Текст книги "«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл"

Затем мы, мальчики, переоделись в купальные костюмы, и теперь могли играть под водопадом, не боясь испортить одежду. По-моему, с нашей стороны это было очень предусмотрительно.

Девочки тоже приняли кое-какие предосторожности, подоткнув подолы платьев и сняв туфельки с чулками.

Г. О. намазал ноги и руки жидкостью Конди (слабым раствором марганцовки), чтобы сделаться смуглым, как Маугли, хотя главным был Освальд, который заранее предупредил, что эту роль исполнит сам. Остальных тоже возмутило самозванство Г. О.

– Ну что же, – сказал ему Освальд. – Никто не просил тебя краситься, но раз уж ты это сделал, придётся тебе быть бобром и жить в запруде под водопадом. Пока с тебя вся смуглость не сойдёт.

– Да ладно. Не заставляй его. Пусть будет бронзовой статуей, из которой бьёт вода в фонтане дворцовых садов.

Мы вручили Г. О. шланг и заставили держать над головой. Вышел прекрасный фонтан, только марганцовка с Г. О. никак не смывалась.

Тогда Дикки и Освальд тоже покрасились в коричневый цвет и высушили Г. О., насколько удалось, своими фиолетовыми носовыми платками, потому что он уже начал чихать. Кстати, он ещё долго потом оставался «смуглым».

Освальду настала пора становиться Маугли, и мы принялись распределять роли для остальных. Обрезок шланга, который лежал на земле, стал Каменным Питоном Каа. Пинчер – Серым Братом, только мы его не могли найти. Пока все прочие разговаривали, Дикки и Ноэль принялись возиться с тиграми.

А потом произошло событие до того прискорбное, что нам сразу стало не до веселья, не до игры, хотя мы такого совсем не желали и ни в чём виноваты не были.

Девочка Дейзи, всё это время сидевшая в доме и целиком поглощённая «Книгой джунглей», неожиданно вышла, как раз когда Дикки с Ноэлем забрались под тигров и стали их двигать, пугая друг друга.

Я далёк от того, чтобы винить в чём-то девочку. Вряд ли она представляла себе, сколь пагубные последствия повлечёт за собой её стремительный и опрометчивый поступок. Тем не менее, если бы не она, мы бы, возможно, вышли из этой истории с куда меньшими неприятностями. Ибо то, что случилось, было и впрямь ужасно.

При виде тигров Дейзи на миг замерла, а потом с кратким и пронзительным, как паровозный свисток, визгом брякнулась оземь.

– Не бойся, нежная индийская дева! – воскликнул Освальд, с удивлением про себя отмечая, что малютка, видимо, всё же умеет играть. – Я сам тебя донесу. – И он прыгнул вперёд, вооружённый луком и стрелами аборигенов, позаимствованными из кабинета дяди.

«Нежная индийская дева» не двигалась.

– Иди же сюда! – позвала её Дора. – Давай укроемся вон в том убежище, пока этот отважный рыцарь будет биться за нас.

Вот уж Дора могла бы вспомнить, что изображаем мы не рыцарей, а дикарей. В этом она вся.

Девочка Дейзи по-прежнему не двигалась.

Тут мы всерьёз испугались. Дора и Элис её приподняли. Губы у неё были противного лилового цвета. Глаза закрыты. Выглядела она ужасно. Ничего общего с прекрасными созданиями из книг, у которых обморок отзывается на лице «интересной бледностью». Дейзи была зелёной, как уценённая устрица на прилавке.

Мы делали что могли, несмотря на испуг. Растирали ей руки. Приложили к бесчувственному лбу нежно-прохладный шланг. Немного полили водой из этого шланга. Девочки ослабили тесёмки на её платье, хотя оно и без того было прямым, не приталенным и свободным.

Мы находились в самом разгаре попыток вернуть её к жизни, когда до нас донёсся лязг передней калитки. Мы чётко его услышали. Никаких сомнений.

– Надеюсь, кто бы там ни пришёл, он направится прямо к парадному входу, – сказала Элис.

Но пришедший, кто бы он ни был, поступил иначе. Мы услышали шорох гравия на садовой дорожке и голос дяди, который проговорил в присущей ему душевной манере:

– Вот сюда! Сюда! В такой превосходный денёк, как сегодня, мы уж точно найдём наших юных варваров за игрой здесь, в саду.

И почти сразу же после этих слов на лужайке возник дядя, сопровождаемый тремя джентльменами и двумя леди.

Мы были почти раздеты (я имею в виду мальчиков) и к тому же насквозь промокли. Дейзи лежала то ли в обмороке, то ли в припадке, то ли вообще уже неживая. (В тот миг мы предполагали самое худшее.) И все чучела животных таращились стеклянными глазами прямиком на дядю. Бóльшую часть зверинца изрядно обрызгало из шланга, а выдру и утконоса впору было выжимать. И в довершение всего трое из нас так и сохраняли смуглую туземную окраску. Скрыть что-либо, как иногда удаётся, не представлялось возможным.

Быстрый ум и живое воображение Освальда мигом подсказали ему, как всё это воспринял дядя, и горячая юная кровь храбреца застыла в жилах, отважное сердце практически остановилось.

– Что это такое? – голосом, предвещающим бурю, произнёс дядя. – А‐а?! Вот именно!

Освальд, как мог, попробовал объяснить, что играли мы в джунгли, а тут Дейзи. Что такое с ней приключилось, мы не знаем. Он старался изо всех сил, однако сам понимал: любые его слова уже ничего не изменят.

У дяди в руках была тросточка из ротанга. К счастью для нас, лёгкая и довольно гибкая. Больше всего от неё досталось Освальду и Г. О. Остальные-то мальчики прятались под тиграми. И конечно же, дядя не мог ударить девочек. А Денни избежал угощения тросточкой на правах гостя.

Три следующих дня нас всех держали на хлебе и воде, запретив покидать свои комнаты. Не стану распространяться о том, каким образом мы пытались скрасить своё заточение. Освальд подумывал даже приручить мышь, да только не смог найти ни одной.

Вероятно, положение узников окончательно сломило бы наш дух, не навострись мы пробираться по водосточному жёлобу в комнаты девочек. Как – умолчу. Вдруг вам тоже захочется, а это довольно опасно.

Когда вернулся домой отец, у нас состоялся с ним разговор. Мы повинились, что нам очень стыдно. И нам действительно было стыдно. Особенно из-за Дейзи, хотя она и повела себя как слабачка. А приговор нам вынесли следующий: нас отправляют за город, где мы и останемся, пока не возьмёмся за ум.

Отправляли нас к дяде Альберта. Он писал за городом книгу, и нам предстояло жить под его присмотром, что нас даже обрадовало. Всех, включая Дейзи и Денни.

Перенесли мы такой поворот судьбы стоически. Сами ведь заслужили. И поскольку нас, повторяю, грызло раскаяние, мы твёрдо решили стать хорошими.

Не знаю уж точно, насколько нам это удалось, Освальд теперь склоняется к выводу, что, возможно, было ошибкой браться за ум так вот сразу. Всем вместе и одновременно. Любое хорошее дело требует постепенности.

P. S. Дейзи в действительности не умерла, а всего-навсего потеряла сознание. Девчонка есть девчонка.

N. B. Пинчера нашли на диване в гостиной.

Приложение. Я вам и половины не рассказал о том, как мы создавали джунгли. Например, вы не знаете ничего про слоновьи бивни, диванные подушки, набитые конским волосом, и дядины сапоги для рыбалки.

Глава 2
Будем хорошими

Когда нас отправили за город учиться быть хорошими, это нам показалось вполне стоящим делом. Мы, конечно, понимали, что на время удалены из дома дяди, но не верили миссис Блейк, которая называла наш отъезд наказанием.

Она просто не знает английских законов. За одно и то же никого дважды не карают, а значит, мы уже получили своё за чучела, шланг и джунгли в саду, когда нас отходили тростью и держали в комнатах на хлебе и воде.

За город мы были посланы именно в целях усовершенствования наших пока недостаточно положительных душевных качеств. Тем более что дядя наш очень по-доброму объявил: всё неприятное между нами полностью стёрто заключением (можно сказать, почти одиночным), отбывая которое мы сидели на хлебе и воде и не смогли даже приручить ни одной мыши. Словом, мы искупили проступок своими страданиями, и теперь наша жизнь начиналась с чистого листа.

В большинстве книг разные там места, где оказываются герои, описывают, на мой взгляд, очень скучно. Причина, по-моему, в том, что авторы не понимают, какие сведения действительно нужны читателям. Надеюсь, я не повторю их ошибки.

Дом, где нам предстояло жить, назывался Моут-хаус. В древние века, не помню, в какие именно, он несколько раз сгорал, но владельцы всё время строили новый. Солдаты Кромвеля[40]40
  Оливер Кромвель (1599–1658) – английский государственный и политический деятель, полководец, вождь Английской революции, сделавшей его после свержения и казни короля Карла I лордом-протектором.


[Закрыть] тоже его основательно потрепали, но он потом был подлатан.

Очень странный, скажу вам, дом. Парадная дверь открывается прямо в столовую с красными портьерами и чёрно-белым мраморным полом, похожим на шахматную доску. А ещё там есть потайная лестница, только существование её уже ни для кого не тайна, и очень уж она шаткая.

Дом не то чтобы огромный, но окружён рвом с водой, через который к парадному входу перекинут мостик[41]41
  Собственно, название дома (англ. Moat House) переводится как «дом со рвом».


[Закрыть]. По другую сторону рва расположена ферма с сараями, конюшнями, сушильнями солода и всяким таким прочим. Садовая лужайка тянется до самого церковного двора, который ничем не отделён от сада, кроме полоски газона. Перед домом тоже есть сад. А ещё один сад, фруктовый, находится позади него.

Хозяину Моут-хауса нравятся дома поновее, вот он и построил себе такой – побольше, с застеклёнными террасами и конюшней, увенчанной часовой башенкой. Там он теперь и обосновался, а Моут-хаус сдал дяде Альберта, который взялся за нами присматривать. А по субботам до понедельников к нам станет присоединяться отец. Дядя Альберта пишет книгу, и мешать мы ему не должны, но он всё равно будет за нами приглядывать.

Надеюсь, что я, не впадая в многословие, познакомил вас с новыми обстоятельствами и они теперь вам понятны.

Приехали мы достаточно поздно, но не в полной ещё темноте и смогли разглядеть большой колокол, подвешенный к крыше дома. Верёвка от него шла внутрь и тянулась сквозь нашу спальню в столовую. Г. О. углядел её, пока мыл руки к ужину, и принялся дёргать. Мы с Дикки не возражали.

Результатом стараний нашего младшего братца стал мрачный и громкий колокольный гул. Отец крикнул нам, чтобы мы прекратили. Г. О. так и сделал.

Мы все спустились вниз и почти уже сели ужинать, когда гравий на улице перед домом зашуршал под множеством ног. Отец кинулся поглядеть, в чём дело, и, возвратившись, сказал:

– Вся деревня – половина уж точно – сбежалась узнать, что случилось. В этот колокол звонят только в двух случаях: при пожаре или при нападении грабителей. Ну почему вы, дети, никак не отучитесь за всё хвататься руками?

Дядя Альберта его успокоил:

– Сон следует за ужином столь же естественно, как плоды за цветами. Это убережёт нас хотя бы сегодня от новых проделок, сэр. А уж завтра я им растолкую, чего делать нельзя ни под каким видом в нашей сельской обители.

Ну, нас сразу же после ужина и отправили спать, а потому мы в тот вечер ничего больше не увидели.

Утром мы встали довольно рано, и вот тут-то нам показалось, что пробуждение наше произошло в новом мире, богатом сюрпризами, похоже выходившими за рамки самых дерзких мечтаний, как выразился по такому же примерно поводу автор одной книги.

Перед завтраком мы где только не побывали, но, усевшись за стол, убедились, что ещё и четверти интересного не углядели. Столовая вид имела самый сказочный: чёрные дубовые панели, фарфоровая посуда в угловом шкафчике с застеклёнными дверцами, запертыми для надёжности, тяжёлые зелёные портьеры. А ещё нам на завтрак дали мёд в сотах.

После завтрака отец собрался в город. Дядя Альберта, у которого была назначена встреча с издателем, отбыл вместе с ним. Мы проводили их на станцию, и отец на прощание вручил нам длинный список того, что делать нельзя. Начинался список так: «Не дёргайте за верёвки, если не знаете, что после этого произойдёт на другом их конце». А заканчивался заклинанием: «Ради всего святого, постарайтесь ничего не натворить до моего возвращения в субботу!» Ну и, конечно же, между первым запретом и последней слёзной просьбой содержалось много других призывов.

Мы пообещали вести себя примерно, после чего поезд со взрослыми отъехал. Мы махали им вслед, пока состав не скрылся из виду, а потом направились домой. Дейзи устала. Освальд донёс её на закорках.

– Ты мне нравишься, Освальд, – сказала она, когда мы пришли.

Неплохая малышка, и Освальд был рад, что, проявив доброту, исполнил свой хозяйский долг.

И мы продолжили знакомство с местностью. Глаза у нас разбегались. Мы просто не знали, с чего лучше начать.

К тому времени, как обнаружился сеновал, каждый из нас успел порядком устать, однако, взяв себя в руки, мы занялись строительством форта из брикетов сена – больших таких, хорошо спрессованных кубиков. Время с ними пошло очень весело.

А потом люк в полу внезапно открылся и из него высунулась голова, которая пожёвывала соломинку. Мы тогда ничего не знали о жизни за городом, и появление головы без туловища нас несколько испугало, хотя почти тотчас выяснилось, что туловище на самом деле тоже имелось, даже с ногами, стоящими на одной из ступенек лестницы под люком.

– Не дайте хозяину поймать вас на порче сена. Вот и всё, что я вам скажу, – обратилась к нам голова. Говорила она нечётко. Ясности речи мешала соломинка.

Не слишком приятно осознавать своё невежество, но что было, то было: до похода на сеновал мы представления не имели, что сено портится, если люди треплют его и мусолят руками, и лошадям оно потом не очень-то по вкусу. Запомните на всю жизнь!

Голова нам ещё кое-что поведала про сельские обычаи и скрылась под полом. А мы ещё повертели ручку соломорезки, без всякого для себя вреда и увечий. Вопреки, между прочим, утверждению нового знакомца, что стоит до неё дотронуться, как «все пальцы отбреет на корню».

Мы сели на пол, присыпанный чистой, приятной трухой, которая наполовину состоит из порубленного сена. Те из нас, у кого ноги поместились в проёме верхней дверцы, свесили их вниз. И мы стали сверху обозревать двор фермы, утопающий в жидкой грязи, которая хлюпает под ногами, если на него спуститься, но очень занимательный.

Тут Элис сказала:

– Теперь, когда мы все здесь, а мальчики достаточно устали, чтобы сидеть спокойно, я хочу созвать совет.

– И по какому же поводу? – спросили мы.

А она ответила:

– Сейчас расскажу. Г. О., перестань елозить! Если тебя щекочет солома, сядь на подол моего платья.

Это у него из-за любви к коротким штанам. Они вечно не дают ему почувствовать себя так же удобно, как мы, остальные, в своих длинных.

– Только обещайте не смеяться, – продолжила Элис и, сильно покраснев, посмотрела на Дору, которая тоже зарделась.

Мы пообещали. И тогда Элис начала:

– С Дорой мы это уже обсудили. И с Дейзи тоже. И даже записали, потому что так проще, чем говорить по памяти. Я прочту или ты? – повернулась она к Доре.

Дора сказала, что не имеет значения, Элис вполне сама с этим справится. Ну, Элис и принялась зачитывать. И хотя она немного тараторила, я всё расслышал, запомнил, а потом записал. И вот что это был за текст.

НОВОЕ ОБЩЕСТВО ЖЕЛАЮЩИХ СТАТЬ ХОРОШИМИ

Я, Дора Бэстейбл, а также Элис Бэстейбл, моя сестра, будучи в здравом уме и теле, запертые в своих комнатах после Дня джунглей и сидевшие на хлебе и воде, много думали о грехах непослушания и решили навсегда стать хорошими. С Дейзи мы тоже об этом поговорили, и ей пришла в голову одна мысль, так что теперь мы хотим создать Общество желающих стать хорошими. Идея принадлежит Дейзи, но мы думаем точно так же.

– Знаете, – прервала её Дора, – когда людям надо сделать что-то хорошее, они всегда создают какое-нибудь общество. Их тысячи, этих обществ. Например, Миссионерское общество.

– Да, – подтвердила Элис. – И ещё есть общества по предотвращению всякого-разного. И Общество юношей по взаимному улучшению. А ещё ОРЕ.

– Что такое ОРЕ? – спросил Освальд.

– Общество распространения енотов! – конечно же, встрял Ноэль.

– А вот и совсем другое[42]42
  Вероятно, Общество по распространению Евангелий (англ. Society for the Propagation of the Gospel), созданное в 1701 году для миссионерской деятельности в заграничных владениях Великобритании.


[Закрыть], – тряхнула головой Элис. – Не мешай мне, пожалуйста. Мы предлагаем создать общество с председателем, казначеем и секретарём. Вести журнал, в котором будем записывать всё, что сделали. И если мы после этого не перевоспитаемся, я уж не виновата.

«Целью общества, – продолжила она, – являются добродетель и бескорыстные свершения. Мы хотим больше не вызывать досаду и недовольство взрослых, а творить чудеса подлинного великодушия. Расправив широко крылья, – тут Элис сбивчиво зачастила, потому что, как я выяснил позже, с этой частью ей помогала Дейзи, а самой сестре эти крылья показались довольно глупыми, – мы воспарим выше всего интересного, но недозволенного, а вместо этого понесём добро и любовь каждому, пусть даже низкому и презренному».

Денни, слушавший молча, вдруг несколько раз резко кивнул и продекламировал:

 
       Подобно орлу, над грехами взлетим!
Над жизнью неправедной ввысь воспарим!
И, отказавшись от всей ерунды,
Явим мы миру пример доброты!
 

Я, кажется, однажды видел эти стишки в каком-то учебнике, и там они выглядели, по-моему, несколько иначе, но спорить с Денни мне показалось бессмысленным. Главное, что орёл действительно высоко летит. К тому же нам всем не терпелось узнать, что ещё придумали девочки, хотя тут же выяснилось, что больше им в голову ничего не пришло.

– Это всё, – объявила Элис.

А Дейзи спросила:

– Вам не кажется, что идея хорошая?

– Ну, это зависит от того, кто будет председателем и что вы имеете в виду под «быть хорошими», – не торопился поддерживать начинание Освальд.

Идея так себе, показалось ему. О том, что такое «быть хорошим», вслух не рассуждают, думал он, тем более не распинаются при посторонних. Но раз уж и сёстрам, и Денни мысль понравилась, он предпочёл собственную позицию не обозначать. Придумала-то всё Дейзи, а Освальду было прекрасно известно, что такое вежливость по отношению к гостям.

– Думаю, выйдет неплохо, если мы превратим это в игру, – высказался Ноэль. – Ну что-то вроде игры в «Путешествие Пилигрима»[43]43
  «Путешествие Пилигрима [в Небесную Страну]» – сочинение (1678) английского писателя и проповедника Джона Баньяна (1628–1688). В пилигримов играют, например, юные героини романа американской писательницы Луизы Мэй Олкотт (1832–1888) «Маленькие женщины».


[Закрыть].

Мы обсудили его предложение, но к согласию не пришли. Потому что все хотели быть Большим Сердцем, кроме Г. О., который хотел быть львом, а львам в Обществе желающих стать хорошими не место.

Если ему придётся читать слезоточилки про умирающих детей, сказал Дикки, он от такой игры отказывается, а позже, с глазу на глаз, сознался, что на самом деле воспринял идею не лучше, чем Освальд.

Девочки, однако, выглядели так, словно уже сидели в воскресной школе, и нам не хотелось быть к ним недобрыми.

Поэтому Освальд сказал:

– Давайте придумаем устав общества, выберем президента и решим наконец с названием.

Дора сказала, что президентом должен быть Освальд, и он скромно принял её предложение. Сама она стала секретарём, а Денни – казначеем, на случай, если у нас когда-нибудь появятся деньги. Затем приступили к сочинению устава, что заняло у нас всю вторую половину дня. Получилось в итоге следующее:

УСТАВ

1. Каждый член Общества должен быть хорошим, насколько возможно.

2. Члены Общества не должны обсуждать стремление стать хорошими больше, чем это необходимо. (На внесении данного пункта настояли Освальд и Дикки.)

3. Ни один день не должен проходить без доброго дела для страждущего ближнего.

4. Наши собрания должны проходить каждый день или так часто, как нам захочется.

5. Мы должны быть добры к людям, которые нам не нравятся.

6. Никто не должен выходить из Общества без согласия всех остальных.

7. Существование Общества должно сохраняться в полном секрете ото всех, кроме нас самих.

8. Общество носит название…

Стоило нам добраться до этого пункта, как все хором заговорили. Дора предложила назвать наш союз Обществом улучшения человека, а Денни – Обществом исправления заблудших детей, но Дикки ему возразил:

– Ну нет, мы не настолько уж плохи.

Г. О. был лаконичен:

– Назовём это Хорошим обществом.

– Или же Обществом праведного бытия, – чуть поправила его Дейзи.

– Или Обществом добродетелей, – выкрикнул свой вариант Ноэль.

– Звучит как-то по-ханжески, – поморщился Освальд. – К тому же трудно пока сказать, станем ли мы совсем уж добродетельными.

– Понимаете, – пустилась в объяснения Элис, – мы ведь пока только лишь говорим, что станем хорошими, если сможем!

– Ну, тогда, – начал Дикки, медленно поднимаясь на ноги и стряхивая с себя сенную труху, – назовём это Обществом добротворцев – и дело с концом!

По мнению Освальда, Дикки к этому времени до того всё обрыдло, что он решил слегка поддразнить остальных, но если так, то его постигло разочарование. Потому что его слова были встречены дружными аплодисментами и криками:

– Вот именно! В самую точку!

Девочки тут же отправились переписывать набело устав и взяли с собой Г. О., а Ноэль пошёл трудиться над новым стихотворением, чтобы вписать его в тетрадь для протоколов, куда секретарь общества должен был записывать всё в нём происходящее.

Денни поспешил к нему на помощь. Он знает много разных стихов. Подозреваю, он ходил в женскую школу, где ничему, кроме них, не учили. Нас он немного стесняется, однако к Ноэлю привязался, не знаю уж почему.

Дикки и Освальд обошли сад, делясь соображениями о новом обществе.

– Не утверждаю категорически, но, кажется, было бы лучше всего положить этому конец в самом начале, – мрачно проговорил Дикки. – Я лично полон дурных предчувствий.

– Но девочки-то довольны, – отметил Освальд, потому что он добрый брат.

– В таком случае мы должны решительно пресекать болтовню по поводу всяких там «первостепенных задач на сегодняшний день» и «предостережений любящих сестёр», – в прежнем тоне продолжал Дикки. – Если мы с тобой, Освальд, упустим контроль над обществом, оно превратится в кошмар для всех.

Освальд и сам это ясно видел.

– Наша с тобой задача – повернуть общество в нужную сторону личным примером, – развивал свою мысль Дикки. – Но это очень и очень трудно. Вот сам ты много ли знаешь интересных занятий, которые были бы при этом вполне дозволенными? А именно их нам и надо с тобой придумать.

– Наверное, ты прав, – согласился Освальд. – Ведь от стараний быть хорошим недалеко, по-моему, до того, чтобы стать размазнёй. Во всяком случае, я уж точно не собираюсь взбивать подушки недужным, читать вслух немощным старцам и гробить жизнь на прочую ерунду из книжки «Направляю детей по дороге праведной жизни».

– А я тем более, – поддержал Дикки, жуя соломинку, в точности как голова из люка. – Но полагаю, нам нужно вести себя честно. Давай-ка всё же подумаем, что из полезного нам с тобой подойдёт. Ну, вроде там чистки или починки. Когда, с одной стороны, приносишь пользу, а с другой – не миндальничаешь.

– Мальчики в книжках обычно колют дрова, чтобы на вырученные пенни купить беднякам чаю или душеспасительные брошюрки, – сказал Освальд.

– Вот гадёныши! – возмутился Дикки. – Нет уж, давай лучше придумаем что-нибудь другое.

Освальд и сам был рад сменить тему, потому что ему становилось как-то совсем неуютно.

За чаем все мы вели себя достаточно тихо. Потом Освальд играл с Дейзи в шашки, а остальные зевали. Не припомню другого такого унылого вечера. Все обращались друг с другом до отвращения вежливо, а «пожалуйста» и «спасибо» звучали гораздо чаще, чем нужно.

После чая вернулся домой дядя Альберта. Он был весел, принялся нам рассказывать разные истории, а потом, заметив, какие мы скучные, поинтересовался, что за тень пала на наши юные лица.

Освальд, конечно, мог ему объяснить, что тень эта зовётся Обществом добротворцев, но, разумеется, промолчал, а дядя Альберта до правды допытываться не стал. Но когда девочки улеглись и он пришёл пожелать мальчикам спокойной ночи, то снова спросил, всё ли в порядке, а они ответили, что, честное слово, в полном порядке.

Ранним утром Освальда разбудили ласковые лучи яркого солнца, позолотившие и его узкую белую кровать, и силуэты дорогих братьев, и Денни, который спал, нахлобучив на голову подушку и посвистывая носом, как закипающий чайник.

Поначалу Освальд не мог понять, почему не испытывает от пробуждения привычной радости. Но потом тут же вспомнил про Общество добротворцев и немедленно об этом пожалел. Ведь получалось, теперь ничего нельзя. Это сильно обескураживало, и он даже не посмел запустить в голову Денни подушку.

Впрочем, свойственное Освальду здравомыслие вскорости подсказало спасительный вывод: так жить нельзя. И он с лёгким сердцем швырнул ботинок, угодивший Денни чуть пониже спины, после чего новый день начался куда веселее, чем можно было предположить.

Освальду всё-таки удалось накануне вечером совершить одно доброе дело: он при помощи собственного носка отполировал до блеска медный подсвечник в комнате девочек. Увы, мог бы и не стараться. Прислуга утром снова надраила подсвечник вместе со всем, чему полагается блестеть, а вот носок свой Освальд так никогда больше и не нашёл.

Служанок в Моут-хаусе было две, причём одну из них полагалось называть не по имени, как обычно, а миссис Петтигрю, потому что она была и кухаркой, и экономкой.

После завтрака дядя Альберта предупредил:

– Теперь я скроюсь в убежище своего кабинета и запрещаю вам под страхом смерти нарушать моё уединение до половины второго, если только не стрясётся чего-то вроде кровопролития. Нарушителей ждёт суровая расплата, чреватая избиением младенцев.

Нам стало ясно: он просит нас вести себя тихо, и девочки решили играть во дворе, хотя с тем же успехом могли вообще ничего не решать. День стоял жаркий, и мы так и так предпочли бы свежий воздух.

Перед выходом Дикки чуть задержался и шепнул Освальду:

– Давай-ка отойдём на минутку!

Освальд кивнул и направился следом за Дикки в комнату, где никого тогда не было.

– Ну, давай! Колись, в чём дело, – потребовал он, едва они там оказались, хотя и знает: «колись» – вульгарное выражение, допустимое разве что в разговоре с родным братом.

Дикки ответил:

– Да полная ерунда получается. А я ведь предупреждал, что именно так и будет.

– Не тяни. Что там ещё такое? – озадачился Освальд.

– Понимаешь, – чуть помолчав, ответил Дикки, – я, как мы и договаривались, искал для себя какое-нибудь полезное дело. Ну и ты сам, наверное, помнишь окошко на маслобойне, которое почти не открывается. Я разобрался: всё дело в задвижке. С помощью проволоки и верёвки я её починил. Теперь открывается полностью.

– А им что, починка была не нужна? – заподозрил неладное Освальд, который не раз убеждался: взрослые почему-то предпочитают оставлять некоторые вещи неисправными, а мы за свои попытки их починить получаем не благодарность, а нагоняй.

– Ну, если бы они мне просто сказали, что в этом не нуждаются, я бы моментом всё вернул обратно, – вздохнул Дикки. – Но они вообще ничего не заметили и по привычке тупо так прислонили к окошку молочный бидон. Окошко под его весом, естественно, распахнулось, и бидон грохнулся в ров. Они там теперь в ужасном волнении. Вот к чему жмотничество приводит. Будь я фермером, обязательно держал бы про запас парочку бидонов.

Излагал это Дикки трагическим голосом, однако Освальд не собирался впадать в отчаяние. Во-первых, вина была не его, а во‐вторых, он, с присущей ему дальновидностью, уже узрел выход из положения.

– Не расстраивайся, – торопливо ободрил он брата. – Держи хвост пистолетом. Сейчас мы достанем этот проклятый бидон.

Добежав до сада, он тихо свистнул. Условный сигнал этот был нам всем хорошо знаком, и остальные немедленно прибежали узнать, что случилось.

Освальд дождался, пока все соберутся, и начал:

– Дорогие сограждане! Мы сейчас потрясающе проведём время.

– Это не шалость какая-то, а? – встревожилась Дейзи. – Ну, как в прошлый раз, когда говорили, что будет здóрово.

Элис сердито шикнула на неё. Освальд притворился, что не услышал.

– Драгоценное сокровище из-за небрежности одного из нас угодило в ров, – сообщил он.

– Проклятая штука сама туда рухнула, – уточнил Дикки.

– Не важно, – отмахнулся Освальд. – Главное, она там. И наш с вами долг – возвратить утрату скорбящим владельцам. А это значит, нам надо протралить ров.

Все встрепенулись. Чувство долга призывало осуществить задуманное, и задача была интересная. Редчайшее сочетание!

Мы поспешили сквозь яблоневый сад на другую сторону рва. Там рос крыжовник и ещё кое-что другое – тоже на кустах, но мы ничего рвать не стали без разрешения. Элис пошла и спросила, а миссис Петтигрю ей ответила:

– Ну, полагаю, можно. Ведь вы, разрешу я вам или нет, всё равно сорвёте.

Скепсис её был вполне объясним. Ей ведь тогда ещё не представилось случая осознать благородство и честность всех представителей славного рода Бэстейблов. Открыть их для себя почтенной даме предстояло в недалёком будущем.

Яблоневый сад полого спускался к тёмным водам рва. Мы уселись на солнце, высказывая различные соображения по поводу предстоящего, пока Денни не задал вопрос:

– А вы вообще знаете, каким образом тралят рвы?

У нас на время пропал дар речи. Потому что хотя мы и много читали про то, как рвы прочёсывают в поисках пропавших наследников или исчезнувших завещаний, но никогда не задумывались, что именно надо при этом делать.

– Полагаю, тут нужны «кошки», – предположил Денни, – но на ферме, наверное, их не найдёшь.

Мы начали спрашивать и обнаружили, что никто о подобном предмете здесь даже не слышал. Подозреваю, Денни имел в виду что-то другое, но сам был уверен, что слово выбрал верное.

В результате мы взяли с кровати Освальда простыню, разулись, сняли кто чулки, кто носки и попытались определить, можно ли простынёй протралить дно рва, который у этого берега был очень мелким. Простыня сперва упорно плавала на поверхности и на глубину ушла только после того, как мы зашили в один из краёв камни, однако и тогда она за что-то на дне зацепилась и обратно вернулась рваная.

Нам стало очень досадно и жаль. Ведь она мало того что продырявилась, так ещё и выпачкалась. Правда, девчонки не сомневались, что смогут её отстирать в раковине у себя в комнате. Это нас успокоило.

Попытки возобновились, а стирка – в силу сложившихся далее обстоятельств – уже не потребовалась.

– Ни одно человеческое существо не знает, – провозгласил Ноэль, – и половины сокровищ, которые таит в себе эта мрачная расщелина.

Нам показалось правильным ещё немного потралить по эту сторону, а затем добраться до маслобойни. Её мы с того места, где стояли, видели плохо. Обзору мешал кустарник, выросший из трещин между камней там, где фундамент дома опускался в ров. А напротив окна маслобойни прямо в ров опускался амбар. Совсем как на картинках с видами Венеции. Иными словами, красиво, но для нашего дела неудобно: встать напротив окна маслобойни мы никак не могли.

Нам удалось связать порванную часть простыни бечёвками, после чего мы вновь погрузили её в воду. Освальд уже начал командовать: «Ну, мои храбрецы, теперь тяните изо всей мочи! Раз! Два! Три!», когда Дора пронзительно взвизгнула:

– Ой! Там, на дне, черви! Я чувствую, как они извиваются!

И её пулей вынесло из воды даже раньше, чем она успела прокричать это до конца.