Текст книги "Боль прошлого. Понимание и исцеление психологической травмы"

Сложно представить, что люди могут исцелиться и развиваться после тех травм, которые я описала выше. И все же так бывает. Говоря откровенно, это нелегкий путь, пройти который иногда кажется непосильной задачей. Но вот что я могу сказать наверняка: когда мы готовы проделать работу и проявить полную самоотдачу, посттравматический рост открывает путь к более богатой, более целостной жизни, и не вопреки тому, что мы пережили, а благодаря этому опыту.

В следующей главе я подробнее расскажу, что такое посттравматический рост и что им не является.

Глава 3
Что такое посттравматический рост?

Мы часто наслаждаемся красотой бабочки, но редко думаем об изменениях, которые она претерпела, чтобы достичь этой красоты.

Майя Энджелоу

Рана – это место, через которое в вас входит свет.

Руми

Когда травмирующий опыт разрушает наш мир и нам остается собирать осколки, даже мысль, что можно исцелиться и измениться в результате пережитых страданий, может показаться невозможной. Сложно оставить случившееся в прошлом и справляться с каждодневными трудностями, не говоря уже о том, чтобы двигаться дальше. Но дело в том, что, принимая невзгоды и преодолевая боль, мы можем извлечь смысл из пережитого опыта. Мы и правда можем вырасти из травм и даже трансформироваться. Именно в этом и заключается посттравматический рост.

Люди постоянно говорят о трансформации. Они зачастую считают, что преобразились, что «изменились в лучшую сторону», почувствовали себя сильнее и выносливее, даже стали более приятной, более осознанной версией себя. И это замечательно. Они действительно поменялись. Однако когда я говорю о трансформации, которая происходит в результате посттравматического роста, я имею в виду нечто совершенно иное. Подумайте о гусенице. Чтобы стать бабочкой, это маленькое существо (официально – личинка) должно потерять всю свою «гусеничность». Оно должно разложиться и лишиться всего: своей формы и экосистемы, своего способа передвижения по миру. Всего. На самом деле, если бы вы заглянули внутрь куколки на полпути ее метаморфоз, вы бы не увидели ни частично сформировавшейся бабочки, ни частично разложившейся личинки. Вы бы увидели то, что биолог дикой природы Линдси Ванcомерен называет «розовой слизью», богатым питательными веществами супом. От гусеницы не осталось и следа. Иными словами, она должна была умереть, чтобы возродиться как нечто совершенно новое. В то же время – и это важно – бабочка никогда не стала бы тем, чем она является, если бы не была гусеницей, без ферментов, нервной системы и дыхательных трубок, которые дает личинка, объясняет Ванcомерен. У гусеницы даже есть «имагинальные диски», которые представляют собой «небольшие скопления клеток, соответствующие структурам, которые понадобятся им во взрослой жизни» [1]: крылья, глаза, антенны и т. д. Более того, нельзя прерывать появление бабочки на свет или помогать ей с этим. Крылатому существу необходимо дать возможность полностью сформироваться, иначе оно погибнет. Это блестящий и весьма яркий пример трансформации в природе.

Когда речь заходит о трансформации человека, чтобы проиллюстрировать идеальный посттравматический рост, за образец я беру кинцуги, или «золотую заплатку», древнее японское искусство починки разбитой керамики. Кинцуги возникло из ваби-саби, японского мировоззрения, которое почитает красоту в несовершенстве и непостоянстве. Например, при восстановлении треснутой керамической чаши или разбитых изделий цель не в том, чтобы скрыть недостатки, а в том, чтобы с помощью лака, смешанного с золотым порошком (или стерлинговым серебром), улучшить их и сделать нечто уникальное и зачастую более красивое, чем оригинал.

Каждый из нас разбивался на куски, у каждого есть раны, напоминающие о том, что хотелось бы забыть. Но наши раны – те самые трещины, о которых писал поэт Руми: через них проникает свет, и мудрость, согласованность и сострадание могут войти в нас. Лак подсвечивает ценность наших ран. Философия ваби-саби предлагает признать красоту нашего несовершенства, отпраздновать уникальность и разбитость. Как однажды написал Эрнест Хемингуэй: «Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе». В этом суть посттравматического роста.

Посттравматический рост позволяет нам одновременно переживать травму и исцеляться – и то и другое правда. Я была сломлена, теперь я целостная. Но эта целостность включает в себя те сломанные части, которые собрали воедино совершенно другим способом, сделав конструкцию более устойчивой, более красивой и способной нести пользу. Но важно сказать, что в посттравматическом росте, как и в кинцуги, мы не просто восстанавливаем то, что сломано, это лишь часть процесса. Мы перепридумываем, изобретаем и пишем для себя совершенно новую историю, которая не отрицает раны прошлого, а приправляется «питательным супом».

Будучи клиническим психологом, который специализируется на травмах, с посттравматическим ростом я работаю почти 30 лет, и он занимает центральное место в моей работе. За это время я поднимала следующие вопросы: что, если после пережитой травмы человек может выйти за рамки простого восстановления? Что, если, вернув здоровое самочувствие, он пойдет дальше по пути трансформации? На самом деле это не только возможно, но и достижимо. ПТР – этап, на котором происходит истинная трансформация, но, чтобы его достичь, необходимо пройти нелегкий путь. Моя пятиэтапная модель поможет достигнуть цели. Это план, который ведет нас от травмы к мудрости и росту. Пять этапов, о которых я подробно рассказываю в книге, проходят от радикального принятия травмы к поиску безопасности, изменению того, как мы воспринимаем мир, способности принять старые и новые способы существования, чтобы дойти до роста и обрести мудрость.

ПЯТЬ ЭТАПОВ ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОГО РОСТА

1. Этап осознанности: радикальное принятие.

2. Этап пробуждения: безопасность и защита.

3. Этап становления: новая личная история.

4. Этап существования: интеграция.

5. Этап трансформации: мудрость и рост.

Мне нравится предоставлять пространство для этого процесса, а также быть свидетелем его результатов у бесчисленного количества пациентов – это привилегия, к которой я отношусь очень серьезно. У меня есть множество историй невероятных трансформаций, которыми я буду делиться на протяжении всей книги: это истории одного человека, семей или целых сообществ, переживших ужасающие зверства, а также истории тех, кто столкнулся с душевной болью и невзгодами в повседневной жизни. Прежде чем погрузиться в эти примеры, давайте рассмотрим концепцию посттравматического роста в ее историческом контексте.

Посттравматический рост – не мое изобретение, он с древних времен является частью человеческого опыта. Он часто встречается в мифологии как путь героя к преображению. Бесчисленные фильмы изображают главного героя, который страдает от травмы и, движимый этим опытом, становится героем. На ум приходят Люк Скайуокер и принцесса Лея из «Звездных войн», Брюс Уэйн из «Бэтмена», Диана из «Чудо-женщины», Т'Чалла из «Черной пантеры» и серия фильмов о Гарри Поттере. Есть и другие, вневременные и исторические примеры. Классические сказания, такие как «Одиссея»; истории коренных народов, в центре которых животные или дети богов; религиозные притчи, например о Сиддхартхе, который потерял мать при рождении и стал просветленным Буддой; и множество библейских историй.

Часто травма является обязательным условием для того, чтобы стать героем или достичь просветления.

Как правило, в истории или реальной жизни героя призывают покинуть все привычное и отправиться в неизвестность, где он должен встретиться лицом к лицу с трудностями и набраться мужества, чтобы сразиться с демонами или укротить драконов. Джозеф Кэмпбелл, известный специалист по сравнительной мифологии, говорит, что путешествие – это трансформация, «обряд духовного перехода», во время которого герой должен умереть, чтобы возродиться.

Посттравматический рост как психологическую концепцию предложили два психолога из Университета Северной Каролины, Ричард Тедески и Лоуренс Калхун, в середине 90-х годов. В своих исследованиях и клинической практике они показали, что ПТР – это способ описания как позитивных изменений, которые люди переживают в результате ужасных событий, так и процесса, через который они проходят, чтобы достичь этих изменений [2].

Тедески пишет, что с помощью ПТР человек может открыть в себе новые способности к взаимоотношениям с другими людьми, доверию к себе и благодарности за жизнь. Он говорит, что это «способности, которых не было до травматического опыта, или они были, но человек их не осознавал». В процессе посттравматического роста человек начинает воспринимать мудрость и красоту собственных ран как дар, который полностью меняет его восприятие мира и то, как он с этим миром взаимодействует.

Трансформация, которую люди переживают в результате такой работы, приносит с собой множество даров: новый смысл жизни, чувство внутреннего покоя, более глубокие связи с другими людьми и высшими силами, а также взращенное чувство собственного достоинства.

ПТР – способ найти цель в страдании и создать жизнь за пределами борьбы, которую мы ведем, будучи травмированными. Он описывает опыт людей, которые не только восстанавливаются после травмы, но также пользуются ей как трамплином для последующего роста.

Этот путь редко бывает линейным, он требует готовности выйти за пределы собственной зоны комфорта и вооружиться осознанным вниманием и открытостью для получения ожидающих вас даров – даров мудрости и роста. Вот почему я иногда сравниваю процесс посттравматического роста с вылуплением бабочки из кокона. Как писала Рупи Каур: «Вы не просто становитесь бабочкой. Рост – это процесс». Мы должны быть готовы отпустить гусеницу, чтобы стать бабочкой, и понимать, что весь процесс трансформации происходит не в одночасье. Как и наше с вами преображение. Для собственной свободы нужны терпение и борьба; они вам пригодятся, чтобы наконец выйти из тьмы на свет, став прекраснее, чем вы могли себе вообразить, – вы обзаведетесь крыльями, необходимыми для полета.

Я вижу примеры посттравматического роста повсюду, даже у людей, которые никогда не слышали о нем или не знают, как подобрать слова, чтобы рассказать о том, что с ними происходит. Например, описывая собственный рост после травмы, психотерапевт Ральф де ла Роза, автор книги «Не говори мне „расслабься“», дал честную оценку процессу, ни разу не назвав ПТР:

«Я думал, что смысл в том, чтобы исцелить травму, ведь, в конце концов, именно это пожирало меня изнутри. И я действительно исцелился. Это была самая тяжелая работа в моей жизни. Казалось, она никогда не закончится. Но все прошло. И пока я занимался исцелением, происходило нечто совершенно другое. Я становился тем, кем должен был стать с самого начала. Когда-то мне казалось, что я должен нести эту ношу, потому что жизнь была так жестока ко мне. Но этот процесс превратился в самую глубокую духовную работу в жизни. И речь не о каком-то пути, на который меня кто-то направил, не религиозная фантазия, которую мне внушили. Внутри меня ожило нечто честное, подлинное, спонтанное и творческое. Я бесконечно благодарен всем ранам, всем людям, которые причиняли мне боль и отвергали меня. Они дали мне материал, который алхимически превратился в нечто поистине прекрасное» [3].

Посттравматический рост может возникнуть в результате многих видов травм, таких как горе, хронические заболевания, инвалидность, рак и сердечные приступы, а также трудности, связанные с медицинскими проблемами родителей или детей. В обстоятельствах, где насилие или его угроза играют главную роль, например пожары, автокатастрофы, изнасилование и насилие, подростковая беременность, тяжелое положение беженцев, боевые действия, похищение людей и прочее.

Глория – удивительный пример перехода от острой травмы и страдания к росту. Она выросла в сельской местности, на окраине Буэнос-Айреса, в бедной семье с очень ограниченными ресурсами. Ей всегда хотелось изучать инженерное дело, поэтому в юном возрасте она устроилась на работу и смогла накопить достаточно денег, чтобы переехать в Нью-Йорк, где надеялась поступить в университет.

Приспосабливаясь к новому городу в новой стране, Глория нашла работу в агентстве, которое занималось незаконной деятельностью, о чем девушка не подозревала. Тогда она не понимала, что происходит, и в конце концов ее подставили, арестовали и отвезли в тюрьму Райкерс, где она подвергалась неоднократному групповому изнасилованию как со стороны заключенных, так и со стороны тюремной администрации при содействии женщины-тюремщика. Ей отказывали в еде, избивали и оставляли в невыносимых условиях.

К моменту выхода из тюрьмы Глория находилась почти в бессознательном состоянии. Она попала в психиатрическую клинику, где не могла говорить и участвовать в терапевтических программах, пока не нашла для себя подходящую форму самовыражения в виде искусства.

Выйдя из клиники, Глория приняла решение начать медленное путешествие к исцелению. В рамках этого пути она училась еще больше выражать себя через искусство и, находясь в благоприятной обстановке и получая много поддержки, начала осознавать, что с ней произошло, и направила боль от глубокой травмы в свои картины. В конце концов Глория заметно выросла физически, эмоционально и духовно. На этом пути она обрела новую личность и более здоровые отношения, ее жизнь стала более осмысленной, и сейчас она чувствует, что открыла для себя ясную жизненную цель. Из-за того, что с ней случилось, Глория теперь выступает в защиту женщин, находящихся в заключении, и работает с группами, которые выступают за закрытие тюрьмы на острове Райкерс. Она стала изобретателем и художником и живет такой жизнью, которую никогда не могла себе представить.

История Глории демонстрирует, как человек может выйти из серьезной, меняющей жизнь травмы и стать сильнее. Но не только серьезные зверства открывают нам путь к росту, но и всевозможные обычные, повседневные травмы, такие как потеря работы, трудности в школе, уход из социального круга, издевательства, развод, переезд в новый дом или город. Аманда Горман, лауреат звания «Национальный молодежный поэт-лауреат Америки», прочитавшая свое стихотворение «The Hill We Climb» перед тысячами людей на инаугурации президента Джо Байдена в 2020 году, является вдохновляющим примером человека, который превратил свои трудности в триумф. Аманда с детства боролась с нарушением обработки слуховой информации[10]10
  Аuditory sensory disorder.


[Закрыть], из-за которого ей было трудно воспринимать речь. У нее также был дефект речи, из-за которого были сложности с произношением некоторых звуков. Вместо того чтобы считать это инвалидностью или слабостью, она стала воспринимать это как свою суперсилу.

В интервью Опре Аманда сказала, что, по ее мнению, этот опыт дал ей больше сил как писательнице. «Когда учишься говорить по-английски через поэзию, это приводит к большему пониманию звука, тона, произношения, поэтому я думаю о своем дефекте речи не как о недуге или недееспособности, а как об одной из своих сильных сторон». Ее уязвимость – неспособность к артикуляции – стала величайшим талантом. И действительно, в дальнейшем она выступала перед миллионами людей и вдохновляла других выступать против несправедливости.

Как мы уже говорили, травма может быть индивидуальным или коллективным опытом. Посттравматический рост работает точно так же. Пары, семьи и целые сообщества могут переживать посттравматический рост коллективно, проникая в глубину боли и исцеляясь все вместе. «Сообщества могут набраться решимости справиться с трагедией и получить от этого положительные результаты», – говорит Тедески. В процессе роста могут участвовать целые города или страны. Это называется «коллективный посттравматический рост». Иными словами, те, кто страдает и разделяет боль друг друга, могут также собраться вместе и разделить исцеление.

Посмотрим на ситуацию в Новом Орлеане после урагана «Катрина». Синтия Митчелл, школьная учительница на пенсии, рассказала в электронном письме о том, каково это – жить в районе, сильно пострадавшем от урагана. Она работала специалистом по ведению пациентов в целевой группе «СПИДу НЕТ»[11]11
  NO/AIDS Task Force.


[Закрыть], где помогала бездомным людям подыскивать постоянное субсидированное жилье. В свободное время, будучи фотографом и рассказчицей, Синтия часто ездила по разным районам и разговаривала с местными жителями. После «Катрины» она помогала друзьям ремонтировать их дома, а также сама купила и отремонтировала дом в районе, почти разрушенном ураганом. Вот что она рассказала:

«Работая в Новом Орлеане после „Катрины“, я стала свидетелем того, как множество людей приходили на помощь другим, будь то сосед, друг, родственник или незнакомец, – все для того, чтобы облегчить переживание общей утраты. Казалось, что все классовые, расовые, возрастные границы размылись и нет больше разницы в образе жизни, потому что имело значение только одно – люди. Они не только делились электрогенераторами, душем и едой, они также составляли друг другу компанию, желали всего хорошего, протягивали руку помощи, рассказывали о собственных трудностях и о том, как выживают. Вопреки тому, что было показано в СМИ сразу после кризиса, обычные граждане и жители в большинстве случаев объединились, чтобы сделать все возможное для оказания помощи. Это были самые обычные герои».

Помните, травма – не само событие, это эмоциональный и психологический эффект, который оно оказывает на тех, кто стал его свидетелем или пострадал из-за него. Любое событие, которое бросает вызов вашим основным убеждениям, может заставить вас задуматься о том, как устроен мир, что вы за человек, какой жизнью живете и какое у вас будущее. Оно может подарить вам возможность расти и меняться. То же самое касается семьи, общества или целого народа. Я множество раз наблюдала подобное в сообществах, которым помогала на протяжении многих лет.

Выполняя эту работу, я видела, как люди сплачиваются, вместе протестуют, требуя системных изменений, и объединяют ресурсы, чтобы помочь соседям. Они рассказывают мне, как этот опыт залатал трещины в их сообществах и помог их совместному росту.

Удивительная сторона роста после травмы заключается в том, что даже люди, которые сами не переживали травму, однако были ее непосредственными свидетелями, могут продемонстрировать личностный рост. Это явление называется «викарный посттравматический рост». Находясь рядом с человеком, который проходит через процесс роста, мы зачастую тоже растем – психологически, эмоционально и духовно. К таким людям относятся, в частности, дети и супруги людей, переживших рак, семьи ветеранов боевых действий и тех, кто борется с наркотической и алкогольной зависимостью; медицинские работники и терапевты, занимающиеся лечением травм; друзья или партнеры людей, переживших изнасилование, издевательства, расизм или другие формы дискриминации. Иными словами, те, кто заботится о людях, переживших травму.

Когда произошла трагедия 11 сентября, я жила на Манхэттене и работала психологом для беженцев и исключенных из социума людей в пяти районах Нью-Йорка. Я была свидетелем невероятных страданий и травм после теракта во Всемирном торговом центре, но также я видела невероятный рост. Будучи беженкой и иммигранткой, я была частью этого сообщества; будучи психологом, я была еще и частью терапевтического сообщества. Я жила в этом городе и ощущала ужас, когда рушились Башни-близнецы. Я была связана с происходящим вокруг и стремилась сделать все возможное, чтобы поддержать тех, кто оказался отброшен за пределы социума и сильно пострадал от разрушений и потерь. Свидетельство силы и стойкости, проявленных этими людьми, и невероятные преобразования, произошедшие после 11 сентября, изменили и меня.

Прежде чем мы поговорим о том, что такое посттравматический рост, давайте поговорим о том, что им не является. Прежде всего, ПТР – это не автоматический, немедленный результат, возникающий в результате травмы; для преодоления трудностей и достижения роста требуется время и внутреннее намерение.

Всем, кто работает с людьми, которые переживают травму, важно помнить, что ПТР – это процесс, который нельзя торопить, чтобы не подвергнуть человека ретравматизации.

Если человека слишком быстро или насильно подвести к встрече с травмой, у него попросту не окажется механизмов, чтобы справиться с таким событием, и в итоге он может снова пережить травматический опыт.

Я узнала об этом в 2001 году. В дни после обрушения Башен-близнецов Красный Крест обратился к группе психологов, проживавших в Нью-Йорке, с просьбой помочь выжившим. Последующие дни и даже недели я провела вместе с коллегами, общаясь с жертвами теракта, проводя с ними беседы и побуждая их рассказывать свои истории. Дни шли, а мы стали понимать, что этот способ не работает. Выжившие люди только переживали случившееся снова и снова, возможности для их исцеления не появлялось. Скорее происходила повторная травматизация, но никак не поддержка. Мы работали слишком быстро: люди еще находились в состоянии травмы.

Вот несколько наиболее распространенных мифов, связанных с посттравматическим ростом.

Миф № 1. Все переживают травму одинаково. Не существует даже двух людей, которые бы переживали травму одинаково, – то же касается и восстановления после нее. И травма, и процесс исцеления субъективны: каждый по-своему реагирует на трудности, по-своему справляется, по-своему исцеляется. Путь к исцелению уникален, его нужно уважать и следовать ему.

Миф № 2. Ничего хорошего из травмы никогда не получится. Это заблуждение исходит из медицинской модели, которая основывается только на симптомах и негативных последствиях травмы. Эта модель фокусируется на том, чего не хватает, и рассматривает любую травму как расстройство, которое следует лечить исключительно при помощи лекарств, интенсивной терапии и часто госпитализации. При этом она отвергает как истории, рассказанные теми, кто пережил травму, так и данные лонгитюдных исследований, которые вновь и вновь сообщают о том, что люди, пережившие травму, также способны прийти к мудрости и росту после нее. Психологи, которые верят в ПТР, постоянно видят его действие на людей, семьи и сообщества.

Миф № 3. Время лечит. Каждый раз я качаю головой, когда слышу эту фразу. Данное высказывание скрывает и увековечивает ложное представление об исцелении после травмы. Не время лечит раны, облегчает боль и страдания. Во времени нет ничего волшебного. Недостаточно просто дать времени пройти. Все зависит от того, чем вы занимаетесь в течение этого времени. Дело только в ваших действиях, которые ведут от боли к исцелению и росту.

Миф № 4. ПТР – это естественный следующий шаг. Необязательно. Он еще и не простой. Этот шаг требует сформированного намерения и решимости, а также времени и усилий. И не забывайте, что у этого процесса есть свои сроки, его нельзя торопить. Исцеление требует мужества, уязвимости и определенного уровня веры в процесс – придется сдаться: отказаться от контроля над собственной жизнью по умолчанию, по воле случая или потому, что других вариантов у вас нет.

Миф № 5. ПТР – это иллюзия. Некоторые считают, что рост после травмы субъективный, что это всего лишь восприятие человека, пережившего травматический опыт. На самом деле существует множество доказательств того, что посттравматический рост действительно происходит. ПТР – не способ замаскировать травму, изменив собственное поведение; это также не заверения в том, что симптомы исчезли, а мы их попросту схоронили глубоко внутри. Вырасти из травмы – не то же самое, что отрицать ее или открещиваться от страданий, которые она породила. Избегание и отрицание являются противоположностью трансформации. Рост требует, чтобы мы встретились с травмой лицом к лицу и вступили с ней в отношения.

Миф № 6. ПТР – это просто переосмысление травмы в положительном ключе. Существуют направления в психологии, которые стремятся увидеть все в позитивном ключе. Травма – это так здорово! Она помогает нам вырасти! Требуется готовность переоценить свою жизнь в новом контексте, который мы создаем для себя сами, а значит, придется исследовать травматические события, а затем интегрировать его в новую жизнь. Это сложно, больно, и часто нужно достичь дна, чтобы вынырнуть на поверхность.

Миф № 7. ПТР избавляет от ПТСР. Не всегда. Совсем необязательно, что ПТР с вами постоянно, но за этим состоянием нужно постоянно следить. По словам Тедески, может звучать нелогично, но ПТСР и ПТР, бывает, происходят одновременно. Именно борьба с психологическим стрессом приводит к росту. Посттравматический рост происходит постепенно. Например, вы можете работать над исцелением травмы в романтических отношениях и обрести более глубокое понимание, более здоровые границы и более крепкую связь с партнером. Но в других сферах жизни, например в отношениях на работе или конфликтах с родителями, вам, возможно, предстоит проделать гораздо больше работы. ПТР – не линейный путь.

Миф № 8. ПТР и жизнестойкость – это одно и то же. Вовсе нет. Сейчас стало модно говорить о жизнестойкости как о способе преодоления травмы. Однако жизнестойкость не помогает нам вырасти из травмирующих событий, она помогает справиться с ними. Жизнестойкость – способность возвращаться в исходное состояние после стрессового события. Это механизм преодоления, выработанный для того, чтобы лучше справиться с неприятностями. ПТР, в свою очередь, – это возможность расти и развиваться дальше того уровня, на котором вы были изначально; не вопреки травме, а благодаря ей. Посттравматический рост выходит за рамки психологии, включая в себя еще и нейробиологию, духовность, целостное исцеление и сострадание. На самом деле иногда жизнестойкость фактически препятствует возможности посттравматического роста – об этом я расскажу подробнее в следующей главе, – потому что кажется, будто жизнестойких людей травма затрагивает минимально. А вот те люди, которые проходят через процесс роста после травмы, могут развить жизнестойкость на пути к исцелению и трансформации.

ПТР vs жизнестойкость

Миф № 9. Из-за ПТР мы смотрим на мир сквозь розовые очки. Несмотря на то что многие люди, оглядываясь назад, считают, что случившееся с ними было «лучшим событием в их жизни», и даже выражают благодарность за этот опыт, важно помнить, что они никоим образом не подразумевают, что трагедия и потеря не принесли им много боли. Когда у раввина Гарольда Кушнера, автора книги «Когда с хорошими людьми случаются плохие вещи», в возрасте 14 лет умер любимый сын Аарон, Кушнер признался, что из-за этого стал более чутким духовным наставником, более сострадательным раввином и более любящим человеком. Но при этом он сказал следующее: «Я бы не моргнув глазом отказался от всего этого, если бы мог вернуть сына. Отказался бы от духовного опыта, от глубины, которые пришли благодаря этому переживанию, и стал бы тем, кем был 15 лет назад… отцом счастливого, солнечного мальчика. Но у меня нет такого выбора» [4].

Еще одним ярким примером являются камбоджийские беженцы, с которыми я работала. Они бежали от насилия и геноцида режима Пол Пота, правившего с 1975 по 1979 год. Это были люди, пережившие травмы, которые мало кто может даже себе представить: голод, болезни, постоянные угрозы пыток и смерти, потеря членов семьи, своей культуры и родины. Большинство беженцев, с которыми я разговаривала, очень четко говорили о том, что им пришлось пережить и как они изменились в результате этого опыта. По словам С. Л.: «Я бы никогда не выбрал такой путь, но теперь, когда я пережил травму, я рад. Иначе я не стал бы тем, кто я есть».

Миф № 10. ПТР – это одиночное путешествие. Разумеется, мы должны верить в возможность и нашу личную способность к росту после травмы, но путь к исцелению нельзя преодолеть в одиночку. Нам нужен кто-то, кто направит нас, обеспечит пространство, в котором мы сможем чувствовать себя в безопасности. Наша травма носит отношенческий, системный и культурный характер; она является результатом отрыва от себя, других и мира. Поэтому исцеление и трансформация должны включать в себя воссоединение, поиск чувства принадлежности. Чтобы вырасти из травмы, мы должны позволить себе получить поддержку от других: семьи, друзей и, даже шире, поддержку из культурного контекста.