Текст книги "Иоганн Кеплер. Его жизнь и научная деятельность"

Глава I

Астроном должен быть мудрейшим из людей.

Платон

Происхождение и детство Кеплера. – Школьные годы и жизнь в родительском доме и у родственников. – Поступление в духовное училище и Тюбингенскую академию. – Уроки Мэстлина. – Неблагонадежность в ортодоксальном отношении.

Иоганн Кеплер, истинный основатель и отец новой астрономии, родился 27 декабря 1571 года, через 28 лет после смерти Коперника. Местом его рождения было местечко Магсштадт, расположенное в расстоянии одной мили от городка Вейль в Швабии, или Вюртембергском герцогстве. Он происходил из старой дворянской фамилии, так как один из предков его посвящен был в рыцарское звание около полутораста лет тому назад при императоре Сигизмунде. Кеплеры занимались исключительно военной службой, но до значительных отличий не дослуживались и, в конце концов, очень захудали и обеднели. Отец будущего великого астронома, Генрих Кеплер, был малограмотным человеком и служил в войсках вюртембергского герцога простым солдатом; он был сыном Себальда Кеплера, имевшего 12 человек детей и занимавшего в Вейле должность головы, или бургомистра. Об этом своем дедушке Кеплер говорит, что он имел значительное состояние, но любил роскошь и мотовство, так что детям оставил очень немного. О бабушке с отцовской стороны Кеплер отзывался как о женщине очень умной и хлопотливой. По его словам, она была красива собой, набожна, отличалась большою живостью характера и вспыльчивостью; любила прихвастнуть и похвалиться; была очень завистлива, любила спорить и нескоро забывала неприятности и обиды. Генрих Кеплер женат был на Катерине Гульденман, дочери деревенского трактирщика из селения Этлинген, женщине без всякого образования, не умевшей ни читать, ни писать; воспитывалась она у своей тетки, которая сожжена была впоследствии как колдунья. Женившись, отец Кеплера перешел на жительство в селение Леонберг, где купил дом и землю, намереваясь заняться земледелием, хотя это было вовсе не в его характере. Но все четверо его детей впоследствии вместе с матерью обрабатывали эту землю, занимаясь, по-видимому, огородничеством.

По общему мнению всех биографов Кеплера, родители его не были достойны такого великого сына. Мать его была грубой и сварливой женщиной; к тому же она любила выпивать и вообще пользовалась дурною славою. Постоянные ссоры между отцом и матерью, свирепая брань и все следствия взаимного недовольства и озлобления – вот каковы могли быть впечатления самого нежного детства Кеплера. Чтобы избавиться от семейного ада, начавшегося почти тотчас после бракосочетания, отец его несколько раз бросал свою жену, поступая в солдаты и проживая на стороне. Мать точно так же часто пропадала из дому и нисколько не занималась своими детьми, которые росли без всякого призора, заброшенные и предоставленные на волю судьбы. Поступив в солдаты и уйдя из дому в первый же год своей брачной жизни, отец Кеплера оставил беременную жену, которая на восьмом месяце беременности, точнее, по словам Кеплера, на двести двадцать четвертый день, разрешилась слабым, полуживым человеческим существом, получившим имя Иоганн. Младенец был так мал, хил и слаб, что никому и в голову не приходило, что он не только останется в живых, но и сделается бессмертным. Впрочем, Кеплер всю жизнь свою оставался человеком болезненным, обладал хилым телосложением и отличался также и сильной близорукостью. Кеплер был первенцем в семье своих родителей, у которых, кроме Иоганна, было еще двое сыновей и дочь. Тем не менее, мать любила его, кажется, меньше, чем других детей, и воспитание малютки было самое небрежное. Еще не исполнилось малышу и четырех лет, как мать уехала в Бельгию разыскивать мужа, оставив ребенка в Леонберге на попечение деда. Здесь он оставался года два, и в 1575 году заразился жестокою оспой, так что едва избежал смерти. Против этого великого духа, заключенного в самой хрупкой телесной оболочке, как будто вооружилось всё: он постоянно переносил жестокие удары судьбы, но и человеческая среда, начиная с самого нежного возраста и кончая последним днем его жизни, была для него не более благоприятна.

В 1577 году, прежде чем мальчику исполнилось шесть лет, его стали посылать в школу, где Кеплер начал учиться читать и писать. Между тем вернулась его мать; возвратился из похода и отец, оказавшийся теперь совершенно без средств к жизни. Имея неосторожность поручиться за одного из своих односельчан, теперь обанкротившегося, он должен был уплатить его долги, и совершенно разорился. Это так его огорчило, что он совсем потерял голову и даже покушался на самоубийство – пытался повеситься. Для поправки своих дел Генрих Кеплер, вероятно по совету своей жены, продав дом, открыл в 1577 году харчевню, или попросту кабак, в селении Леонберг, а сына забрал из школы и заставил прислуживать посетителям своего «заведения». Эту прискорбную обязанность великий Кеплер, всю жизнь свою витавший мыслью на небе, и принужден был исполнять в самую нежную пору его детства. Трудно себе представить более горькую насмешку судьбы над великим человеком, но это было так. К счастью, через два года отец Кеплера снял большой трактир в Эмердингере, куда и переселился вместе с женой. Кеплер остался у деда в Леонберге и вновь начал посещать школу.

В памяти Кеплера из этой ранней поры его жизни сохранились следующие обстоятельства: в 1577 году была видна яркая комета, о которой много говорили. Кеплер просил мать показать ему эту необыкновенную звезду. Мать повела его на гору и отсюда показала ему «страшное» тогда светило. «В том же году, в день моего рождения, выпал у меня, – говорит Кеплер, – первый зуб, который я выдернул сам, захлестнув его ниткой». Затем он вспоминает о том, как однажды отец позвал его посмотреть на лунное затмение. «Переставшая светить Луна показалась мне красноватой», – говорит Кеплер. Затмение это случилось 31 января 1580 года, когда Кеплеру было 8 лет.

Надо полагать, что кабацкое дело было тогда не так прибыльно, как в наше время, а может быть, родители Кеплера, при постоянном разногласии и ссорах, не обладали надлежащими талантами, но только семейство не выходило из нужды, и дела отца не поправлялись. Поэтому трактирным делом Генрих Кеплер занимался недолго и снова начал вести бродячую жизнь. Наконец, выбившись из сил, старый вояка в 1589 году бросил все и поступил опять в солдаты. На этот раз ему уже не привелось больше увидеть свою семью: со времени его отъезда о нем не было никаких слухов, и он так и пропал без вести.

С уходом отца положение семьи в материальном отношении несомненно ухудшилось, так как мать Кеплера скоро промотала все оставшееся имущество и впала в совершенную нищету. К счастью, Кеплер в это время мог уже обходиться без помощи родителей, но братьям его и сестре приходилось плохо. Одного из братьев мать отдала учиться ремеслу, и он сделался оловянщиком, другой же не учился ничему и поступил в солдаты, любил бродяжничать и очень напоминал отца. Единственным лучом света в этом темном царстве была маленькая сестра Кеплера, Маргарита, нежно любившая брата и горячо любимая им. Она вышла впоследствии замуж за деревенского пастора и была прекрасною женою и матерью.

Пример Кеплера всего нагляднее показывает нам, что нет таких препятствий, которые могли бы остановить развитие и деятельность гения. В самом деле, трудно было бы выдумать обстоятельства, менее благоприятные для умственного и нравственного развития. Отец —солдат без всякого образования, не любящий сына и не заботящийся о нем; мать – грубая и пьяная женщина, настоящая рыночная торговка, бездомная и бессердечная; кабак и пьяные посетители его, которым будущий великий человек подносит отвратительное вино и мерзкую закуску… Каким образом в этом кромешном аду мог очутиться светлый ангел? Что может быть хуже этой среды, этих условий? По общепринятому мнению, такая среда должна бы «загубить» все с нею соприкасающееся. Да она обыкновенно и действует растлевающим образом, как зараза, но… не на гения. Грязь и сырость неизбежно обратят в ржавчину железо, но нисколько не испортят золота. Так бывает и с избранниками Божиими.

Впрочем, не бывает худа без добра. Для Кеплера хорошо было по крайней мере то, что на него мало обращали внимания, что он был заброшен и предоставлен самому себе. Слабенький, тихий и кроткий мальчик, без сомнения, находил возможность учиться, даже оставаясь среди пьяных посетителей отцовского заведения, а изредка, когда его не удерживали дома, он посещал и сельское училище. С 1580 года Кеплера начали приучать к полевым работам, и он помогал в этом матери, насколько позволяли его силы. Это продолжалось в течение двух лет, с 1580-го по 1582 год. К счастью, оказалось, что слабосильный и плохой здоровьем мальчик был совершенно непригоден в качестве земледельца. Таким образом, физическая слабость оказала Кеплеру неожиданную услугу и спасла его от закабаления в чернорабочие. За это время для окружающих Кеплера окончательно выяснилось, что он не способен к ремеслу и к какому бы то ни было практическому занятию. Неизвестно, кто именно, но, вероятно, какой-нибудь пастор или школьный учитель заметили способности ребенка и посоветовали учить его более основательно. Мальчик с 1583 года начинает посещать школы с латинским языком, а потом учится в разных церковных училищах, возникших взамен прежних монастырей. По словам самого Кеплера, зиму 1582 года он много занимался, сделав значительные успехи, а с 1583 года его решили основательно учить, предназначив в духовное звание. Он оказался в этом году в вюртембергском училище, откуда осенью следующего года его перевели в Адельбергский монастырь, в котором он оставался два года. С этого времени окончательно решено было направить Кеплера по богословской дороге, тем более, что в таком случае его можно было бы отдать на казенное содержание.

Учась в этих монастырских школах и живя в существовавших при них общежитиях, или бурсах, Кеплер много страдал от разных кожных болезней, развивающихся от скученности детей, небрежного их содержания и недостатка присмотра. Так, Кеплер сильно страдал от чесотки не только в отроческом, но и в юношеском возрасте и от нарывов и язв на руках и особенно на ногах. Очень часто страдал он также изнурительными лихорадками, а в более зрелом возрасте, когда был уже в Тюбингене, мучительными головными болями и судорогами. Из событий школьной жизни в Адельбергском монастыре Кеплер вспоминает, что в начале 1586 года ему много пришлось вытерпеть неприятностей и огорчений от товарищей, озлобившихся на него за то, что он, боясь грозившего ему наказания, выдал их в какой-то шалости. В том же году, в июле, на экзамене он удостоен был публичной похвалы и переведен в училище высшего разряда при Маульбрунском монастыре, в котором начал учиться с осени того же 1586 года. Таким образом, даровитый юноша все прямее и прямее направлялся по богословской дороге.

Замечательно, что богословская, или духовная, карьера становилась уделом многих великих людей; между прочим, предстояла она и Ньютону, а в новейшее время, по желанию отца, ту же дорогу должен был избрать и Чарльз Дарвин, поднявший против себя впоследствии такую бурю и ненависть со стороны теологов. Кеплер был, без сомнения, рад всякой школе, и, далеко не избалованный жизнью дома и у родственников, с удовольствием поступил в лютеранское духовное училище при Маульбрунском монастыре. Училище это учреждено было вскоре после того, как Реформация стала в Германии на прочную почву. В это время в протестантских землях ревностно заботились о распространении образования в массах, и представители высшего общества отличались замечательным свободомыслием. Так, например, ректор Маульбрунского училища в 1578 году говорил в своей речи: «Голова, а не руки правят миром; поэтому необходимы образованные люди, а такие плоды не растут на деревьях». Маульбрунское училище содержалось за счет герцога Вюртембергского и готовило молодых людей к поступлению в высшую семинарию при Тюбингенской академии. В училище это и поступил Кеплер осенью 6-го октября 1586 года 15-летним юношей. Здесь он пробыл три года, уже вскоре после своего поступления обнаружив блестящие успехи. Это было причиною того, что некоторые из завистливых товарищей, дети богатых родителей, стали его сильно недолюбливать. С одним из них, особенно нападавшим на Кеплера, он в 1587 году даже подрался. Из других событий за это время Кеплер вспоминает о лунном затмении, случившемся 3 марта 1588 года. На этот раз Луна в середине затмения была видна столь слабо, что Кеплер едва ее различил и очень удивлялся, как он мог видеть ее во время другого затмения, когда ему было 8 лет. Это может указывать на ослабевшее зрение, но, впрочем, бывают затмения, когда Луна исчезает почти совсем. В последний год пребывания в Маульбруне, в феврале, Кеплер за какой-то проступок был наказан заключением в карцер. Курс Маульбрунского училища, как и Тюбингенской семинарии, был пятилетний; ученики его, проучившись три года, отправлялись в Тюбингенскую академию, держали там экзамен на степень бакалавра и, получив его, возвращались опять в училище, где получали звание старших, или ветеранов, и, вероятно, под руководством наставников упражнялись в преподавании в низших классах, продолжая в то же время и свое собственное образование. Таким образом, они оставались в Маульбруне еще два года, получали при окончании курса звание учителя и поступали на два года в Тюбингенскую академию, где завершали свое философское и богословское образование. Но Кеплер пробыл в Маульбруне только три года, после чего был переведен как подававший особые надежды в Тюбингенскую семинарию в сентябре 1589 года. Здесь 11 августа 1591 года в числе других 14 человек он получил звание учителя, с которым и поступил в академию. В семинарии Кеплер учился отлично. Главными предметами считались здесь латинский и модный тогда греческий языки. Латинским языком Кеплер владел впоследствии как родным и писал большие латинские поэмы, казавшиеся знатокам удивительными по изяществу и отделке стиха; да и все сочинения его написаны языком цветистым и литературным, а вовсе не сухим и ученым, для которого достаточно знать лишь немногие слова и термины. Сочинения Кеплера испещрены также греческими словами, выражениями и эпиграфами, что вошло в моду со времени возрождения греческой литературы и служило признаком тогдашнего либерализма. Вообще Кеплер прилежно занимался всеми учебными предметами, в том числе и математикой; однако при экзамене на степень учителя, как и следовало ожидать, тюбингенские профессора не признали его отличным и предпочли ему некоего Джона-Ипполита Бренциуса, имя которого, по словам Араго, мы тщетно стали бы искать в исторических словарях, несмотря на всю снисходительность издателей такого рода книг.

Наблюдая явления такого рода, то есть неспособность профессиональных учителей оценить достоинства своих учеников, почти повсеместно, нельзя не заметить, что это является отчасти следствием самой организации школ новой Европы, возникших на почве христианства, так как в истории греческого воспитания таких примеров почти не встречается. Все школы новой Европы начались со школы духовной, учившей сначала лишь читать и переписывать церковные книги. В основу школы положены были чисто монастырские начала: послушание, безусловное преклонение перед авторитетом преподающих и старших, смирение и смиренномудрие. Для всех такого рода школ, от низшей до высшей, золотой век знания всегда лежал далеко позади; все идеалы ее были в прошедшем, а никак не в будущем. Поэтому громадное большинство европейских школ до сих пор устроено таким образом, что они всегда склонны увенчивать одну лишь смиренномудрую посредственность. Натуры гениальные и талантливые редко обладают теми качествами, каких требует и какие любит школа. Такие личности почти всегда одарены бывают живостью, впечатлительностью и не умеют, как хорошие политики, скрывать до поры до времени своих мыслей, не умеют прикидываться простаками, наивно-глуповатыми и покладистыми существами, чего требует, хотя и не всегда явно, почти каждая школа. Впрочем, всякий великий человек представляет такое исключение из общего правила, что окружающая среда, начиная с его семьи, продолжая школой и кончая отношением к нему всех его современников, никогда не знает, что с ним делать, как с ним обходиться. Он постоянно оказывается в положении утенка, выведенного курицей, к которому вся куриная мораль, все куриные обычаи совершенно неприложимы. Кого же тут винить – утенка ли за то, что он не может скрыть своей природы, курицу ли за то, что она не в силах поступиться своими вполне основательными убеждениями, например, о невозможности держаться на воде, плавать и нырять? Это показывает нам, что великие люди так редки, что человечество не выработало никакого рутинного способа обходиться с ними, хотя добрых побуждений у него и немало. Открывает же оно училища для глухонемых, для слепых, заботится об удобствах жизни даже для идиотов, для лишенных ума, и только с наделенными им в высокой степени не знает, что делать, смотря на них по большей части как на преступников, как на вредных и мятежных членов, едва лишь терпимых в его среде.

Поступив в Тюбингенскую семинарию, Кеплер перешел к занятию философскими предметами и прилежно изучал геометрию, алгебру и физику. В то же время он не упускал случая приобретать сведения и самостоятельно. Так, по его словам, в 1589 году он купил по случаю «Упражнения в экзотерической (естественной) философии» Юлия Скалигера и почерпнул из этой книги много разных сведений по различным вопросам, как, например: о небе, о духах и гениях, о стихиях, о природе огня, о происхождении источников, о морских приливах и отливах, о фигуре материков и проливов и тому подобном. По окончании курса в семинарии Кеплер как один из лучших студентов оставлен был на казенный счет в качестве стипендиата герцога Вюртембергского в Тюбингенской академии, куда и поступил в 1591 году, имея около 20 лет от роду.

Тюбингенская академия, постепенно преобразовавшаяся впоследствии в университет, была в то время чисто богословскою школою. Правда, чтобы быть богословом, требовалось тогда быть знакомым со всеми науками, обладать энциклопедическим образованием; поэтому в богословских школах того времени преподавали не только нравственную, но и всю естественную философию, от астрономии до медицины включительно, что при незначительном объеме всех тогдашних наук не представляло никакого затруднения. Протестантские училища, конечно, были лучше других; тем не менее, и в них безраздельно господствовала схоластика; вся наука была чисто школьной, не имеющей почти никакого отношения к действительности. По счастью, всегда бывает так, что, как бы тщательно ни затыкали все щели и дыры в храмине схоластики, лучи света обыкновенно проникают и сюда. Так и в ортодоксальной академии в Тюбингене оказался сравнительно свежий и живой человек. Это был Мэстлин, преподававший математику и астрономию и перешедший сюда из либерального Гейдельберга в 1584 году. Мэстлин почти ничем не выдается как ученый, но нужно думать, что он обладал замечательным преподавательским талантом и производил глубокое впечатление на своих слушателей. В этом отношении достаточно сослаться на мнение о нем Кеплера, который не переставал относиться к нему с глубоким уважением всю свою жизнь и считал себя обязанным ему всем. Некоторые приписывают Мэстлину даже честь обращения в Коперниково учение самого Галилея, – будто бы он сделал это во время своего путешествия по Италии. Некто Вейдлер утверждает, что до этого времени Галилей был ярым последователем Аристотеля и Птолемея, но едва ли это справедливо. Если же в этом и была доля правды, то несомненно, что в приверженности к системе Коперника ученик впоследствии далеко превзошел своего учителя, так как Мэстлин в 1588 году публично защищал неподвижность Земли и опровергал мнение Коперника, то есть поступал как раз обратно тому, что делали искренние приверженцы Коперника – Галилей и Кеплер. Но, разумеется, это была одна только политика, и на своих лекциях в академии Мэстлин вовсе не был так труслив.

Поступив в Тюбингенскую академию, Кеплер, по его собственным словам, стремился сделаться богословом, чтобы послужить великому делу обновления христианства. Он ревностно занимался богословскими предметами, хотя живая и любознательная природа нередко отвлекала его от этого. Но уже и в богословских своих занятиях он быстро обнаружил глубокую оригинальность, энтузиазм и свою поэтическую натуру, что выявилось в большой поэме «О вездесущии тела Христова», написанной им латинскими стихами, показавшими в авторе, по мнению знатоков, большой литературный талант. Как уже сказано, в Тюбингене главнейшим предметом студенческих занятий считалось богословие, а все другое являлось подчиненным ему. Разного рода диспуты, коллоквиумы и сочинения преследовали одни лишь богословские цели. При некоторой свободе, какую предоставляло человеческому уму лютеранство, Кеплер находил для себя пищу и в богословии. Он очень часто вступал в богословские споры, стремясь давать новое толкование местам Св. Писания, и писал сочинения в том же роде, горячо отстаивая свои взгляды. Но ко времени Кеплера в лютеранстве выработалась уже известная ортодоксия, поэтому направление Кеплера не могло нравиться правоверным протестантам, и на его мнения мало-помалу начали смотреть как на ересь. Вскоре начальство пришло к убеждению, что Кеплер человек беспокойный и далеко не обладает качествами, необходимыми для хорошего богослова. С этого времени отношение к нему изменилось, и Кеплер ясно понял, что доступ к высшим духовным должностям будет для него закрыт навсегда и что ему предстоит быть деревенским пастором где-нибудь в глуши, без всякой надежды на перемену судьбы.

Вероятно, эта несправедливость сильно задела самолюбие юноши и послужила одною из причин того, что он решил оставить богословскую карьеру и искать иной. Это стоило ему, однако, немалой внутренней борьбы, что видно из одного письма его к Мэстлину. «Я хотел быть богословом, – пишет он, – и долго оставался в мучительном раздумье, но наконец решил, что при усердии я могу прославить Бога и в астрономии, если только вместе с Петром мне не придется воскликнуть: выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный».

В самом деле, известно, что в первое время пребывания своего в Тюбингене Кеплер хотя и занимался математикой, однако не обнаруживал особого пристрастия к астрономии. Но разочарование и неудачи, встретившиеся на богословской дороге, а затем одна из блестящих речей, произнесенных Мэстлином в защиту учения Коперника, напомнили Кеплеру о его великом призвании; он услышал «зовущий его божественный голос» и почувствовал влечение к астрономии. «Когда я оценил прелести философии (естественной),– говорит Кеплер, – я с жаром стал заниматься всеми ее отраслями, но не обращал особенного внимания на астрономию, хотя хорошо понимал все, что из нее преподавалось». Уроки Мэстлина заставили его отдать предпочтение именно астрономии. Он, по его словам, тщательно стал собирать и записывать все, что слышал на уроках Мэстлина, и скоро оценил превосходство нового направления в астрономии. В свою очередь и Мэстлин не замедлил отличить Кеплера в числе своих учеников и начал давать ему частные уроки, за которые Кеплер считал себя в долгу у Мэстлина всю свою жизнь. Мэстлин же познакомил его и с тем, что служило тогда знаменем ереси, вольнодумства и всякой неблагонадежности – с книгой Коперника «Об обращении небесных тел». С этих пор Кеплер становится горячим приверженцем Коперниковой системы и со свойственным ему энтузиазмом обращается с молитвой к Богу помочь ему сделать такое открытие, которое доказало бы справедливость Коперниковой гипотезы.

В это время едва было не случилось событие, которое могло сильно повлиять на последующую судьбу Кеплера и сделать ее еще тяжелее, чем она была. В 1592 году, находясь еще в Тюбингене и будучи студентом, Кеплер внезапно влюбился и вздумал было жениться; но, вероятно, благодаря советам Мэстлина, которого он так уважал, женитьба эта расстроилась, и он не связывал своей судьбы еще в продолжение четырех лет, что, без сомнения, было очень важно для выработки характера и сосредоточения мысли в той области, которую избрал себе Кеплер.

Между тем, приближалось окончание курса. Кеплер, выше всего ставивший стремление к научной истине, совершенно не заботился о своей служебной или жизненной карьере. «Я воспитывался, – говорит он, – на счет герцога Вюртембергского и, видя, что мои товарищи поступают к нему на службу, также решился принять первую предложенную мне должность, хотя с не особенной охотой».

По окончании курса, в 1593 году, на двадцать втором году жизни Кеплер получил блестящий аттестат, удостоверявший его красноречие и выдающиеся способности, но не был признан способным служить во славу церкви; его назначили преподавателем коллегии, или гимназии, в Греце по предметам математики и нравственной философии, с жалованьем 150 гульденов в год. Штирия в это время управлялась эрцгерцогом Карлом Австрийским, отличавшимся большою терпимостью по отношению к протестантам, так что эти последние, принадлежавшие тогда преимущественно к высшим классам, пользовались полной свободой приглашать на службу образованных протестантов из-за границы. Влияние протестантов было сильно и в гимназии, содержавшейся на средства штирийских вельмож (proceres), чем и объясняется, что начальство ее решилось пригласить к себе в преподаватели тюбингенского воспитанника. Кеплер выехал из Тюбингена 11 апреля 1593 года и после продолжительного путешествия прибыл в Грец, где 24 мая и читал первую свою лекцию. В следующем году со смертью Георга Штада освободилось в Греце место преподавателя астрономии, чтение которой также поручено было Кеплеру. Таким образом, как будто сама судьба торопила юного Кеплера перейти скорее к тому, что составило содержание всей его жизни, исполненной самоотверженного труда на пользу любимой науки и служившей полнейшим осуществлением его собственных прекрасных слов: «Бездействие – смерть для философии; будем же жить и трудиться».