Текст книги "Хрестоматия по социологии физической культуры и спорта. Часть 2"

Парадоксы и противоречия в спорте

Bugeja Lino. The Paradox and Contradictions in Sport: The Paper presented at the 4^th Joint International Session for Educationists and Staff of Higher Institutes of Physical Education, 28 May – 3 June 1999, Ancient Olympia, Greece. Печатается с сокращениями. Переводчик – Е. В. Стопникова

(…) Прошло время, когда было необходимо подвергать критике парадоксы и противоречия в спорте. Мы были свидетелями событий, пронесенных через этот век, где спорт имел свои великие победы, не менее знаменитые, чем достижения в науке и технике. С очень скромного начинания в начале века, благодаря деятельности основателей олимпийского движения современный спорт преобразился в очень сильное и популярное движение. (…) Сейчас спорт стал наиболее могущественной силой во многих формах: как элитный спорт со своей кульминацией в виде Олимпийских игр, так и занятия на досуге для масс. Кроме того, сила спорта заключается в гуманных целях, которые усиливают качество жизни, делая ее богаче.

К сожалению, можно отметить, что спорт стал жертвой своих собственных успехов. (…) Невинность в спорте давно прошла, на нас дует ветер цинизма и затмевает облаками нашу веру в самую благородную деятельность на земле. Ценность, которую мы связываем со спортом, получилась слишком аномальной и парадоксальной в высшем спорте. Однако дайте нам утешиться мыслью, что на протяжении всей истории человечество никогда не следовало за правилами морали… и спорт не исключение. Но всегда будет несколько индивидов, которые несмотря на соблазны, не переступят черты. Несмотря на все обвинения, направленные против спорта, с гордостью повторю слова русского поэта Евтушенко:

«Оттого, что грязные руки держат флагшток – это не значит, что надпись на флаге неправильна».

Природа спорта. Природа спорта заключается в его контрастах, противоречиях, парадоксах, которые лучше всего выражены в терминах «агония и наслаждение», «красавица и чудовище», «ангел и дьявол». Э. Снидер и Э. Спрайтцер выявили эту двойственность, когда заострили внимание на положительных и отрицательных аспектах спорта для индивида и общества в целом. (…) «Спорт полон и ненависти, и нежности, радости и отчаяния, красоты и безобразия, порядка и беспорядка. Экстаз от твоего достижения нужно применить с осознанием того, что рано или поздно ты станешь „козлом отпущения“. За приветствиями неизбежно последует освистание, за сладким вином побед последует горечь поражения» [Snyder, Spreitzer, 1978]. Напомню и крылатые слова Говарда Слюшера: «Спортсмен и жесткий и нежный, и свободен и подчинен воли других, живет полагаясь на судьбу и как захочет сам, он озабочен своими личными проблемами и проблемами других» [Slusher, 1967].

Мы постоянно должны помнить об этом дуализме, потому что «спорт может быть наилучшей и наихудшей из вещей», о чем предупреждал еще Пьер де Кубертен в своих мемуарах «Общее уважение» («Le Respect Mutuel»): «Спорт может вызвать и самые благородные чувства и самые подлые; он может развить в человеке и беспристрастность и чувство гордости, как любовь к победе; спорт может быть и рыцарским и продажным, подлым и скотским; можно использовать его для борьбы за мир или для подготовки к войне». (…)

Мы так привязаны к спорту, что принимаем это как само собой разумеющееся. Мы потеряли из вида тот факт, что спорт очень деликатный инструмент, и подобно всем инструментам изобретенным человечеством, его можно использовать и для добра, и для зла. Алдус Хаксли (Aldous Huxley) писал: «Правильно используемый спорт может научить нас терпению и мужеству, чувству справедливой игры и уважению к правилам, координированным усилиям и подчинению личным интересам и интересам команды». А затем добавил: «А если его использовать неверно, он может вызвать личное тщеславие, жадное желание победы и ненависть к сопернику…» [Huxley, 1937]. (…)

Так это или нет, но спорт – это дешевый предмет потребления, не освобожденный от эксплуатации. Мы предлагаем слишком охотное «хлеб и зрелище» и маскируем за ним деградацию человеческого чувства достоинства. Эксплуатация в спорте все еще продолжает существовать, в то время как его популярность достигает новых пиков по сравнению со скромным началом на заре этого века. С другой стороны, мы слишком склонны считать современный спорт лекарством от всех болезней в мире. История показала нам, до какой степени бессовестные лидеры готовы использовать спорт. (…)

Чувство противоречия, выраженное в терминах «красавица и чудовище», наблюдается во многих видах спорта сегодняшних дней, где красота представления великих артистических высот, грации и элегантных движений сводится к нулю из-за применения допинга и насилия. Эта двойственность двигает сегодняшний спорт по направлению к «чудовищу». Льюис Мамфред, в своей работе «Техника и цивилизация», сделал такую ремарку: «действительно успешный герой спорта, который может удовлетворить потребности масс, должен быть где-то посередине между сводником и проституткой».

Может быть это и есть тот парадокс, который помогает объяснить, почему спорт привлекателен всем классам общества.

Контрасты. (…) В оценке спорта мы не можем уйти от конфликта. «Спорт против наркотиков» противоречит «спорту, кишащему наркотиками». Лозунг «Спорт за мир в мире» конфликтует со «спортом полном насилия». Популярнейшая игра футбол больше представляет из себя насилие, хотя считается, что она не является насильственным спортом. За свою популярность футбол платит тем, что творится вне поля. В 1964 г., в Перу погибли около 300 зрителей, когда фанаты соперничающих команд устроили драку из-за спорного решения судьи. В январе 1971 г., в традиционном противостоянии между «Селтиком» (католики) и «Рейнджерс» (протестанты) погибли 68 человек. Эти трагедии не обвиняют спорт, но они показывают, к чему могут привести необузданные эмоции. (…)

К сожалению, спорт высших достижений все больше становится «спортивным национализмом» и ошибочно полагать, будто высоко развитые страны являются устойчивыми к этой истерии. Показателен пример норвежского футбольного репортера, который комментировал шокирующую победу Норвегии над Англией со счетом 2:1 в 1981 г. На завершающей стадии матча комментатор, которым овладел нетипичный для норвежцев истерический припадок, кричал: «Вильям Шекспир, Френсис Дрейк, Уинстон Черчилль… Мы вас всех побьем». (…)

Мы все еще верим в ту оценку, которую дал спорту Ортега-и-Гассет: «Спорт имеет значение, когда он не имеет значения». Это – парадокс! Мы приписываем спорту так много существенных ценностей и атрибутов, что для нас, истинно верующих в олимпизм, спорт стал святой иконой. (…) Возьмем допинг. Это плохо для спортсмена, для спорта, для общества… это противоречит принципам честной игры. Недавнее наступление МОКа против этого обмана похвально и заслуживает поддержки. Но мы прощаем использование допинговых средств в других сферах. Общество бурно реагирует, когда проверка на допинг спортсмена дает позитивный результат и радуется, когда его разоблачают как «нулевого героя». Но, ведь, это же имеет место среди других поп-звезд, поэтов, писателей или певцов? Почему мы это не осуждаем? (…) Мы не возражаем, уже не говоря о дисквалификации, когда определяют лучшую песню в хит-парадах. Но насколько я знаю, тех, кто в качестве награды получил Оскара, не проверяют на алкоголь или допинг. Много современных литературных данных свидетельствуют о том, что некоторые из сознавшихся наркоманов соревнуются в престижном Pulitzer или Booker Prize. (…)

Друзья и коллеги, в своей лекции я попытался продемонстрировать, что невозможна подлинно значимая программа спортивного воспитания, если она не учитывает поток тенденций и проблем, связанных с наличием дуализма, противоречий и парадоксов спорта.

Роль спортсменов и спорта в «обществе успеха»

Печатается с сокращениями по изданию: Ленк Г. Бывший спортсмен о ситуации в спорте высших достижений ФРГ // Инф. вестник ВНИИФК. – 1976. – № 13. – С. 23–41. Заголовок дан составителями.

Я не стану выступать ни с торжественной речью, ни с научным докладом, ни с философским трактатом (хотя последний является для меня большим искушением); (…) мое сугубо практическое сообщение (…) – субъективное мнение бывшего чемпиона Олимпийских игр, который по своей теперешней профессии обязан задумываться над происходящим. (…)

Хотя миф о тупых олимпийских гладиаторах был развеян (две трети легкоатлетов, пловцов, баскетболистов, лыжников и т. д. учились или учатся в высшей школе, а среди участников Олимпийских игр студенты и специалисты с высшим образованием составляют 73 %), хотя спортсмены высшей квалификации обладают гораздо более высоким образовательным уровнем, чем население в среднем, все же, без сомнения, еще существуют влиятельные группировки – в особенности среди людей умственного труда и «творцов» общественного мнения, – которые питают тайное или явное предубеждение против «низменной» физической активности спортсменов. Неправильно истолкованное христианское понятие плоти в течение столетий оказывало влияние на наше отношение к телу, спорту и сексуальному началу, затем в просвещенных кругах мнение по этому вопросу резко изменилось; и вот около 1960 г. старая концепция вновь обзавелась литературными бастионами, а позднее – перед мюнхенскими Играми – бастионами социологическими. Если такие литераторы, как фон Редзори и Андерш, называли Олимпийские игры в Риме «поношенным платьем XIX столетия», «идиотской погоней за рекордами и организацией супербизнеса», «в котором только дурак может усмотреть наличие гуманистических идеалов», то критики мюнхенских Игр пользовались изысканной социологической терминологией: они говорили о фетишизации результата, позитивизме, капитализме, функционализме и технократии, которые определяют конкретизирующий, подавляющий, зависящий от политики и стабилизирующий социальную систему характер спорта высших достижений. Функциями приспособления к принудительным нормам трудовой деятельности и компенсации за отрицательные эмоции в повседневной жизни наделили спорт критики социальной системы старшего поколения; более молодые говорили о социальной интеграции, тождестве спорта с социальной системой и его стабилизирующем воздействии на эту систему, в дополнение к тезисам о приспособлении к социально-политической системе в целом. (…) Чтобы совсем не замучить читателя китайской грамотой социологии, я приведу еще всего одно, чрезвычайно-занимательное, высказывание: «Для низших слоев… Олимпийские игры с их безукоризненной организацией являются прежде всего выражением потребности в подчиняющем авторитете, в поведении, соответствующем строгим правилам и внешним нормам; эта потребность порождается в низших слоях капиталистической организацией системы труда» (Прокоп). Как будто в так называемых социалистических странах не существует олимпийского спорта!

(…) Молодые социалисты заявили на съезде своей партии: «Спортсмены высшей квалификации, будучи надежными „мышечными машинами“, являются символами воспроизводства политической и экономической системы, которую они представляют; они превращаются в механических производителей медалей». Студенты гамбургской спортивной школы предложили абсолютно однозначную формулировку, гласящую, «что спорт заимствовал у капиталистического общества принцип ориентации на результат и идеологию и, таким образом, поддерживает капиталистическое общество» и что «к интенсивной тренировке удается приобщить людей…, не обладающих критическим мышлением». Они утверждают также: «Свободному выбору больше нет места, спортсмены – это продукт продолжающейся коррупции и манипулирования». Даже Гюнтер Грасс отмечает (как ни странно, в официальном выступлении от имени ДСБ) обострение «диктатуры принципа успеха» в спортивном соперничестве между государствами: «Спорт высших достижений не служит освобождению человека от насилия. Он сам есть результат насилия, которому подчиняется общество успеха. Оно держится благодаря слепой готовности сильнейших спортсменов к самовыражению в рамках этого насилия». Спортсмены подчинены насилию вещей и террору успеха и «заставляют работать свое тело в интересах других людей». «Ими руководит коллективный принцип успеха», который неизбежно приводит к перегибам под влиянием неуместного коллективного честолюбия.

(…) В дискуссии по теме «результат» на примере спорта обсуждались проблемы, входящие далеко за рамки спорта; речь шла о главных социальных ценностях – общей ориентации на результат (успех), принципе успеха и т. д. Разрешите мне в нескольких словах выразить свое критическое отношение к критике результата.

(…) Вопреки концепции критиков, спортивный результат отвечает как активному стремлению к реализации ценностей, так и способностям спортсменов; спортивный результат не есть продукт насилия. Результат в спорте определяется собственной мотивацией, а не чужим решением. Ведь к установлению спортивного рекорда принудить человека просто невозможно. Можно заставить любого человека маршировать, но его нельзя заставить «выкладываться» в марафонском беге. Непременной предпосылкой любого значительного спортивного результата является безусловная личная заинтересованность. Результат – это собственное «творение» спортсмена.

(…) Спорт высших достижений не является моделью общества; это лишь модель поведения для весьма ограниченной социальной группы; люди, принадлежащие к этой группе, добровольно подчиняют себя правилам строгой оценки результатов, причем это не сопряжено для них с каким-либо серьезным риском, ибо в этой сфере деятельности почти совсем отсутствуют (за исключением профессионального спорта) зависимость от власти и материальная заинтересованность. Спорт высших достижений нельзя рассматривать как инструмент господства; он не может служить для идеологического оправдания или «цементирования» социальной несправедливости и неравенства. (…)

Отчасти справедливую критику принуждения к результату при поточном производстве, которое берется в качестве прототипа, нельзя переносить на спорт. Пример спорта ясно показывает, что на ход дискуссии о результате слишком сильное влияние оказали тезисы о материальном вознаграждении и «выработке», поэтому в дискуссии затрагивались преимущественно проблемы «вторично мотивированного» и «отчужденного» труда. Виды деятельности, которым свойственна малая степень отчуждения, – такие, как искусство, наука, а также спорт, где действие важнее, чем результат, – напротив, были незаслуженно обойдены вниманием.

Другой внешней причиной, обусловливающей сложность положения спорта высших достижений в нашем обществе, является то, что спорт (как когда-то странствующие актерские труппы), хотя и привлекает к себе на короткое время внимание публики, но вместе с тем совсем или почти не пользуется признанием руководящих социальных групп, которое имело бы для него какие-либо конкретные следствия. К спорту относятся как к диковинному зверю. По вполне понятным причинам сильные мира сего в период предвыборной кампании охотно допускают в свое окружение обаятельных, а главное – популярных спортсменов. В среде ученых спортсмены еще более редкое явление: ведь там в диковинку рекламные трюки с золотыми медалями. Недостаточное признание ценности спорта оборачивается преимуществом для спортсмена (с наибольшей очевидностью это проявляется опять-таки в среде интеллектуалов): ему до сегодняшнего дня приходится опровергать представление о нем как о человеке, гордящемся только своей мускулатурой; многие упорно не хотят расстаться с этим ложным представлением. Менее десяти лет назад, когда я, будучи уже доктором, был внесен в список на замещение вакантной должности в университете, заведующий одной из кафедр сказал: «Но ведь нам нужен философ, а не спортсмен-олимпиец». Первая половина его фразы была справедливой. Мнение, будто одно непременно должно исключать другое, свидетельствует о негативном представлении о спортсмене, какого не было у античных философов. Платон был борцом и одерживал победы на Истмийских играх. Пифагор в юности стал победителем Олимпийских игр.

Разумеется, спортсмены высшей квалификации не должны пользоваться какими-либо привилегиями вне спортивной сферы; однако неприемлемо и положение, при котором им приходится бороться против пренебрежительного отношения к ним, проистекающего из комплекса зависти. Спорт и общество должны что-то предпринять, чтобы изменить общественное мнение; это кажется особенно необходимым, если вспомнить тот факт, что от двух третей до трех четвертой спортсменов-олимпийцев имеют образовательный уровень, значительно превышающий средние показатели, и обладают соответствующей этому уровню мотивацией социального продвижения. (…)

В обществе, в котором социальная активность все больше и больше уступает место эрзацам личных переживаний, а жизненный риск, по возможности, сводится к минимуму, добровольная спортивная деятельность приобретает чрезвычайную воспитательную ценность, а высшие спортивные достижения – важнейшее значение для индивида и социальной системы: как утверждают социологи и психо-социологи, спорт предоставляет возможности для переживания ощущения успеха в условиях почти полного отсутствия риска, обеспеченных прогрессом цивилизации. Спортивную активность, воплощенную в спортивном результате, сегодня вряд ли можно чем-либо заменить, ибо она является полем для обучения (в том числе социальным навыкам и коллективным действиям), почти единственной доступной сферой, где возможно экспериментаторство, областью проверки развития собственных способностей и воли; при этом следует учесть также, что доступность спортивного результата наблюдению и пониманию широких масс обусловливает его огромную притягательную силу и возможность отождествления себя с победителем. (…)

Спортивный результат не лишен социального смысла; он является важным средством самовыражения и средой самовоплощения культурного человека, который развивает то, что заложено в нем, выходя за рамки удовлетворения насущных потребностей существования. Философия поведения, ориентированного на результат, пока не сложилась, в зачаточном состоянии находится и философия спорта – в частности, философия спортивного результата. Спорт может дать богатый материал для развития философии поведения, ориентированного на результат и определяемого внутренней мотивацией (т. е. не зависящей от чужой воли), поведения в условиях соперничества, а также отчасти и поведения, направленного на решение тех или иных задач (Клафки), тем более, что современный кризис принципа результата (успеха), трактуется с позиций результата, определяемого чужой волей (фон Кроков). На примере спортивного результата можно показать, сколь большую радость удачи, сколь глубокое ощущение успеха и удовлетворение от самовыражения и самоутверждения, а также сколь эффективное социальное и культурное воздействие заключает в себе добровольная деятельность, результат которой не регламентирован чужой волей. Спортивную деятельность можно сравнивать с искусством и наукой. Математику удается доказать теорему из теории чисел, над которой билось не одно поколение его коллег; этой кульминации в своем роде соответствует мировой рекорд. Разработка и популяризация концепций сути и ценности спортивного результата – в частности, высшего результата – задача более важная, нежели спор с критиками спортивного результата или решение частных проблем спортивной науки. (…)

Спортивное зрелище и его особенности

Раздел (с. 114–137) работы: Пономарчук В. А., Козлова В. С. Институт спорта (История и реалии). – Минск, 2002. Печатается с сокращениями.

(…) Многообразие изобразительных форм, доступность языка, эмоциональная сила воздействия, наглядность происходящего, когда все решается непосредственно на глазах зрителей и результат зачастую невозможно предугадать, определяют зрелищную ценность спорта. (…) Сопереживание, присущее наблюдению за спортивным состязанием, создает условия, при которых зритель не только сам становится как бы непосредственным его участником, но и вовлекается в процесс зрелищного общения. (…) При этом, с одной стороны, вследствие того, что страсти на спортивной арене разгораются «на самом деле» здесь, в отличие от системы, например, музыкального шоу – бизнеса, не требуется специального «подогрева» публики за счет использования шумовых и осветительных эффектов, сопровождения действия «подтанцовкой» и т. д. (…) эффект суггестии обеспечивается как бы сам по себе: ярко эмоционально окрашенные переживания одних мгновенно передаются другим, а потому спортивное зрелище создает предпосылки интеграции значительных масс людей. Но не меньшее значение, как показали последние годы, имеет здесь и фактор оппозиционности, ибо эмоциональность восприятия спортивного зрелища в отличие от других мероприятий системы шоу – бизнеса основывается не столько на искусственном «подогреве» публики, но на том, что в системе такого зрелища содержится как базовый момент фактор соревновательности, состязательности. Это определяет две особенности зрелищного общения в системе института спорта: повышенная эмоциональность восприятия вследствие отождествления зрителем себя с одной из команд или одним из спортсменов (фактор «мы») и наличия на арене и на трибунах как самих соперников, так и их сторонников (фактор «они»). А это уже создает условия для дезинтеграции и даже предпосылки противопоставленности уже не отдельных индивидов, но интегрированных в определенные общности масс. Особенно, если оппозиционность подогревается со стороны извне – спортивными менеджерами, журналистами или проводниками таких идей – лидерами фанов. А с этим мы встречаемся все чаще, ибо в системе спорта все чаще предпринимаются попытки использовать фактор «болельщика» для обеспечения победы. (…)

В результате анализа разных точек зрения на проблему влияния спортивного зрелища на агрессивность наблюдателя, Р. Н. Сингер склоняется к позиции Л. Берковица, который констатирует, что можно предположить, что наблюдение агрессии вызовет скорее враждебное поведение, чем снимет агрессивные наклонности. Причем такого эффекта, можно ожидать как у нормальных людей, так и у людей с эмоциональными расстройствами, ибо в отсутствии каких-либо сильных ограничителей агрессии люди будут, по – видимому, вести себя более враждебно, чем люди, не испытавшие подобного воздействия [Берковец, 2001, с. 253]. Для такой позиции имеются достаточные основания, поскольку есть немало объективных данных, свидетельствующих о том, что люди, которые наблюдают спортивные зрелища, включающие в себя сцены насилия, эмоционально возбуждаются и соответственно проявляют более выраженную тенденцию вести себя значительно агрессивнее и впоследствии. Близок к таким выводам и Дж. П. Скотт, подчеркивающий, что зрелищные виды спорта, и в частности те, которые предполагают агрессивность, жесткое единоборство и напряженное соперничество, скорее создают, нежели решают, проблему контроля агрессивности.

Менее обоснованной в этом плане выглядит позиция Б. Б. Монгилло, который утверждает, что спорт способствует сохранению психического здоровья и душевного равновесия, поскольку может дать выход природной агрессивности и стремлению к соперничеству, а потому уменьшает число правонарушений, преступлений и насилий. Или Ф. д'Элия, утверждающего, что соревновательный спорт дает нам возможность выражать агрессивные чувства, не причиняя кому-либо особого вреда, что спорт и игры в известной мере представляют собой как позитивные, так и негативные средства для обучения людей тому, как жить в мире и согласии, равно как и К. Лоренца считающего, что спорт «открывает клапан и дает выход подпирающей агрессивности и страстям индивидуума в общественно приемлемой дифференцированной форме» [Lorenz, 1963, S. 374]. Более того, именно такая форма сопереживания представляется спортивным менеджерам и адекватной, и привлекательной, а потому организаторы стремятся обеспечить соответствующее «зрелище» раз уж «зрителей привлекают на трибуны насильственные виды спорта, те, в которых есть возможность нанести сопернику повреждение» [Серебряков, 1976]. Достаточным контраргументом предыдущим высказываниям является тот факт, что рассерженные дети становятся более агрессивными, если им разрешают выражать свои чувства. При этом сама привычка проявлять агрессивность в таких случаях эффективно формируется в тех случаях, когда еще идет формирование личности [Сингер, 1980, с. 41–46]. Один из исследователей проблемы преступности в США А. Бандура в статье «Теория социального научения агрессии» прямо указывает, что любые формы агрессии требуют социального опыта определенного характера. Решающим же фактором оказывается наблюдение агрессивного поведения других людей и его последствий [см.: США…, 1982, с. 220–223]. (…)

Таким образом, в зрелищном спорте все более активно начинают эксплуатироваться возможности влияния на групповую психологию и сознательного формирования условий не только как бы спонтанного возникновения групп, зараженных «психологией толпы», но и групп, характеризующихся высокой устойчивостью, использования рассмотренных эффектов в целях манипуляции зрителями, сознательного нагнетания шовинизма, национализма и разжигания нездоровых эмоций во время международных соревнований.[3]3
  Вспомним хотя бы лозунг «Убей коммуниста» во время Олимпийских игр 1984 года в Лос-Анжелесе, а также националистические эксцессы на стадионе Эйзель во время матча в Брюсселе за Кубок европейских чемпионатов по Футболу между английским «Ливерпулем» и итальянским «Ювентусом».


[Закрыть]

(…) Отношение к действительности молодого поколения, его социально-психологические выражения интересов реализуется прежде всего в сфере так называемой «молодежной субкультуры», характеризующейся негативным отношением к ценностям и установкам старших поколений, дисбалансом в процессах биологического и социального созревания, поисками динамичного общения в наиболее простых и не требующих значительных духовных и интеллектуальных усилий. Последнее как раз и получает свое воплощение в стремлении к зрелищной развлекательности в разных формах и сферах жизни социума. (…) Когда спорт превращается в шоу и тем самым в развлечение, то следует ожидать и возбуждение им у социально незрелых слоев потребителей спортивных зрелищ агрессии и превращение их в околоспортивную толпу с присущим толпе эмоциональным фоном. Иными словами, формы современного зрелища, в том числе и спортивного, превратившегося сегодня в своеобразную форму шоу – бизнеса, активно работают на стирание границ между непосредственными участниками спортивных состязаний в форме шоу и его аудиторией, вовлекая таковую в действие, значительно усиливая «эффект общения». Как следствие, в восприятии субъекта феномен спортивного зрелища разрушается как собственно феномен института спорта и эмоциональное возбуждение начинает превалировать над собственно содержанием спортивного действа. Понятно, что в таких условиях человек входит в состояние физиологического аффекта и теряет контроль над своими действиями. Вследствие этого вряд ли решение проблемы борьбы с насилием на стадионах можно связывать лишь с наведением порядка на трибунах силовыми репрессивными методами. Не менее, даже более важно обеспечить условия для ликвидации самой возможности перерастания развлечения в «репрессивную силу», ибо в случае уже сформировавшейся «репрессивной силы» сам факт противодействия ей неизбежно будет восприниматься как неоправданное и немотивированное насилие со стороны правоохранительных органов. (…)

Привлекательность спорта как чрезвычайно популярного зрелища определяется также тем, что он несет в себе, казалось бы, идею равных возможностей для соревнующихся сторон. (…) Правила спортивного соревнования более доступны для понимания вследствие простоты более четкой очерченности его правил, чем любой другой профессиональной деятельности, что обеспечивает ясность, конкретность и однозначность реалий спортивного соперничества. Таковые относительно доступны для оценки в аспекте влияния на результат в целом, что в свою очередь определяет легкость восприятия и глубину сопереживания и создает дополнительные возможности для зрительного общения, поддерживающего интерес к зрелищу. (…) Относительной легкости восприятия спортивного состязания и его трактовки способствует то, что современная спортивная деятельность представляет собой главным образом состязания в сфере двигательной активности: такого рода состязания более наглядны, зрелищны, доступны для понимания без специальной предварительной подготовки. Поэтому акт спортивного зрелища, имеющий основу в феномене двигательной деятельности и разворачивающейся по заранее известным правилам, обладает ярко выраженными потенциальными возможностями для того, чтобы зритель мог вживаться в спортсмена, ставить себя на его место, сопереживая ему. Вследствие этого при прочих равных условиях зрелищный спорт вызывает более глубокое сопереживание, чем интеллектуальное соперничество. Простота восприятия и трактовки правил важна и потому, что вследствие этих моментов спортивное зрелище мало теряет при его ретрансляции, которая незначительно сказывается на таких психологических аспектах как эффект присутствия, сила и устойчивость сопереживания. (…)

Но в этом не вся правда о причинах популярности зрелищного спорта: было бы ошибочным видеть в этом обстоятельстве решающую фактор его популярности. Кажущаяся легкость восприятия спортивного поединка при ближайшем рассмотрении оказывается во многом обусловленной не только тем, что перед нами двигательная деятельность, но и тем, что спорт – это концентрированное выражение наиболее знакомой зрителю жизненной ситуации.

Более того, спортивное соревнование открывает перспективы мысленной и эмоциональной доработки, данного ему в зрелищном акте: спортивные игры как совершеннейший вид искусства, отмечал С. Эйзенштейн, всецело втягивает зрителя в роль творца, в участника [Эйзенштейн, 1964, с. 41]. Иными словами, спортивное зрелище всегда предполагает творческое соучастие зрителя и даже определенное его соавторство в фактическом содержании состязания. (…) Разумеется такая доработка всегда является феноменом зрелищного акта, но для спортивного зрелища в большинстве случаев характерна значительно большая подготовленность к его восприятию, чем, например, в театральной сфере. Этот факт четко зафиксирован Б. Брехтом: «… ни театр, ни публика не имеют представления о том, что же здесь должно происходить. Во дворцах спорта люди, покупая билет, точно знают, что им будет показано, когда они занимают места, там происходит то, чего они и ждали» [Брехт, 1965, с. 7].

Вывод Б. Брехта, правда, не касается такого типа восприятия спортивного зрелища как, говоря словами Ю. Н. Давыдова, «социально – престижный», предполагающий одобрение или неодобрение сведениям о «социальной ценности» участников зрелищного акта [Давыдов, 1968, с. 23]. В этом случае позитивное и даже восторженное отношение к спортсмену или команде экстра-класса проявляется не в силу понимания или любви к данному виду спорта, но прежде всего потому, что перед ним «звезда» с соответствующими социальными атрибутами – престиж, доходы и т. д. Подчеркнем, что в целом идолопоклонство по сути дела присуще «массовой культуре» и, значит, тому, что происходит вокруг института спорта. (…)