Текст книги "Дар. 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя"

– Я так злилась. Но не могла ему об этом сказать. Логично было бы объяснить: «Я боюсь оставаться одна, без собаки». Но я этого не сделала. Думаю, он бы понял, но я не хотела, чтобы он знал, что у меня страх все еще так силен. Не знаю почему.

Я сказала ей, что так она оберегала его от беспокойства. От чувства вины. Но, не подпуская его к своим проблемам, она обделяла его. Отказывала ему в возможности защитить ее.

Кэролайн сказала, что так же поступала с пасынками.

– Думаю, они не догадывались, в какой я оказалась ловушке. Я старалась не показывать им этого.

– Но вы живете во лжи. В собственной семье вы не можете быть самой собой. Вы лишаете себя возможности быть свободной. И своих родных тоже. Ваша линия поведения и то, как вы боретесь со своими сложными эмоциями, стали новой проблемой.

Ограждая близких людей от своих переживаний, Кэролайн таким образом избегала нести за них ответственность.

И пока страх продолжал брать верх над ней, она наделяла Майкла и связанное с ним прошлое слишком большой властью.

– Мы с мужем были женаты всего три года, как это случилось, – рассказывала она. – Мы только-только становились семьей, его ребята уже принимали меня как свою новую мать, впереди была новая прекрасная жизнь. И Майкл все отнял.

Ее подбородок напрягся. Она сжала руки в кулаки.

– Отнял?

– Он напал на меня. Пришел ко мне в дом с пистолетом. Всадил мне в голову две пули и бросил умирать.

– Да, у него было оружие. Да, вы сделали то, что и должны были сделать, чтобы выжить. Но никто не может отнять ваш внутренний мир и вашу ответственность за себя. Зачем вы наделяете этого человека такой властью над собой?

Кэролайн стала жертвой чудовищного преступления. И жертвой ее сделали самым безжалостным и жестоким образом. Она имела полное право чувствовать что угодно по этому поводу: гнев, злость, страх, скорбь. Майкл едва не лишил ее жизни. Но произошло это шестнадцать лет назад. Даже когда его выпустили условно-досрочно, он представлял собой лишь весьма отдаленную угрозу, поскольку их разделяла государственная граница, у него не было права на выезд и в любом случае он не смог бы ее найти. И тем не менее Кэролайн, прочно укоренив его в своем сознании, тратила на мысли о нем уйму сил. Пора было избавляться от этого. Пора было проявить свой гнев и выплеснуть его вон из себя, чтобы он перестал наконец отравлять ее душу и ее жизнь.

Я попросила ее мысленно посадить Майкла на стул, связать его и начать избивать. И обязательно орать на него, выкрикивая что-то вроде «Как ты мог так со мной поступить?!». Распалить свой гнев и дать ему выход. Прокричать его.

Кэролайн сказала, что очень боится это делать.

– В своей жизни вы уже усвоили, что такое страх. Хотя, когда появились на свет, понятия о нем не имели. Не позволяйте страху захватить ваш мир. Любовь и страх не могут уживаться. Хватит! На жизнь в страхе у вас нет времени.

– Если я дам волю своей злости и начну бить его от души, то даже от стула, на котором он сидит, ничего не останется.

– Он был больным человеком. У больных людей больное сознание. И как долго вы намерены терпеть, чтобы такой человек навязывал вам условия вашей жизни? Выбор за вами.

– Не хочу больше бояться, не хочу больше испытывать такую грусть, – сказала она. – Мне одиноко. Я от всего спряталась, не завожу новых друзей, не начинаю новых дел. Чувствую себя запертой в самой себе. Лицо всегда замкнуто, с единственным выражением тревоги и вечно поджатыми губами. Все время нахожусь в напряжении. Подозреваю, что мой муж хотел бы вернуть ту счастливую женщину, на которой когда-то женился. И я сама хотела бы стать той счастливой женщиной, которую он тогда выбрал в жены!

Совсем не обязательно, что мы пытаемся избавиться только от неприятных и болезненных чувств. Бывает, мы избегаем и добрых чувств. Мы закрываемся от страсти, удовольствия, счастья. Когда из нас делают жертву, мы, какой-то частичкой разума, начинаем отождествлять себя со своим мучителем и порой относимся к самим себе с не меньшей жестокостью, чем он поступил с нами. Мы неумолимо караем себя за совершенное над нами зло, отказывая себе во всех проявлениях доброго и хорошего, лишая себя неотъемлемого права испытывать радость и быть счастливыми. Вот почему я не устану повторять, что тот, кто был жертвой вчера, легко может стать мучителем сегодня.

Мы обычно совершенствуемся в том, в чем упорно упражняемся. Чем дольше вы пребываете в напряженном состоянии, тем сильнее становится ваше эмоциональное напряжение. Если вы все время чего-то опасаетесь, вы сами в себе культивируете чувство страха. Постоянное отрицание в дальнейшем приведет к отказу от своей правды. Кэролайн довела до совершенства свой опыт паранойи. Не гони так – разобьешь машину. Не греби слишком быстро – перевернешь лодку. Не ходи туда. Не делай этого.

– Больше ни одного запрета, никаких нет, не надо, нельзя, – сказала я ей. – Хочу, чтобы у вас было много разнообразных да. Да, у меня есть выбор. Да, меня впереди ждет целая жизнь. Да, я принимаю большое участие в этой жизни. Да, я живу настоящим. Да, я уделяю особое внимание тому, на чем должна быть сосредоточена, что определенно соответствует тем задачам, которые я сама ставлю. И да, от всего этого я получаю огромное удовольствие, все это приносит мне радость.

– Я хочу, – продолжила я, – чтобы вы серьезно занялись своими чувствами и внимательно наблюдали за своими ощущениями: зрительными, осязательными, обонятельными и вкусовыми. Пришло время улыбаться. Время смеяться. Время быть беззаботной.

– Я живу, – сказала Кэролайн. – Я так счастлива, что осталась живой.

– Да! Теперь постарайтесь сделать это чувство своей постоянной привычкой. Ежедневно и даже ежеминутно упражняйтесь в нем, повторяя самой себе слова любви.

Я дала Кэролайн еще одно задание для ее внутреннего освобождения. Велела записать на бумаге все, что произошло с ней, затем взять лопату, пойти на задний двор и начать копать яму.

– Стоит жара, – сказала я, – и вы, конечно, вся взмокнете. Не останавливайтесь, пока не выроете яму глубиной около метра. Положите в нее лист с записями. Засыпьте яму землей и вернитесь в дом, готовые родиться вновь и все начать сначала, потому что эту историю вы похоронили.

Через месяц после нашего разговора Кэролайн написала мне, что ездила в Канаду посмотреть на своего новорожденного внука; они с мужем проезжали мимо своего старого дома, где когда-то в нее стреляли. Дуб и клены – на ее памяти тоненькие молодые деревца – стали высокими и крепкими. Новые владельцы пристроили террасу. «Отчего-то при виде дома у меня не разрывалось сердце, как раньше», – писала она. Преследовавшая ее печаль, которую она копила все эти годы, явно пошла на убыль.

Вот что значит встретиться со своим прошлым и освободиться от него. Отпустить. Мы просто проходим мимо. Мы здесь больше не живем.

Если мы все время отрицаем собственные чувства, нам порою бывает трудно даже разобраться в них, не говоря о том, чтобы уметь их переживать, выражать и в конце концов отпускать. Довольно часто мы принимаем за чувства свои мысли. Поразительно, как часто я слышу что-то вроде «Чувствую, сегодня днем надо бы съездить в центр по делам» или «Есть у меня такое чувство, что мелирование сделает твой взгляд ярче». Это не чувства! Это мысли. Идеи. Планы. Чувства – это энергия. С чувствами можно поступить только одним способом – и нет другого выхода, как только пережить их. Нам нужно просто быть с ними, с нашими чувствами. Требуется очень большая смелость, чтобы быть, без необходимости что-то с чем-то делать, – просто быть.

На днях мне позвонил мужчина, чей отец боролся с неизлечимой болезнью, и спросил, не могу ли я навестить его семью. В своей жизни я повидала много тяжелого, но горе этой семьи буквально потрясло меня. Отец был прикован к инвалидному креслу и не мог ни говорить, ни есть, ни двигаться. Его жене и сыну было очень страшно, они то и дело вскакивали, чтобы изменить положение его рук или ног или поправить плед; они делали все возможное, чтобы облегчить его участь, но были бессильны перед прогрессирующей болезнью.

Я не знала, что можно сделать полезного для него и его семьи. Поэтому попросила жену взять мужа за руку, поцеловать его и просто быть рядом. Сама я взяла его другую руку. Мы встретились взглядами, и я увидела в его глазах чувство беспомощности и отчаяния. Просто находясь рядом с нами, он смог наконец выпустить все, что так долго копилось, на поверхность. Вместе мы как могли старались приспособиться к трудному положению. Так мы просидели долгое время.

Через четыре дня сын позвонил и сообщил о смерти отца. Я выразила ему свое сочувствие и посетовала, что вряд ли смогла им помочь, но он настаивал, что я их очень поддержала. Надо думать, они сочли для себя полезной возможность практики осознанного присутствия. Возможность посидеть друг с другом, осознавая болезнь близкого, нашу смертность и не поддаваясь потребности что-то исправить или изменить.

Под влиянием этого опыта я сумела сделать то, на что никогда раньше не решалась. Я ненавижу находиться в замкнутом пространстве и быть ограниченной в движениях – у меня сразу начинается паника. Я всегда прошу дать мне успокоительное перед такой процедурой, как магнитно-резонансная томография (МРТ), которую мне нужно регулярно делать из-за моего позвоночника. Но следующую проверку я решила попробовать пройти без лекарств и расслабиться самостоятельно.

В кабине МРТ темно, тесно и очень громко. Меня положили на каталку, вкатили внутрь – и начался шум. Лежа там в тонкой больничной рубашке, прижимаясь своим искривленным позвоночником к холодной пластиковой панели, я чувствовала, как меня пронзает страх. Грохот был таким громким, что казалось, будто бомбардировщики наносят удар и все здание сейчас превратится в груду обломков. Я думала, что сейчас закричу и начну дергаться, и тогда меня придется вытаскивать из кабины. Но я сказала себе: «Чем больше шума я слышу, тем больше расслабляюсь». И у меня получилось. Я пролежала сорок минут в той кабине без таблетки. Способность оставаться спокойной в неудобной ситуации не пришла ко мне в одночасье. Но годы идут, я практикуюсь.

Так мы освобождаем себя из тюрьмы избегания: позволяем чувствам прийти. Позволяем им пройти через нас. И затем отпускаем их.

Ключи к освобождению: избавьтесь от привычки избегания

Чтобы вы могли исцелиться – чувствуйте

Выработайте ежедневную привычку проверять свои чувства. Выберите удобное для вас время – например, когда садитесь обедать, стоите в очереди в магазине, чистите зубы. Сделайте несколько глубоких вдохов и спросите себя: «Что я сейчас чувствую?» Внимательно «просканируйте» свое тело и прислушайтесь к себе: ощущаете ли вы напряженность, возбуждение, удовольствие, боль. Проверьте, можете ли вы определить чувство и просто назвать его, не вынося суждений и не пытаясь его изменить.

Все временно

Как только ежедневное наблюдение за своими чувствами станет для вас привычным, попробуйте настроиться на свои чувства, когда вас захлестывают сильные эмоции, как положительные, так и отрицательные. Если можете, отстранитесь от ситуации или взаимодействия, которые обычно вызывают у вас такие чувства, как радость, печаль, злость и так далее. Посидите спокойно в тишине, подышите, можете закрыть глаза и расслабленно положить руки на колени или живот. Для начала назовите свое чувство. Затем посмотрите, можно ли определить, где оно находится в вашем теле. Заинтересуйтесь им. Оно горячее или холодное? Размытое или устойчивое? Оно жжет, болит или пульсирует? Наконец, понаблюдайте, как оно меняется, как угасает.

Экспрессия – прямая противоположность депрессии

Вспомните недавний разговор с другом, партнером, коллегой или членом семьи, во время которого вы избегали говорить о своих чувствах или не хотели обнаруживать их. Еще не поздно взять на себя ответственность за собственные чувства и высказать правду. Скажите собеседнику, что вы обдумали тот разговор и хотели бы к нему вернуться. Найдите удобное для обоих время и скажите, например: «Знаешь, тогда я не мог понять, как это выразить, но теперь осознаю, что чувствовал (так-то), когда (происходило то-то)».

Глава 3. Все конечно… кроме отношений с собою. В плену игнорирования себя

Страх быть брошенным – одна из первых фобий, с которыми сталкивается человек. По этой причине мы довольно рано усваиваем, как важно уметь снискать любовь, внимание, привязанность, одобрение других. Довольно рано научаемся разбираться в том, как себя вести и что сделать, чтобы получить желаемое. Проблема не в том, что мы так поступаем, а в том, что привыкаем к подобной матрице. Ибо считаем, что должны так делать, чтобы нас любили.

Весьма опасно вверять собственную жизнь в чужие руки. Вы единственный, кто есть у вас, – и вот это на всю жизнь. Все отношения с другими так или иначе заканчиваются. Но как наладить крепкие отношения с собою? Как стать для самого себя любящим и верным другом, здравомыслящим и бескорыстным доверенным лицом?

С раннего детства мы воспринимаем обращенные к нам вербальные и невербальные сообщения – мы усваиваем эту информацию, и у нас складываются представления, насколько мы важны для окружающих, как они нас оценивают и чего мы заслуживаем. Под влиянием этих представлений и формируется наша личность. С этим багажом мы вступаем во взрослую жизнь.

Взять хотя бы историю Брайана. Его отец бросил семью, когда Брайану было десять, и мальчик принял на себя роль хозяина дома. Он заботился о матери, изо всех сил старался облегчить ее существование и успокоить ее боль. Он делал все возможное, чтобы она тоже не ушла. С этими двумя чувствами – ответственностью за другую жизнь и страхом быть брошенным – Брайан взрослел, становился зрелым человеком, и в итоге все закончилось тем, что он мог вступать в связь лишь с беспомощными, особенно нуждавшимися в поддержке и внимании женщинами. Внутренне он бесился от тех постоянных жертв, на которые ему приходилось идти ради них, но установить в отношениях с ними разумные границы у него не получалось. Брайан был уверен, что женщины любят его лишь за то, что он заботливо опекает их.

Мэттью, другой мой пациент, был нежеланным ребенком. Беременность тяготила его будущую мать, и она ожидала появления на свет сына без радостного подъема и без всякого предвкушения счастья. Когда родители находятся в состоянии стресса, когда они разуверены в себе и не удовлетворены жизнью, за их несчастья расплачиваются дети, вынужденные нести это бремя и во взрослом возрасте. Став мужчиной, Мэттью продолжал жить под страхом остаться брошенным. Страх проявлялся в неуправляемом гневе: он жестоко обращался со своими женщинами, устраивал им скандалы на публике, походя орал на людей, однажды даже зашвырнул собаку своей подруги за автостоянку. Он слишком боялся, что в любую минуту его могут оставить. Самовнушение было настолько сильным, что страх все время воплощался в жизнь. Мэттью так по-хамски вел себя с близкими людьми, что им ничего другого не оставалось, как уходить от него. И тогда он имел полное право говорить, что предвидел это с самого начала. В попытке обуздать опасения быть покинутым Мэттью стал тем, кем боялся быть.

Даже если не было в нашей судьбе ни психологической травмы, ни явно выраженного драматичного события – ничего из того, что заставляло бы нас бороться за право быть любимыми или услышанными, все равно в жизни многих из нас есть такие моменты, когда мы что-то совершали для других, кого-то опекали или старались преподнести себя в лучшем свете только ради чьего-то одобрения. Наверное, когда-то мы уверовали, что нас могут любить лишь за наши успехи, или нашу роль в семье, или заботу о других.

К сожалению, во многих семьях, в которых пытаются мотивировать ребенка на успех – естественно, для его же собственного блага, – невольно формируется культ достижения, когда уже само существование ребенка определяется не тем, какова его личность и что он собой представляет, а тем, насколько «правильно» его поведение и «хороши» его поступки. Наши дети находятся под постоянным давлением, так как все время в чем-то должны преуспевать: в школе – получать отличные отметки; в занятиях спортом или музыкой – добиваться высоких результатов; успешно сдавать вступительные экзамены; учиться в престижных колледжах; оканчивать элитарные университеты, чтобы во взрослой жизни занимать высокооплачиваемые должности в высококонкурентной среде. Человека с раннего детства приучают к мысли, что любить его будут за хорошую успеваемость и примерное поведение. Но если любовь нужно завоевывать именно таким образом, можно ли называть это любовью? Скорее, это манипулирование детским сознанием. Когда достижению успеха отводится такое грандиозное место в жизни ребенка, он лишается опыта безусловной любви. Такие дети так и не узнают радости быть любимыми без всяких на то оснований – просто ни за что и даже несмотря ни на что. Им неведомо, что они вольны быть самими собой; неведомо, что допускать ошибки можно и нужно, потому что мы учимся на них всю свою жизнь и находимся в постоянном становлении; неведомо, что важен не только результат, но и сам процесс обучения – такой захватывающий и приносящий удовольствие.

Недавно моего внука Джордана – он работает фотографом – пригласили в Лос-Анджелес сделать ряд портретов в одной актерской студии. В тот день на занятии в студии присутствовал кинорежиссер, всего несколько дней назад получивший двух «Оскаров». Кто-то поинтересовался, где он решил держать статуэтки, и всех удивил его ответ, что они лежат в ящике стола. «Не хочу, чтобы дети, приходя каждый день из школы и глядя на моих “Оскаров”, думали, а что же им придется совершить такое, чтобы сравняться с отцом», – объяснил режиссер. Когда Джордан рассказал мне эту историю, я рассмеялась, поскольку мой внук – сам сын чрезвычайно успешного человека. И его отец Роб, муж Марианны, получив Нобелевскую премию по экономике, тоже положил свою награду в стол. Так и лежит эта медаль в соседстве со штопором!

Нет необходимости скрывать от детей свои успехи. Но и кинорежиссер, и мой дорогой Роб, убрав с глаз долой свои трофеи, заявляют таким милым и незамысловатым способом, что эти громкие награды и достижения никак не идентичны их личностям. Они не смешивают то, что они собой представляют, с тем, что они делают. Когда мы отождествляем свершения человека с его значимостью, то вероятна угроза, что успех (равно как и неудача) станет бременем для наших детей.

Марианна рассказала мне замечательную историю, которая послужит хорошим напоминанием, что мы можем передавать нашему потомству совсем другое наследие. Сайлас, мой старший правнук и внук Марианны, приехал погостить на выходные к ней и Робу в Нью-Йорк.

– Бабушка, я слышал, дед получил очень важную награду. Дай посмотреть!

Марианна достала медаль из ящика, и Сайлас долго разглядывал ее, водя пальцем по имени, выгравированному на золотом диске, – Роберт Фрай Энгл III. Наконец он нарушил молчание:

– Почему тут написано «Фрай»? Ведь это мое второе имя?

– А как ты думаешь, – ответила Марианна, – в честь кого тебя так назвали?

Сайлас был в восторге, узнав, что часть его имени перешла к нему от деда. Позже, когда на ужин пришел друг семьи, мальчик с гордостью спросил, видел ли гость его, Сайласа, награду? Он побежал к ящику и достал медаль.

– Видите? Тут мое имя. Мы с дедом получили эту медаль!

Нет ничего хорошего жить в тени чужого успеха и тяготиться необходимостью самому брать какие-то высоты, чтобы стать достойным любви. Но ведь мы вбираем в себя сильные стороны и умения нескольких поколений. И в этом заключается наше наследие. В этом наша награда. Мы проявляем уважение к своим детям не тогда, когда культивируем в семье самовосхваление или самоуничижение, не тогда, когда ждем от них сверхрезультатов или страдаем от их неуспеваемости, – а когда просто радуемся их успехам. Когда учим их упорно трудиться, развивать собственные таланты – и получать от всего этого удовольствие. Не потому, что так надо, а потому, что мы вольны поступать так – поступать как свободные люди, имеющие право выбора. Поскольку нам посчастливилось обладать даром жизни.

Благодаря своей дочери Одри и ее сыну Дэвиду я окончательно убедилась, что нужно раскрывать и использовать собственные таланты, вместо того чтобы все время оправдывать чьи-то ожидания. Дэвид – невероятно яркая и одаренная личность. Например, как только он научился читать, у него обнаружилась фотографическая память на спортивную статистику. Или, когда мы смотрели «Волшебника страны Оз», Дэвид, всего двух лет от роду, сразу понял, что женщина, ехавшая в бурю на велосипеде, была Злой колдуньей Запада, – никогда этого не забуду. В старших классах он успевал играть в футбол, писать песни, петь в хоре, участвовать в комедийном клубе, который сам и организовал, кстати впервые в истории этой школы. Он преуспевал буквально во всех внеклассных занятиях. Более того, он набирал высокие баллы в школьных стандартизированных тестах. Однако с отметками у Дэвида было плохо. Школьный психолог довольно часто вызывал к себе на беседы Одри и ее мужа Дейла, потому что Дэвиду грозила опасность завалить экзамены. Однако его все-таки согласились принять в два небольших частных колледжа, но это было против его желания, и он сообщил родителям, что не готов продолжать учиться.

В нашей семье всегда придавали большое значение учебе, отчасти потому, что моя с Белой жизни были прерваны войной и в юности мы были лишены этой возможности – получить образование. Но Одри не стала играть на чувстве вины сына и диктовать, как он должен поступить. Она прислушалась к его желанию. И когда узнала, что в Остине, где они жили, должна открыться новая музыкальная школа, сказала сыну, что если он поступит туда, то сможет за этот год отдохнуть от общей учебы и разобраться в своих планах на будущее. Он ухватился за такую возможность, записал демоверсии своих песен и получил место в музыкальной школе.

Дэвид занимался музыкой – делом, которое любил и к которому у него были явные задатки, при этом он заручился согласием родителей, что все будет делать на свой лад и поступать по своему усмотрению. Это дало ему возможность собраться с мыслями и понять, как жить дальше: он решил продолжить учебу в той сфере деятельности, которая ему была близка. Когда Дэвид поступал в колледж, он уже знал, чем ему заниматься, и действительно хотел там учиться. Он сделал это по собственному выбору, а не потому, что так пожелали его родители. Со временем он получил диплом по журналистике; сегодня у него есть любимая работа: он спортивный обозреватель. А музыка остается важной частью его жизни и продолжает приносить ему радость. Меня впечатлил воспитательный подход Одри и Дейла, но еще больше меня тронула способность Дэвида найти и выразить свою правду.

Слишком часто мы бываем загнаны в угол чужими ожиданиями или собственным ощущением, что нам предназначено исполнять некую роль или выполнять определенную функцию. Нередко в семьях на детей навешивают ярлыки: он ответственный ребенок, этот – такой шутник, а тот – настоящий бунтарь. Когда мы даем детям такие характерологические именования, они сами вступают в эту игру. И если в семье есть «самый лучший ребенок» (отличник, умница, послушный), то обычно бывает и «самый худший ребенок». Как рассказала одна моя пациентка, ей пришлось в детстве стать в семье «самой послушной и покладистой» только ради того, «чтобы заполучить внимание взрослых», которое отдавалось ее брату, «невыносимому хулигану». Но привычный ярлык никоим образом не отражает личность человека. Ярлык всего лишь маска. Или тюрьма. Пациентка, рассказавшая мне историю про брата, прекрасно это сформулировала: «Паинькой можно быть лишь до поры до времени. Во мне бурлила истинная моя сущность, стремившаяся вырваться на волю и наконец проявить себя, но моя семья, уже привыкшая ко мне покорной, не поощряла этого». Детство заканчивается, когда мы начинаем жить в том образе, который определил для нас кто-то совсем другой.

Нам не придется ограничивать себя одной ролью или какой-нибудь из версий самого себя, если мы признаем, что в каждом из нас уживается целое семейство наших ипостасей – наших «я». Это и естественная инфантильность – когда хочется всего и сразу, быстро и легко. Это и детская непосредственность – когда пытливый свободный дух, знающий толк в искушениях, потакает нашим прихотям, инстинктам и желаниям без осуждения, страха и стыда. Это и подросток – когда просыпается желание флирта, когда мы идем на риск и испытываем границы возможного. Это и рассудительный взрослый – когда все продумывается, планируется, когда ставятся цели и вычисляется, как их достичь. Это и родители – один проявляет заботу, другой критикует. Заботливый родитель добр к нам, любит и утешает нас. Критикующий родитель говорит на повышенных тонах, грозит пальцем, предупреждает: «Ты должен, ты обязан, тебе следует…» Для нашего же блага лучше, чтобы это семейство держалось вместе всегда и сосуществовало внутри нас как единое целое. Если мы свободные люди, то внутреннее семейство представляет собой работоспособную, дружную и гармоничную команду – когда всем рады, когда нет отсутствующих и отлынивающих, когда никому не затыкают рты, когда никто отдельно взятый не правит бал.

Много лет назад я смогла выжить в Аушвице благодаря жившему во мне свободному духу. Но уже в нормальной, мирной жизни, если в дело не вступает внутренний рассудительный взрослый, моя вольнолюбивая ипостась способна учинить тот еще беспорядок. Что это именно так – легко подтвердит Рейчел, дочка Одри. С малых лет Рейчел любила готовить, и мне всегда грело душу, когда внучка просила дать ей какой-нибудь венгерский рецепт. Однажды я решила научить ее делать одно из моих любимых блюд – куриный паприкаш. Было какое-то особое блаженство стоять вместе с Рейчел у плиты и вдыхать запах лука, томящегося в курином жире и масле – в большом количестве масла! Вскоре я заметила, что ее отец Дэйл, находившийся рядом со мной, вытирает брызги от жира и смахивает специи, которые просыпались у меня с ложки. Терпеливая Рейчел тоже начала выходить из себя – внучка была настроена очень по-деловому. Она схватила меня за руку в тот момент, когда я собиралась бросить в кипящее масло очередную горсть чеснока и перца.

– Стой! Я же хочу выучить рецепт, а для этого мне нужно замерить и записать, что ты кладешь и сколько ты кладешь.

А мне так не хотелось сбавлять темп. Я люблю готовить по наитию и обычно не держу в голове количество, объемы и прочие расчеты – делаю все по памяти. Но Рейчел нуждалась в базовых знаниях, которые я вряд ли ей дам, если продолжу в том же духе. Чтобы показать внучке все тонкости приготовления этого блюда и эффективным образом передать ей все свое умение, мне недостаточно было положиться лишь на внутренний свободный дух. Требовалась поддержка куда более сильной команды, и я привлекла к процессу свои дополнительные ипостаси: рассудительного взрослого и заботливого родителя.

Сейчас Рейчел отлично готовит куриный паприкаш и гуляш по-сегедски. Не так давно я делала ореховые рулетики, и мне понадобилось позвонить ей, чтобы уточнить, сколько воды нужно добавить в тесто – стакан или полстакана. Тут же последовал ответ: «Конечно полстакана!» – внучке даже не пришлось заглядывать в рецепт.

Иногда от той или иной роли, которую вы вынуждены брать на себя в жизни, зависит само ваше существование – по крайней мере, вы именно так видите ситуацию, – тогда становится особенно актуальным вопрос, как поддерживать внутреннее соотношение сил и правильно выбирать приоритеты. Десятилетиями Айрис исполняла навязанную ей родной семьей роль, которая лишала ее свободы. Сейчас она пытается избавиться от этого образа, пытается изменить сложившуюся много лет назад систему отношений с сестрами и родителями.

Во Вторую мировую войну ее отец служил танкистом; после того как его танк подорвался вместе со всем экипажем, а он сам выжил, его освободили от воинской обязанности. Позже он устроился работать медбратом в психиатрическую больницу. Довольно сильно пил, страдал от постоянных депрессий, в итоге у него диагностировали паранойю и шизофрению. Все оказалось слишком серьезно – и к тому времени, как родилась Айрис, младшая из четверых детей, он регулярно и подолгу лежал в больнице. Но она помнит отца как замечательного человека, мягкого и чуткого. Будучи совсем маленькой, она любила те минуты, когда после ванны он сажал ее к себе на колени и расчесывал мокрые спутанные волосы. По вечерам она частенько притворялась уснувшей на диване, чтобы он взял ее на руки и отнес на детскую кроватку. Ей было так хорошо под его защитой! Когда Айрис исполнилось двенадцать лет, у отца случился обширный инфаркт. Сердце остановилось на целых двенадцать минут. Бригаде приехавшей скорой удалось завести сердце, но в головном мозге успели произойти необратимые процессы. Отца переместили в ту больницу, где он когда-то работал и где теперь ему суждено было стать постоянным пациентом. Он умер, когда Айрис исполнилось восемнадцать.

С малых лет Айрис научилась брать на себя роль миротворицы, ответственной за покой в семье. Одно из ее первых воспоминаний – выяснение отношений между родителями. Разговор был тяжелым. Она почувствовала это напряжение и проскользнула в комнату в надежде разрядить обстановку. Отец сгреб ее в охапку со словами: «Ты же моя любимая! С тобой нет никаких хлопот».

Постепенно и мать, и сестры тоже утвердились во мнении, что в их семье Айрис занимает особое место – она ответственная, на нее всегда можно положиться. Ее мать сама была очень деятельным человеком, совершенно не склонным кого-либо осуждать, – она всегда тонко чувствовала, когда люди своим не совсем адекватным поведением пытаются замаскировать боль, стыд или неловкость. Она оставалась безоговорочно преданной мужу в его самые тяжелые годы. Но у нее случился нервный срыв – Айрис тогда была подростком. Годы спустя, уже будучи совершенно больной, мать призналась младшей дочери: «Я будто затерялась в штормовом море, а ты моя скала».

Взаимоотношения Айрис с матерью в основном сводились к их общему беспокойству за старших сестер, судьбы которых складывались трудно и беспорядочно: они пережили и сексуальное насилие, и домашний деспотизм; боролись с зависимостями; были подвержены затяжным депрессиям, отягощенным суицидальными мыслями. Сейчас сестрам Айрис под шестьдесят лет, да и ей самой уже перевалило за пятый десяток, но она все еще пытается разобраться в своих сложных чувствах, которые в значительной степени обусловлены ее семейной повинностью опекать близких и нянчиться с ними.