Текст книги "Боль прошлого. Понимание и исцеление психологической травмы"

Глава 2
Травма в повседневной жизни

Нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду.

Фридрих Ницше

Подлинное открытие не в том, чтобы обнаружить новые земли, но в том, чтобы видеть мир новыми глазами.

Марсель Пруст

В детстве мы надеемся, что воспитатели направят нас, будут заботливыми и внимательными; и когда они «достаточно хорошие»[3]3
  Британский педиатр и детский психоаналитик Дональд Винникотт в сборнике статей и материалах конференций «Игра и реальность» (1951–1971) ввел в обиход понятие «достаточно хорошая мать», суть которого заключается в том, что незначительные ошибки родителей, хоть и огорчают ребенка, необходимы для его развития, поскольку формируют представление о любящей матери. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], обеспечивают нам безопасную и заботливую среду, то мир обретает смысл. Он безопасен и предсказуем. Если не происходит ничего, что разрушило бы эти представления о мире, мы сохраняем их по мере взросления.

В детстве мы можем верить, что хорошие вещи случаются с хорошими людьми, а плохие – только с плохими и нерадивыми. Мы можем думать про себя: «Раз я хороший, добрый и трудолюбивый – порядочный человек, то меня не коснутся трагедии и серьезные заболевания. Я силен и контролирую ситуацию, моя вера непоколебима».

А потом что-то происходит. Мы переживаем нечто настолько шокирующее, что оно потрясает до глубины души, например трагическая смерть в семье или диагноз – рак, последняя стадия. Внезапно мы оказываемся в эпицентре землетрясения: мир кругом рушится и разбивается вдребезги, ставя под сомнение все, что мы считали правдой, и заставляет поверить, будто мы в чем-то виноваты. Мы чувствуем себя подавленными, беспомощными и растерянными, недостойными и пристыженными. Если бы мы были более внимательными, добрыми, больше работали и так далее. Это и есть реакция на травму.

Сама по себе травма происходит не от события, а от того, как мы его интерпретируем, какие у нас есть ресурсы, чтобы справиться с ним, и как мы его обрабатываем.

Реакция связана со значением, которое мы придаем пережитому опыту, но она не обязательно пропорциональна интенсивности этого опыта.

Мы можем попасть в автомобильную аварию и выйти из нее невредимыми. Кто-то, кого мы любим, умирает, и мы можем оплакать его и двигаться дальше. Можно потерять дом в пожаре или урагане и продолжать жить. А потом однажды нас увольняют с работы, или мы узнаем, что у партнера роман на стороне, или на нас нападают, пока мы идем домой средь бела дня, – и мир рушится. То, что с нами произошло, заставляет задаться вопросом: что значит быть этим человеком в этом теле? Почему это случилось со мной? Что я сделал не так? За что меня наказали?

Когда это происходит, мы отключаемся и отделяемся от себя и от других. Такой разрыв может разрушить связь с поддерживающим окружением и уничтожить наше чувство принадлежности сообществу; он может разорвать отношения с другими и привести к потере базового чувства самости. Такая ситуация особенно характерна для случаев, когда что-то травмирующее происходит в детстве по вине тех самых людей, которые должны о нас заботиться: родителей, педагогов, друзей и членов семьи.

Социальный и политический психолог Ронни Янов-Бульман называет этот разрыв «разрушением базовых убеждений». Дэвид Трики, психолог и содиректор Комитета по травме – Лондон, Великобритания, – называет это «разрывом в формировании смысла». У каждого из нас есть определенные убеждения, которые помогают нам ориентироваться в мире, системы, с помощью которых мы обрабатываем информацию и наводим порядок в хаосе. Они связаны с такими фундаментальными вопросами, как наша самооценка, вера в доброту других, чувство доверия, безопасности и близости, даже наше понимание смерти и потери.

История моего пациента Алехандро является отличным примером. Алехандро родился и вырос в Венесуэле, в семье среднего класса с очень скудным доходом. Когда ему исполнилось 11 лет, политический и культурный климат в Венесуэле стал менее стабильным, и семья поняла, что их жизни угрожает опасность. Они решили иммигрировать в Соединенные Штаты. Дом покидать не хотелось, но они сказали себе: «Мы пойдем на эту жертву, потому что в США жизнь будет лучше». Они переехали в небольшой город на Среднем Западе, там Алехандро с младшим братом поступили в государственную школу. В средних классах он стал невероятным футболистом и буквально жил ради этого спорта. К нему уже тогда подходили агенты, и он точно знал, что добьется успеха в профессиональной лиге.

Устраивая новую жизнь, родители Алехандро часто говорили о том, что в США они чувствуют себя в безопасности, что это предсказуемая страна со стабильным правительством, на которое можно положиться. Они верили, что если много работать и хорошо учиться в школе, то можно преуспеть и обрести счастье.

Все их убеждения рухнули в один момент, когда в средней школе, где учился Алехандро, открыли стрельбу, унесшую жизни многих подростков. Еще больше человек оказалось ранено, в том числе и Алехандро. Он дозвонился до отца, который был с 80-летним дедушкой Алехандро (тот приехал из Венесуэлы в гости). Вся семья чувствовала опустошение. Все, во что они верили, рухнуло. Ранения Алехандро – пули попали в легкие, ноги и бедра – разрушили его футбольные мечты, а вместе с ними и личность. Семья прилагала большие усилия, чтобы восстановиться, однако чувствовала себя потерянной в мире, который теперь казался небезопасным и не имел никакого смысла. Дедушка так и не смог оправиться, он до сих пор переживает шок от случившегося: телефонный звонок, события в школе, боль и страдания.

Слово «травма» происходит от греческого trâvma, то есть «рана» или «повреждение». Оксфордский словарь английского языка описывает ее как «психическую травму, вызванную эмоциональным шоком, воспоминания о которой подавлены, отчего рана не заживает». Она может возникнуть единоразово, например после трагического несчастного случая, нападения или болезненного развода, или в результате повторяющихся событий, например многолетнего насилия.

На травму никак не влияют ваш социально-экономический статус, возраст, пол, культурная и этническая принадлежность.

Каждый человек в какой-то момент своей жизни проходит через травматический опыт, им может оказаться даже ваше собственное рождение. Джудит Герман, врач и автор книги «Травма и исцеление», говорит, что психологическая травма – это «беда бессильных». Сила, которой невозможно противостоять, лишает жертву «чувства контроля, связи и смысла».

Травма часто ассоциируется с масштабными жизненными событиями, такими как стрельба в школе, которые просто ужасают – спросите любого. И это справедливо.

Война, геноцид, террористические атаки, мировые пандемии, землетрясения и другие стихийные бедствия – все это примеры травматических событий.

Мы ясно видим разрушения и то, как они разрывают на части семьи и сообщества, мы можем разделить боль пострадавших.

Травмы могут проявляться в виде актов насилия, направленных на отдельных людей, и, к сожалению, у нас множество примеров: люди подвергаются словесным или физическим нападкам из-за своей расы, социального класса, размера и формы тела, внешности, религиозных и духовных убеждений.

Травмы могут также происходить за закрытыми дверями, в семье или в окружении незнакомых людей. Эти события часто скрываются или намеренно держатся в тайне из стыда или страха. Это может быть домашнее насилие, изнасилование, жестокое обращение, наркотическая и алкогольная зависимость, дисфункциональная семейная динамика, физическое, эмоциональное или сексуальное насилие в детстве.

Травма также может быть получена от невидимых ран или микроагрессии, которая направляется против тех, кого обычно считают подозрительными, «чужими» или непохожими на других. Исходя из названия, эти раны не всегда легко определить, но они могут резать не хуже ножа. Над мужчинами и женщинами азиатского происхождения издеваются, их обвиняют в том, что они стали причиной пандемии COVID-19; чернокожие мужчины замечают, что люди переходят на противоположную сторону улицы, чтобы не проходить мимо них; над людьми с ограниченными возможностями смеются, их жалеют или обращаются с ними как с детьми – и это лишь несколько примеров из множества.

Я, будучи иммигранткой из Латинской Америки, испытала подобную микроагрессию на собственном опыте. Впервые приехав в США из Венесуэлы, я поселилась в Бостоне. Я была клиническим психологом и нашла отличную работу в одной из больниц города. Мне нравилось работать с пациентами. Однако вне работы моя жизнь была совсем другой.

Иногда в магазине продавец отказывался продавать мне товар, сомневаясь в моей способности купить что-то, потому что казалось, будто у меня нет денег. Когда я подавала заявление на получение водительских прав, служащий, услышав мой довольно сильный акцент, нахмурился и сказал: «Вам здесь не место. Почему бы вам не вернуться в свою страну?» Разговор на испанском с другом в бостонском метро часто сопровождался пристальными взглядами и следующими замечаниями: «В этой стране говорят по-английски». Микроагрессия может быть явной или скрытой. Например, когда белый человек игнорирует переживания чернокожего, говоря что-то вроде: «Ты все принимаешь близко к сердцу».

Неважно, направлена она на группу или одного человека, явная агрессия или скрытая, травма – физиологическая реакция на событие, которое произошло с вами без предупреждения. Но это не само событие.

Как говорит эксперт по травмам и врач Габор Мате: «Травма – это не то, что с вами случилось. Это то, что происходит внутри в результате того, что с вами случилось».

Это все, что подавляет способность человека справляться с ситуацией и интегрировать свой эмоциональный опыт. Когда мы не можем переработать эмоции, связанные с событием, они застревают в теле и держат нас в вечном «состоянии беспомощности и ужаса», – объясняет Бессел ван дер Колк в своей основополагающей работе «Тело помнит все».

Даже когда травма кажется личной, она носит отношенческий, культурный и политический характер.

Отношенческий, потому что люди – существа социальные и то, что происходит с отдельным человеком, отражается на его семье и сообществе.

Травма культурная и политическая, потому что опыт человека существует в контексте верований и ценностей его культуры. Ваша идентичность – раса, гражданство, пол, социальный класс или религия – и то, как она оценивается в культурном и политическом сознании, формируют ваш опыт. Иными словами, травма зависит от контекста.

Например, когда женщина страдает от домашнего насилия, это не только личная травма – она связана с ее семьей, а также с культурной и политической системой, которая дает мужчине власть и контроль над женой и детьми. В случае Марии, когда в Доминиканской Республике отец продал ее старому шаману, который насиловал и пытал ее, он сделал это безнаказанно. Он был главой семьи в культуре, которая никогда не ставит под сомнение авторитет отца или мужа. Когда человек поддается алкогольной или наркотической зависимости, за этим может скрываться история жестокого обращения в детстве или жизнь в бедности и насилии.

Женщина, подвергшаяся нападению и изнасилованию в стране, где узаконены гендерное неравенство и дискриминация женщин, может столкнуться с немыслимыми последствиями, подав заявление на обидчика или попытавшись получить медицинскую помощь. В стране с бо`льшим равенством у женщин больше ресурсов.

Даже в рамках одной культуры люди могут иметь схожий опыт, но с кардинально разными последствиями.

Больше всего страдают те, чья жизнь ценится меньше всего.

Расовое и гендерное неравенство часто определяет последствия. Белая студентка колледжа при университете Лиги плюща имеет множество ресурсов: кризисный центр для жертв изнасилования, психотерапевтов, юридические консультации, в то время как «цветная» иммигрантка, живущая в том же городе, с трудом получит помощь или найдет кого-то, кто ей поверит, когда она расскажет о своей боли. Девушка из очень религиозной семьи может испытывать стыд и не обращаться за помощью из страха, что семья обвинит ее и выгонит из дома, поэтому она не получает доступа к ресурсам, которые помогли бы ей.

В каждой культуре есть своя травма. Для многих людей из обособленных социальных групп травма связана не только с конкретным действием или событием, она также может возникнуть из-за страха, что это событие произойдет. Даже такое, казалось бы, обычное дело, как вождение автомобиля, может вызвать травму у чернокожих людей, которые справедливо опасаются расового притеснения, остановки полицией, ареста или еще чего хуже. Латиноамериканцы и другие иммигранты боятся задержания и депортации, даже если они родились в США или с их иммиграционными документами все в порядке.

Джудит Герман говорит, что жертвам любого вида травмы необходим социальный контекст, чтобы подтвердить их опыт и защитить от дальнейшего психологического вреда. Они могут обратиться к своим семьям, партнерам, друзьям и, возможно, к религиозным общинам за поддержкой. По ее словам, в случае масштабного культурного насилия социальный контекст «создается политическими движениями, которые дают голос тем, чьи права ущемлены». Без социального контекста индивидуальные и коллективные травмы часто встречаются молчанием и отрицанием, подавлением и отторжением. Мы видим тому множество подтверждений: «исчезнувшие» в Аргентине[4]4
  Тридцать тысяч человек «исчезли» во время грязной войны в Аргентине.


[Закрыть], рабство в США и геноцид армян. Пострадавшие могут начать исцеление только тогда, когда их опыт признают в обществе.

Травма не была официально признана психологическим расстройством, пока не появилась в третьем издании DSM (Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам) в 1980 году. Однако ее физические и психологические последствия от войн были хорошо известны за сотни, если не тысячи лет до этого. В библейские времена тех, кто страдал от «слабости сердца» в бою, отправляли домой, чтобы их страх не стал заразным и не повлиял на окружающих.

Исторически так сложилось, что любая негативная психологическая или эмоциональная реакция на войну рассматривалась как личностный недостаток или моральная слабость. Во время Гражданской войны в Америке многие молодые солдаты возвращались домой с «ностальгией» или «синдромом солдатского сердца»[5]5
  Синдром солдатского сердца выявляется чаще в период начала военной службы, когда военнослужащий попадает в новые, необычные условия жизни, связанные с повышенными психоэмоциональными нагрузками. Именно психические расстройства дезорганизуют нормальное дыхание и приводят к гипервентиляции, метаболическим нарушениям.


[Закрыть] из-за стресса, вызванного боевыми действиями.

Солдаты Первой мировой войны возвращались с «военным неврозом», который считался физиологическим следствием тяжелых взрывчатых веществ. Солдат обвиняли в том, что они были слишком слабы психически и эмоционально, чтобы оставаться на поле боя и сражаться дальше. Во Второй мировой войне солдаты страдали от «боевой усталости»[6]6
  Боевая психическая травма (БПТ).


[Закрыть].

Психиатры часто давали им отпуск для восстановления сил, после чего настаивали на возвращении на поле боя – в основном потому, что в те времена преобладало мнение, будто мужчины чувствуют себя лучше, когда находятся в кругу товарищей.

Но мало кто из медицинского сообщества обращал внимание на продолжительные психологические страдания, которые испытывают те, кто возвращается с войны и пытается вернуться к прежней жизни.

По словам Герман, так продолжалось вплоть до антивоенного движения 1960–1970-х годов. Став свидетелями того, как огромное количество солдат после войны во Вьетнаме пытались вернуться к гражданской жизни и боролись с суицидальными мыслями, наркотической или алкогольной зависимостью, а также мучительными воспоминаниями, протестное движение призывало политиков, врачей и Администрацию по делам ветеранов отнестись серьезно к послевоенной травме.

Наконец для описания того, что с происходило с солдатами, был придуман термин «посттравматическое стрессовое расстройство». Формально ПТСР определяется как психическое расстройство или изнурительная стрессовая реакция, когда человек переживает или становится свидетелем чрезмерно травмирующего события. Таким образом, постепенно были приняты нормативные акты для защиты ветеранов и их семей [1].

Зигмунд Фрейд пытался придать травме социальный контекст еще в конце XIX века, когда сделал поразительное открытие относительно ее происхождения. Он был учеником Жана-Мартена Шарко, французского нейробиолога и известного антиклерикала, который использовал строгие научные методы в попытке понять неврологические симптомы истерии – состояния, вызванного «блуждающей маткой» (hysterika от греч. «матка»). Шарко пришел к выводу, что это заболевание поражает нервную систему женщины, однако отметил, что его симптомы – амнезия, временная слепота, эпилепсия, тревога и боль в матке – носят психологический характер, а гипноз может облегчить состояние женщин. Однако Фрейд и два других выдающихся психиатра, Пьер Жане и Йозеф Брейер, обнаружили нечто гораздо более зловещее: истерия – это психологический эффект от подавленных травматических воспоминаний.

Психиатры решили выслушать своих пациенток – довольно радикальное решение для того времени – и были поражены, что те не только свободно рассказывали о своих переживаниях, но и чувствовали себя после этого лучше. Врачи предоставили своим пациенткам пространство, где можно было спокойно делиться своими историями. Это и положило начало тому, что Фрейд назвал психоанализом, а Жане – психологическим анализом.

Работа Жане, актуальная и по сей день, сосредоточена на симптомах травмы, особенно диссоциации и депрессии. Фрейд же, напротив, хотел узнать причину этих симптомов. Он был потрясен, обнаружив в подавленных воспоминаниях пациенток опыт детского сексуального насилия и инцеста. У каждой из них. Со временем он пришел к убеждению, что все «истерические» симптомы берут свое начало в сексуальной травме. Ранние работы обоих психиатров удивительным образом предугадали последующие исследования в этой области, но у современников теория Фрейда почти сразу вызвала протестную реакцию.

Фрейду не терпелось представить миру свою теорию соблазнения. Однако его коллеги плохо восприняли эту теорию подавленных воспоминаний – почти все они были мужчинами и чувствовали явный дискомфорт от подобного открытия. Они даже обвинили Фрейда в сумасшествии. В 1905 году он был вынужден отказаться от своей теории и вместо этого заявил, что травматические воспоминания женщин являются всего лишь фантазиями и выражением подавленных сексуальных желаний, а не жестоким обращением с ними.

Прошло еще 100 лет, прежде чем травматический опыт женщин стали воспринимать всерьез и теория о подавлении сексуальности начала терять свою популярность как в психологических кругах, так и в обществе [2]. Обществу потребовалось время, чтобы признать травмирующие последствия войны, а также что сексуальное насилие в отношении женщин и девочек является серьезной проблемой.

Как отмечает Герман в своей книге, это началось в 1970-х годах, когда женщины организовали протесты, чтобы повлиять на общество. В 2010-х годах движение #MeToo вместе с организациями по защите прав женщин взяло бразды правления в свои руки и потребовало защиты женщин от изнасилований, принуждения и сексуальных домогательств. В результате изнасилование, которое когда-то определялось как секс без согласия, было переосмыслено как акт насилия, который может быть совершен как партнерами по браку, так и незнакомцами.

Потребовалось много времени, чтобы понять, что под всеми неправильными концепциями, диагнозами, симптомами и поведением скрывается травматический опыт, который и объясняет страдания в жизни человека. К сожалению, впереди нас ждет такой же долгий путь.

СИМПТОМЫ ПТСР

Нарушения

Навязчивые мысли

Кошмары

Флешбэки

Повторяющиеся, непроизвольные воспоминания

Тревожные сны

Физические симптомы

Усталость

Бессонница

Головные боли

Потеря аппетита

Гиперактивность

Мышечное напряжение

Учащенное сердцебиение

Реактивность

Раздражительность

Вспышки гнева

Безрассудное или самоповреждающее поведение

Повышенная настороженность

Трудности с концентрацией

Нарушения сна

Когнитивные нарушения

Трудно сосредоточиться

Трудно принимать решения

Трудно вспомнить важные аспекты травматического события

Спутанность сознания

Диссоциация

Негативные мысли и чувства

Искаженные убеждения о себе и других

Поведенческие симптомы

Избегание людей, мест или ситуаций, которые могут стать триггерами

Социальная замкнутость и изоляция

Злоупотребление психоактивными веществами

Саморазрушительное поведение

Возбуждение, раздражительность и враждебность

Со времен Фрейда мы достигли больших успехов в определении травмы и подходе к ней. В наши дни она имеет довольно четкое определение. По словам ван дер Колка, это эмоциональная реакция, которая возникает, когда пережитое событие превосходит нашу способность справиться с ним; когда оно «перегружает нашу нервную систему и изменяет то, как мы обрабатываем воспоминания и воспроизводим их в памяти». Он пишет, что травма – «это не история, произошедшая когда-то давно, а отпечаток боли, ужаса и страха, живущий внутри нас». Последствия травмы остаются в теле и клетках и могут проявляться различными способами, например в виде хронических болей в мышцах и суставах, головных болей, проблем с желудком, возбуждения, тревоги или диссоциации, а также других симптомов и поведения. Все это влияет на химический состав мозга и нервную систему, а также на генетику, которую мы наследуем от родителей, – травма изменяет ее, о чем мы более подробно поговорим в главе 5.

Несмотря на то что травма ассоциируется с серьезными жизненными потрясениями, в своей практике я постоянно вижу ее мелкие проявления, влияющие на жизнь людей. Обычно в нашем сознании такие повседневные неприятности и волнения – мелочь, а вот крупные события – Травма с большой буквы. Но дело в том, что мы не можем судить о чужом опыте.

Со стороны нам может казаться, будто все то, через что проходит другой человек, не представляет собой ничего особенного, но для него событие может играть важную роль.

Подумайте о разводе. Один человек может быть подавлен, напуган, а событие станет для него разрушительным. Он может думать, будто не достоин любви, никогда не найдет ее снова и навсегда останется один. А для другого развод будет пусть и не прекрасным событием, но в целом… ничего.

Недавно у меня была новая пациентка, Лана, которая рассказала мне, что за несколько недель до нашей встречи на семейной вечеринке с ней произошло нечто ужасное. По ее словам, в разгар вечера ее муж напился. Это был первый раз, когда она видела его в таком состоянии. Видя, как он выставляет себя на посмешище, Лана закипела от гнева. Я предположила, что было что-то еще, из-за чего она так сильно разозлилась, поэтому попросила рассказать дальше. Лана призналась, что ее отец был алкоголиком, свекор тоже, а муж почти не пил либо делал это крайне редко. Более того, во время нашей беседы она вспомнила, что к ней приставали, когда она была маленькой. Это был пожилой мужчина, и он явно был выпившим. Так что, хотя инцидент с мужем сам по себе, возможно, и не стал сокрушительным – а любой другой человек с иным жизненным опытом мог бы воспринять его иначе, – этот случай спровоцировал у Ланы травматические воспоминания.

Одна из характеристик, по которой событие можно считать травмирующим, заключается в том, что переживание воспринимается как чрезмерное и, следовательно, с ним труднее справиться. В привычных ситуациях люди могут использовать имеющиеся у них ресурсы и стратегии преодоления трудностей, но, когда события непропорционально велики, эти ресурсы могут не помочь. Кроме того, если подобные жизненные обстоятельства затягиваются, они, скорее всего, вызовут хронические проблемы и значительный психологический стресс.

Поведение мужа повлияло на Лану: она не могла перестать об этом думать. Как после этого снова ему доверять? Кто-то другой, возможно, посчитал бы поведение мужа единичным случаем, оплошностью и махнул на ситуацию рукой, но Лана не смогла.

Увольнение с работы также может стать потенциальной травмой или легкой неурядицей в зависимости от человека. Когда мой пациент Фелипе потерял работу на Уолл-стрит, он был раздавлен и не мог в это поверить. Работа – настоящая мечта, она значила для него буквально все. Работа и должность определяли его как личность. Он проводил много времени в офисе и дружил со своими коллегами. Фелипе сказал, что почувствовал, что решение компании уволить его выбило почву из-под ног.

Будучи главой очень традиционной филиппинской семьи, он гордился тем, что обеспечивает ее. Когда эта возможность исчезла, он почувствовал себя выхолощенным, растерянным и пристыженным. Этот опыт заставил его сомневаться в себе не только как в личности, но и как в муже и отце семейства.

Было так сложно, что долгое время он не мог заставить себя устроиться на другую работу. В противовес этой истории у меня есть другая пациентка, которая также потеряла работу, которую любила. И хоть сначала она была удивлена и разочарована, но все же приняла ситуацию как неизбежное и вскоре нашла другую работу.

Любое важное жизненное событие – развод, уход детей из дома, потеря работы, переезд в другой город – может расцениваться по-разному в зависимости от человека, его жизненных обстоятельств и того, как он это воспринимает.