Текст книги "Викинг"

Глава XVIII
Возмездие

На мгновение я стал словно ватный, и у меня едва не подогнулись колени. Но я сумел устоять на ногах, уперевшись локтем в мачту.

А потом я услышал свой спокойный голос:

– И что же ты собираешься со мной делать, Хастингс Девичье Личико?

– Подарит тебе сегодня твою смерть. Но я еще не решил, какой она будет, и если тебе есть что предложить, я приму твои пожелания.

Я расхохотался, и жажда смерти в его глазах сменилась яростью и ненавистью. Но Убби, младший сын Рагнара, со скучающим видом остановил мой смех.

– Хастингс не играет с тобой, Оге, – произнес он. – Если ты дашь согласие, то он, я думаю, подарит тебе быструю и легкую смерть.

– Ты дурак, – заорал Хастингс. – И это мой брат…

– О каком согласии идет речь? – перебил я.

– Приказать твоей вёльве, Китти, следовать за Хастингсом так же, как за тобой.

– Единственная разница между нами в том, Убби, что я выдающийся дурак, а ты – никакой, – заявил Хастингс. – И пожалуй, тебе повезло, ты просто не в состоянии проявиться.

– Почему это, я не вижу других причин…

– Ну что же, если не считать того, что мне жаль расставаться с ней, – перебил я, – то я буду только рад, если она поведет вас сквозь ночь и бури. Я хочу, чтобы норманны завоевали все христианские земли, а она хорошо этому послужит.

– Может быть, если ты сам скажешь ей следовать за одним из братьев Хастингса…

Хастингс весело засмеялся, и девять его шрамов запрыгали на лице.

– За кем же, Убби? За тобой? – Он смеялся, и слезы текли по его щекам.

– Почему? А Бьёрн? А Ивар? Кого выберет Оге. У него нет причин любить тебя.

– Здесь ты ошибаешься, – сказал Хастингс, и его глаза заблестели, как никогда прежде. – Если, по-твоему, любовь – это преданность друг другу, то мы с ним любим друг друга сильнее, чем братья. Каждый из нас хочет чувствовать жизнь во всей ее полноте – драться, любить, завоевывать. И каждый из нас побуждает другого испытывать то же. Назови это ненавистью, если желаешь, но мы получаем наслаждение друг от друга, будто любовники. Эта ненависть необходима, чтобы полностью развить нашу силу, как необходима любовь, чтобы полнее ощутить страсть девушки.

– Ты сегодня складно говоришь, Хастингс Девичье Личико, – сказал я завистливо.

– Слова опьяняют сильнее вина, а порой веселят больше, чем битва. Но я вовсе не пьян, как ты думаешь.

– Я удивлюсь, если окажется, что мы оба зачарованы.

– Это легко может оказаться правдой. Наши жизни соединены. И Судьба нанесет хороший удар, если мы умрем вместе. Но дай мне закончить с Убби. Оге, если Китти должна будет пойти за кем-нибудь из нас после твоей смерти, кого бы ты выбрал?

– Тебя.

– Почему?

– Ее жизнь будет веселей. Но я дам ей еще одно поручение, если оно ей понравится, конечно.

– Какое?

– Убить тебя.

– Почему не тебя? – он говорил возбужденно и резко, зная, что шутки кончились. Это был его последний дружеский разговор с кем бы то ни было. Он был как пьяный, который допивает последнюю чашу и знает, что ему будут сниться кошмары.

– Ты, должно быть, забыл ее нрав, – объяснил я. – Потому что она лапландка. Эгберт сказал как-то, что англичане, если сравнивать их с французами, пахари, а французы – лодочники по сравнению с римлянами, но датчане – свиньи, с кем их ни сравни. А лапландцы даже и не свиньи. Они всего лишь пастухи оленей и охотники на волков. Они даже не могут понять ревности, зависти или мести. Лишь однажды я видел, как Китти хотела убить человека – когда боялась, что Меера прогонит ее от меня и не позволит накормить горячим супом.

– И она убьет, если ты попросишь?

– Да, можешь быть уверен. Но люди уже сейчас сгорают от нетерпения, да и я тоже. Может, мы приступим к делу?

– Погоди немного. Я хочу сказать кое-что интересное и тебе, и Алану. Ты говорил, что лапландцы не знают ни ревности, ни зависти, Я избавился от зависти к тебе. Я начал даже получать удовольствие – что-то вроде гордости – от твоей силы. В чем-то моя силе превосходит твою, но в тебе есть нечто, что затмевает все остальное. Это присуще героям. Люди сразу узнают это в человеке, но этому нет названия. Я подозреваю, что в женщине такое качество – бесценный дар красоты. Я не знаю, откуда берутся герои. Рагнар был великим героем, Бьёрн – менее славным, а во мне нет и тени геройства. Оге, если бы ты все же смог прожить дольше, то очень многие подвиги были бы связаны с твоим именем, и о тебе пели бы не меньше песен, чем о Рагнаре или Сигурде.

– Он еще займет свое место рядом с ними, – вмешался Алан. – Многие подвиги придумают барды, или позаимствуют их у других завоевателей. Ты говоришь, Хастингс, что ни ты, ни я не знаем имени этого дара. Но разве ты не можешь назвать какую-нибудь особенность, какую-нибудь отличительную черту?

– Да, силу жить более ярко, а, значит, и лучше. От этого и море синеет, и сердце бьется жарче даже у тех, кто лишь рядом с таким человеком.

– И ты все еще собираешься убить его?

Яркие глаза Хастингса потемнели:

– Конечно.

– Но прежде я свершу свою месть: спроси у его людей, что они будут потом делать. Начни с Китти.

– Китти, пойдешь ли ты за мной после смерти Оге и покажешь ли ты мне Полярную Звезду, если она спрячется в облаках? – спросил Хастингс. – Я стану повелителем бриттов – это значит королем всей Британии.

– Нет, господин. Я прошу у тебя прощения. – А что ты собираешься делать?

– Я останусь с Оге, пока у меня будут силы и до тех пор, пока он позволит.

– Но что делать старой желтой женщине в Вальгалле или на берегу мертвых?

– Не знаю. Но надеюсь, что мне там найдется занятие.

– Пусть она спросит то же самое у другого лапландца, который не понимает нашего языка, – тихо подсказал Алан.

Хастингс кивнул, и Китти заговорила с Куолой, а потом сказала нам:

– Куола, во-первых, говорит, что до Лапландии далеко, а я – сестра его матери, и он пойдет со мной. Во-вторых, он надеется, что Оге возьмет нас с собой, и будет кормить нас, и охотиться с нами. И, в-третьих, он говорит, что если наши души не смогут отправиться вслед за Оге, то они войдут в птиц и вернуться в Лапландию.

– Они не сказали ничего нового, – сказал Хастингс Алану, и его шрамы побагровели. – Я сказал то же самое, но другими словами. А так как время Оге уже истекло, то…

– Ты не спрашивал Кулика – Марри с острова Морс.

– Я не хочу его слушать.

– Хастингс, никак ты воображаешь, что сможешь уйти от моей мести? Закрой мой рот – хоть зашей его струной моей же арфы – и месть моя усилится тысячекратно в устах всех скальдов, живущих и еще нерожденных. Они сотрут тебя, как ненужное слово с пергамента, а твое имя сольют с именем твоего родича, Хастингса Жестокого. И ты не будешь знать покоя ни на земле, ни под землей.

– Марри глух и нем. И если я боюсь его, пусть меня оставит удача. Спроси его.

И Алан принялся показывать Кулику на пальцах вопрос Хастингса. Марри улыбнулся и показал ответ.

– Он говорит, что вокруг тишина, и вряд ли будет тише в могиле. Он сказал, что до Оге видел мало чего хорошего, в том числе и твое разукрашенное шрамами лицо. И Марри считает, что без Оге мир станет унылым и что он надеется посмотреть на иные красоты, отправившись с ним.

Лицо Хастингса, и впрямь, стало неприятным. Сдается мне, оно вполне могло испугать злую ведьму в лесной части, ведь она не знала, отчего оно стало таким. Он был зачат мужчиной и рожден женщиной и мог приобрести знание и силу зла, недоступные ни одному демону. Он мог смеяться и над Раем Эдит и над Хелем норманнов, но ни за что не стал бы смеяться над местью Алана.

Я не знал, что это значит. Я не понимал этого.

– Ваш уход с Оге не задержится, – сказал Хастингс всем говорившим. – Меера, ты стоишь ближе всех к Китти, обыщи ее и найди вертящуюся железную рыбку.

Я не смог помешать белоснежным длинным и нежным рукам этой женщины, которая держала в них всю Европу: когда они потянулись к груди моей желтокожей кормилицы, я рванулся вперед, но один из дружинников Хастингса, гордый и властный викинг Хедрик, оказался у меня на пути, и удар его кулака едва не проломил мне висок. Ослепленный и оглушенный жестокой болью, я рухнул на палубу. И когда я попытался закричать Китти, чтобы она бросила рыбку в море, из моей груди вырвался лишь хриплый стон.

Однако она успела разгадать мое желание и дернула за веревку; веревка оборвалась, но Китти не сумела выбросить Искателя Звезды. Ее маленькие запястья были стиснуты мощными руками двух воинов, а третий приставил сверкающий нож к горлу Куолы.

– Я прошу простить меня, Оге, – сказал Хастингс без тени насмешки, когда я опомнился от удара, – но я боялся, что ты никому не позволишь коснуться твоей вёльвы. И еще опасался, что ты прикажешь ей выбросить это волшебное железо в море. Но теперь, когда у тебя было время передумать, я надеюсь, что ты отдашь свой талисман – или как ты там его называешь – викингам.

– Если только ты не натравишь на Китти Мееру.

– Мне следовало знать, что тебе это не понравится. У меня самого был какой-то страх перед этой ведьмой, но я отделался от него и думал, что и ты тоже. Теперь я презираю ее, так как после смерти Рагнара она не придумала ничего лучше – или хуже, – как следить за всеми. Но прежде чем мы продолжим, я вынужден подвергнуть тебя одному унижению; когда наступит срок, я избавлю тебя от него.

– И что же это такое?

– Веревка на твоих ногах. Я думаю, ты встретишь свою судьбу, как викинг, но никто не может быть уверен в поступках человека перед лицом смерти. И я не осуждаю тебя за то, что ты заковал моего отца Рагнара, и не снимал с него цепей до самого колодца.

– Это справедливо, – ответил я, – но я не согласен, что судьба подготовила мне смерть от твоих рук. Я не знаю, чего хочет моя судьба.

Хастингс улыбнулся:

– Тебе было бы легко зацепить жизнь своим железным крюком, и многим храбрецам довелось узнать это, когда, поворачиваясь лицом к смерти, они видели твое. И поэтому те люди, которые свяжут тебе ноги, снимут и твой крюк.

Я кивнул, и люди Хастингса принялись за работу. Когда они закончили, я сумел встать и опереться спиной о стойку кормового навеса, как некогда о шест в той яме, куда меня бросил Рагнар.

– Кому ты позволишь взять железную рыбку? – спросил Хастингс.

– Она принадлежит Марри. И сказать должен он.

– Нет. Раз ты ей пользовался, значит она твоя.

– Тогда я скажу Китти отдать ее тебе. Но никто из твоих людей не должен прикасаться к ней. После моей смерти она должна быть отдана Бьёрну.

– Почему Бьёрну?

– Из всех сыновей Рагнара он больше всех похож на отца.

– Господи, спаси нас! – услышал я чей-то крик. Я подумал, что это Энит.

– Так и будет, и все, кто слышал нас, будут свидетелями.

– Китти, вложи рыбку в руку Хастингсу, – приказал я.

Китти подчинилась с каменным выражением лица. Хастингс тут же принялся осматривать рыбку и словно забыл о нас. Связав концы веревки, он вертел ее вперед и назад. Я удивился, как много он знал о ней.

– Откуда ты узнал эту тайну? – спросил я.

– Тебе следовало лучше прятаться от чужих глаз. Это было не так уж сложно. Один из моих людей улегся перед палаткой Китти, прикинувшись пьяным, подсмотрел все в дыру и рассказал мне. Это, конечно же, колдовство, и я держу пари, что это сделал карлик Андвари, который владел волшебным колечком!

Он промолчал, а потом заговорил уже спокойно.

– Оге, по всем законам норманнов я должен и имею право убить тебя. Та жестокая шутка Рагнара не требовала такой мести. Когда он бросил тебя крабам, ты был рабом, и это было твое наказание, за которое нельзя мстить.

– Теперь я вижу, что никогда не был таким, как положено рабу.

– Наверное, и мой отец видел это. Он думал, что ты сын великого ярла и тоже будешь великим. С начала он даже хотел дать тебе смерть, достойную викинга.

– Я помню, – ответил я.

– Честно говоря, я не понимаю, почему он желал так почтить тебя, и прошу у тебя позволения пронзить тебя мечом. Ты первый нанес удар – на моем лице девять шрамов – и ты был тогда рабом, я должен был бы предать тебя рабской смерти, но вместо этого я собираюсь произнести слова Рагнара.

Вокруг нас толпились люди. Но я хотел разглядеть одну лишь Моргану, и мне удалось заглянуть ей в лицо. Но тут заговорила Меера.

– Хастингс, ты назвал меня ведьмой, но я все-таки прошу позволения сказать.

– Говори.

– Те слова Рагнара слышали немногие. Повтори их.

– Оге, я предам тебя смерти Красного Орла.

– Ты сказал «я», – сказала Меера. – Твоими устами сейчас говорил дух Рагнара. Теперь все воины слышали, что ты сам омочишь руки в крови раба. Но ты не должен этого делать. Пусть все услышат, что ты поручаешь это кухарю.

– Если ты скажешь, что Оге – сын кухаря с поварни Рагнара, я все равно убью его сам на глазах всего войска.

Китти засмеялась.

– Почему ты смеешься, желтая ведьма? – спросил Хастингс, наливаясь кровью.

– Неужели ты поддашься на ее хитрость, великий Хастингс? – не дала ей ответить Меера, побледнев. – Я хочу, чтобы ты сделал это сам. У тебя получится прекрасно. Его распрямленные ребра будут очень похожи на крылья орла. Ты величайший из сыновей Рагнара. И это увидят все…

Хастингс двинулся к ней, пока она говорила, и с размаха ударил ее по лицу. Она упала, но подниматься не стала. Быстро метнувшись вперед, она лизнула его башмак.

– Ты самый великий из сыновей Рагнара. И это выкуп за мои слова. Могу ли я подняться, мой конунг?

– Вставай.

Хастингс повернулся к Эгберту:

– Прикажи своему кормщику идти вниз по реке. «Огненный Дракон» и «Гримхильда» пойдут следом.

И раздался крик: «Весла на воду!»

Пока все занимали свои места, Китти и Куола подошли ко мне, и Китти заговорила по-лапландски, чтобы нас не подслушали.

– Когда мы поднимались вверх по реке, Куола заметил бревна с железными шипами, вбитые в дно, чтобы остановить драккары. Но англичане не успели вбить все. Викинги пришли раньше. Можно попытаться посадить драккар на мель, как тогда Рагнара.

– Но до берега близко и многие спасутся.

– Зато и мы спасемся. Следи за рукой Куолы – в нужное время он почешет голову, а потом повернется к тебе.

Хастингс занял свое место на носу и повесил свой щит на борт. Куола тоже, как обычно, пошел на нос осматривать берега. Хастингс ударил в свой щит рукоятью меча, и щит издал тягучий низкий звон.

Алан тут же вскочил со своего места:

– Что это значит?

– Я должен объяснять скальду его же обычаи? Оге, когда король приговаривает к смерти своего ярла, то бьет в щит в знак того, что певец должен петь песню смерти, и Алан это знает.

– Я знаю это, Хастингс, но я не знал, что ты король, – ответил Алан.

– Я был всего лишь ярлом Хорика, конунга данов, как до меня – Рагнар. Но сейчас я объявляю себя повелителем бриттов.

– Оге, могу ли я спеть твою песню смерти?

– Начинай, – ответил я, – но боюсь, ты не успеешь ее окончить.

– Для короткой песни времени хватит. После твоей смерти пройдут века. Я назову ее «Смерть Оге Дана».

Алан сел на корме, достал арфу, и его пальцы побежали по струнам. В этот момент в его мыслях рождались образы и звуки его новой песни. И он запел.

 
– Чего ждете вы ночью, добрые женщины?
Есть ли новости о королеве? – печалился Гофри Король.
– Она родила тебе сына, прекрасного, словно бог,
А фея подарила ему имя и дорогое кольцо.
– О, как нарекли его, добрые женщины,
О, назовите мне имя, – все спрашивал Гофри Король.
– Зовут его Оге, он будет прославлен
И подвиг он совершит, защищенный кольцом!
– Какая же фея его нарекла, скажите мне, женщины?
И чем он отдарит ее? – спрашивал Гофри Король.
– Черноволосая фея Моргана ему подарила кольцо,
И смерть при Ронсевале будет платой за то.
 

– Стой! – закричал Хастингс, покраснев так, что стало не видно ран. И когда смолкли звуки песни и струны прекрасной арфы стихли, продолжил: – Алан, что значит эта нелепость? Гофри был королем франков во времена Кловиса. А битва при Ронсевале произошла девяносто лет назад между отрядом Карла Великого и сарацинами.

– Если ты потерпишь, то услышишь, как Оге стал паладином Карла Великого. Я думаю, он убьет сына Карла Великого, чтобы отомстить за своего, позже он переоденется им и встретит в единоборстве короля сарацин. Если тебе не нравится, что он погибнет с Роландом при Ронсевале, можно его усыпить волшебным сном. Если хочешь, я сделаю его одним из рыцарей Круглого Стола короля Артура.

– А кем будет Хастингс? – ухмыляясь, поинтересовался я.

– Хастингс? Кто он? А, да, он будет кухарем, переодевшимся рыцарем.

– Только тебе придется поторопиться, – перебил Хастингс. – Времени не так уж много.

Алан вновь стал перебирать струны и запел. Стоя перед первыми рядами гребцов так, что нас разделяла половина корабля, Хастингс смотрел на быстро скользивший берег. Лицо Алана светилось странным светом. Кормщик в это время пил, и не заметил вытянутой руки Куолы, спокойно перешедшего на корму. Эгберт и даже Меера не отрывали глаз от вдохновенного лица певца. Энит закрыла лицо своими полными руками. Марри-Кулик пытался что-то насвистывать, и его лицо блестело от пота.

Китти со спокойным взором ждала знака резать мои путы. Но Убби, довольно знал ее, и потому не спускал с нее глаз. Хастингс сказал, что времени не много, но он и не подозревал насколько он прав.

Я стоял позади навеса, по-прежнему опираясь спиной на его стойку. Странная, пьянящая сила клокотала во мне. Несмотря на отсутствие руки, я был охотником, мореходом и воином, способным нанести быстрый, смертельный удар. Я чувствовал каждый свой мускул, я жил. Я умру, конечно, насильственной смертью, но это будет не сейчас. Головокружение прошло. Я знал, что даже без руки я могу одним прыжком оказаться на крыше навеса.

Я повернул голову и встретился взглядом с Морганой. Тогда я опустил глаза на меч, взятый у Аэлы. Моргана подошла ко мне. Ее взор светился нежным светом.

В этот миг боковым зрением я увидел Куолу, который принялся яростно чесать голову. Я знал, что его сердце билось спокойно, совсем не так быстро, как мое.

Рука Морганы медленно подбиралась к рукояти, когда дурень Убби, которого не интересовали песни, оторвал свой недоверчивый взгляд от Китти и лениво взглянул на меня.

– Я хочу отдать тебе на память свой меч, – сказал я негромко, чтобы только она и Убби слышали меня. – На рукоятке нет навершия, но это все, что есть у однорукого.

Убби не обратил на нас внимания и вновь повернулся к Китти. На лице Морганы вспыхнул яркий румянец. Она попыталась что-то сказать, но не смогла. Я кивнул. Алан продолжал петь, а Куола ждал.

Никто не видел, как она вытащила меч. Незаметно Моргана перерезала веревки, стягивающие мои колени. Кровообращение быстро восстановилось; Куола смотрел на меня. Я взял меч в зубы, ухватился рукой за навес и попытался подтянуться.

Должно быть, острые глаза Мееры заметили блеск стали, потому что она повернула голову в нашу сторону. Моргана не видела этого, да и все равно, мы уже зашли слишком далеко. Она придерживала меч, чтобы он не мешал мне, и одним сильным толчком я оказался на крыше. В этот момент Меера подняла тревогу, указывая на нас. Я наклонился и протянул Моргане руку, он уцепилась за нее, и я втащил принцессу наверх. В этот момент корабль резко дернулся.

Словно великан подхватил меня и швырнул вперед. Будто сокол, я прыгнул, ускоряя свой полет, несясь на крыльях любви и ненависти. Я не чувствовал веса Морганы, она была частью меня, и от этого сила, мчащая нас, становилась еще больше. Прямо перед собой я увидел Кулика, вскочившего и готового поймать Моргану. Я выпустил ее, и Марри крепко обхватил ее за колени.

Атакующий сокол не сводит глаз со своей добычи. Я упустил свою только на мгновение, когда от толчка Хастингс упал на колени. Я бросился на него, и лицо его было так близко, что я мог разглядеть каждый из девяти шрамов. Но я был у цели, и у меня не было времени. Я едва успел схватить рукоять меча и нанести удар.

Это было последнее, что я видел. Я провалился во тьму. Впоследствии гребцы, которые устояли на ногах и видели происходившее, рассказывали, что я летел вперед, зажав рукоять «Мстителя» в зубах, и лезвие походило на огромный клюв сокола-оборотня. Никто не заметил, как меч оказался в моей руке, и как я ударил. Но когда они посмотрели на Хастингса, придавленного моим телом, меч уже глубоко сидел у него в груди.

Глава XIX
Судьба

Когда я очнулся, мне стало страшно. Но мои глаза быстро прояснились, пелена расступилась. И тогда меня переполнило удивление, столь сильное, что оно походило на испуг. Хастингс лежал на спине, и в его груди торчал мой меч, раскачиваясь в такт его дыханию. Он был еще жив, и когда его глаза встретились с моими, я увидел в них что-то вроде приветствия.

В безотчетном страхе оттого, что он может вытащить меч из груди и ударит меня, я откатился от него в такой спешке, что стоявшие вокруг викинги расхохотались. Этот звук, такой мирный, вернул мне способность нормально соображать. Я поверил в чудо своего избавления от Хастингса и попытался осмыслить происходящее.

У многих викингов текла кровь, но никто не был ранен серьезно, а двойной киль спас севший на мель корабль от сильных повреждений. Белая ряса брата Годвина предстала перед моим взором одновременно с черными кудрями Морганы. Он поднялся к нам с «Гримхильды» и встал с ней рядом, словно желая защитить. Энит одиноко стояла на коленях, молясь. Меера держалась возле Убби, ее глаза блестели, а лицо обрело какую-то странную, печальную красоту. Эгберт гордо выпрямился, пытаясь выглядеть как король, но я даже не повернул головы в его сторону.

– Вы смеетесь! – крикнула Меера своим звучным голосом. – Вы, викинги, всегда смеетесь, когда вам следовало бы плакать над своей глупостью! И ты, Убби, смеялся тоже – я видела.

– Я не мог удержаться, Меера! – Убби попытался придать своему лицу пристыженное выражение.

– Твой отец и твой брат убиты рабом-выскочкой Ты не только дурак, но и трус. Почему бы тебе не вырезать ему Красного Орла, как хотел Хастингс?

– Заткнись, или я поступлю с тобой, как он. Говорят тебе, надо подождать! Я поговорю с Хастингсом, когда ему станет лучше. Он потерял не так уж много крови.

– Хастингс умрет, как только будет вынут меч, – заговорил Годвин, – ноя согласен с тобой, Убби, хватит убийств.

– Тогда я поговорю с Иваром и Бьёрном, – продолжал Убби, – мы должны это обсудить все вместе.

Бешеная жажда жизни, обретшей надежду, погнала горячую кровь в моих жилах, и я вскочил на ноги. У меня закружилась голова, но я все же сорвал с шеи Хастингса шнурок, на котором висела железная рыбка. Затем я встал рядом с ним и протянул руку к рукояти торчащего из его груди меча.

– Ударь его секирой, а то будет поздно, – крикнула Меера Убби. Но прежде, чем он успел ответить, величественно, будто король, вперед выступил Эгберт.

– Нет, между ними будет перемирие, пока не соберется совет хёвдингов, – объявил он. – Оге, ты согласен?

– Да, и грудь Хастингса – это самые удобные ножны, которые я только мог пожелать своему мечу.

– Убби, ты согласен?

– Да, а если эта рыжая вновь откроет рот, я протащу ее на веревке за кораблем до самого Хамбера, – поклялся Убби.

– Я знаю способ получше заставить ее замолчать, – сказал я. Я взял веревку Куолы, завязал петлю и перекинул через ветвь дерева, нависшего над кораблем. – Но есть еще кое-кто, кого бы мы с удовольствием послушали. – Я продолжал, и губы мои дрожали от удовольствия. – Я не сомневаюсь, что он раскроет нам несколько королевских тайн. Он ведь объявил себя королем Англии всего час назад. Мы ждем, трепеща от ужаса, король Хастингс! – Я пнул его носком сапога.

– Король забыл, что обещал мне смерть от Красного Орла?

Хастингс промолчал и только слегка улыбнулся, словно ему и впрямь был известен какой-то секрет.

– Что с тобой, Хастингс? – с насмешливой озабоченностью вскричал я. – Тебе следует сидеть на троне вместе со своей королевой, а твои товарищи будут преклонять колени перед тобой и подносить вино. Ты согласен, чтобы дочь Родри согревала твое ложе? Ты говорил мне, что у уэльских девушек горячая кровь. Но я уверен, что тебе придется спать в холоде.

Я взглянул на Алана, в его большие мягкие глаза. Я знал, что мои сейчас жесткие и колючие.

– Король не отвечает. Как вы думаете, если я поверну меч, он проснется и заговорит?

– Берегись, Оге, – тихо сказал Алан. – Ты или сошел с ума, или бросаешь вызов богам.

– И Китти говорила нечто подобное месяц назад. Она каркала, словно ворона, с тех пор, как я убил Рагнара. Сейчас два ее предсказания сбылись. Аэла мертв, и из Хастингса помаленьку вытекает кровь. Какое твое третье предсказание, старая ведьма?

– Берегись, Оге, – повторил Алан, – кого боги хотят погубить, того они лишают разума.

Но я замолчал не из-за этих торжественных слов, а из-за слез Китти. Я увидел их третий раз в жизни, они катились из ее узких глаз по желтым щекам. Все молчали, как Кулик, и тут заговорила Моргана:

– Какое предсказание, Китти? Прошу тебя, скажи, ради любви, которую я питала к нему и теперь потеряла.

– Христианская принцесса просит предсказания от старой желтокожей женщины, – засмеялся я прежде, чем Китти смогла ответить. – Я сам скажу тебе, ради этой самой потерянной любви. Китти предсказала, что когда я убью Хастингса, из хель поднимется дракон и проглотит меня живьем.

– Пусть не оставит меня бог Песен, – крикнул Алан, – но я боюсь, что это может оказаться правдой.

– Где же дракон? – спросил я. – Хастингс, ты вернешь мне меч, чтобы сражаться с чудовищем? Это хороший меч, хоть у него плохая рукоять.

Я повернулся к побледневшим викингам.

– Дед Энит, великий эрл, завещал его самому могучему ее сыну, и Аэла первым носил его. Теперь король Хастингс носит его, хоть и не так, как нужно. Так какой король опояшется им теперь?

– Скажи нам, кто, Оге Кречет! – громко крикнул могучий Оффа.

– Бывший раб Рагнара, – ответил я, – он обменял кольцо невольника на шее на корону. Это будет корона повелителя бриттов, а под его властью будет Эгберт, которому он обещал Нортумбрию. Правда, он сын кухарки, но будет править добытым мечом. Оффа, ты знаешь его имя и прозвище?

– Оге Дан! – раздался дружный крик.

– Вы пришли в Англию, чтобы остаться, и вы завоюете всю землю от моря до моря, – сказал я викингам. – Я провозглашу себя королем, и помажу на царство жиром датской селедки. Но пусть выбор будет за вами. Каков он?

– Оге Дан! – кричали команды трех кораблей.

И от толпы, собравшейся на берегу у лагеря вернулось назад мощное эхо.

– Хотя я, может, и низкого происхождения, я возьму себе жену-королеву, чтобы она родила мне сыновей, которые унаследуют то, что я захвачу. Моргана Уэльская, если ты возьмешь мою руку, я сделаю тебя королевой Англии.

Она не отвечала. Ее глаза были полны слез, и я не знал, что это означает.

Я вновь обратился к ней, и неожиданно для в моем голосе прозвучала мольба.

– Моргана, ты должна дать ясный ответ.

Она дала его, медленно и обреченно покачав головой.

Наступила мертвая тишина. Я хотел нарушить ее грубой шуткой – в противном случае окружающие поймут, как я страдаю, и потеряют веру в меня. Но молчание прервал голос, который я уже не думал услышать.

– Оге, ты думаешь, потеря Морганы – это вся месть богов? – спросил Хастингс. – Она даже еще не началась.

– Я не знаю никаких богов, – не сознавая, что говорю, ответил я.

– Ты лжешь. Ты в ужасе ожидаешь их удар, и я тоже. Я не вижу дракона в тумане смерти. Но я знаю, что боги встали на мою сторону, когда удержали от твоего убийства и позволили мне пасть вместо тебя.

– Оге, Оге! – раздался отчаянный крик Морганы. – Я вижу!

– Что ты видишь?

– Тень дракона.

– Где он? – крикнул я в припадке безумия. – Я буду драться с ним мечом!

Тогда Энит поднялась с колен и встала передо мной.

– А разве рукоять не выскользнет из твоих рук, как из рук Аэлы? – спросила она слабым голосом. – Мне следовало догадаться, что «Мститель» повернется против того, кто владеет им не по праву, так что позаботься вернуть навершие на рукоять.

Я стоял неподвижно, и истина открывалась мне яркими вспышками, как молния в горах Тора. Меера вскрикнула.

– Где же навершие рукояти? – услышал я свой вопрос, уже зная ответ.

– На шнурке на твоей шее. Я повесила ее туда, чтобы можно было тебя узнать. Даже тогда я знала, что ты самый сильный из моих двух сыновей. Теперь я знаю, что ты самый сильный из сыновей Рагнара.