытых вен и ускорял смерть. Войдя в лаватрину, Сенека обрызгал рабов водой и произнес:

– Это возлияние Юпитеру Освободителю!

Послышался глубокий вздох, и чей-то голос произнес его имя:

– Сенека, Сенека!

Философ с трудом повернул голову и увидел поспешно входившего апостола Павла. Слабая улыбка в последний раз тронула уста умирающего. В чертах лица апостола залегла глубокая скорбь.

Увы, было слишком поздно! Горячий пар подействовал: Сенека упал от слабости и вскоре умер. Дом огласился воплями. Рабы Сенеки, отдавая по обычаю последний долг усопшему, рыдали весь день. Друзья и ученики с воодушевлением говорили о заслугах великого мудреца и его достойной кончине. Они вспоминали добродетели покойного и восхищались его самообладанием в последние минуты.

Апостол Павел понял, что над бездыханными телами философа и его жены бесполезно проповедовать. Окружение Сенеки показалось Павлу легкомысленным и не готовым воспринимать то, что он скажет. Апостол отдал последний поклон усопшему и покинул его дом.

Глава 7. Свет во тьме

Приближался день, когда Павел должен был предстать перед кесарем по поводу поданной им апелляции. При императоре Нероне судопроизводство не отличалось особой сложностью, и апостол уже придумал, как снять с себя обвинение, которое возвели на него соплеменники; надо заметить, что и Нерон не очень понимал его суть. Христианство Нерон воспринимал как секту – ответвление от официальной религии евреев. Так стоило ли этим озадачиваться? Однако личность апостола Павла, – по слухам, человека необыкновенного, способного творить чудеса, – заинтересовала кесаря. Неужели они с Петром и вправду исцеляют больных, заставляют ходить хромых, возвращают слух глухим, а зрение – слепым и воскрешают умерших?

По случаю праздника Нерон устраивал для народа большие игры в амфитеатре. На этот раз зрелище обещало стать особенно захватывающим. Один человек, волхв Симон, соперничавший с апостолами в творении чудес, собирался подняться на крыльях до облаков. О нем говорили, что он способен оживлять статуи, превращать камни в хлеб, летать по воздуху и вызывать тени умерших. «Как такое возможно? – удивлялся Нерон. – Впрочем, какая разница? Главное – чтобы игры прошли с блеском. Пусть все трое: апостолы Петр и Павел, а также волхв Симон – взойдут на помост и состязаются в своем сверхъестественном могуществе. Публика будет довольна, лишь бы евреи развлекали ее».

Но чудеса не творятся ради удовлетворения праздного любопытства. Как известно, Иисус Христос отказался чудодействовать по просьбе неверующих. Поэтому, когда Павлу передали пожелание Нерона, чтобы он, апостол Христа, совершил при огромном стечении публики нечто сверхъестественное, он отказался и предоставил это Симону.

На другой день, когда игры начались, Симон гордо вошел в амфитеатр в окружении свиты почитателей. Его сопровождала Селена, красавица-куртизанка из Тира, которую он называл Еленой. Многие верили, что она – воскрешенная им жена царя Менелая.

Симон пользовался в Риме огромным влиянием. Сенат унизился до того, что разрешил воздвигнуть на одном из островков Тибра стелу с надписью: «Симону, святому богу»[6]6
  Нужно отметить, что эта надпись – «Saimoni Deo sancto» – толкуется и в другом, более вероятном смысле: Saimon, или Сэмон, – имя сабинского божества.


[Закрыть]. Шумные рукоплескания раздались по всему амфитеатру, когда на сцене появился человек, готовый взлететь до облаков.

Присутствующие на играх апостолы Петр и Павел молили Бога, чтобы Он не допустил лжи восторжествовать над истиной и чтобы осквернитель святыни и безбожник не предстал перед народом с силой и могуществом, равными силе посланников Божьих.

Император подал знак – Симон поднялся в воздух, якобы несколько мгновений продержался так и вдруг стремглав полетел на землю, пораженный десницей Божьей. Когда его подняли, он еле шевелился, повредил себе руки и ноги и был весь в крови. Народ, за минуту перед тем приветствовавший его аплодисментами, обругал и освистал обманщика. Подавленный стыдом и отчаянием Симон не смог пережить свой позор. Из ложи, куда его перенесли, он бросился вниз и разбился насмерть.

Нерон остался не доволен такой печальной развязкой. Симон был принят ко двору и пользовался благосклонностью императора. Весьма вероятно, что вследствие данного инцидента он затаил в себе желание отомстить обоим апостолам, хотя внешне не проявлял неудовольствия.

Петр и Павел вернулись к своей апостольской миссии. Они по-прежнему жили плодами своих трудов, окруженные заботами женщин, демонстрировавших удивительные примеры благотворительности, христианского нестяжания, евангельской чистоты и других добродетелей.

Некоторые из этих святых жен никогда не покидали Матерь Божью. Вместе со святым апостолом Иоанном они сопровождали Ее в Эфес, где и оставались с Нею до блаженного Ее Успения. После этого печального события они тотчас же отправились в Рим, чтобы соединиться с апостолами и помогать им в распространении евангельского учения.

Апостольская проповедь не оставалась без успеха. Число верующих ежедневно множилось новыми последователями самого разного общественного положения и возраста – как мужчинами, так и женщинами. Столь быстрое распространение христианства начинало сильно тревожить римских язычников, хотя лишь немногие из них понимали, что христианское вероучение повлечет за собой полное обновление Древнего мира и до основания разрушит его прежние устои.

Проклятым и всеми презираемым сектантам – последователям Христа, явившимся нарушить многовековое спокойствие, в котором почивал Рим, – владыка и повелитель вселенной Нерон объявил беспощадную войну. Ее поддержали философы и писатели, обвинявшие христиан во всех смертных грехах и преступлениях.

Основоположник Церкви Иисус Христос в царствование Тиберия по повелению Понтия Пилата был предан позорной казни.

Не станем перечислять все те наветы, которые возводили на первых христиан: достаточно сказать, что эти клеветнические происки дали Нерону возможность снять с себя обвинения в Великом пожаре Рима в 64 году.

Как известно, не кто иной, как он сам был причиной того ужасного пожара, который в продолжение шести дней свирепствовал в городе с такой ужасной силой, что из четырнадцати кварталов целыми и невредимыми остались три.

Однако Нерон, театрально воспевавший при свете пламени и в одеждах комедианта падение Трои, не постеснялся взвалить всю тяжесть обвинения в поджогах на ни в чем не повинных и беззащитных христиан – по этой причине их накрыла первая волна гонений.

По словам Тацита, для христиан, которых называли ненавистниками людского рода и неисправимыми злодеями, изобретались самые ужасные мучения. Пытки и истязания были столь нестерпимы, что даже в палачах пробуждалось чувство сострадания к своим жертвам. Этих несчастных распинали на крестах; завертывали в шкуры диких животных и швыряли на растерзание псам; сжигали на кострах. По вечерам, облитые смолой, они горели в садах Нерона, служа факелами для освещения аллей и дорожек гулявшей публике.

Во время этого ужасного гонения пострадали святые апостолы Павел и Петр. Первый по праву римского гражданина был усечен мечом, второго – распяли на кресте вниз головой. Он сам просил повесить себя так, ибо не считал себя достойным быть распятым таким же образом, как его Божественный Учитель.

Блаженный Августин писал, что Петр был казнен первым, Павел же вскоре (не более чем через год) за ним последовал. По другой версии, обоих апостолов замучили в один день – 29 июня 66 года. Павла погребли на пути в Остию. В последующие века на этом месте воздвигли во славу апостола великолепную базилику, просуществовавшую до 1823 года, когда она сгорела при пожаре, и вновь восстановленную.

Несмотря на гонения и смерть двух выдающихся представителей Церкви Христовой – апостолов Петра и Павла, число последователей новой веры год от года возрастало.

Преемником апостола Петра (вторым Папой Римским) стал епископ Лин, который управлял Римской Церковью в продолжение двенадцати лет. Его сменил Клет, или Анаклет, – третий епископ, уроженец Афин и ученик Петра, обращенный им в христианство и занимавший с 78-го по 90 год священный римский престол.

Четвертый епископ – святой Климент Римский – свидетельствовал о себе, что по происхождению (по матери) он еврей, а отец его, Фаустин, был римлянином. Предполагают, что он происходил из Флавиев – очень многочисленного в Риме рода, к которому принадлежал и кесарь Веспасиан. Согласно этой версии, более чем вероятной, Климент приходился родственником императору Домициану – верховному жрецу, сосредоточившему в себе всю мощь язычества.

Столица мира, лишенная живой веры, постепенно сделалась центром всевозможных философских систем и самых разнообразных, даже противоречащих одно другому религиозных учений. Египет дал Риму своих таинственных богов, а когда влияние авгуров и прорицателей по внутренностям жертвенных животных ослабело, Халдея прислала в Рим собственных предсказателей и астрологов. Аполлоний Тианский «привез» из стран Востока учение браминов и индусских философов, которых он посетил в Верхнем Египте и Эфиопии. Впрочем, дыхание Востока коснулось Рима даже раньше – с тех времен, когда жрецы во время торжественных жертвоприношений, окружая себя жреческой пышностью Армении, стали появляться во фригийских тиарах.

Иосиф Флавий, взятый в плен Веспасианом, своими многочисленными сочинениями привил римлянам интерес к иудейским древностям. Веледа, оказавшаяся в римском плену, привнесла в местную культуру традиции древнегерманских племен, а приглашенная в Рим пророчица Ганна – галльских народов.

Наконец появилось христианство с сонмом апостолов, мучеников и святых жен, чье слово служило назиданием, а каждый поступок – примером благочестия.

Какое же положение занимала древняя религия Рима среди этого бесконечного разнообразия всевозможных культов? Пользовалась ли она уважением своих прежних последователей? По-видимому, да: божества почитались, языческие храмы стояли на своих местах, в великолепных залах по-прежнему совершались жертвоприношения. Верховные боги, такие как Юпитер, Юнона, Минерва, Веста, Церера, Нептун, Венера, Вулкан, Меркурий, Аполлон, Диана, считались основателями и хранителями государства; почитались также Сатурн, Плутон, Вакх и многие другие, более низшие божества. В каждом жилище имелись пенаты и лары – боги-хранители и покровители домашнего очага. Жрецы исполняли свои обязанности, побуждая народ придерживаться религии предков. Жрицы-девственницы бодрствовали, непрерывно поддерживая священный огонь, некогда зажженный Вестой и ежегодно возобновляемый в мартовские календы при посредстве солнечных лучей. Январские агоналии (в честь Януса), сопровождаемые играми, флоралии и фауналии – торжества в честь Флоры и Фавна, луперкалии и прочие большие и малые праздники отмечались из года в год в положенные даты, торжественно и с подобающими обрядами.

Даже если предположить, что вера в сердцах римлян постепенно ослабела, привычку, устоявшуюся веками, не так-то легко искоренить. Рим до такой степени был напичкан статуями почитаемых богов, что, по словам Петрония, «в этом городе с тремя миллионами жителей легче было встретить бога, чем человека». Неудивительно, что римляне довольно равнодушно проходили мимо этих изваяний, почти не задерживая на них взгляда.

Уже приближался век, когда Цицерон в сочинении «О природе богов» издевался над культами языческой религии, утверждая, что не осталось ни одной беззубой старухи, которая еще боялась бы гнева Зевса и не смеялась бы над его громами.

Философы и математики продолжили разрушение язычества.

Было очевидно, что древняя религия нуждается в обновлении. Возникал лишь вопрос, какое именно из вероучений способно оживить дряхлеющее общество и завоевать умы и сердца людей.

Подобно тому как в ночной тьме заблудившийся путник поднимает глаза к небу, чтобы найти звезду, которая направила бы его на истинный путь, так и взволнованный Рим искал для себя свет, открывающий новые горизонты. И вот этот факел, так горячо всеми ожидаемый, засиял среди окружающей тьмы и хаоса. Несмотря на преследования и насмешки, которые возбудила против себя новая религия, именно она послужила тем долгожданным светочем, к которому обратили взоры народы всего мира.