Текст книги "Викинг"

– О боги! Мне почти страшно!

– Все, что я знаю, ты слышал раньше. У истории нет ни начала, ни конца, она словно обрывок латинской рукописи.

Меера попросила меня купить Китти у ютского работорговца, а так как ты не выжил бы без нее – она была твоей кормилицей, – то он дал тебя в придачу за сломанный моржовый клык. Но кого хотела приобрести Меера на самом деле, тебя или Китти?

– Почему, во имя Одина…

– Не обращайся с его именем так свободно. Ты ведь столько лет был рабом. Той ночью Меере приснился сон, что если я продам тебя, то умру в доме твоего покупателя. Откуда мне знать, что она не придумала это? Может, у нее был какой-то план насчет тебя.

– Какой еще план? Ты сказал, что это она предложила для меня смерть от Красного Орла.

– Это правда.

– А раньше она пыталась уморить меня непосильным трудом и скудной пищей.

– Она считала, что раз уж нельзя тебя продавать, это самый простой способ от тебя избавиться. Но затем ты вырос в долговязого парня, пасущего коров. Она изменила свои намерения, увидев, что ты становишься крепким и смышленым малым. После этого она стала кормить тебя получше, впрочем, скрытно от меня. В ночь, когда я бросил тебя крабам, она попросила Хастингса вытащить тебя, так что я не могу понять, как она относится к тебе на самом деле.

– Она была христианкой?

– Говорила, что да – из тех, кого называют несторианцами. Я нашел ее в Кордове, где она навела меня на богатство иудейского принца. Оно было сказочно велико. Если бы не она, я бы никогда не добыл сокровище, так как арабы и иудеи стерегли его словно псы.

– Может, она любила Хастингса так сильно, что хотела дать ему возможность отомстить за его девять ран? – спросил я.

– Если так, то не знаю, почему они были подругами с матерью Хастингса. Она должна была бы питать к Эдит ненависть вместо любви. Через месяц после того, как я увез ее из Кордовы, я выгнал ее из постели ради Эдит. Эдит ненавидела меня, но родила сына. Меера любили меня сверх всякой меры, но была бесплодной.

Рагнар засмеялся, но будь его руки развязаны, он бы вряд ли стал веселиться.

– Ты не мог узнать ее секрет с помощью кнута?

– Меера странная женщина, на вид она кажется красивой, ее кожа нежная и теплая, но она не возбуждает меня. Чем больше я порол ее, тем сильнее она целовала мои ноги. Ее спина была в крови, он кричала, что не заслуживает такого обращения, и просила кусочек ремня на память. Я перевел немало ремней, прежде чем узнал ее секреты. А может, она солгала мне в последний раз.

– В какой «последний раз»?

– В самый последний. Не смейся, когда я говорю правду. В душе я знал, что ты будешь причиной моей смерти. Почему же я не убил тебя, когда имел возможность? Я не понимал почему, и только сейчас, когда уже слишком поздно, я знаю. Потому что я боялся тебя. Я, Рагнар, боялся своего раба. Однажды я обрек тебя на смерть в канаве с водой. Эдит с небес одобрила бы это, а я избавился бы от тебя – двух птиц одним ударом. Но Эгберт, которого Меера посоветовала мне приютить, когда король Нортумбрийский изгнал его, спас тебя. Эгберт, враг Аэлы, который ненавидит меня лютой ненавистью, – какая между ними связь? Однажды я подумал, что разъяренный медведь разорвет тебя надвое, но он повернул ко мне, и лучше бы он убил меня тогда. Затем он бросился на Эгберта, а ты пронзил его своим копьем, и Эгберт освободил тебя.

– Почему тебе жаль, что он не убил меня?

– Эй, не надо шутить со мной. Я все еще Рагнар Лодброк, величайший убийца христиан со времен Аттилы. Когда Эгберт освободил тебя, ты гордо выпрямился, и я знал, что твоя слава затмит мою, и ты приведешь меня к гибели. Возможно, ты разберешься во всем этом, но от меня смысл скрыт. Меера предложила похитить Моргану, невесту Аэлы. Почему не невесту любого другого? Почему Аэлы, сына великого эрла и наследника его ненависти к Рагнару? Какая здесь связь? И, пытаясь отбить эту девушку у тебя, я пал твоей жертвой. Когда ты сыграл шутку с парусом, я подумал, что все же увижу твой труп. Но судьба, которая сделала меня королем викингов, подшутила надо мной. В глубине души я знал, чем это кончится – моей смертью. Я угадывал отмель впереди, но не хотел показывать, что боюсь ее. Когда ты плыл над ней, я не мог заставить себя остановиться. Меня уничтожила моя судьба, а не ты, хотя ты ее достойное орудие. И больше не смейся надо мной.

– Не буду, – успокоил я его. – Но мне бы хотелось задеть один вопрос, просто из любопытства.

– Так и быть, спрашивай.

– Хастингс намекнул, что Эдит, мать Аэлы, не сопротивлялась тебе особенно сильно и не кричала особенно громко, когда ты тащил ее в свой шатер.

– Она была женщина изнеженная, из тех, которые падают в обморок, уколов себе палец. Она дергалась всю ночь, но не для того, чтобы бежать. Она в самом деле кричала, но не для того, чтобы позвать на помощь. Наверное, она хотела лишить меня сил, чтобы ее муж мог убить меня, но ей это не удалось.

– Теперь я понял. Если Аэла подозревает это, он ненавидит тебя так сильно, как мне и требуется.

– Когда поживешь с мое, ты поймешь, что именно поэтому его ненависть еще сильнее. Вот собственно и все.

– Как ты думаешь, что я собираюсь сделать?

– Это понятно и ребенку. Ты хочешь продать меня Аэле.

Глава VIII
Волшебное купание

В своей расточительности природа похожа на пьяного моряка. Она может наполнить ветром десятки тысяч парусов, а завтра у нее не окажется в запасе и слабого дуновения. Вечерело. Мы продолжали плыть под парусом, чтобы пройти как можно больше. Я был уверен, что ветер скоро переменится, и не мог полагаться на лунный свет, чтобы не налететь на мели и рифы.

Ночью ветер не стих. И мы рисковали, плывя в темноте, стараясь как можно дальше оказаться от флота Рагнара. Никто из его викингов не выжил, чтобы рассказать о гибели «Большого Змея». Но иногда боги делятся друг с другом новостями, и имеющий дар может услышать. Ветер стих на рассвете, оставив нас восточнее островов перед Гаверским заливом. Рагнар замечательно выспался; пока мы по очереди несли вахту, он храпел, как боров. Если веревки и причиняли ему неудобства, он был слишком горд, чтобы сказать об этом.

Берег был изрезан мысами и бухтами, в которых мы могли бы спрятаться. Вокруг не было видно никаких судов. Единственным признаком жизни были тонкие струйки дыма кое-где на берегу. Вдалеке над цепью холмов поднялось огромное черное облако, словно горел город.

Рагнар произнес несколько слов на чужом языке. Я спросил его, что это значит.

– Узнай у уэльской принцессы, – предложил он, довольный, как ребенок.

Заинтригованный, я вопросительно посмотрел на Моргану.

– A furore Normannorum libera nos, – ответила Моргана.

– Ты разве не знал, что я говорю по-латински, Оге? – спросил Рагнар.

– Что это значит, Моргана?

Но я уже догадался и сам. Моргана сложила руки, опустила глаза и тихо сказала:

– От ярости норманнов спаси нас.

Уверенный в нашей безопасности, я плыл вдоль берега, пока не увидел источник тонких струек дыма. Они поднимались от начисто сожженной половины порта. В другой, уцелевшей, половине стояли несколько зданий, которые, очевидно, принадлежали купцам.

Не видно было ни людей, ни животных. Скорее всего, люди убежали, завидев паруса викингов, а животных либо увели с собой, либо убили.

Я отослал Куолу на берег поискать цепь, чтобы заковать нашего пленника. Вскоре он вернулся с кандалами странного вида, которые, очевидно, милостиво сняли с заключенного, когда надо было спасаться. Оковы эти запирались на руках и ногах хитрыми зубцами, которые намертво защелкивались при сжатии и отпирались специальным ключом. Отсутствие ключа не заботило меня, – если бы Аэла захотел снять с Рагнара цепи, это была бы его проблема. К цепи был приделан железный шар весом около шести стоунов.

– Не вижу пользы в этом, – сказала побледневшая Моргана, когда я защелкнул кандалы.

– Ты хочешь его убить? – спросил я.

– Да, потому что он заслуживает смерти. И я думаю, что милосерднее убить его одним ударом меча, вместо того, чтобы держать живым ради твоего развлечения.

– У меня и в мыслях не было так развлекаться. Если ты не возражаешь, я продам его в рабство.

– Тому, кто ненавидит его больше, чем ты?

– Он так думает, но я другого мнения.

– Я соглашусь на все, если твоя душа освободится от кровавой жажды мести.

– Тогда давай присядем на теплый песок, и я расскажу тебе, что думаю. Пускай и Берта послушает.

Я решил, что сейчас мой план еще далек от выполнения. Я боялся даже внимательнее поразмыслить над ним, чтобы он не рассыпался, как домик из песка.

– Как я уже говорил, Аэла жаждет мести за поруганную честь своей матери. Ради этого он пойдет на что угодно. Единственное, чем он не сможет пожертвовать, так это своей невестой. Но если она сама пожелает, то он, возможно, освободит ее от клятвы.

Я тщательно обдумал эту фразу, и она прозвучала неплохо.

– Ты предлагаешь мне стать монеткой, которую мой жених уплатит за возможность мести? Странная роль для христианской принцессы.

– Не такая уж и странная, если вспомнить других принцесс, – храбро вмешалась Берта. – Только в прошлом году кто-то из франкских принцев обменял свою девятилетнюю дочь на небольшое графство.

– Если сделка состоится, мой возлюбленный не возьмет на душу грех убийства, – задумчиво произнесла Моргана.

– Наверное, Аэла согласится. Его жажда мести гораздо сильнее, поэтому Богу будет легче простить его. У Оге практически нет шансов на прощение – ведь он варвар, а Аэла – христианский принц, за которого молятся епископы.

– Мне не нужно прощения твоего христианского Бога, – быстро возразил я.

Берта предостерегающе взглянула на меня.

– Аэла не сможет отказаться. И не только из-за личной мести. Ради всего христианского мира он обязан предать Рагнара смерти, – сказала она.

– Но отдаст ли Аэла меня бедному воину низкого происхождения, даже если я признаюсь в любви к нему?

– Если ты сомневаешься, попроси Оге вонзить меч Рагнару в сердце, и пусть он отвезет нас в какую-нибудь далекую страну, и забудем об Аэле.

– Договор с моим женихом подписан Родри, королем Уэльса. А я его дочь.

Лицо Берты залила краска стыда, а Моргана оживилась.

– Нет, хоть происхождение моего возлюбленного сомнительно, все же он достоин принцессы, – продолжала Моргана. – Он не только совершил подвиг, избавив нас от позорного плена, но и лишил язычников их главного вождя. Так какой христианский принц больше достоин руки Морганы, чем Оге Дан?

– И я не беден, если у меня в руках такое сокровище, – сказал я, прикасаясь к ней.

И голос мой предательски дрогнул.

Берта наморщила лоб, словно вспоминая что-то, забытое Морганой.

– Клотильда, племянница христианского короля Бургундии, вышла замуж за языческого вождя, – хрипло сказала Берта.

– Да, она вышла за Хлодвига, короля франков, и впоследствии он принял христианскую веру. Это было триста лет назад, когда мой народ еще не знал христианства. А я забыла, что наша любовь греховна.

– А я бы вышла хоть за мавра, если бы он любил меня так, как Оге любит тебя.

– Ты думаешь, я презираю его любовь? Ты забываешься, Берта!

Берта, зарыдав, упала к ногам Морганы. Принцесса заставила ее встать и поцеловала. Мне на мгновение показалось, что это тронный зал с высокими колоннами, а не освещенный солнцем берег.

– Кто обвенчает тебя с твоим мавром? – спросила Моргана. – Боюсь, что христианский священник откажется, да и арабский мулла тоже.

– Почему боги так жестоки к людям?

– Не знаю, да и какой смысл спрашивать? Все, что я могу сказать, – то, что я останусь с Оге, если Аэла освободит меня от клятвы.

Я с восхищением смотрел на нее. Она была слишком красива, и сомнения вновь охватили меня.

– Аэла не отпустит тебя и за пару десятков Рагнаров. В мире есть воины, похожие на него, но нет никого, кто бы мог соперничать с тобой.

– Аэла может этого не знать, Оге, – сказала Берта. – Он объездил много стран, побывал даже в Риме. А ты до недавнего времени не видел ничего, кроме усадьбы своего господина. Его глаза могут быть слишком заняты созерцанием своей короны. И все же я тоже боюсь, что он не так слеп, чтобы расстаться с Морганой.

– Правда, я мало повидал на своем веку, – ответил я, – так что пойду-ка я взгляну вон на тот большой дом, похожий на тот, который я когда-нибудь построю для моей принцессы. Китти понаблюдает за морем и, в случае чего, подаст знак. Моргана, пойдешь со мной?

Моргана взяла меня за руку, и мы прошли мимо тлеющих остатков порта. Затем перед нами предстало странное зрелище. Деревянное здание было полностью уничтожено огнем; остался только каменный пол с выложенным на нем крестом и осколки цветного стекла, которое было раньше окнами. На камнях валялись обломки статуй, а там, где раньше был вход, лежало тело темноволосой девушки в белом балахоне.

– Думаю, не нужно идти дальше, – сказал я, глядя на побледневшую Моргану.

Она судорожно уцепилась за меня.

– Миром правит черная злоба, – сказала принцесса, – но то, что язычники делают с христианами, не более жестоко, чем войны христианских владык между собой. Давай оставим все это и отправимся искать Авалон.

– Мы могли бы начать поиски прямо сейчас, если бы ты забыла о своей клятве. Но ведь ты говоришь, что только Аэла может освободить тебя от нее.

Мои мысли в сотый раз побежали по этому заколдованному кругу. Усилием воли я выбросил их из головы и подобрал тлеющую головешку.

– Что ты хочешь делать?

– Если в доме холодно, мы разведем огонь.

– Это красивый дом.

Я ни разу не видел что-либо подобное. Стены дома были из отесанного камня, а крыша из черепицы. Каменные львы стояли перед входом, дубовые двери были обиты железом, а в каждом окне было стекло. Сквозь окна проникало достаточно света, так что в доме не было сырости, и мы не стали разводить огонь в громадном очаге, чем-то похожем на очаг в зале Эгберта, только гораздо больше и изящнее.

Все же я принес головешку на кухню и развел огонь под большим котлом с водой. На кухне был большой запас дров, и я надеялся быстро согреть воду.

– В Уэльсе есть обычай: купать девушек в теплой воде перед тем, как выдавать замуж, а также благородных молодых людей перед произнесением клятвы верности королю, – сказала мне Моргана.

– Я этого не знал. Но я расскажу тебе про Фрейю, нашу богиню земли. Она живет в образе прекрасной девушки, выбранной среди свободнорожденных, и для нее строят башню на острове вроде Скаефа. Летом она посещает разные поселения и благословляет урожай. Когда она возвращается, ее рабы удовлетворяют свою страсть с ней, затем купают ее. После этого их убивают, но она так прекрасна, что они умирают счастливыми.

– Куда они отправляются после смерти?

– Не в Вальгаллу, потому что они не воины. А так как они дарили ласки богине, то вряд ли их тела будут пожраны чудовищами на берегу мертвых. Я слышал о других местах, куда они могут попасть, одно из них – это чудесный остров, на котором вечное лето. Может быть, это Авалон, только он по-другому называется.

– Я думала, что только живые могут найти Авалон, но я могла ошибаться.

Держась за руки, мы с Морганой осматривали дом. Я воображал, что он принадлежит мне, великому барону и моей благородной жене Моргане, и слуги готовят пир на кухне. Кроме огромного зала в доме было много другим комнат, включая кладовую. Обеденный стол был из красивого полированного дерева в форме подковы; у изящных стульев были позолочены спинки, мебель украшали резные изображения людей и животных, а посуда была из итальянского фарфора. Больше всего меня удивили кровати, с подушками из гусиного пуха и парчовыми покрывалами, каждая за своей ширмой. Одна из них была похожа на трон, и мы еле удержались от того, чтобы не опробовать ее.

– Ты сказал, что построишь такой дом для меня, – напомнила Моргана, когда мы осмотрели его весь.

– Конечно, построю, когда добуду достаточно золота, – я запнулся, потому что не знал, как добывать золото, кроме грабежей христианских побережий.

– В странах, которые пощадила война, есть дома еще красивее. Когда римские воины были в Британии, они построили много таких домов. Наверное, это дом какого-нибудь принца, или богатого купца, который заплатил викингам выкуп, чтобы они не тронули его стены.

– Такое случается, викинги обычно держат слово.

– Доверять волкам в лесу! – воскликнула Моргана, сплюнув в огонь. – Да, им можно заплатить, чтобы они не жгли, не убивали, не грабили. Чем провинились христиане? Почему мы должны вымаливать свою жизнь и свой хлеб у беловолосого убийцы? Погляди, они сорвали крест с груди Божьей Матери, унесли подсвечники, даже солонку со стола. И все равно хозяин дома дешево отделался, но я бы на его месте лучше погибла, сражаясь перед своей дверью.

Я опустил голову, но не потому, что мне было стыдно за своих сородичей, а потому что споткнулся обо что-то. Когда она согласилась пойти со мной сюда, я надеялся на чудо. Затем меня осенила странная мысль: надо возражать, даже если это разозлит ее еще больше.

– Раз уж он так легко отделался, нам тоже следует взять выкуп.

– Я не собираюсь заниматься такой ерундой, – она запнулась, пристально взглянув на меня, и румянец на ее лице несколько поблек. – Что ты имеешь в виду, Оге?

– Мы можем попользоваться одной из тех замечательных кроватей, – у меня захватило дух, и комната поплыла перед глазами.

После долгой паузы она произнесла:

– Ты хочешь сказать, словно муж и жена? – но ее голос не был так тверд, как она хотела.

– Да, и, причем, в первую брачную ночь.

– Ты хорошо знаешь, что мы не можем обвенчаться по христианскому обычаю и наше ложе будет ложем греха, а дети будут прокляты.

– Разве мы не можем сделать это, как и все люди до прихода священников?

– Наверное, сможем, если Аэла освободит меня от клятвы.

– Как бы его заставить?

– Если бы меня соблазнил христианский барон, вряд ли бы Аэла сделал меня своей королевой, хотя он мог бы оставить меня наложницей. Но если я добровольно отдамся грубому варвару, он скорее зальет ему в глотку расплавленный свинец, чем позволит поцеловать меня еще раз.

– А ты говорила, что он благочестивый христианский принц.

Она сердито взглянула на меня, чтобы понять, шучу ли я.

– Он скорей отрежет себе руку, чем возьмет меня в жены.

– Разве он не может жениться на тебе и сохранить престол?

– Нет, епископы потребуют низложить его. Я не говорила тебе раньше – по договору, подписанному моим отцом и посланником Аэлы, у него есть право отвергнуть меня, если я ему не понравлюсь, или если я не буду девственна.

– Это замечательно.

– Таковы все христианские браки. Но что будет после этого? На Авалоне поют птицы, нет снега, и там все водится в изобилии. Покинув двор Аэлы, мы доберемся туда в твоей маленькой лодке?

– Клянусь своей душой, я верю, что старые кельтские боги укажут тебе дорогу туда, и позволят мне сопровождать тебя.

– Это будет опасное путешествие, но мы не испугаемся. Путь, который мы уже прошли, тоже был не для трусов.

– Это правда.

– Если у меня родится ребенок, ты не запретишь крестить его?

– Клянусь в этом на своем мече.

– Оге, есть ли какой-нибудь обряд, который мы можем совершить, в доказательство того, что это не похоть, а чистая любовь?

– Я знаю такой, и вода для него уже греется.

– Оге, мы не сможем смыть наш грех. Мы ведь будем продолжать грешить.

– Я думал об этом. Мы смоем твое христианское крещение, и ты станешь такой, как сразу после рождения. Тогда грех будет не так велик.

– Это звучит убедительно. А я искупаю тебя, чтобы смыть как можно больше твоего язычества, хотя это вряд ли получится.

После непродолжительных поисков Моргана обнаружила ковш и кусок странного вещества, гладкого и приятного на ощупь.

– Ты знаешь, что это? – спросила Моргана.

– Нет.

– Такие вещи делают в Италии. Знатные дамы трут этим свою кожу, чтобы она была более чистой.

Я снял с огня большой котел, и вылил часть его содержимого в чан поменьше, чтобы иметь под рукой горячую воду. Затем я долил большой котел холодной водой, чтобы она стала лишь теплой, как бычья кровь.

Моя кровь была гораздо горячее, а в крови Морганы можно было смело плавить железо, если судить по блеску глаз и яркому румянцу.

– Мы уместимся в котле вдвоем?

– Да.

– Ты уверен, что никто не войдет?

Я подошел к окну и посмотрел сквозь стекло.

– Море пустынно, а Китти не спит.

– Мой возлюбленный снимет свою одежду?

Пока Моргана раздевалась, она не отводила своих глаз от моих, словно сковав нас цепью. Я не мог поверить в реальность происходящего.

– Я готова, если готов ты, – сказала она.

Я был еще не в силах оторвать от нее взгляд.

– Можно посмотреть на тебя?

– Да, а я буду смотреть на тебя.

Я потерял дар речи, и она спросила:

– Тебе не нравится то, что ты видишь?

– Прости мой неуклюжий язык, но ты прекраснее валькирии, и я недостоин чести быть твоим возлюбленным.

– У тебя сильное и красивое тело, – сказала она, тяжело дыша, – и если ты видишь недостатки в моем, то скажи, чтобы я не очень зазнавалась.

– Твой единственный недостаток в том, что даже король не устоит против твоей красоты.

– Твоя кожа такая же белая, как у меня, там, где ее не обожгло солнце. Скажи, Оге, у меня не слишком длинные ноги?

– Мне нравится, что они сужаются книзу, как шея лани сужается кверху.

– Твои ноги длинные и мускулистые, талия узкая, а плечи широкие и словно вырезаны из дуба. Боюсь, что моя талия слишком тонкая.

– Так кажется, потому что твое собственное тело обнимает ее слишком крепко. Я думаю, твое тело обожает каждый свой дюйм.

– Я бы хотела, чтобы и твое тело любило каждый дюйм моего. Твоя шея словно бронзовая колонна, а моя…

– А твоя похожа на белого голубя. А плечи блестят, как шелк.

– Они будут блестеть еще больше в воде. Полезли в котел, если нам обоим хватит места.

– Места хватит.

– Давай теперь попробуем эту итальянскую штучку… но она почему-то плохо трет.

– Наверное, ее надо сначала намочить.

Моргана окунула брусок в воду и потерла мою грудь.

Она сразу покрылась нежной и приятной белой пеной.

– Знатные дамы Италии… – у Морганы перехватило дыхание, и она не могла продолжать мысль.

– Можно разломить этот кусок пополам?

– Наверное, да.

– Я начну с твоей шеи. Я вымою ее очень быстро.

– А я буду мыть твою грудь. Правда, она такая широкая, что быстро мне не управиться.

– Твоя шея уже чистая.

– Мне нравится прикасаться к твоему животу.

– А у тебя здесь тоже очень нежная кожа.

– Это потому, что ее смягчило мыло. Но я обогнала тебя, и тебе придется поторопиться. Ты повернешься, чтобы я могла вымыть тебе спину?

– А у тебя не получится это, если ты обнимешь меня?

– Я попробую.

– Я тоже сделаю так, – сказал я мгновением позже.

– Мы не должны ничего пропустить, – едва дыша, сказала она.

– Я не спорю.

– Надо сделать это как следует. Не бойся, я не стану мешать тебе.

– Может, Фрейя позволит своему рабу поцеловать ее в губы? – мечтательно спросил я.

– Если нет, она умрет от страсти.

В жилах моих и Морганы текла горячая кровь, и мы не сдерживали себя. Мы позволили любви утолять давно мучивший ее голод, и одновременно с телами начали сливаться наши души. Если бы мы не наслаждались и не гордились друг другом, и не выражали свою любовь с той страстью, которая горела в нас, это было бы нечестно по отношению к нашим сердцам.

Когда мы вновь обрели дыхание, мы облились из второго котла.

– Теперь твое тело белее серебра.

– А твое – как снег. Я любуюсь тобой. Твои волосы блестят, как золото.

– Я сам удивляюсь. Хоть я часто плаваю летом и раз в год обязательно докрасна натираю кожу песком и смываю его водой, я не знал, что могу быть таким белым.

– Только один раз! – засмеялась Моргана. – Христианских принцесс купают целых четыре раза в год.

Чтобы позабавить ее, я рассказал ей о Скади, одной из великанш. Боги убили ее отца, и в качестве возмещения предложили взять в мужья любого из них, но она должна была выбирать, видя только их голые ноги. Одна пара была такой белой, что она решила их выбрать. Она считала, что они принадлежат прекрасному Бальдру. Но когда открыли его лицо, это оказался старик Ньёрд, бог моря.

– Он жил все время в море, поэтому всегда был чистым, – объяснил я.

– Я бы выбрала тебя, а не Бальдра, – сказала она, краснея, – теперь давай вытрем друг друга. Но я что-то не вижу полотенец, так что придется взять вон ту бархатную штору.

– А из тебя вышел бы неплохой викинг, Моргана!

– Твоей северной натуры хватит на двоих. И давай, пошевеливайся, а то придется задержаться тут еще.

Изо всех сил сопротивляясь искушению, я отнес ее на огромный стол. Я заметил страх в ее глазах, но он вскоре прошел, когда она почувствовала всю мою нежность и заботу. Я понял, что Аэла не получит свое сокровище.

Она вздрогнула от боли, которая вскоре прошла, и мы унеслись в заоблачные выси.

Моргана, обнаженная, лежала на моей руке. Мы с трудом верили, что чудо действительно произошло. Она, Моргана Уэльская, и я, Оге Кречет, бывший раб?

– Ты можешь звать себя так, в честь Стрелы Одина, но я буду называть тебя Оге Дан, – сказала она.

– В мире десятки тысяч данов.

– Для меня ты Оге Дан. Все, кого ты встретишь с этого дня, и все, кто услышит песни о тебе от скальдов и менестрелей, будут знать тебя под этим именем. Они услышат, как ты любил Моргану, как она вручила тебе непобедимый меч и как, после множества битв, вы обрели покой на Авалоне.