Текст книги "Девушка в бегах"

Вербовка

Когда я сообщаю о своем плане Малькольму, он смеется.

– Ну да, конечно.

Когда я не смеюсь в ответ, он хмурится.

– У тебя есть предсмертное желание? Посмотри на мое лицо. Вот что случится, если нас поймают. Что, думаешь, охотник за головами обойдется с тобой получше, потому что ты девочка? Он сделает все, что потребуется, чтобы найти твою маму и получить свои сто тысяч.

– Сто тысяч долларов? – Я чувствую, как подгибаются колени. – Столько миссис Эббот готова заплатить за мою маму?

Малькольм косится на меня.

– Она ждала больше десяти лет, чтобы найти убийцу своего сына.

Я резко выпрямляюсь.

– Перестань так ее называть. Ты же тоже видел репортаж. Ты слышал, что говорил мой дедушка. Он не думал, что она это сделала, а он знает ее лучше, чем кто угодно еще.

– Это называется «отрицание».

– Нет, это называется «сомнение», и именно это чувство я сейчас испытываю в отношении тебя. Если бы ты не был так одержим своим желанием получить награду, ты бы тоже задался этим вопросом.

Впервые с того момента, как я нашла Малькольма в багажнике, я поворачиваюсь к нему спиной. Я больше его не боюсь, и мне кажется, что он почувствует себя оскорбленным, если я покажу ему это. Прикусив губы в попытке отвлечься от боли в груди, я снова поворачиваюсь к нему.

– Вот чего я хочу: поговорить с мамой, услышать от нее правду. Но я не могу этого сделать. Ты только что подтвердил, что единственный человек, который по-прежнему верит в ее невиновность, еще жив. А ты столько всего изучил, пытаясь выяснить, где найти мою мать. Ты же знаешь, где он, так ведь?

Малькольм смотрит на меня и ругается себе под нос.

– Он живет в доме престарелых в окрестностях Филадельфии, в тщательно охраняемом доме престарелых. Кроме того, персоналу дали инструкции звонить детективу, если кто-то хотя бы приблизится к нему. А потом звонок будет передан людям вроде нашего знакомого в сапогах со стальными носками. Догадаешься, что случится, если ты туда явишься? А если я буду с тобой? Держу пари, это будет еще круче, чем сидеть в багажнике. Так что, нет. Можешь взяться за свое оружие и спросить у меня еще что-нибудь.

Я снова беру в руку свой самодельный нож, но совершено непроизвольно, вовсе не желая запугивать Малькольма. Хотя он выглядит уверенным, его взгляд слегка дергается, как тогда, когда мы прятались под кроватью. Он не недоверчив, он напуган.

– Подумай о…

– О, я уже подумал. Видишь ли, когда ты день за днем лежишь связанным в багажнике, заняться особо нечем. Насколько я понимаю, твоя мама собирается вернуться за тобой, как только решит, что это безопасно. Пока я держусь рядом с тобой, я смогу сразу же заметить ее появление, позвонить куда надо, получить свои деньги, перевести свою бабушку в больницу получше и забыть, что кто-то из вас вообще существовал. Вот мой план. Твой план… – Он поднимает брови так сильно, что они почти касаются линии волос. – Любой план, для которого потребуется добровольно приближаться к людям вроде того охотника за головами, может идти к черту.

– Но в этом-то все и дело, – отвечаю я. – Безопасно уже не станет. Я никогда не буду в безопасности рядом с ней, если за ней охотятся. Она это знает. Вот почему она ушла, вот почему она не возвращается.

Мой голос становится глухим и блеклым, когда меня саму пронизывает истинность этих слов. День за днем я мучила себя размышлениями о возможных версиях, в которых маме причиняли боль, на нее нападали, в которых она хотела вернуться ко мне, но не могла. Правда, в каком-то смысле хуже.

Она никогда и не собиралась мне звонить.

Она никогда и не собиралась возвращаться.

Пока ее разыскивают за убийство Дерека Эббота, ей придется убегать даже от меня.

– Тогда к черту все это, – выпаливает Малькольм. – Мне жаль, что твоя жизнь так сложилась, и все такое, но я не стану в это лезть. Можешь делать, что хочешь, Кэйтелин Рид, или Яблонски, или кто ты там, но я не собираюсь умирать за сотню тысяч. Хватит с меня!

Я хватаю его за запястье как раз в тот момент, когда он уже начинает отворачиваться. Я в панике от мысли, что могу упустить этот последний шанс, этот единственный шанс найти маму. Потому что я должна ее найти – теперь, когда я уверена, что она сама не собирается искать меня. Я крепче сжимаю пальцы и говорю, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо:

– Уже слишком поздно.

Он смотрит на мою руку, затем – мне в лицо и произносит низким, спокойным голосом:

– Отпусти меня, или я тебя заставлю.

Одно только выражение его лица заставило бы меня отшатнуться, если бы на кону не была жизнь моей матери. Я стискиваю пальцы еще сильнее. Не знаю, почему так происходит, но когда я вижу, как он напуган, мой собственный страх отступает.

Бросив нож на землю, я вытираю липкие руки о штаны.

– Тебя зовут Малькольм Пайк. Ты второкурсник Пенсильванского университета, ты любишь свою бабушку, ты ездишь на темно-синей «Хонде Аккорд», и, судя по корешкам от билетов, валяющихся в твоей машине, ты настоящий фанат какой-то группы под названием «Хохочущая подлива».

Не глядя на него, я наблюдаю за тем, как мои пальцы вцепляются в порванную ткань джинсов.

– Единственное, что я знаю о тебе кроме этого, – то, что ты, по сути, покончил с моей жизнью одним нажатием на клавишу. Может, ты и правда не виноват, а может, ты хороший лжец и точно знаешь, что ждет маму и меня. Не важно, мне все равно.

Усилием воли я распрямляю пальцы и смотрю на него. Выражение его лица не меняется, но я продолжаю гнуть свою линию.

– Тот человек, который избил и связал тебя, – что случится, когда он откроет багажник и обнаружит, что ты пропал? – Рука Малькольма, которую я сжимаю, дергается. – Забудет ли он об этом, дав тебе вернуться к прежней жизни? Сможешь ли ты оправдаться, когда он выломает твою дверь? Поверит ли он, что я по чистой случайности сбежала одновременно с тобой? – Я перевожу взгляд на его пострадавший бок. – А может, ему придется сломать еще несколько ребер, пока ты не догадаешься объяснить, что я держала тебя в заложниках? Вот. – Я ногой подталкиваю нож к нему. – Можешь оставить себе, чтобы история была поубедительней. Возможно, он даже согласится поделиться наградой, если вы снова отыщете мою маму.

Я чувствую, как где-то во лбу нарастает давление. Мне самой отвратительно, что приходится изо всех сил сжимать его запястье. Мне отвратителен собственный страх, что этого окажется недостаточно, и тогда он сбежит и оставит меня в полном одиночестве. Но он мне нужен, и если злость и страх могут заставить его остаться, так тому и быть.

– Прямо сейчас мы оба убегаем от одного и того же человека. И если ты хочешь, чтобы я хотя бы стала рассматривать версию, что моя мама виновна в смерти Дерека, то мне нужно, чтобы ты помог мне встретиться с дедушкой. Я нужна тебе, чтобы добраться до моей мамы и получить награду. Ты сам сказал, что на этот раз ты нашел ее только благодаря мне. Если это так, ты нужен мне так же сильно, как я тебе. И не отрицай. Ты можешь утверждать, что не хотел так поступать, но ответственность по-прежнему на тебе. Ты в этом замешан. И тебе от этого не убежать. Можешь быть трусом сколько угодно, но после того, как я поговорю с дедушкой.

Не сводя с меня глаз, он зло и насмешливо произносит что-то себе под нос.

Но больше не пытается уйти.

Кража

Ладно.

Я знаю, что мне нужно сделать. Найти своего дедушку и узнать, почему он так уверен, что мама невиновна.

У меня есть Малькольм, который не только точно знает, где он находится, но и сумеет пробраться мимо системы безопасности.

Это уже что-то. А прямо сейчас отправная точка, направление, в котором можно двигаться, – это все, что мне нужно. Я устала убегать от неизвестности.

Но как только Малькольм перестает пытаться уйти, с моим планом появляются новые проблемы.

Малькольм буквально не может идти. По крайней мере, идти быстро, и уж точно он не уйдет далеко. Кроме того, идти пешком к моему дедушке – который живет в Челтенхеме, Пенсильвания, – явно не вариант. Я не знаю, куда мама отвезла нас, но мы явно в ночи езды от дома.

– Коламбус, Огайо, – отвечает Малькольм, когда я спрашиваю.

Ладно.

Могло быть и хуже. Может, мы и оказались в двух штатах от нашего дома в Бриджтоне, Нью-Джерси, но всего в одном от моего дедушки.

И если мама могла проехать такое расстояние за одну ночь, то и я смогу.

Мне просто нужна машина.

* * *

Машины у меня нет. И у Малькольма тоже нет. Или есть, но не здесь и не сейчас. И у меня недостаточно денег. Мама оставила мне все деньги, что у нее были. У меня долларов двадцать, а у Малькольма нет даже тех пятидесяти, которые он упоминал в разговоре с менеджером, – о чем он почти радостно извещает меня, когда я спрашиваю.

У Эйдена есть потрепанный «Додж Рам», пикап, который, наверное, смог бы проехать прямо по лесу, который простирается у нас за спиной, снося все, что попадается на пути. Прямо сейчас Эйден думает, что я бросила его, игнорирую его, но он все равно ответит, если я позвоню. И он приедет. Даже если я скажу ему, что это опасно, он попытается помочь.

Потому что он хороший человек. И он беспокоится обо мне. Или беспокоился раньше. Может, сейчас он меня слегка ненавидит, но он все равно придет, если я попрошу о помощи.

И я слишком сильно за него переживаю, чтобы даже рассматривать этот вариант.

Мама думала, что спрятала меня в безопасном месте, в мотеле, но они нашли меня. Если эти люди нашли наш дом, они смогут найти и наших друзей. Пусть лучше друзья меня ненавидят, чем пострадают из-за меня.

– Нам просто нужно что-то заложить, – сказала я, потому что у меня всплыло смутное воспоминание о том, как мы проезжали мимо комиссионного магазина на пути сюда.

– Ага, и что именно? Мое окровавленное худи или твои драные джинсы?

– У тебя ничего нет?

Он поднимает бровь.

– Ты что, проглядела мои бриллианты, когда вчера меня обыскивала? У меня всегда есть немного с собой.

Он принимается хлопать по карманам, демонстративно нахмурившись.

У меня нет на это сил. Конечно, у него с собой нет ничего ценного. Ему заткнули рот, его связали, а потом он провел в багажнике столько же дней, сколько я проторчала в комнате мотеля.

– А как насчет этого? – Малькольм кивает на цепочку у меня на шее и на висящее на ней кольцо, спрятанное под рубашкой, в которое я непроизвольно вцепляюсь. Я крепче сжимаю пальцы.

– Нет.

– Что это?

– Это кольцо, с которым папа сделал предложение маме, и оно все равно поддельное, так что… – Возможно, оно поддельное в том смысле, что это просто бижутерия, но для меня оно дороже любого бриллианта.

– У меня не было времени искать информацию о нем, но ты говоришь, он умер? Есть какая-то вероятность, что твоя мама соврала и об этом?

Я качаю головой. Я была на похоронах. Они были скромные, на них пришло всего четверо, но я помню, как мне пришлось надеть колючие колготки, помню, что мама не плакала, пока мы не вернулись домой – я увидела, как она плачет, сидя на полу в кухне, над кольцом, которое я теперь сжимала в руках. Тогда мы плакали вместе.

Яркие воспоминания обрушились на меня, высасывая остатки энергии.

– Думаешь, эта часть сложная? Подожди, пока мы не проберемся в здание, где, гарантирую, уже все стены оклеены твоими портретами, – произносит Малькольм.

Каждая часть сложная. Каждая. Часть. Я на грани окончательного физического и нервного срыва. Страх – единственное, что движет моим телом, и мое сознание готово отпустить контроль. Я уже думаю о том, как легко было бы просто опуститься на землю, обхватить колени и вырубиться.

Но я не могу этого сделать. Пока не могу.

Я делаю глубокий вдох.

Деньги.

Машина.

Дедушка.

Ответы.

Мне просто нужно подумать. Я справлюсь. Я должна справиться. Малькольм откидывает капюшон назад, и мой взгляд цепляется за шнурок его капюшона.

Это может сработать.

Взявшись за один конец шнурка, я вытягиваю его. Он длинный, я смогла бы вытянуть руки в стороны, держа его за концы. Обернув его вокруг пальцев, делаю в середине скользящую петлю.

– Что ты делаешь?

– Добываю нам машину.

Меня никогда не переставало удивлять, как часто мама оставляла ключи в машине. После того как мама в третий раз час прождала слесаря, а затем внимательно наблюдала за тем, как он отпирает ее машину, она придумала несколько трюков и научила им меня. Потом мама несколько раз случайно – хотя теперь я подозреваю, что не так уж и случайно – оставляла ключи в машине и предоставляла мне выкручиваться.

Раньше я не пробовала провернуть этот конкретный трюк со шнурком от худи, но принцип тот же. Мне просто нужно найти старую машину с фиксатором замка у окна, просунуть петлю под край дверной рамы, а затем водить ее взад-вперед, пока петля не зацепится за выступающий штырек фиксатора. Тогда я потяну за оба конца шнурка, затяну петлю и дерну.

Легко.

Но я все равно не двигалась с места; я не могу поверить, что собираюсь украсть машину.

– Серьезно?

Я тут же перевожу взгляд с машин на парковке на Малькольма.

– У меня нет лучшей идеи и нет времени, чтобы ее придумать, так что да.

Тогда Малькольм, бормоча что-то себе под нос, внезапно снимает кроссовку.

И я тут же вижу, что он в нем прятал: толстую стопку купюр.

Признание

В пачке почти триста долларов. И они были у него в ботинке.

Я поднимаю взгляд от купюр к его лицу.

– Серьезно?

– Что – будешь жаловаться?

Нет, вовсе нет. Но кто станет разгуливать с такой суммой денег? Буквально топтаться по ней?

– Что, если бы охотник за головами нашел ее?

– Тогда мне было бы еще хуже, чем сейчас.

Он запихивает наличку в карман и направляется в ту сторону, куда собиралась пойти я, потому что мы оба хотим оказаться от мотеля как можно дальше.

Я иду следом за ним, и на то, чтобы доплестись с Малькольмом до торгового центра дальше по дороге, уходит мучительно много времени. Я продолжаю то и дело коситься на него.

– Что? – спрашивает он сквозь стиснутые зубы, и я не могу понять, в чем дело – в том, что у него болит бок, или в том, что я заставляю его делать то, что ему совершенно не по душе.

– Что ты имеешь против банков?

Он не отвечает.

Комиссионный магазин уже давно закрылся, впрочем, он нам больше и не нужен. Мы находим удивительно доброжелательного человека на заправке неподалеку. Наша история о боксерском поединке трогает его куда меньше, чем менеджера мотеля, так что он разрешает нам воспользоваться его телефоном, чтобы зайти на «Craigslist», найти самую дешевую машину на ходу и договориться с продавцом о месте встречи.

Машина это… машина, так что мне плевать, что она выглядит так, будто едва пережила ралли «монстр-траков», или что пол у нее настолько проржавел, что кое-где проглядывает проносящаяся под нами дорога.

Малькольм, с другой стороны, переживает на этот счет немного больше, учитывая, что владелец машины заметил, что мы в отчаянном положении, и убеждал, что у него есть и другие покупатели, пытаясь задрать цену. В конце концов на покупку машины ушла почти вся наличность Малькольма. У нас осталось немного на бензин и прочее, что может понадобиться купить по дороге – но никаких излишеств. Я не слишком переживаю до момента, когда несколько часов спустя Малькольм сворачивает на пустынную боковую дорогу и съезжает на обочину.

Дернувшись вперед, я вцепляюсь в приборную панель.

– Что ты делаешь? Я не говорила тебе остановиться.

Малькольм ставит машину на ручник.

– У меня ребра огнем горят. Мне нужно передохнуть.

Он бросает взгляд на острый кусок оконной рамы, который я до сих пор не выпускаю из рук.

– Ты все равно сможешь достать меня этой штукой, если что, ясно?

Отстегивая ремень безопасности, он прикрывает веки и морщится.

– Я не отрицаю, что тебе отлично удалось надавить на меня своими угрозами там, в мотеле, но хватит уже. Тебе нужна моя помощь, и ты убедила меня, что мне нужна твоя.

Со свистом выдохнув, он откидывает сиденье назад, ложится и задирает худи. Я бледнею.

Даже на фоне его темной кожи я различаю темные синяки и ссадины, опоясывающие его грудную клетку и мускулистый торс. Неудивительно, что ему сложно было двигаться. Я удивлена, что он вообще оказался способен вести машину столько часов. Я смотрю на него еще секунду, а затем достаю с заднего сиденья флакончик с обезболивающим. Бросаю его Малькольму вместе с бутылкой воды. Он принимает явно слишком много таблеток за раз, и мне кажется странным, что после того, как за мной гнались, меня бросили и мне пришлось бежать, спасая свою жизнь, я все еще могу испытывать сочувствие к человеку, который буквально стал причиной всего этого.

Он возвращает мне бутылку.

– Сколько еще ехать? – спрашиваю я.

– Четыре или пять часов.

– Справишься?

Малькольм отвечает, не открывая глаз.

– Да, но мне нужно поспать. И тебе тоже.

Веки становятся невыносимо тяжелыми, бессознательное состояние манит меня, словно сладчайшая колыбельная. Мне нужно поспать. Голова будто ватная, и даже простейшие решения мне уже не даются. У меня все болит: голова, от того, как я ударилась сначала об окно машины, когда мы ехали с мамой, а потом о мостовую у мотеля; бедра, руки и колени от падения из окна; ребра, от того, как Малькольм меня пнул. Нам нужно затаиться где-то, где не придется паниковать от каждого звука.

Но я заставляю себя широко открыть глаза. Один раз я уже позволила им закрыться, когда Малькольм был за рулем, и почти тут же мне привиделась мама с такими же ушибами, как у него. Я не могу спать, если это означает, что я увижу эту картину снова.

– Тогда я поведу. Не думаю, что смогу уснуть.

Я тянусь к ключам, но он останавливает мою руку и качает головой.

– Мы все равно сможем добраться туда только во второй половине дня. Так что нам нужно либо убить время сейчас, пока темно и рядом никого нет, либо искать, где спрятаться днем, а тогда нас с большей вероятностью заметят.

– Почему во второй половине дня?

Глаза Малькольма снова закрываются.

– Может, ты просто поверишь, что я знаю, что делаю? У меня есть сто тысяч причин хотеть, чтобы все прошло как задумано.

Если бы у меня были силы, я бы рассмеялась.

– Ты не похож на человека, которому нужны деньги, судя по тому, что ты хранил в своей кроссовке.

– Это были все мои сбережения, до последнего цента. Это, – он обводит рукой проржавевшую машину, – не то, как я планировал их потратить.

На меня накатывает новая волна усталости.

– Хватит уже, ладно? Я не собираюсь тебя жалеть. Ты понимал, во что влезаешь, и я последний человек, кому тебе стоит на это жаловаться. Так что прекрати.

Я по-настоящему удивляюсь, когда он и правда замолкает.

Через несколько минут тишины я смотрю на него, как он, нахмурившись, смотрит в окно. Услышав, как у него урчит в животе, я передаю ему несколько протеиновых батончиков, а затем беру еще два себе. Еще до того, как я успеваю разделаться с первым, он поглощает все три.

Разумеется. Он сидел в багажнике. Я предлагаю ему еще один батончик, и он не отказывается.

– Нам придется выждать, потому что в пять у них пересменка. Одни сотрудники уходят, другие приходят. Кроме того, время для посещений заканчивается в шесть, так что им придется следить за большим количеством посторонних.

Он действительно ответил по существу. Причем вполне правдоподобно. Кивнув, я оглядываюсь на вещи, которые мы купили и которые нам еще предстоит использовать: краска для волос, ножницы, бритва, одежда. И макияж – в основном для него, чтобы мы смогли скрыть следы побоев на его лице.

– Мы просто проскользнем внутрь?

– Вроде того.

– Тогда скажи мне. Мне нужно знать точно…

– Нет, тебе не нужно. Ты хочешь знать. Есть некоторая разница.

Я раздраженно стискиваю губы.

– Если я не угрожаю тебе ножом, это не означает, что я не контролирую ситуацию.

– На самом деле именно это и означает. – Малькольм сминает обертки и забрасывает на заднее сиденье пустые бутылки из-под воды, а затем открывает дверь.

Меня окатывает паника, и я уже готова броситься за ним, но тут он объясняет, что просто вышел помочиться.

Я сходила в туалет на заправке, но Малькольм на тот момент сказал, что не в состоянии туда дойти, и отказался. И все же я ловлю себя на том, что считаю секунды до его возвращения.

Малькольм настороженно рассматривает меня, снова устраиваясь на своем сиденье и отклоняя его назад как можно дальше. С минуту понаблюдав за тем, как я дергаюсь от малейшего шума, он нажимает на переключатель, откидывающий мое сиденье, и спинка резко опускается. Я тут же тянусь за ножом.

– У меня ребра болят от одного твоего вида. Беспокоиться будешь завтра. Сегодня отдохни.

– Я не могу отдыхать, – произнося это, я чувствую, как напряжены мышцы шеи. Я не хочу перечислять все причины, но это не мешает им проноситься в моих мыслях снова, и снова, и снова.

– Ты не такая, как я думал, – говорит Малькольм, поглядывая на клинок, который я усилием воли все-таки опускаю. – Девочка на фото выглядела не настолько склонной к убийству.

– За девушкой на фото не охотились. Но ты это исправил.

Похоже, это обвинение его не оскорбляет.

– Если бы я это не сделал, нашелся бы кто-то другой.

– Тогда почему это был ты?

Малькольм улыбается, приподняв уголок рта.

– Ты когда-нибудь слышала про «хакера, который наказал похитителей посылок»?

– А должна была?

Он пожимает плечами.

– Думаю, это местная, пенсильванская история.

Мне начинает казаться, что Малькольм склонен к театральности, потому что он дожидается, пока я переспрошу, прежде чем продолжить.

– Мой папа тоже был хакером. Именно он научил меня… многому. Например, не доверять банкам – он показал мне, насколько они уязвимы. Когда я был младше, мне казалось, что он кто-то вроде Робин Гуда, который ворует у богатых и отдает бедным, понимаешь? За исключением того факта, что «богатые» оказывались обычными людьми, а бедным был всегда он – даже когда у него уже было много денег.

Малькольм ерзает на сиденье.

– Впервые он попал в тюрьму за создание программы, которая украла тысячи номеров кредиток. Он отсидел два года, а потом, через несколько лет после освобождения, его арестовали снова. Понимаешь, он улучшил свою программу, завел несколько друзей и перешел с воровства и продажи тысяч номеров кредиток на миллионные масштабы. Он умер в тюрьме от рака поджелудочной, и с тех пор я живу с бабушкой.

– Сочувствую.

Это слово – автоматическая реакция, когда слышишь о чьей-то потере, но я с удивлением обнаруживаю, что мне и правда его жалко.

– После его смерти я решил, что хочу пойти другим путем, использовать свои знания, чтобы помогать другим людям, а не только для собственной выгоды. Я обработал некоторое количество записей с камер видеонаблюдения жителей Пенсильвании, у которых украли посылки, оставленные на крыльце, а потом создал модифицированный алгоритм, специально, чтобы находить лица воров и прогонять поиск по всем социальным сетям.

Я не могу сдержать улыбку.

– Круто.

– В ФБР с этим не согласились. Хотя, возможно, дело было в том, что я создал программу на основе той, что мой папа когда-то написал, чтобы воровать номера кредиток, и еще в том, что потом я стал публиковать данные воров в Сети.

Я пораженно смотрю на него.

– Ты выдумываешь. Тебя бы посадили.

Он с некоторым самодовольством улыбается.

– Нельзя посадить пятнадцатилетнего. Но можно заставить его обделаться от страха, прислав в школу отряд копов, которые вломятся прямо на классный час.

– Погоди-погоди. Это же невозможно. Ты сказал, что ты устанавливал личности воров по изображениям, полученным с записей камер видеонаблюдения? В пятнадцать лет? Не похоже на правду.

– Пугает, да? Конечно, мой алгоритм был сам по себе неплох, но существуют программы, такие как «Social Mappers» и «Find Face», которые могут просмотреть миллиард фоток с обычного компьютера меньше чем за секунду. Эти две программы более простые, чем моя, и возможности у них ограничены, но они существуют.

Что-то холодное болезненно колет горло, словно я только что проглотила кубик льда.

– Вот почему тебя наняли искать мою маму. Из-за этой программы.

Он кивает.

– После того случая я приобрел некоторую скандальную известность, но часть сделки, которую я заключил с ФБР, состояла в том, что они закроют глаза на мой алгоритм и все остальное, что я натворил, с учетом того, что если я снова займусь «черным» хакерством, то второго шанса у меня уже не будет.

– Но ты все-таки занялся.

Он приподнимает плечо.

– Когда я окончил старшую школу, мной заинтересовались несколько компаний, занимающихся системами безопасности, но бабушка хотела, чтобы я пошел в колледж. А я хотел доказать ей, что она смогла вырастить хорошего человека. Так я и оказался в Пенсильванском университете, чтобы быть с ней рядом, когда она стала болеть. А когда ей стало хуже, я принял предложение, которое позволило бы оплатить для нее хороший уход.

После этого мы оба замолкаем.

Через несколько минут я открываю дверь со своей стороны и выбрасываю свой самодельный нож как можно дальше в сторону леса.

– Это твой способ сказать мне, что теперь мы друзья?

– Нет, – я плотно закрываю дверь. – Это просто означает, что я больше не считаю тебя плохим человеком.