Текст книги "Боль прошлого. Понимание и исцеление психологической травмы"

Как бы ни была важна жизнестойкость в процессе восстановления после травмы, она может стать препятствием для трансформации и фактически помешать нам перейти к посттравматическому росту. Почему? Потому что жизнестойкие люди адаптируются к неблагоприятным условиям, они обладают хорошими навыками преодоления трудностей. Жизнестойкость позволяет восстановить гомеостаз, вернуться к тому состоянию, в котором мы находились до трагедии. Это способ защитить себя и тех, кого мы любим, от будущих страданий. Жизнестойкость действительно помогла многим людям справиться с невзгодами и жить дальше – и это отличная новость. Вот только она не дает возможности вырасти из пережитого, трансформироваться и даже расцвести благодаря тому, через что мы прошли: стать сильнее, чем когда-либо, придать нашей боли значение, поспособствовать обретению большего смысла и цели, а также эмоциональному и духовному росту. Иными словами, перейти к посттравматическому росту.

Часто жизнестойкие люди проходят первые два этапа ПТР – признание боли и получение пользы от терапии или другой формы поддержки – и затем быстро возвращаются к нормальной жизни. Позитивная психология и социальные ожидания побуждают их поступать таким образом.

Но сам процесс посттравматического роста происходит не так: он требует от нас радикальных и зачастую весьма травмирующих действий. Люди, проходящие через ПТР, сперва чувствуют себя сломленными, им сложно восстановиться.

Начиная с самого первого шага процесса исцеления, посттравматический рост требует, чтобы мы разрушили барьеры, мешающие нам признать свои страдания, и приняли свою боль. Люди начинают расти и трансформироваться только тогда, когда распадаются на части, когда их перетряхивает до основания.

Само понятие «жизнестойкость», то есть способность восстанавливаться, адаптироваться, быть жестким, но гибким, крепким и сильным, не допускает таких перетряхивающих душу психологических потрясений.

Жизнестойкость требует порядка, а трансформация беспорядочна.

Чувства нельзя разложить по полочкам, они хаотичные и путаные, их нелегко выразить, а иногда и назвать.

Но когда мы не позволяем эмоциям выходить наружу, то тормозим или блокируем сами переживания, не давая себе возможности выразить печаль, страх или депрессию. Трансформация требует разрушения старого, чтобы заново придумать новое. Необходимо прорасти сквозь страдания и возродиться. Но это невозможно, если мы сознательно и целиком не примем свою боль.

Несмотря на то что жизнестойкие люди часто способны функционировать на довольно высоком уровне после случившегося, их травма может оставаться внутри, погребенной и неразрешенной, и есть вероятность, что она проявится вновь – даже годы спустя – и будет напоминать о себе до тех пор, пока ее не вытащат на поверхность и не разберутся с ней.

Это может произойти, когда вы меньше всего ожидаете, когда что-то, казалось бы не связанное с первоначальным событием, запускает давно похороненную травму и выводит вас из равновесия: когда у вас рождается ребенок, когда вы отправляетесь в путешествие, которое возвращает вас во времена детства, когда вы слышите песню, которую слушали в то время, и теперь она связана с воспоминаниями о прошлом.

Такое случилось с моей пациенткой Изабель, невероятно жизнестойкой и способной женщиной слегка за сорок, которая пришла ко мне на прием вскоре после рождения второго ребенка. Она была в глубокой депрессии и, по ее словам, «в ужасной тревоге». По мере ее рассказа нам обеим становилось ясно, что страдает Изабель не от послеродовой депрессии, как она думала, а от травматической реакции, связанной с давно забытым детским опытом.

Изабель рассказала, что иммигрировала в США 15 лет назад без семьи, почти не зная языка, и поступила в университет на экономический факультет. У нее были сложные отношения со своей эмоционально недоступной матерью, но после отъезда Изабель оставила все это в прошлом. Она полюбила жизнь в новой стране, а вскоре после окончания университета нашла отличную работу и даже встретила мужчину, за которого в итоге вышла замуж.

После некоторых трудностей Изабель родила девочку по имени Даниэла, и они с мужем сделали все возможное, чтобы создать крепкую и любящую семью. Когда Даниэле исполнилось пять лет, Изабель снова забеременела, как раз в начале пандемии. С приближением родов она поняла, что ей понадобится помощь по уходу за Даниэлой, тогда она обратилась к матери, предложив той оплатить ее дорогу до США, если она поможет с ребенком, но мать ничего не ответила. Изабель умоляла ее приехать хотя бы до рождения ребенка, но мать, как обычно, отказалась поставить просьбу Изабель на первое место и даже после долгих уговоров так и не приехала.

Изабель призналась, что рождение Джесси и отказ матери приехать ввергли ее в депрессию и тревогу. Ей было трудно держать Джесси на руках, она чувствовала себя неловко, прикасаясь к ее голому тельцу, и даже кормление грудью казалось неудобным, чего никогда не случалось с Даниэлой. И вот однажды днем, когда Изабель готовилась к кормлению, ее вдруг посетили тревожные воспоминания: образы мужчины, она – маленькая девочка, лет 5 – в игровой комнате в доме друга семьи; мужчина заходит в комнату и трогает ее. Больше Изабель ничего не помнила о том дне. Когда она попыталась поговорить об этом с матерью, та замкнулась и отказалась обсуждать эту тему. Тогда Изабель соединила все кусочки воедино и поняла, что ей нужна помощь. Она сказала, что готова сделать все возможное, чтобы исцелить свою травму, чтобы ее депрессия не повлияла на заботу о детях и ее реакция на воспоминания о детстве их не коснулась.

Посттравматический рост требует, чтобы мы вытащили на свет все, включая травмы, похороненные глубоко внутри. При этом ПТР не только меняет наше отношение к травме, но и преобразует нас самих. Как ни странно, наименее жизнестойкие и наиболее травмированные люди часто склонны к посттравматическому росту. Им может казаться, что терять уже нечего, что их жизнь стала такой невыносимой, что нужно что-то менять.

Как говорит психолог Ричард Тедески: «Помните, что именно борьба со стрессом приводит к росту, а не само травмирующее событие».

Жизнестойкость приносит пользу в раннем детстве, она также может быть результатом или побочкой в процессе посттравматического роста. Именно в процессе ПТР мы можем стать более устойчивыми к стрессам и трудностям повседневной жизни.

Среди переменных факторов жизнестойкость и механизмы преодоления трудностей могут либо способствовать, либо, как это ни парадоксально, препятствовать посттравматическому росту; другие факторы повышают нашу способность к росту и трансформации. Рассмотрим некоторые из них с точки зрения отношений: «я» (черты и свойства личности), «другой» (межличностные отношения) и «мир» (культурный контекст).

Черты и свойства личности. Наши личностные характеристики влияют на то, как мы ведем себя, сталкиваясь с жизненными событиями, на нашу способность возвращаться в исходное состояние после пережитого или совершать рывок в сторону роста. Это подтверждают и исследования. Модель защитных факторов Нормана Гармези показывает, что выносливость, автономность, общительность и хорошая самооценка способствуют развитию жизнестойкости в детстве. С середины 1950-х годов в ходе лонгитюдного исследования на острове Кауаи исследователи Эмми Вернер и Рут Смит также изучали защитные факторы у детей, которые подверглись опасности. Одно из наиболее важных наблюдений заключалось в том, что от природы общительные, любознательные, оптимистичные, открытые и экстравертные дети, которые установили прочные связи с заботившимися о них взрослыми, лучше противостояли неблагоприятным жизненным условиям [1].

В других исследованиях отмечается, что более напористые, самостоятельные дети с хорошей самооценкой, которые верят, что могут повлиять на ситуацию – психологи называют это внутренним локусом контроля, – легче восстанавливаются после травматического опыта. Внутренний контроль, чувство достижения и оптимизм могут защитить их от стресса после травматического события и сформировать жизнестойкость. Эти черты личности, по-видимому, защищают их также на протяжении всей жизни.

По своему клиническому опыту могу сказать, что видела, как некоторые из этих факторов либо способствуют, либо препятствуют посттравматическому росту. Возьмем, к примеру, оптимизм. «Реалистичный» оптимизм может поддерживать в нас веру, что мы пройдем через потрясения, с которыми сталкиваемся: «С той уверенностью, мозгами и поддержкой, которая у меня есть, я знаю, что смогу это сделать». Однако излишний позитивный настрой может скрыть наши истинные чувства: «Нет, что вы, я в порядке!» – и тогда мы рискуем не получить необходимую поддержку: «Ого, посмотри-ка, ты такой сильный! Так быстро пришел в себя!»

Вышеперечисленные личностные черты могут придать нам уверенность в собственных силах, в способности противостоять невзгодам и восстанавливаться. Экстравертированность и нацеленность на достижение цели также могут способствовать росту.

Когда мы направляем свою энергию и ресурсы во внешний мир, мы можем сосредоточиться на необходимых действиях и достижении успеха, а также обратить свое внимание на тех, кто в нем нуждается.

Однако будьте осторожны: направляя энергию во внешний мир, мы иногда забываем заглядывать внутрь себя, а это ограничивает нашу способность просить о помощи и видеть возможность роста. Такая ситуация может привести к тому, что мы перестанем обращать внимание на то, что происходит внутри.

Когнитивные навыки. Когнитивная обработка информации, то есть способность воспринимать информацию и эффективно ее использовать, помогает нам понимать, что происходит в нашем собственном сознании и теле, разумно взаимодействовать с другими людьми и вести свою повседневную жизнь. Когнитивная обработка информации как путь к посттравматическому росту может происходить, когда мы переживаем такой стресс, что хотим разобраться в происходящем, найти смысл в страданиях и извлечь из них уроки. Рассмотрим два примера когнитивной обработки информации.

•  Подвижный (установка на рост) и застывший (установка на данность) образ мышления: исследования показывают, что дети и взрослые, обладающие подвижным образом мышления, в отличие от застывшего мышления, лучше видят выход из затруднительных ситуаций. Кэрол Дуэк, профессор психологии Стэнфордского университета, которая ввела эти термины в обиход, утверждает, что установка на рост важнее для достижения успеха, чем высокий IQ или талант. Подвижный образ мышления видит возможности, а не сценарии конца света; застывший образ мышления видит только неудачу: «Я никогда не смогу сделать что-то как надо. Я неудачник. Из этого опыта не выйдет ничего хорошего». Люди с установкой на данность считают, что они никогда не поменяются, что их интеллект и способности фиксированы, ведь если бы они могли измениться, они бы уже это сделали. Люди с установкой на рост считают, что могут учиться на своих ошибках и делать все, что им взбредет в голову, достаточно лишь усердно работать. Иными словами, они могут развиваться на базе собственного опыта.

Однако терапевтам, наставникам и другим экспертам важно не давить на людей с установкой на рост и не навязывать человеку изменения, к которым он может быть не готов. Это может произвести обратный эффект, и тогда случится ретравматизация.

•  Навязчивые и осознанные мысли: не обязательно переживать тяжелые или травмирующие события, чтобы понять, каково это – застрять в навязчивых мыслях. Кто из нас не размышлял над чем-то, пытаясь понять, что же случилось? Что сделал другой человек? Мы говорим о перебирании мыслей и обдумывании. И пусть звучит так, будто эта ментальная жвачка обязательно должна вредить посттравматическому росту, это не всегда так.

Ментальное пережевывание – это способ, при помощи которого сознание обрабатывает случившееся и пытается извлечь из него смысл. Существует два типа ментальной жвачки: навязчивое и осознанное обдумывание. Оба они являются важными факторами формирования смысла.

Навязчивые (или обсессивные) размышления – это непреднамеренный процесс, когда мы не можем перестать думать о травмирующем событии. Мы думаем о нем снова и снова, прокручивая в голове все детали и обращая внимание на негативные эмоции, а это, согласно многочисленным исследованиям, приводит к еще большему стрессу [2].

Может возникнуть ощущение, что мы не контролируем возникающие мысли и образы. Из-за навязчивого обдумывания мы можем застревать в прошлом, что приводит к посттравматическому стрессовому расстройству или хроническому стрессу [3].

Осознанные (или конструктивные) размышления, напротив, представляют собой сознательную попытку понять и извлечь смысл из пережитого.

Это целенаправленный самоанализ, который ведет к самореализации, это способ изучения прошлого для того, чтобы наполнить им настоящее и остановить последствия травмы в будущем. Как это произошло? Что я могу из этого извлечь? В процессе осознанного размышления мы пытаемся обнаружить положительные стороны нашего опыта, мудрость, заключенную в ране, – и то и другое поможет нам двигаться в направлении роста.

Как и в случае со всеми переменными факторами, ни один из видов размышлений не может считаться препятствующим или способствующим росту в 100 % случаев. Многое зависит от количества прошедшего времени и интенсивности угрозы. Невозможно, например, осознанно размышлять сразу после того, как произошло что-то ужасное, когда мы еще не отошли от ужаса случившегося. Слишком рано для размышлений. Поэтому навязчивые мысли могут быть механизмом преодоления и стратегией выживания, способом признания произошедшего и могут быть столь же важны для осмысления пережитого на ранних этапах, как и осознанные размышления. Все это говорит о том, что и навязчивые, и осознанные мысли играют важную роль в процессе посттравматического роста [4].

То, как мы относимся к другим людям и какие виды поддержки нам доступны – особенно в детстве, – может повлиять на то, как мы переживаем травму во взрослом возрасте, насколько вероятны исцеление после нее и последующий рост. Имеющиеся до травмы ресурсы часто определяют, как мы будем противостоять всему, что встретится нам на жизненном пути.

Межличностные отношения. Из-за того что травма – понятие отношенческое, без сомнения, мы нуждаемся в поддержке, любви и постоянстве от тех, кто должен о нас заботиться, чтобы мы смогли развить четкие представления о мире и своем месте в нем. Как сказал Бессел ван дер Колк: «То, насколько мы любимы в детстве, во многом определит то, как мы будем справляться с трудностями в жизни». Любовь и поддержка не всегда могут идти от родителей – они, впрочем, и не обязаны их предоставлять. Мы можем наладить связь с бабушками и дедушками, с другим опекуном или учителем, тренером, духовным наставником и даже с родителями близких друзей, чья поддержка меняет наши жизни к лучшему.

Те, кто в детстве был коммуникабельным и легким на подъем, во взрослой жизни легче сходятся с окружающими, что может помочь им справиться с трудными обстоятельствами. И напротив, те, кто в детстве был замкнутым, часто испытывал чувство тревоги и бессилия, оказываются более уязвимыми перед лицом травмирующих событий или систематически происходящих неблагоприятных событий. У таких людей меньше шансов стать хорошо адаптирующимися к жизни взрослыми и больше вероятность возникновения проблем с психическим здоровьем.

Разумеется, жизнестойкость или уязвимость, связь с другими или изоляция, общительность или стеснительность могут предсказать развитие человека, но они не дают гарантии даже в детстве.

Крепкие семейные или общественные связи, уверенность в себе, общительность, умение обратиться за помощью могут дать нам инструменты, необходимые для эффективного преодоления травмы во взрослом возрасте, но они не всегда являются стимулом для перехода в посттравматический рост.

Для тех, кто вырос в хаотичной и дезорганизованной семье, кто был более уязвим в детстве, посттравматический стресс может стать «двигателем трансформации», как называет это психолог Стивен Джозеф в своей книге «Что нас не убивает», и этот двигатель толкает их на путь посттравматического роста в более зрелом возрасте.

Поскольку я часто работаю с сообществами и людьми, лишенными прав или вынесенными за скобки общества, пережившими невероятно травмирующие события, я много раз сталкивалась с этим противоречием. Например, вы, возможно, помните мою подругу Марию из Доминиканской Республики: у нее было очень мало ресурсов, как внутренних, так и внешних, она выросла в дезорганизованной семье и очень сильно пострадала от рук насильника. И все же, став взрослой, она выбрала посттравматический рост, решив осмыслить свой опыт и превратить боль в орудие.

Типы привязанности. Многое из того, что мы знаем о себе, отношениях с людьми и мире, мы узнаем в детстве от тех, кому поручено о нас заботиться. Чаще всего это наши родители, бабушки и дедушки, но это также могут быть учителя, тренеры, наставники и духовные лидеры. В детстве мы учимся, слушая, наблюдая и подражая словам, действиям и реакциям близких нам людей. Наблюдая за другими и подражая их поведению, мы узнаем, что значит быть в отношениях. Мы получаем информацию о собственном теле, наблюдая за тем, как другие относятся к себе и говорят о телесности.

Наша самооценка и чувство собственного достоинства тесно связаны с тем, как к нам относятся родные и близкие люди. Все это хранит наше тело.

Мы уже говорили в главе 2, что отношения, сложившиеся у нас с ближайшими заботящимися о нас взрослыми в детстве, становятся основой наших отношений во взрослой жизни, особенно с партнерами и детьми – психологи называют это типом привязанности.

Тип привязанности также может определять то, как мы реагируем на травмирующие события. В детстве у вас могла быть надежная привязанность к теплым, любящим родителем или ненадежная, когда вы росли с родителями или опекунами, которые были эмоционально недоступны (избегающий тип), непостоянны в проявлении любви или отказывали вам в ней (тревожный тип), или они создавали нестабильную обстановку, в которой вы боялись за свою безопасность (дезорганизованный тип). Те, у кого в детстве была такая ненадежная, дезорганизованная или хаотичная привязанность, как правило, более уязвимы перед лицом трудностей и в то же время, возможно, более склонны к ПТР во взрослом возрасте.

Люди с надежной привязанностью, как правило, более защищены от потрясений травматических событий и не обязательно проходят через посттравматический рост. Давайте разберемся, почему так происходит.

Представим, что, когда вы росли, у вас были теплые, любящие отношения с матерью, хорошие друзья вашего возраста и прекрасные отношения с другими взрослыми в вашей жизни. Вы чувствовали себя уверенно и счастливо. Скорее всего, у вас имеются (или однажды будут) здоровые отношения с романтическим партнером и детьми. Вероятно, вам легче доверять другим, обращаться за поддержкой при необходимости, быть ласковым и получать нежность в ответ, выдерживать баланс между стремлением к отношениям и независимостью, как вашей собственной, так и ваших детей и партнера. Исследования показывают, что надежный тип привязанности обеспечивает наибольшую защиту от негативных последствий травм в детстве и дальнейшей жизни. Вы знаете, что сможете противостоять всему, что выпадет на вашу долю.

Однако может случиться и так, что событие окажется настолько травмирующим, что разрушит вашу уверенность в себе и пошатнет чувство безопасности – мир рухнет. Вы получаете травму, и только в этом случае появляется возможность для посттравматического роста. Именно это случилось с Джулианом, когда он рос в Колумбии. Он был окружен любовью. Младший из шести братьев и сестер, его все обожали. Родители были ласковыми и заботливыми, но в то же время поощряли самостоятельность и творчество детей. Все в их маленьком городке и в школе, куда он ходил, казалось, знали Джулиана и были рады его компании.

Однако политическая обстановка в стране была очень нестабильной, и по мере роста насилия, участившихся случаев ограблений и похищений родители Джулиана стали беспокоиться. Они перевезли семью в Майами, где планировали просить убежища. Когда они сказали Джулиану и его братьям и сестрам, что не вернутся, Джулиан не мог в это поверить. Он не понимал, почему никто не сказал ему об этом, ведь он не попрощался с друзьями, учителями, с уборщиком в школе, который ему так нравился. «Они же будут очень переживать и решат, что я специально уехал не попрощавшись».

Джулиан впал в депрессию. Он отказывался учить английский язык, не хотел заводить друзей и каждый день плакал: «Я просто хочу домой». Из-за его переживаний вся семья впала в отчаяние, они так переживали за него, ведь Джулиан всегда был лучезарным и счастливым мальчиком. А теперь оказался травмирован. Но в конце концов, год спустя, когда семья смогла вернуться в Колумбию, чтобы собрать свои вещи, Джулиан смог как следует попрощаться со всеми.

Благодаря терпению и поддержке семьи, а также тому, что Джулиан согласился на терапию, он смог восстановиться и найти свое место в Майами. Сейчас у него все хорошо: он нашел способ выражения эмоций через искусство и обзавелся близкими друзьями, с которыми теперь проводит время.

Чувство принадлежности. Этот фактор кажется очевидным, правда? Когда мы оторваны от самих себя, друг от друга и от целой культуры, мы страдаем. Когда мы принадлежим чему-то большему, чем мы сами, когда мы чувствуем, что вписываемся куда-то, у нас есть силы, чтобы легче справиться со всем, что возникает на жизненном пути. Мы не чувствуем себя одиноко. В детстве, разумеется, чувство принадлежности тесно связано со здоровой привязанностью к родителям или людям, чья работа заключается в том, чтобы обеспечить нам безопасность, питание и любовь. По мере взросления мы часто выстраиваем жизнь так, чтобы принадлежать к определенным группам и идентифицировать себя с ними. Например, вы можете стать частью рабочего коллектива, волонтерской организации или войти в близкий круг друзей. Некоторые чувствуют себя комфортно в небольших группах, тогда как другие находят себя в принадлежности гораздо более широкому кругу, например политической группе, социальной организации, группе, поддерживающей и уважающей их сексуальные предпочтения или этническую принадлежность, а также религиозной или духовной общине.

По мнению Дэна Сигела, практикующего профессора психиатрии Медицинской школы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и директора Института Майндсайт, сопричастность – это ключ к трансформации и «фактор, лежащий в основе выздоровления от психических заболеваний». Сигел утверждает, что оторванность от сообщества является не только источником зависимостей и депрессии, но и формой травмы, поскольку «мы созданы для того, чтобы принадлежать сообществу» [5]. Чувство принадлежности может служить защитным фактором, когда вы сталкиваетесь с неполадками в психическом здоровье, а также травмами и невзгодами.

В своей книге «Травма и исцеление» Джудит Герман пишет:

«Солидарность группы обеспечивает защиту против ужаса и отчаяния, это мощнейшее противоядие от травмирующего опыта. Травма изолирует, группа воссоздает чувство принадлежности. Травма стыдит и стигматизирует, группа признает случившееся и становится на защиту. Травма унижает жертву, группа ее превозносит. Травма обесчеловечивает жертву, группа восстанавливает ее личность».

Далее она говорит, что наступает момент, когда чувство сопричастности восстанавливается благодаря простому проявлению отзывчивости со стороны другого человека.

Чувство сопричастности обеспечивает человеку, пережившему травму, чувство безопасности и может запустить процесс посттравматического роста.

Травма в состоянии изолировать нас от других людей и не давать нам почувствовать сопричастность. «Мне одиноко, даже когда я нахожусь в обществе. Я чувствую себя изгоем, которому нечем поделиться. Я не хочу, чтобы другие знали, насколько я сломлен». Эта потребность принадлежать чему-то большему может привести человека к посттравматическому росту. Например, во время работы с Алехандро, чья жизнь разрушилась из-за стрельбы в школе, унесшей жизни 17 человек, он признался, что часто чувствует себя чужим, в том числе и потому, что ему пришлось пережить ужас, который другие и вообразить себе не могут. Он часто говорил, что чувствует себя отрезанным от общества и одиноким.

Хотя чувство принадлежности помогает ощутить связь с другими людьми, оно также может отгораживать нас от самих себя. Пусть сопричастность и является частью процесса посттравматического роста, она также может помешать ему. Каким образом? Удерживая нас в зоне комфорта.

Мы чувствуем себя достаточно защищенными, наши потребности в определенной степени удовлетворяются, и нам не хочется рисковать и терять это. Кроме того, чувство принадлежности дает нам идентичность, что очень важно, но также оно может подавлять нашу индивидуальность и мешать нам отделяться от группы как от целого. Это явление само по себе может стать ограничивающим и травмирующим фактором.

Отличный пример – сериал «Неортодоксальная», основанный на реальной истории молодой девушки из крайне сплоченной хасидской еврейской общины в Бруклине (Нью-Йорк). Вынужденная подчиняться требованиям своей культуры, девушка не по своей воле выходит замуж в 19 лет и живет в соответствии с наложенными на нее, уже замужнюю женщину, ожиданиями, которые заключаются в немедленном рождении большого количества детей. Не сумев забеременеть через год, она бежит из Бруклина и попадает в Берлин, где постепенно строит новую жизнь, свободную от ограничений, которые она чувствовала в своей общине.