Текст книги "Маска Красной смерти (сборник)"

Газета особенно напирает на то равнодушие, которое проявили родственники девушки, совершенно непонятное в том случае, если они действительно думали, что найдено тело Мари. Газета строит следующие догадки: что молодая девушка с ведома своих друзей скрылась из города с какой-нибудь целью, бросающей тень на ее нравственность, и что, когда в Сене было найдено тело какой-то женщины, несколько похожей на Мари, ее родные обрадовались возможности распространить среди публики весть о ее смерти.

Но газета слишком поторопилась с заключениями. Вскоре доказали, что о равнодушии речь не шла – напротив, старуха была подавлена горем и так взволнована, что ходила как потерянная, а Сент-Эсташ вовсе не проявлял холодности, а был вне себя от отчаяния и так безумствовал, что Бове попросил приятеля приглядеть за ним и не позволять ему присутствовать при извлечении тела из земли. К тому же, хотя «Этуаль» и утверждала, что тело было погребено на казенный счет и что ни один из членов семьи не присутствовал даже на похоронах, – словом, старалась всячески доказать справедливость своих аргументов, – все это было опровергнуто самым убедительным образом. В следующем номере газеты делается попытка набросить тень подозрения на самого Бове:

«Вдруг дело принимает несколько иной оборот. Мы узнали, что однажды, в то время, когда некая госпожа Б. была в доме старухи Роже, господин Бове, собираясь уходить, сказал ей, что в дом должен прийти жандарм и чтобы она, госпожа Б., ничего не говорила этому жандарму, пока он, Бове, не вернется, и вообще, чтобы она предоставила это дело ему. Судя по всему, господин Бове взял дело в свои руки. Нельзя сделать ни шага, чтобы не наткнуться на него, куда ни повернись – всюду он перед нами. Почему-то он решил, что никто не должен вмешиваться в это дело, кроме него самого; странным образом он оттеснил всех родственников мужского пола. Ему, очевидно, не хотелось, чтобы родные увидели труп».

Следующий факт несколько подтверждает подозрение, брошенное на личность Бове. За пару дней до убийства девушки один из посетителей, придя в контору Бове в отсутствие хозяина, заметил розу, воткнутую в замочную скважину, и имя «Мари», начертанное на грифельной доске, висевшей тут же.

Самое распространенное мнение, насколько можно заключить из газет, по-видимому, было таково, что Мари стала жертвой шайки негодяев и развратников, которые перевезли ее через реку, подвергли насилию и лишили жизни. Однако серьезная и весьма влиятельная газета «Коммерсьель» не согласна с таким предположением. Приводим выдержку из этого издания:

«Мы убеждены, что до сих пор следствие шло по ложному пути. Немыслимо, чтобы личность, настолько хорошо известная тысячам людей, могла пройти по трем улицам незамеченной, а всякий увидевший ее не припомнил бы это. Ведь девушка вышла из дома в такой час, когда улицы были полны народу. Невозможно допустить, что она пришла на улицу Дром, не будучи узнанной десятками лиц, а между тем не нашлось ни одного человека, который бы видел ее после того, как она ушла из дома матери, да и кроме заявления Сент-Эсташа о намерениях, будто бы высказанных ею, нет никаких доказательств того, что она действительно выходила из дома. Платье ее разорвано, обмотано вокруг ее стана и завязано; с помощью этой петли тело ее, очевидно, тащили, как тащат тяжелый узел. Тот факт, что тело найдено плавающим у заставы, отнюдь не доказывает, где именно оно было брошено в воду. Из юбки несчастной девушки вырван лоскут в два фута длиной и один фут шириной и завязан под ее подбородком и вокруг головы – вероятно, чтобы предупредить крики и стоны. Это сделано людьми, у которых не было носового платка».

За день или два до того, как Дюпена и меня посетил префект полиции, было получено несколько важных сведений, явно опровергавших основные доводы газеты «Коммерсьель». Два маленьких мальчика, сыновья некоей госпожи Делюк, бродя по лесу у заставы, случайно забрели в чащу, где увидели три или четыре больших камня, образовывавших нечто вроде сиденья со спинкой и скамеечкой под ноги. На одном камне лежала белая юбка, на другом – шелковый шарф. Тут же были найдены зонтик, перчатки и носовой платок, помеченный именем «Мари Роже». На ветках вокруг висели клочья одежды. Почва в этом месте была истоптана, кусты помяты – словом, виднелись следы борьбы. Между зарослями и берегом изгородь была поломана и на земле виднелся широкий след тяжелого предмета, который тащили к воде.

По поводу этого нового открытия еженедельный журнал «Солей» приводит следующие комментарии, которые, в сущности, являются отголоском общего настроения всех парижских журналистов:

«Найденные вещи, очевидно, пролежали на этом месте по меньшей мере три или четыре недели; они сильно испорчены дождем и слиплись от плесени. Кругом выросла трава, отчасти скрыв их из виду. Шелковая материя на зонтике сохранилась, но верхняя его часть, покрытая плесенью, полопалась, как только зонтик открыли. Клочки платья, зацепившиеся за кусты, были около трех дюймов шириной и около шести дюймов длиной. Один из них являлся частью верхнего платья, другой клок материи также составлял часть юбки. Эти лоскуты висели на кусте терновника, на расстоянии около фута над землей. Судя по всему, наконец-то найдено место, где было совершено возмутительное преступление».

После этого появились новые свидетельские показания. На допросе госпожа Делюк показала, что она содержит трактир у большой дороги, неподалеку от берега реки. Местность глухая, уединенная. По воскресеньям трактир служит притоном для разных темных личностей, приезжающих из города и переправляющихся через реку в лодках. Часов около трех, в то воскресенье, о котором идет речь, в гостиницу явилась девушка в сопровождении смуглого молодого человека. Они пробыли там некоторое время, потом вышли из гостиницы и направились к лесу, расположенному по соседству. Госпожа Делюк обратила особенное внимание на платье девушки, поразившее ее сходством с платьем ее умершей родственницы. Заметила она и шарф. Вскоре после ухода парочки появилась компания каких-то головорезов; они безобразничали, не заплатили за съеденное и выпитое и ушли из трактира той же самой дорогой, к лесу, вслед за молодым человеком и девушкой; в сумерках буяны вернулись в гостиницу и тотчас переправились на другой берег реки, очевидно, торопясь куда-то.

В тот же вечер, вскоре после того, как окончательно стемнело, госпожа Делюк и ее старший сын услышали отчаянные женские крики. Длились они недолго.

Госпожа Делюк признала не только шарф, найденный в зарослях, но и платье, надетое на убитой. Кучер омнибуса[12]12
  Омнибус – конная общественная карета с платными местами для пассажиров и регулярным маршрутом.


[Закрыть], Валанс, также заявил, что он видел в то воскресенье Мари Роже переправляющейся через Сену на пароме в обществе смуглого молодого человека. Он, Валанс, хорошо знал Мари и не мог ошибиться. Родственники девушки единогласно признали вещи, найденные в чаще, как принадлежавшие покойной.

К этой сумме сведений и данных, собранных мной из газет по поручению Дюпена, прибавился лишь один факт, но факт, очевидно, большой важности. Оказалось, что после обнаружения упомянутых вещей в чаще леса было найдено почти безжизненное тело Сент-Эсташа, жениха Мари Роже, и найдено поблизости от предполагаемого места преступления. Возле него лежала опорожненная склянка с этикеткой «лавдан»[13]13
  Лавдан – лекарство, в состав которого входит опиум.


[Закрыть]. По его дыханию стало ясно, что он отравился. Он умер, не сказав ни слова. В его кармане была записка, где он в немногих словах говорил о своей страстной любви к Мари и о своем намерении покончить жизнь самоубийством.

– Нечего и говорить, – сказал Дюпен, просмотрев мои заметки, – что это дело гораздо запутаннее, нежели дело об убийстве на улице Морг, от которого оно разнится в одном важном пункте. Настоящее дело – обыкновенное, хотя и возмутительное преступление. В нем нет ничего особенно чудовищного. Вы сами видите, что именно из-за кажущейся заурядности дела его сочли легко разрешимым, хотя в действительности выходит наоборот. Сначала не признали даже нужным назначить награду.

Помощники префекта были сбиты с толку. Они тотчас сообразили, каким образом и почему могло быть совершено подобное злодейство, вообразили, что знают и способ, и мотив убийства – даже представили несколько возможных способов и мотивов – и решили, что все непременно должно было происходить согласно одной из их догадок. Но легкость, с которой были созданы эти версии, и сама вероятность каждой из них должны, в сущности, указывать скорее на трудность, чем на легкость отыскать правду.

Я уже замечал ранее, что, только поднимаясь над обыденным, рассудок находит надлежащий путь к истине и что в таких случаях, как этот, самым подходящим вопросом является не «Что случилось?», а «Что случилось такого, чего никогда не случалось прежде?» При проведении следствия на улице Морг полицейские агенты были смущены и озадачены необычностью обстоятельств преступления. Для более тонкого ума они послужили бы, наоборот, гарантией успеха, между тем как этот же ум пришел бы в отчаяние от заурядного характера, которым на первый взгляд отличается дело Мари Роже.

В деле об убийстве на улице Морг уже в самом начале следствия не существовало никаких сомнений, что тут действительно совершено убийство. Мысль о самоубийстве была полностью исключена на первых же порах. В настоящем случае мы точно так же свободны от всяких подозрений насчет самоубийства. Мертвое тело, которое вытащили из воды у заставы, найдено в таком положении, что не может быть никаких сомнений относительно этого важного пункта. Но существовала догадка, что найденное тело принадлежит вовсе не Мари Роже. А между тем назначена награда за поиск именно ее убийц, да и мы заключили условие с префектом только касательно Мари Роже.

Мы оба хорошо знаем этого господина – нельзя безраздельно ему доверять. Если мы, приняв за исходную точку наших поисков найденный труп, нападем на след убийцы, а между тем позже выяснится, что тело принадлежит не Мари, а кому-нибудь другому, или, с другой стороны, если вдруг мы отыщем Мари живой, в обоих случаях труд пропадет даром. Поэтому для нашей же собственной выгоды, если не ради правосудия, необходимо прежде всего установить тождественность найденного тела с личностью исчезнувшей Мари Роже.

Надо иметь в виду, что цель наших газет – скорее вызвать сенсацию, нежели способствовать разоблачению истины. Последняя цель преследуется лишь тогда, когда совпадает с первой. Газета, которая просто придерживается общего мнения (каким бы небезосновательным оно ни было), не пользуется успехом в глазах толпы. Публика считает умным и прозорливым то, что идет в разрез с общими представлениями. В умозаключениях, как и в литературе, больше всего ценится эпиграмма.

Предположение, что Мари Роже жива, привлекло газету «Этуаль» вовсе не правдоподобностью, а скорее своим полуэпиграмматическим, полумелодраматическим оттенком, и по той же причине эта мысль была с таким сочувствием принята публикой. Разберем аргументы этой газеты в основных чертах.

Прежде всего, автор статьи, основываясь на краткости срока, прошедшего между исчезновением Мари и обнаружением тела, пытается доказать, что найденное тело не имеет никакого отношения к исчезнувшей девушке. Потому он задается целью уменьшить этот срок и строит смелые гипотезы. «Но ведь было бы безумием предположить, – говорит он, – что убийство – если таковое действительно имело место – могло произойти так скоро и что преступники имели возможность бросить труп в реку раньше полуночи». Спрашиваем почему (и этот вопрос весьма естественный). В самом деле, почему было безумием предполагать, что убийство совершено, допустим, через пять минут после того, как девушка вышла из дома матери? Почему было бы безумием предполагать, что убийство произошло днем? Преступления совершаются в любое время дня и ночи. Но, случись это убийство в период с девяти часов утра в воскресенье до половины двенадцатого ночи, времени было бы достаточно, чтобы бросить тело в реку раньше полуночи. Значит, эта гипотеза сводится именно к тому, что убийство вовсе не было совершено в воскресенье, а раз газета «Этуаль» предположила это, то можем дозволить ей всякую вольность. Журналист хотел сказать, что в какой бы час дня или ночи в воскресенье убийство ни было совершено, вряд ли убийцы рискнули бы тащить тело в реку раньше полуночи. А в этом-то и кроется та неверная гипотеза, которая мне не нравится. В ней подразумевается, что убийство было совершено в таком месте и при таких обстоятельствах, что тащить тело в реку оказывалось необходимым. Но ведь убийство могло произойти на берегу реки или возле нее – тогда самым естественным, самым непосредственным поступком было бросить тело в воду. Вы поймете, что я ничего не выдаю здесь за вероятное или совпадающее с моим собственным мнением. Пока мои рассуждения не касаются самих фактов дела, я хочу лишь опровергнуть гипотезы, приведенные газетой «Этуаль».

Наметив, таким образом, отрезок времени, сопоставимый с его предвзятым мнением, то есть предположив, что если тело действительно принадлежало Мари, то оно могло пробыть в воде лишь весьма короткое время, журналист газеты продолжает:

«Но опыт доказал, что тела утопленников или вообще тела убитых, брошенные в воду немедленно по совершении преступления, достигают известной степени разложения и всплывают на поверхность воды не ранее чем через шесть или десять дней. Даже если тело и всплывет раньше этого срока от сильного сотрясения, как, например, от пушечного выстрела, то и тогда оно вскоре снова погрузится под воду, если его не трогать».

С этими положениями молчаливо согласились все парижские издания, за исключением газеты «Монитер», которая постаралась разбить аргумент, касающийся «утопленников», приведя пять-шесть примеров, когда тела утонувших были найдены на поверхности воды по прошествии срока куда более короткого, чем названный газетой «Этуаль». Но я считаю чрезвычайно неудачной попытку «Монитера» поколебать заявление «Этуаль» посредством отдельных исключений. Если бы даже можно было привести не пять, а десять примеров о телах, найденных всплывшими по прошествии двух или трех дней, то и тогда их можно было бы считать лишь исключениями из общего правила, приведенного газетой «Этуаль», пока само правило не опровергнуто.

Если же допустить, что правило существует (а «Монитер» этого не отрицает), то аргумент «Этуаль» останется в силе, поскольку он трактует только о невероятности того, что тело могло всплыть на поверхность раньше чем через трое суток, и это будет свидетельствовать в пользу газеты «Этуаль», пока не наберется достаточное количество исключений, чтобы установить другое правило.

Вы сами видите, что если пускаться в дискуссии по этому вопросу, то не иначе как выдвинув аргументы против самого правила. Поэтому мы должны подвергнуть его надлежащей критике. Человеческое тело вообще не легче и не тяжелее воды, то есть удельный вес тела в его естественном состоянии почти равен весу воды, которую оно вытесняет. Тела субъектов полных и мясистых, с тонкими костями, и женщин – легче, чем тела людей худощавых и ширококостных, в том числе мужчин. С другой стороны, удельный вес воды в реке находится в некоторой зависимости от морского прилива и отлива. Но, оставив в стороне даже это последнее соображение, надо заметить, что только очень немногие человеческие тела могут пойти ко дну сами собой, пусть даже в чистой речной воде. Почти всякий, упав в реку, будет способен уравнять свой удельный вес с весом воды, если он постарается погрузиться как можно больше, оставив на поверхности по возможности меньшую часть тела.

Самое лучшее положение для человека, не умеющего плавать, – это держаться стоя, как будто идешь по суше, откинув голову назад и оставив над водой только рот и ноздри. В таком положении можно долго продержаться на воде. Понятно, что достаточно какого-нибудь пустяка, чтобы нарушить равновесие между удельным весом тела и весом вытесняемой воды. Например, стоит высунуть руку из воды, как погрузится вся голова. Между тем поддержки маленького кусочка дерева достаточно, чтобы дать возможность человеку поднять голову и оглянуться. Когда же не умеющий плавать начинает барахтаться, то он неизменно вскидывает руку кверху, а голову старается держать в ее обыкновенном, вертикальном положении. Вследствие этого рот и ноздри погружаются, а вода, при судорожном дыхании утопающего, проникает в легкие. Много воды набирается также в желудок, и все тело становится тяжелее вследствие разницы между весом воздуха, первоначально наполнявшего эти полости, и весом жидкости, которая наполнила их теперь. Обыкновенно этой разницы достаточно, чтобы вызвать погружение тела, но ее недостаточно в тех случаях, если у человека тонкие кости и большое количество жирового вещества.

Если тело, предположим, опустилось на дно реки, оно останется там до тех пор, пока по каким-либо причинам его удельный вес вновь не станет меньше, чем вес вытесняемой им воды. Вследствие разложения образуются газы, которые растягивают клетчатую ткань и все полости, и тело раздувается. Когда растяжение дошло до той степени, что объем тела значительно увеличился без соответствующего увеличения его массы, тогда удельный вес тела становится меньше, нежели вес вытесняемой им воды, и вследствие этого тело всплывает на поверхность. Но разложение обусловлено множеством различных обстоятельств, оно происходит быстрее или замедляется вследствие массы причин. Например, этот процесс зависит от жара или холода, от минеральных примесей и чистоты воды, от глубины и мелководья, от течений и от застоя в воде, от температуры тела и от того, был ли субъект в болезненном или в здоровом состоянии до смерти. Поэтому нельзя с точностью обозначить период времени, когда тело должно всплыть вследствие разложения.

Есть химические вещества, с помощью которых животный организм может навсегда быть предохранен от гниения, одно из них – двухлористая ртуть. Но независимо от разложения в желудке могут образовываться газы вследствие окисления растительных веществ (а в других полостях от иных причин), и этого достаточно, чтобы произвести известное растяжение и заставить тело всплыть на поверхность. Или, например, пушечный выстрел вызывает сотрясение, вследствие которого тело отделяется от топкого ила или тины, где оно завязло, и таким образом получает возможность всплыть, когда другие процессы уже подготовили его к этому, или же это сотрясение помогает уничтожить сопротивление некоторых гниющих частей, которые до тех пор не поддавались воздействию газов.

Рассмотрев вопрос с научной точки зрения, мы легко можем судить, насколько основательны вышеперечисленные аргументы газеты «Этуаль».

Теперь весь этот параграф целиком является в наших глазах сплетением непоследовательностей и несообразностей. На опыте вовсе не доказано, что телу требуется именно от шести до десяти дней для того, чтобы оно, достигнув известной степени разложения, могло всплыть. Напротив, срок всплытия мертвых тел на поверхность является довольно неопределенным. С другой стороны, если труп всплывет от действия пушечного выстрела, то он вовсе не «погрузится снова, если его оставить в покое», как говорит газета, по крайней мере не погрузится, пока разложение не дойдет до той точки, когда отделятся все образовавшиеся газы.

Теперь я хотел бы обратить ваше внимание на различие между «телами утопленников» и «телами убитых, брошенных в воду немедленно по совершении преступления». Хотя автор статьи и допускает это различие, но он подводит оба случая под одну категорию. Я уже рассказал, каким образом тело утопающего человека становится тяжелее того объема воды, который он вытесняет, причем объяснил, что утопающий вовсе не пошел бы ко дну, если бы не делал резких движений, поднимая руки над поверхностью, и если бы не силился дышать под водой, вследствие чего вода проникает в легкие и заменяет собой находившийся там воздух. Но этих резких движений и этих судорожных усилий сделать вдох не может быть у мертвого тела, «брошенного в воду немедленно по совершении преступления». Таким образом, оказывается, что в последнем случае тело вовсе не идет ко дну, чего газета «Этуаль», очевидно, не знает. Когда разложение достигло значительной степени, например, когда мясо уже большей частью отделилось от костей, тогда действительно тело погрузится, но не раньше.

Так является ли обоснованным аргумент, что обнаруженное тело не может быть телом Мари Роже, потому как оно найдено всплывшим спустя всего три дня? Если бы она просто утонула, то, как женщина, могла бы всплыть через двадцать четыре часа и даже меньше. Но никто и не предполагает, что она утонула, а если она была уже мертва до того, как ее бросили в воду, то, по всей вероятности, она все время плавала бы на поверхности воды.

Но «Этуаль» утверждает, что если бы тело находилось на суше до вечера вторника, то на берегу, вероятно, нашлись бы следы убийц. Трудно сразу угадать, к чему ведет это заключение. Автор, должно быть, хочет заранее опровергнуть следующее возражение: что, если бы тело два дня находилось на суше, оно бы подвергалось разложению более быстрому, чем в том случае, если бы оно было погружено в воду. Журналист допускает, что только в таком случае оно могло бы действительно всплыть на поверхность в среду. Поэтому-то он и торопится доказать, что тело не находилось на суше, ибо тогда, по его словам, на берегу нашлись бы какие-нибудь следы убийц. Вы, кажется, улыбаетесь этому заключению. Вы не понимаете, каким образом пребывание тела на берегу способно умножить следы убийц. Признаться, я тоже не понимаю.

«Кроме того, чрезвычайно маловероятно, – продолжает газета, – чтобы злодеи, совершившие такое возмутительное убийство, бросили тело в воду без какого-нибудь груза, ведь, в сущности, легко было принять эту предосторожность». Заметьте, какое забавное смешение понятий! Никто, включая газету «Этуаль», не оспаривает тот факт, что совершено убийство. Следы насилия слишком явные. Единственная задача, которую поставил себе наш философ, – это доказать, что это не тело Мари Роже. Он пытается установить, что Мари не убита, и вовсе не собирается доказывать, что найденное тело не было жертвой преступления. А между тем его довод направлен только на этот последний пункт. Перед вами мертвое тело, к которому не привязан груз. Убийцы, бросая его в воду, не преминули бы привязать груз. Следовательно, не убийцы бросили тело в воду. Вот и все, что доказано газетой, если вообще доказано хоть что-нибудь. Вопрос о тождественности тела и личности Мари Роже даже не затронут ею, «Этуаль» выбивается из сил, чтобы опровергнуть то, что сама же признала. «Мы убеждены, – говорит она, – что найденное тело принадлежит женщине, над которой совершено убийство».

Но это не единственный пример, когда наш философ бессознательно развенчивает сам себя. Его цель, как я уже сказал, состоит в сокращении, насколько это возможно, промежутка времени между исчезновением Мари и обнаружением тела. Однако он напирает на то, что ни одна душа не видела девушку с той минуты, как она покинула дом матери. «Мы не имеем доказательств, – говорит он, – что Мари Роже находилась в живых после девяти часов в воскресенье 22 июня». Этого ему вовсе не следовало говорить (тем более что его аргумент очень односторонен), ибо, если кто-нибудь видел Мари, положим, в понедельник или во вторник, то упомянутый промежуток времени значительно сократился бы и вместе с тем, согласно собственному умозаключению журналиста, значительно уменьшилась бы вероятность того, что это тело гризетки Мари. Любопытно видеть, как «Этуаль» напирает на этот пункт, в полной уверенности, что он подкрепляет остальные ее положения.

Разберем теперь то, что касается показаний господина Бове. Относительно волос на руке «Этуаль», очевидно, покривила душой. Бове, не будучи идиотом, не мог признать в погибшей Мари Роже исключительно на основании волос на руке. На всякой руке есть волосы. Газета, несомненно, исказила смысл показания свидетеля. Вероятно, он говорил о какой-либо особенности волос на руке – их цвете, длине или расположении.

«Нога у нее была очень мала, – говорит газета, – но такие ноги бывают у тысячи женщин. Подвязки ее вовсе не служат доказательством тождественности, башмаки так же, потому что такие подвязки и башмаки продаются большими партиями. То же самое можно сказать о цветах на ее шляпке. Бове особенно настаивает на одном пункте – что пряжка на подвязке переставлена, чтобы сузить резинку. Это не имеет значения: большинству женщин удобнее взять подвязки домой и приспособить их к своей ноге, нежели примерять их в магазине». Трудно поверить, что журналист говорит серьезно. Раз Бове, ища Мари, нашел тело, похожее по своему виду и росту на исчезнувшую девушку, то он уже имеет право думать, что его поиски увенчались успехом. Если же вдобавок он нашел какие-то особенные знаки на руке погибшей, вполне понятно, что это укрепило его уверенность, а принимая во внимание, что ноги Мари были так же малы, как и у погибшей, мы видим, что вероятность возрастает уже не в простой арифметической, а в геометрической прогрессии. Прибавьте ко всему этому тот факт, что башмаки на теле погибшей были точно такие же, какие были на девушке в день ее исчезновения (даже если они и продавались партиями), и вероятность увеличивается настолько, что граничит с уверенностью.

Каждая из этих подробностей в отдельности не доказывает тождественности тела и личности Мари, но в совокупности они становятся доказательством явным и неоспоримым. Прибавим к этому цветы на шляпе у пропавшей девушки, и не один цветок, а два-три или больше, – и заключение будет сделано. Каждое последующее доказательство не только дополняет остальные, но умножает их в сто, в тысячу крат. Мы нашли на покойной точно такие же подвязки, какие носила Мари, и этого более чем достаточно. Но оказывается еще, эти подвязки крепились особым образом, так же, как это делала Мари, переставляя пряжку незадолго до ухода из дома. Сомневаться теперь было бы глупо или лицемерно.

«Этуаль» утверждает, что такое приспособление подвязок не является чем-то необычным, но это только свидетельствует о том упорстве, с которым газета держится своих заблуждений. Сама эластичность подвязок говорит в пользу того, что переделка их не совсем обыкновенна. Вещь эластичная по своей природе редко нуждается в переделке или приспособлении. Уже одни эти подвязки подтверждают то, что погибшая – Мари. Но здесь речь не о том, что на погибшей найдены такие же подвязки, какие были на пропавшей девушке, или такие же точно башмаки, или такая же шляпка с одинаковыми цветами, или же что у трупа оказались такие же необыкновенно маленькие стопы или особенные волосы на руке, или, наконец, что рост и общий вид трупа соответствовал Мари Роже, – нет, суть в том, что все эти отличительные признаки свелись воедино. Если после всего этого издатель «Этуаль» еще мог сомневаться, то легко заподозрить, что он не в своем уме. Он счел, что будет очень глубокомысленным с его стороны прибегнуть к языку юристов, которые в большинстве случаев довольствуются повторением прямолинейных судебных понятий. Замечу, что весьма многое из того, что суд отвергает, на самом деле является лучшим доказательством для ума постороннего. Ибо суд, руководствуясь общими принципами – принципами книжными и очевидными, – не любит отклоняться в сторону.

Что касается инсинуаций против Бове, то их легко можно опровергнуть. Вы уже, вероятно, догадались, каков характер этого доброго малого. Это хлопотун, не очень умный, но довольно романтичный. Всякий человек подобного сорта будет вести себя точно так же в случаях, вызывающих общее возбуждение, и непременно навлечет на себя подозрение со стороны слишком прозорливых или недоброжелательных людей.

Итак, подозрительные обстоятельства, приведенные против него, больше вяжутся с моей гипотезой о его характере, нежели с серьезным подозрением в виновности. Приняв это более снисходительное объяснение, нам нетрудно будет понять смысл и розы, воткнутой в замочную скважину, и имени Мари, написанного на аспидной доске, и стараний оттеснить всех родных мужского пола, и нежелания допустить, чтобы близкие люди видели тело. Понятным становится и его явная решимость никому не позволять вмешиваться в это дело, «кроме него самого». По-моему, нет сомнения, что Бове был влюблен в Мари; она кокетничала с ним, и ему из тщеславия хотелось показать, что он был с ней близок и пользовался ее доверием. Но довольно об этом. Свидетельские показания опровергают уверения «Этуаль», будто мать Мари и ее родные выказывали совершенно необъяснимое равнодушие; если они действительно верили, что это тело Мари, то мы считаем вопрос о тождественности тела решенным.

– А что вы думаете о предположениях, высказанных газетой «Коммерсьель»? – спросил я Дюпена.

– Я полагаю, – ответил он, – что по своей осмысленности они гораздо больше заслуживают внимания, нежели все то, что говорилось об этом предмете в других изданиях. Выводы, вытекающие из рассуждений этой газеты, строго последовательны и логичны, но по крайней мере в двух случаях основаны на неверных наблюдениях. «Коммерсьель» желает доказать, что Мари попала в руки целой шайки негодяев. «Немыслимо, – рассуждает газета, – чтобы личность, настолько хорошо известная тысячам людей, могла пройти по трем улицам незамеченной». Очевидно, это рассуждение человека, долго прожившего в Париже, человека публичного, чьи прогулки большей частью ограничивались улицами, лежащими поблизости от разных деловых контор. Он знает по опыту, что ему самому редко случается отойти на несколько улиц от своей редакции, не будучи узнанным и не встретив знакомых. И вот, сравнивая свою собственную известность с известностью продавщицы из парфюмерной лавки и не находя между той и другой большой разницы, он делает заключение, что девушку заметили бы точно так же, как и его самого. В действительности же это было бы возможно только в том случае, если бы ее прогулки имели такой же однообразный, методический характер и совершались в одной и той же четко ограниченной части города. Журналист направляется в редакцию и возвращается обратно в известные часы, по известным улицам, изобилующим людьми, которые поневоле наблюдают за ним с интересом – благодаря родству их занятий с его профессией.

Надо думать, что прогулки Мари были разнообразнее, особенно в настоящем случае. Разумным будет предположить, что она пошла несколько в ином направлении, не той дорогой, где чаще всего гуляла. Итак, параллель, которую, очевидно, имел в виду автор статьи, еще могла бы выдержать критику, если бы и журналист, и молодая девушка прогуливались по всему городу. Тогда – допуская, что знакомых у них обоих одинаково много, – шансы оказались бы равными, и оба имели бы возможность встретить одинаковое число людей. Со своей стороны я считаю не только возможным, но и гораздо более вероятным, что Мари могла пройтись в какое угодно время дня и по какой угодно дороге между домом ее матери и домом тетки, не встретив ни единой знакомой души. Если взглянуть на этот вопрос в надлежащем свете, то не следует упускать из виду громадного несоответствия между личными знакомствами каждого известного парижанина и всей остальной массой населения.