Текст книги "Пух и прах"

– С чего ты взял? – поднял на него взгляд Хоуз.

– Раз фамилия заканчивается на «о», значит, точно итальянец, – уверенно проговорил Ричард.

– А как же Монро?

– Больно умный, что ли? – осклабился Дженеро и снова кинул взгляд на имя в блокноте. – Впрочем, должен признать, что для итальянца у этого мужика довольно забавная фамилия.

– И что в ней такого смешного? – пробурчал Хоуз.

– Ухо, – ответил Дженеро.

– Не понял.

– Ухо, – повторил патрульный, – «ореккьо» по-итальянски значит «ухо».

Ага… А слово «морт», имя неизвестного, означает «смерть». И что получается вместе? «Мертвое ухо»? Глухой?

Хоуз выдрал страничку из блокнота, скомкал ее в шарик, швырнул его в мусорное ведро, но промахнулся.

– Что я такого сказал-то? – удивился Дженеро, прекрасно понимая, что теперь ему на чашечку кофе рассчитывать нечего.

V

Мальчугану, доставившему послание, было лет восемь. Ему велели отнести письмо дежурному сержанту, что он и сделал. Теперь мальчонка стоял посреди следственного отдела в кольце высоченных, казавшихся великанами детективов, смотрел на них снизу вверх огромными, размером с блюдца, глазами, мечтая при этом раствориться в воздухе.

– Кто дал тебе это письмо? – спросил один из полицейских.

– Дяденька в парке.

– Он заплатил тебе за то, чтобы ты его сюда принес?

– Да, – пролепетал мальчонка.

– Сколько?

– Пять долларов.

– Как он выглядел?

– У него были желтые волосы, – выдавил из себя паренек.

– Он был высоким?

– Ага.

– У него был слуховой аппарат?

– Ага, – быстро ответил мальчик и тут же переспросил: – Чего?

– Фигня у него такая в ухе была?

– Ага, – кивнул малец, – была.

Записка гласила: «Внимание! Совершенно новая цена – 50 000 долларов!»

* * *

Детективы ходили вокруг записки на цыпочках, словно перед ними была бомба, готовая взорваться в любую минуту. В руки ее брали только пинцетом, причем предварительно натянув перчатки. Все единогласно решили, что записку следует немедленно отправить в лабораторию на экспертизу. Каждый прочел ее минимум два раза. Каждый внимательно рассмотрел со всех сторон. На записку пришли поглядеть даже несколько патрульных. Данный документ был особо важен. Его изучали как минимум час, прежде чем убрать в целлофановый пакет и отправить в конверте в лабораторию.

Да, как это ни печально признать, но Глухой, по всей видимости, снова пошел на дело. Никто не спорил с очевидным – он требовал пятьдесят тысяч долларов. В противном случае преступник угрожал разделаться с заместителем мэра – в точности так же, как он уже это проделал с распорядителем садово-паркового хозяйства. Увеличение суммы выкупа в десять раз вызвало у детективов восемьдесят седьмого участка взрыв праведного возмущения. Им еще не доводилось сталкиваться со столь дерзким преступником. Да, требованием выкупа дело напоминало похищение, но таковым не являлось. Поскольку никого не похитили, то и выкупать было некого. Нет-нет, тут явно шла речь о вымогательстве. Впрочем, с другой стороны, за все эти годы сыщики имели дело лишь с классическими видами вымогательства, когда речь шла о «требовании передачи чужого имущества или права на имущество, или совершения других действий имущественного характера под угрозой применения насилия». Как правило, «требовали» как раз у того бедолаги, кому и угрожали насилием, однако в данном случае создавалось впечатление, что преступнику вообще неинтересно, кто конкретно внесет нужную сумму, – его волновал лишь сам факт ее получения.

Заплатить деньги мог любой. Любой! Лишь заплати. Ну и как иметь с таким преступником дело? Это же псих! Маньяк.

– Он ненормальный. – Лейтенант Бернс скрестил руки на груди. – Где нам взять пятьдесят тысяч долларов? Он вообще об этом подумал?

– Может, он рассчитывает, что заплатит заместитель мэра, – пожал плечами Карелла. Его только что выписали из больницы. Руки детектива были забинтованы, отчего он немного напоминал боксера, собирающегося вот-вот надеть перчатки и выйти на ринг.

– Тогда какого хрена он не обратился к заму?

– Мы – его посредники, – подумав, ответил Карелла. – Он считает, что если его требование передадут стражи закона, то оно приобретет больший вес.

Бернс внимательно посмотрел на Стивена.

– Ну да, а что тут такого? – кивнул Стив. – А заодно он сводит с нами счеты. Восемь лет назад мы сорвали ему ограбление банка, вот он и точил все это время на нас зуб. А теперь нашел способ расплатиться.

– Он ненормальный, – твердым голосом повторил Бернс.

– Не-а, – покачал головой Карелла, – с головой-то у него все в порядке. Соображает он прекрасно. Сперва он попросил за голову Каупера какие-то вшивые пять тысяч, получил отказ, после чего его грохнул. Теперь, когда мы знаем, что преступник готов пойти на убийство и воплотить угрозу в жизнь, он требует в десять раз больше – уже за жизнь заместителя мэра. Либо деньги, либо зам получит пулю.

– В записке не говорится, что его застрелят, – возразил Хоуз.

– Чего?

– Преступник ни словом не обмолвился о том, что застрелит Скэнлона. Во вчерашней записке просто сказано, что зам будет следующим.

– Это верно, – согласился Стивен. – Убийца может его отравить, проломить голову дубиной, пронзить ножом…

– Я тебя умоляю, – поморщился Бернс.

– Давайте позвоним Скэнлону, – предложил Стив. – Может, у него где-то и завалялись лишние пятьдесят тысяч, которые он не знает как потратить.

Сыщики позвонили заместителю мэра Скэнлону и сообщили об опасности, угрожавшей его жизни. К сожалению, у заместителя мэра Скэнлона не завалялось лишних пятидесяти тысяч долларов, которые он не знал как потратить. Через десять минут зазвонил телефон на столе Бернса. Мгновение спустя лейтенант услышал в трубке голос начальника полиции.

– Та-а-ак, Бернс, – медоточивым голосом произнес начальник полиции, – что за херня у вас там случилась?

– Сэр, – не моргнув глазом, промолвил Питер, – мы получили две записки от человека, которого подозреваем в убийстве распорядителя садово-паркового хозяйства Каупера. В этих записках содержатся угрозы в адрес заместителя мэра Скэнлона.

– Какие меры приняли? – осведомился начальник полиции.

– Сэр, – промолвил Питер, – мы уже отправили обе записки на экспертизу. Кроме того, сэр, нам удалось выяснить, откуда именно преступник вчера вечером вел огонь. У нас есть все основания полагать, что нам уже доводилось сталкиваться с этим преступником в ходе расследования…

– Так кто же он?

– Мы не знаем, – чуть запнувшись, ответил Бернс.

– Мне показалось, что вы только что сказали…

– Да, сэр, нам приходилось сталкиваться с этим преступником раньше, но в тот раз его личность так и не удалось установить.

– Ну и сколько он запросил на этот раз? – устало спросил начальник полиции.

– Пятьдесят тысяч долларов, сэр.

– И когда должны убить Скэнлона?

– Мы не знаем, сэр.

– Когда преступник желает получить деньги?

– Мы не знаем, сэр, – повторил Питер.

– Куда он требует их отнести?

– Мы не знаем, сэр.

– Черт подери, Бернс, а вы вообще хоть что-нибудь знаете?! – взорвался начальник.

– Я знаю, сэр, что ситуация, в которой мы сейчас находимся, беспрецедентна, и, если заместитель мэра попросит об охране, я готов предоставить ему всех имеющихся у меня людей. Более того, сэр, я уверен, что мне удастся уговорить капитана Фрика, который, как вам, наверное, известно, является начальником всего участка…

– Как мне, наверное, известно? Что вы хотите этим сказать, Бернс?

– Я просто излагаю вам ту процедуру, которой мы следуем у себя в городе, – спокойно пояснил Питер.

– К вашему сведению, Бернс, аналогичной процедуре следуют и в других городах.

– Конечно-конечно, сэр. Итак, если потребуется, я уверен, что смогу убедить капитана Фрика выделить мне часть патрульных – либо пусть снимет их с дежурства, либо вызовет тех, кто пока отдыхает на пересменке.

– Я считаю, что в первую очередь требуется защитить заместителя мэра.

– Да, сэр, разумеется. Мы все так считаем, – быстро проговорил Бернс.

– В чем дело, Бернс, я что, вам так сильно не нравлюсь?

– Личные чувства – одно дело, работа – совершенно другое. Стараюсь их никогда не смешивать, сэр, – промолвил Питер. – Дело очень непростое. Не знаю, как вы, а я лично ни с чем подобным раньше не сталкивался. У меня очень толковые ребята. Мы и так работаем на пределе возможностей. Не требуйте от нас большего.

– И все же, Бернс, я требую от вас именно этого.

– Сэр, – начал было Питер, но начальник полиции уже бросил трубку.

* * *

Артур Браун сидел в подвале средней школы № 106. На голове у него красовались наушники, а правая рука лежала на кнопке «запись», красневшей на корпусе магнитофона. Только что телефон в квартире Ла-Брески, располагавшейся в доме напротив школы, зазвонил в тридцать второй раз за день, и Артур ждал, когда Кончетта Ла-Бреска снимет трубку – точно так же, как она уже сегодня делала тридцать один раз. Как только это произошло, Артур нажал кнопку записи и со вздохом принялся слушать.

Полиция поступила очень умно, поставив телефон в квартире Ла-Брески на прослушку. «Жучок» в телефон установил полицейский в гражданском. Представившись работником телефонной компании, он заявил, что сейчас в районе проходит сервисное обслуживание телефонных сетей. Пройдя в гостиную, он установил в аппарат «жучка», после чего протянул провод с крыши дома к телефонному столбу, оттуда к крыше школы, а с крыши спустил его по стене к окошку подвала. Провод пересекал весь подвал и вел в маленькую комнатушку, предназначенную для хранения учебников и кинопроектора. Именно там обосновался Браун со всем оборудованием для прослушки.

Кроме того, надо сказать, что полиция, посадив на прослушку именно Артура Брауна, сделала правильный выбор – он был опытным детективом, не раз уже выполнял подобные задания и потому мог запросто отличить важное от второстепенного в любом телефонном разговоре.

Вот только была одна беда.

Артур Браун ни слова не понимал по-итальянски, а Кончетта Ла-Бреска говорила со своими друзьями исключительно на нем. Кончетта уже успела поговорить по телефону тридцать один раз, в ходе этих бесед она могла обсудить со своими товарками все что угодно – от абортов до взлома сейфов. О чем конкретно шла речь, можно было только догадываться. Артур записал целые две бобины телефонных разговоров в надежде на то, что потом кто-то сможет их перевести – например, Карелла.

– Алло, – произнес голос по-английски.

Браун чуть с табуретки не упал. Он сел прямо, поправил наушники, настроил уровень громкости и принялся слушать.

– Тони? – раздался второй голос.

– Да. Это кто?

Первый голос принадлежал Ла-Бреске. Похоже, он только что вернулся с работы домой. А вот второй голос…

– Это Дом.

– Кто?

– Доминик.

– А-а… – протянул Энтони. – Привет, Доминик! Как жизнь?

– Круто.

– Ну, Дом, че звонишь?

– Да ниче, – отозвался Доминик, – просто хотел узнать, как там все у тебя, – вот и все.

На другом конце провода повисло молчание. Браун склонил голову набок и поднес ладонь к одному из наушников.

– Все нормально, – наконец промолвил Тони.

– Это хорошо, просто очень хорошо.

Снова повисло молчание.

– Слушай, если у тебя ко мне все, – нарушил тишину Ла-Бреска, – то я…

– Вообще-то я хотел спросить у тебя одну вещь…

– Ну?

– Я хотел спросить, ты не мог бы мне отслюнявить пару зелененьких купюр, пока у меня все не устаканится?

– А что там у тебя должно устаканиться? – с подозрением спросил Тони.

– Ну, несколько недель назад я крепко влетел на бабки… И с тех пор, короче, у меня дела устаканиться не могут.

– Да у тебя по жизни вечно так, – фыркнул Ла-Бреска.

– Это неправда, Тони.

– Ладно, допустим. Хочешь услышать правду? Так вот, слушай – ничего я тебе не отслюнявлю. Денег нет.

– А я-то как раз слышал другое, – возразил Доминик.

– Да ну? И что ты слышал?

– Поговаривают, что ты скоро должен сорвать большой куш.

– Да ладно! – воскликнул Ла-Бреска. – И от кого ты услышал эту ерунду?

– Да так, – уклончиво ответил Дом, – сорока на хвосте принесла. Как говорится, слухами земля полнится, а я завсегда держу ухо востро.

– Врут твои слухи.

– Я тут о чем подумал, – медленно протянул Доминик. – Пары стольников мне хватит, чтоб протянуть недельку. А там у меня все уже устаканится.

– Дом, я и не вспомню, когда держал в руках столько бабла.

– Тони…

Доминик замолчал – ровно настолько, чтобы собеседник с беспредельной ясностью почувствовал в его голосе угрозу. Эта угрожающая нотка не ускользнула от внимания Брауна, и полицейский замер в ожидании, гадая, что Доминик скажет дальше.

– Я все знаю, – промолвил Дом.

Повисло гробовое молчание. Артур терпеливо ждал, слушая, как один из собеседников тяжело дышит.

– Что ты там знаешь? – спросил Ла-Бреска.

– О теме.

– Какой еще теме?

– Тони, ну чего ты как маленький? Хочешь, чтобы я все выложил по телефону? А вдруг нас подслушивают? В наше время все может быть.

– Ты чего мутишь, а? – раздраженно произнес Ла-Бреска. – Бабки у меня отжать хочешь?

– Нет, хочу просто занять пару сотен – вот и все. Пока дела не устаканятся. А то знаешь, как обидно мне будет – ты тему разрабатывал, планировал, а потом все коту под хвост. Я ведь первый расстроюсь, честно.

– Если подставишь – будем знать, кому кидать предъявы.

– Тони, – насмешливо проговорил Дом, – если даже я узнал о твоей теме, значит, о ней в курсе целая куча народу. О ней вся улица говорит. Я вообще не понимаю, как тебе еще легавые на «хвост» не сели.

– Легавые даже не подозревают, что я существую, – ответил Ла-Бреска. – У меня вообще ни одного привода за жизнь.

– Одно дело иметь приводы, а другое – сотворить то, что ты сделал. Ну, Тони, скажешь, я не прав?

– Ты меня уже достал, Дом. Если ты подставишь…

– Да никого я подставлять не собираюсь. Я просто прошу двести баксов в долг. Ты мне их дашь? Ну, Тони, давай, решай, да или нет, а то я уже задолбался с тобой перетирать в этой сраной телефонной будке. Ну? Да или нет?

– Сука ты, Дом, – выдохнул Ла-Бреска.

– Это значит «да»?

– Где нам с тобой пересечься? – спросил Тони.

* * *

Карелла лежал в темноте переулка, натянув на перебинтованные руки шерстяные перчатки. О подонках, которые чуть не сожгли его заживо, Стивен почти не думал. Удивительно, но мысли детектива в основном крутились вокруг Глухого.

Одетый в рванье и стоптанные, просящие каши ботинки, Карелла в данный момент выглядел типичным бомжом: волосы спутаны, лицо перемазано грязью, изо рта несет дешевой бормотухой. Под драным пальто Карелла сжимал в руке револьвер. Указательный палец на перчатке для удобства был срезан, чтобы детектив в случае необходимости мог без проблем нажать на спусковой крючок. Стивен был готов в любой момент открыть огонь. На этот раз он не позволит себя изжарить как куропатку.

Делая вид, что пьян, Карелла внимательно следил за входом в переулок, прислушивался к звукам шагов, но при этом все его мысли были о Глухом. Стиву не нравилось о нем думать, потому что детектив ясно помнил выстрел, прогремевший восемь лет назад, обжигающую боль в плече, расползающееся по руке онемение и удары прикладом, обрушивавшиеся на его лицо, пока он не рухнул на пол без сознания. Карелле не нравилось думать о том, что в тот раз он оказался буквально на волосок от смерти, – и все из-за Глухого. Ему не нравилось размышлять о преступнике, который был умнее любого из детективов восемьдесят седьмого участка, мерзавце, гениальном разработчике безукоризненных планов и схем, человеке, жонглировавшем жизнью и смертью с бесстрастностью математика. Точности действий Глухого мог позавидовать компьютер. Холодный, беспощадный, безукоризненно логичный и загадочный – он вызывал ужас. Мысль о новой грядущей схватке с Глухим вызывала у Кареллы содрогание. Ну а сейчас Стивену нужно изловить мелкую рыбешку: два урода мечтают о неприятностях и непременно их получат. Они решили, что все их жертвы без исключения беззащитны – и даже не подозревают, что одной из них может оказаться детектив, держащий палец на спусковом крючке. Как только Стивен их изловит, он вплотную займется Глухим. Карелла бросит все силы на поиски этого негодяя, и кто знает, может, судьба сведет его снова с высоким блондином, таскающим в ухе слуховой аппарат.

«Какое забавное совпадение! Какая ирония!» – подумалось Стивену. Больше всех на свете Карелла любил свою жену Тедди, которая была от рождения глухонемой. И что же теперь получается? Преступник, которого он страшится больше всего на свете, и как полицейский, и просто как человек, тоже глухой? А если он не глухой и просто притворяется, преследуя одному лишь ему известные цели? Глухой пребывал в непоколебимой уверенности, что ему противостоит толпа олухов, и это пугало больше всего. А может, он прав? Может, он всякий раз выходит из схватки победителем, потому что не сомневается в своем успехе? Он доказал, что не бросает слова на ветер и ему лучше верить. Если Глухой вдруг заявит, что все люди, страдающие плоскостопием, – дураки, видит Бог, с ним лучше согласиться. Лучше уж ему заплатить, пока он не перестрелял всех шишек из городской администрации. Если он способен спланировать сложную операцию по устранению высокопоставленного чиновника, а потом еще и осуществить ее на глазах у лучших людей города, то как, спрашивается, остановить такого человека? Как удержать его от совершения следующего убийства, а потом еще и еще одного?

Карелла чувствовал себя ослом, и это ему очень не нравилось. Да, случались моменты, когда он недолюбливал свою работу (как, например, сейчас, когда ему приходилось морозить задницу, лежа в переулке), однако никогда прежде он не терял чувства самоуважения. Суть деятельности стража закона была простой. Добро сражается со злом. Он, Карелла, стоял на стороне добра. Да, в наши дни негодяи столь часто одерживают верх, что зло в глазах многих становится куда привлекательнее добра. И все же Карелла считал некоторые вещи неприемлемыми. Например, убийство. Что в этом хорошего? А взламывать квартиру под покровом ночи – это разве хорошо? А толкать дурь? Поножовщина, вооруженные ограбления, подделка бумаг, проституция (привычка плевать на тротуар, если уж на то пошло) – все это вряд ли можно назвать цивилизованными поступками, радующими сердца и способствующими укреплению морали.

Карелла был полицейским.

Это означало, что он на дух не переносил бесчисленные телесериалы и фильмы про полицию, штамповавшие самые разнообразные клише и опостылевшие образы: тупоголовый страж закона, уступающий первенство частному сыщику; кретин в форме, не желающий слушать любителя, взявшего след преступника; бессердечный идиот, толкающий единожды оступившихся юнцов на новые преступления. Самое ужасное, что с этими штампами ничего нельзя было сделать. «Интересно, а вот хотя бы одному из сценаристов доводилось лежать поздним вечером в переулке, ожидая нападения преступников?» Стараниями Глухого, черт бы его подрал, все эти нелепые стереотипы насчет полицейских стали походить на правду. Стоит Глухому взяться за дело, и каждый сыщик восемьдесят седьмого участка тут же начинает казаться остолопом и бестолочью.

Причем для создания этого эффекта Глухому потребовалось немногое – ему хватило пары записок да нескольких телефонных звонков. Что же будет, когда он…

Карелла содрогнулся.

* * *

Слежку за Ла-Бреской поручили Берту Клингу, поскольку Энтони никогда его не видел. Браун позвонил в участок и сообщил лейтенанту последние новости: Ла-Бреска в ходе телефонного разговора признал, что замышляет какую-то пакость. Несмотря на отсутствие конкретики, сказанного вполне хватило, чтобы принять решение пустить за Тони «хвост». Клингу пришлось оставить теплое гнездышко, в котором обреталась Синди, выйти на скованную морозом улицу и отправиться в Риверхед. Там Берт занял исходную позицию напротив дома Ла-Брески, рассчитывая сесть на «хвост» Энтони, как только он отправится на встречу с Домиником. Браун передал лейтенанту, что встреча назначена на десять вечера. Светящийся в темноте циферблат часов на руке Клинга показывал семь минут десятого, и потому Берт подумал, что приехал слишком рано и к десяти наверняка превратится в ледяную статую.

Ла-Бреска вышел из дома без десяти десять, и Клинг тут же спрятался за своей машиной. Повертев головой по сторонам, Тони двинулся на восток, туда, где в двух кварталах от его дома находилась железнодорожная платформа. «Как же мне повезло, что у него нет автомобиля», – подумалось Клингу. Дав Энтони фору в полквартала, Берт двинулся следом. С широкого проспекта, расположенного где-то впереди, дул порывистый ветер – Клингу время от времени приходилось поднимать голову и подставлять ему лицо – сыщик не хотел упустить Ла-Бреску из виду. Всякий раз Берт чертыхался под нос, проклиная затянувшуюся зиму и мерзкую погоду – сущее несчастье для всякого человека, вынужденного работать под открытым небом. Да, нельзя отрицать – порой Клинг работал и в тепле, когда, например, ему приходилось печатать протоколы (неизменно в трех экземплярах) или же допрашивать жертв и свидетелей. Однако большую часть рабочего времени, да-да, это совершенная правда, Берту приходилось проводить на улице – метаться взад-вперед по городу, задавать вопросы, записывать ответы, и все это зимой, самой лютой, самой паскудной зимой на его памяти. «Надеюсь, Ла-Бреска, там, куда ты идешь, тепло и уютно, – подумал Клинг. – В идеале будет здорово, если встреча с твоим дружком состоится в турецкой бане».

Тем временем Ла-Бреска принялся подниматься по ступенькам на платформу. Он лишь единожды кинул взгляд назад, на Клинга, после чего Берт тут же вжал голову в плечи и ускорил шаг. Будет досадно, если, поднявшись на платформу, он обнаружит, что Тони уже сел в поезд и укатил.

Беспокоился Берт напрасно. Ла-Бреска поджидал его у касс.

– Вы что, следите за мной? – спросил Энтони.

– Чего? – нахмурился Клинг.

– Я спрашиваю, вы следите за мной? – повторил Ла-Бреска.

Что было ответить на это Берту? Выбор у сыщика в тот момент был небогатый. Он мог сказать либо: «Че, рехнулся, что ли? На хрена мне за тобой следить? Ты что, красотка с роскошной фигурой?», либо: «Да, я действительно за тобой слежу, я офицер полиции, вот мой значок и удостоверение». Других вариантов не было. Так или иначе Берта разоблачили, на слежке можно было ставить крест.

– Че, по рылу схлопотать хочешь? – спросил Клинг.

– Что? – ошеломленно произнес Ла-Бреска.

– Я говорю, ты параноик, что ли, всякую чушь у меня спрашивать? – отрывисто произнес Берт, вместо того чтобы повторить первый вопрос.

Ла-Бреска не обратил на это внимания. Он с искренним изумлением уставился на Клинга, начал что-то невнятно бубнить, но тут же замолчал, увидев злобный, пугающий, таящий в себе угрозу взгляд Берта. Недовольно бурча под нос, детектив отошел к краю платформы – туда приходили поезда, следующие в предместья. На остановке никого не было. Царила темень, дул ветер. Сыщик стоял и ждал, а ветер трепал фалды его пальто. Тони встал у противоположного края платформы. Минуты через три подошел поезд, направлявшийся в центр города. На нем и уехал Тони. Клинг сошел с платформы, спустился по ступенькам и отыскал телефонную будку. Когда Уиллис в следственном отделе участка снял трубку, Берт произнес:

– Это Клинг. Ла-Бреска срисовал меня в паре кварталов от дома. Направьте за ним следить кого-нибудь еще.

– Ты что, первый день в полиции? – недовольно промолвил Уиллис.

– Всякое бывает. От неудач никто не застрахован, – буркнул Клинг. – Что там говорил Браун? Где у Ла-Брески назначена встреча?

– В баре на Кроуфорд-авеню.

– Пару минут назад он сел в поезд в центр города, так что времени вагон – вы успеете прислать кого-нибудь, кто доберется до бара раньше него.

– Ладно, немедленно отправлю туда О’Брайена.

– А мне что делать? Ехать в участок или как? – осведомился Берт.

– Как, черт подери, он тебя срисовал-то? – ответил вопросом на вопрос Уиллис.

– Не знаю. Наверно, просто повезло, – вздохнул Клинг.

* * *

Бывают такие вечера, когда все идет наперекосяк. В тот раз выдался именно такой вечер.

Появившись в переулке, они быстрым шагом двинулись прямо к Карелле. Их было двое – оба парнишки лет семнадцати-восемнадцати, оба крепко сбитые. Один нес в руках большую железную банку без всяких маркировок, мрачно поблескивавшую в свете уличного фонаря. Карелла сразу понял, что в банке бензин.

Стивен потянулся за револьвером, собираясь его достать, но тот застрял – впервые за все время его работы в полиции.

Зацепился чем-то под пальто. Как такое вообще могло случиться? Револьвер специально разрабатывали так, чтобы он не цеплялся за одежду, ствол длиной шесть сантиметров гладкий – выхватил и пустил в дело, все вроде просто… А на деле? «Ну вот, приехали», – мелькнула мысль, и Стивен вскочил. Достать револьвер не получалось, он зацепился за свитер, тяни не тяни, распусти хоть по ниточке, а оружие не достать. Еще мгновение – и ему в лицо плеснут из жестянки керосином, чиркнет спичка или зажигалка, вспыхнет пламя, и он превратится в факел. На этот раз вонять паленым мясом будет так, что почуют даже в родном участке. Инстинктивно Карелла изо всей силы ударил твердой, как сталь, левой рукой по предплечью паренька, державшего жестянку. Удар был такой силы, что вполне мог раздробить кость. Стивен услышал крик, сорвавшийся с губ подростка, и тут обожженная, забинтованная рука дала о себе знать. От нее словно прошел электрический разряд, ударивший прямо в мозг. «Прекрасно, – подумал Карелла, – руками я воспользоваться не могу, отбиваться мне нечем. Сейчас меня превратят в кровавую кашу». Догадка была совершенно верной – именно этим и занялись подростки.

«Да, теперь меня не подожгут, бензина-то у них больше нет», – мелькнула мысль. Впрочем, утешением это было слабым. Толку от рук никакого, а револьвер безнадежно застрял, зацепившись за свитер, хоть Карелла и дергал изо всех сил, пытаясь порвать нитку. Прошло десять секунд, двадцать, показавшихся целой тысячей лет, и тут до парней наконец дошло, что сопротивляться жертва не станет. Как только им это стало ясно, они набросились на Стивена, которому на миг показалось, что ему противостоит человек сорок. Поздно пытаться вытащить оружие! Как оказалось, парни отлично умели драться, да, это были настоящие мастера уличных схваток. Они прекрасно знали, что лучше бить в горло и заходить с боков. Пока один ушел влево, второй, обогнув Кареллу сзади, нанес ему идеально поставленный удар в затылок. Да… парни дрались просто отлично. «Интересно, – подумалось Стивену, – какой у меня будет гроб – деревянный или железный?» Пока сыщик ломал над этим голову, один из парней, который наверняка вырос в трущобах, где извечно царили доброта и дружелюбие, двинул Карелле между ног. Больно. Очень больно. Когда Стивена согнуло пополам, второй мерзавец снова двинул ему по затылку. Видимо, подобные удары были его визитной карточкой. Практически сразу парень, что стоял спереди, провел мощный апперкот, который чуть не отделил голову сыщика от тела.

И вот детектив снова лежал в переулке на асфальте, покрытом мусором, глубоко въевшейся грязью и теперь обильно политом его собственной кровью. Парни решили забить его до смерти. Ну правильно, а что еще делать с поверженным противником? Бить ногами по голове, по плечам, в грудь – одним словом, куда достанешь. Если он живчик, то будет крутиться и пытаться схватить тебя за ноги, но если тебе попался лох с обожженными руками, можешь лупасить его в свое удовольствие хоть целый день – все равно он не окажет сопротивления. Такими руками особенно не похватаешь, тем более ноги. «Вот для этого и придумали огнестрельное оружие, – думал Стивен. – Если у тебя руки в ожогах второй степени, то тебе вовсе не обязательно метелить ими оппонента, достаточно просто нажать на спусковой крючок… Какая досада, что револьвер застрял. А еще с завтрашнего дня Тедди начнет получать пенсию по потере кормильца, и это тоже досадно, но ничего не поделаешь. Если я немедленно что-нибудь не придумаю, меня просто забьют до смерти. Беда в том, что я действительно остолоп, Глухой прав». Тем временем удары становились все сильнее и точнее – ведь ничто так сильно не заводит уличных подонков, как беззащитная, неподвижная жертва. «Хорошо, что я выбил жестянку с бензином», – подумалось Карелле, и тут ему заехали в левый глаз. «Они меня без глаз оставят», – тут же мелькнула мысль. Стивен увидел лишь ослепительную вспышку желтого цвета. Чувствуя головокружение, ощущая, как его мутит, Карелла попытался перекатиться, и тут ему двинули в бок. Сыщику показалось, что он почувствовал, как у него треснуло ребро. Очередной удар пришелся по коленной чашечке. Детектив попытался встать, приподняться на руках.

– Гребаный легаш, – проговорил один из парней.

«Легаш», – подумал Карелла, и тут резко накатила дурнота. На затылок обрушился еще один удар, швырнув Стивена лицом в собственную блевотину.

Решив, что вот-вот умрет, он потерял сознание.

* * *

Тот вечер выдался на редкость паскудным.

По дороге в гриль-бар «Эрин» на Кроуфорд-авеню, где должна была состояться встреча Ла-Брески и Доминика, у Боба О’Брайена спустила шина.

К тому моменту, когда Боб поменял колесо, пальцы уже отказывались слушаться от холода, нервы были на пределе, часы показывали 10:32, а до бара оставалось десять минут езды на машине. Шанс, что Ла-Бреска со своим приятелем все еще там, был минимальным, и все же Боб туда поехал. До бара он добрался без десяти одиннадцать. Ла-Брески и Доминика уже след простыл, но это полбеды. Как только детектив приблизился к барной стойке, бармен, будто для того, чтобы усилить горечь поражения, тут же спросил:

– Желаете чего-нибудь выпить, господин полицейский?

И это при том, что Боб был в штатском!

Да, вечер выдался мерзейший.