Текст книги "Лебединая песня. Любовь покоится в крови (сборник)"

Глава 16

Эдвин Шортхаус погиб поздно ночью в понедельник, днем во вторник неизвестный напал в отеле на Элизабет, а разбирательство коронера назначили на среду утром. За час до начала Фен зашел в отель «Булава и скипетр» поговорить с Пикоком.

После этого ему оставалось задать пару вопросов Карлу Вольцогену, и все. Однако в расследовании он почти не продвинулся. Постепенно становилось ясно – официальную версию о самоубийстве опровергнуть пока не удается. Утром по телефону инспектор Мадж сказал, что нембутал в бутылке с джином считает не связанным с повешением Шортхауса. Когда Фен спросил, как он объясняет следы на запястьях и лодыжках погибшего, а также повреждение шейных позвонков, тот ответил – никак, поскольку это неважно. Сторож Фербелоу утверждает, что в то время никого, кроме Шортхауса, в гримерной не было, значит, он сам наложил на себя руки.

Согласиться с этим Фен решительно не мог. Нельзя было игнорировать очевидные свидетельства, которые противоречили версии самоубийства.

Пикока он нашел без труда, и они отправились в комнату отдыха выпить кофе. В отличие от бара с его мрачной готикой, вызывающей в воображении средневековые потайные темницы, пояса верности и прочие аксессуары, здесь было по-домашнему уютно. Мягкие ковры, обитые вощеным ситцем с цветочными узорами, диваны и кресла, стол с разложенными газетами и журналами, официанты в смокингах. За столиками несколько пожилых джентльменов, какие обычно присутствуют в подобных местах. Казалось, они проводят жизнь за кофе и газетами. Тишину нарушало позвякивание ложечек о кофейные чашки и шум проезжающих время от времени за окнами автобусов. Голоса здесь невольно становились приглушенными.

Пикок охотно согласился ответить на вопросы.

– Я постараюсь вам помочь, чем могу, – сказал он, – но должен признаться, что воспринимаю смерть Шортхауса как подарок судьбы. Разумеется, у меня были причины относиться к нему с глубокой антипатией. Вы, наверное, слышали, как прошла позавчера последняя с ним репетиция. К счастью, на то время, когда он был убит, у меня есть алиби.

– Я вас поздравляю, – пошутил Фен. – Кажется, вы единственный в Оксфорде, у кого есть алиби.

– Да, мне повезло, – с энтузиазмом проговорил Пикок. – Очень. Как раз когда это все происходило, я сидел в гостиной с менеджером отеля, мы пили пиво и болтали до полуночи. Все это время со мной были он и его жена.

На профессора радостная уверенность дирижера впечатления не произвела. Охотнику совсем не обязательно присутствовать, когда дичь попадает в капкан. Однако возможности, какими мог располагать Пикок, если он был как-то к этому причастен, проверить сейчас было нельзя.

– Вам действительно повезло, – согласился он. – Но меня больше интересует вчерашний день.

– Вчерашний? Почему?

«Все спрашивают одно и то же, – огорченно подумал Фен, – и каждый раз я должен придумывать какой-то уклончивый ответ, заставляющий их насторожиться».

– Скоро объясню, – ответил он, сделав над собой усилие.

– Какие сведения вы хотите получить? – спросил Пикок.

– Что вы делали вчера?

Пикок задумался.

– После ланча со мной беседовал инспектор Мадж. Затем я вернулся в свой номер поработать с партитурой оперы. Примерно в три часа инспектор позвонил сказать, что в театре можно репетировать. Я тут же позвонил Карлу Вольцогену и попросил собрать труппу, чтобы можно было в пять начать репетицию. И вы знаете, ему удалось многим сообщить, а нескольких предупредил я сам. Карл пришел ко мне без четверти пять доложить, как идут дела. И мы пошли в театр.

– Вместе?

– Нет. Карлу потребовалось посетить уборную. Он появился в театре вскоре после меня.

Конечно, Пикок и Карл могли проникнуть в номер Элизабет так, чтобы их не заметила Джоан Дэвис, когда двигалась со стороны лестницы. Ну и что? Почему именно они? Зачем им было нужно убивать Элизабет? Размышлять об этом было пустой тратой времени.

– Вы, конечно, будете на разбирательстве? – спросил он.

Пикок посмотрел на часы.

– Да. Мы успеваем.

Фен допил кофе.

– Вам прислали повестку?

– Нет. А вот Стейплтон получил. – Пикок встал. – Нам, пожалуй, пора идти, если хотим быть там вовремя. Подождите, пожалуйста, в вестибюле, я схожу за пальто.

«Что-то должно случиться, обязательно, – думал Фен, ожидая дирижера. – Чем ближе к развязке, тем вероятнее. Но что это будет, сейчас не догадаешься».

Солнце делало робкие попытки заявить о себе. Они шли по Кронмаркет-стрит к зданию муниципалитета, где было назначено разбирательство коронера. У входа была толпа желающих попасть внутрь, и если бы не знакомый сержант, им пришлось бы некоторое время постоять. В зале находились все, кого пригласили: Адам, Элизабет, Джоан, Карл, Борис, Джудит, инспектор Мадж, сторож Фербелоу, доктор Рашмоул и даже благодушно улыбающийся маэстро в строгой черной шляпе, которого сопровождала Беатрикс Торн.

Унылая обстановка зала никого не удивляла. Веселыми такие помещения не бывают. Грубая деревянная дверь, большие, давно не мытые окна, неудобные шаткие стулья. Публике предлагали здесь сидеть за старыми школьными партами в чернильных пятнах, с автографами учеников прошедших поколений. На возвышении располагался стол и места для присяжных, чуть поодаль стол и кресло коронера. Справа места для прессы. В зале стоял негромкий гул голосов.

Пикок подошел к Маджу.

– Мы не сомневаемся, что вердикт будет самоубийство, – сказал после приветствия инспектор. – А нембутал к делу не относится.

– То есть вы не намерены искать преступника? – спросил Фен.

– Нет, если не появятся какие-то новые факты, – ответил инспектор.

– А что было на табурете, который обнаружили опрокинутым в гримерной?

– Следы туфель Шортхауса и отпечатки его пальцев. Что подтверждает версию самоубийства.

– Или умно задуманное убийство, – добавил профессор.

Поразмышляв, стоит ли рассказать инспектору о покушении на Элизабет, он решил этого не делать и вернулся на место.

К нему повернулась Элизабет:

– Прошу меня простить, профессор. Я вчера погорячилась.

– Это пустяки.

– Нет, профессор, я вчера вела себя с вами неподобающе, – настаивала Элизабет.

Фен улыбнулся:

– А я ничего такого не заметил, так что забудем. Адам, как вы себя чувствуете? У вас такой вид, что…

– У него похмелье, – сказала Элизабет. Адам кивнул, подтверждая грустный диагноз. – Я до сих пор не могу прийти в себя после вчерашнего, – призналась Элизабет.

– Да, это было скверно, – Фен кивнул, – но сейчас перестаньте тревожиться. Все будет в порядке.

Свои места заняли присяжные. Пятеро мужчин и две женщины. Их старшина, невысокий, пухлый мужчина с писклявым голосом, почему-то сразу Фену не понравился. Он как-то пошло пошутил насчет неудобных стульев.

Наконец появился коронер, и все в зале начали поспешно гасить сигареты.

Заседание началось.

Глава 17

О коронерах некоторые высказываются неодобрительно, и, наверное, в отдельных случаях это справедливо. Но данный коронер оказался толковым и неглупым, собирающимся провести разбирательство без суеты и несообразностей. Присяжные приняли присягу и отказались от осмотра тела погибшего. Затем было проведено официальное опознание. После чего коронер вызвал доктора Рашмоула.

– Причиной смерти была остановка дыхания, – сообщил он. – Из-за смещения второго и третьего шейных позвонков.

– Есть ли у вас по этому поводу сомнения?

– Никаких. Результаты посмертного вскрытия это подтверждают. Кроме того, на основе анализа содержимого желудочно-кишечного тракта у нас появилось основание предполагать, что за некоторое время до смерти покойный принял чрезмерную дозу депрессанта.

– И как это подействовало на мистера Шортхауса?

– Возникла гиперсомия, близкая к коме, вероятнее всего сопровождающаяся помутнением сознания в сочетании с потерей памяти.

– Это могло привести к смерти?

– Да, но в данном случае такого не случилось.

Доктор покинул свидетельскую трибуну, где его сменил специалист-химик.

– Это вы проводили анализ содержимого желудочно-кишечного тракта покойного?

– Да.

– И каковы результаты?

– Установлено присутствие семидесяти гранов гипнотического барбитурата.

– Какого именно?

– К сожалению, точно определить не удалось. Существует большое количество разнообразных барбитуратов. Можно назвать двадцать пять препаратов, незначительно отличающихся по химическому составу. Поэтому с помощью доступной нам методики невозможно было выявить, какой именно препарат применен в данном случае. Скорее всего какая-то форма барбитона или веронал.

– Про нембутал ни слова, – прошептала Джоан Фену.

Тот кивнул:

– Похоже, ваш нембутал здесь упоминать не будут. Воздадим должное коронеру. Он знает свое дело и, наверное, скоро закончит. Так что перед ланчем будет время выпить.

Вызвали мисс Уиллис.

На свидетельскую трибуну вышла молодая девушка, безвкусно одетая, с глупым лицом.

– Вы горничная доктора Шанда?

Девушка хихикнула и пробормотала что-то невнятное.

– Пожалуйста, говорите четко, – предупредил коронер. – Чтобы могли слышать присяжные. В прошлый понедельник поздно вечером вы подошли к телефону?

Снова хихикнув, мисс Уиллис это подтвердила.

– В какое время звонили?

– На часах вроде было десять минут двенадцатого, сэр.

– И что вам сообщили по телефону?

– О, сэр, какой-то человек сказал, что мистер Шортхаус отравился, и он сейчас в оперном театре, и чтобы доктор Шанд сразу приехал.

– Говорил мужчина или женщина?

– Я не разобрала, потому что в трубку шептали.

– Вы можете точно передать, что именно было вам сказано?

– Нет, сэр, не могу.

– Вам не показалось, что говорил сам мистер Шортхаус?

– Откуда мне знать, сэр. Я его в глаза не видела.

Фен понимал, что коронер добивается обоснования версии самоубийства.

А тот, поняв, что больше от горничной ничего не добьешься, ее отпустил.

Мисс Уиллис с алыми щеками торжественно покинула свидетельскую трибуну, и ее место с недовольным видом занял доктор Шанд. Высокий, сутулый, седой джентльмен.

– Как только горничная передала мне сообщение, я сразу сел в свой автомобиль и поехал в театр. Там никого не было. Только у гримерных я встретил сторожа, и он показал мне дверь Шортхауса. Войдя, я обнаружил его висящим в петле на веревке, прикрепленной к крюку на потолке.

– Кто-нибудь еще был в гримерной?

– Никого. С помощью сторожа Фербелоу я перерезал веревку и спустил мистера Шортхауса на пол. Дыхание у него отсутствовало, но сердце продолжало работать.

– Это обычно при таких обстоятельствах?

– Нет, но подобные случаи описаны в медицинской литературе, поэтому я не удивился. Ввел ему корамин для стимуляции сердца и сделал искусственное дыхание. Но вскоре сердце остановилось, и я позвонил в полицию.

– Сколько времени обычно бьется сердце после остановки дыхания?

– Самое большее две-три минуты.

– Значит, смещение шейных позвонков произошло за две-три минуты до вашего прибытия?

– Да.

– И во сколько вы приехали?

– В половине двенадцатого.

Коронер поблагодарил доктора и вызвал инспектора Маджа. Тот подробно рассказал, как приехал на вызов доктора и что обнаружил.

– Вы убеждены, что в гримерную мистера Шортхауса можно войти только через дверь? – спросил коронер.

– Да.

– Там есть гардероб, стенной шкаф или какое-то другое место, где может спрятаться человек?

– Определенно нет.

Мадж рассказал о бутылке с джином и бокале, зачитал результат анализа. Затем огласил отчет дактилоскопической экспертизы. Как с удивлением отметил Фен, инспектор не упомянул о скелете и следах на руках и ногах Шортхауса, свидетельствующих, что они были связаны.

Наконец коронер задал последний вопрос:

– И каково ваше заключение?

– Мистер Шортхаус покончил с собой, – ответил инспектор.

По залу прокатился ропот, в котором больше ощущалось разочарование, чем удивление.

Коронер вызвал сторожа Фербелоу. Тот повторил все, о чем рассказывал уже много раз.

– Вы уверены, что после десяти минут одиннадцатого в гримерную мистера Шортхауса никто не входил и не выходил? – спросил коронер.

– Совершенно уверен, сэр, – отозвался сторож.

Коронер спросил еще о чем-то и отпустил его.

На свидетельскую трибуну вышел Стейплтон.

– Вы зашли к мистеру Шортхаусу, чтобы обсудить что-то личное?

– Да. Я хотел услышать его мнение о моей опере.

– Время и место встречи вам назначил он?

– Да.

– Столь поздний час вас не удивил?

– Я знал, что обычно мистер Шортхаус проводит вечер в пабах, а затем идет к себе в гримерную и продолжает пить там.

– Когда вы пришли, он в гримерной был один?

– Да.

– В какое время это было?

– Где-то около одиннадцати. Я пришел в назначенный срок.

– И долго там пробыли?

– Не больше десяти минут. Почти сразу стало ясно, что мистер Шортхаус партитуру не смотрел. И кроме того, он был изрядно пьян. Говорил бессвязно, ни о чем. Поэтому оставаться там не было смысла, и я ушел.

– Вам не показалось, что он был близок к тому, чтобы покончить с собой?

Стейплтон пожал плечами:

– Я не очень представляю, каким должно быть такое состояние. Но определенно он выглядел подавленным и жаловался на судьбу. Но что мистер Шортхаус может покончить с собой? Нет, такое мне в голову не приходило.

– Вы заметили в комнате что-то необычное?

– Нет.

– Может, где-то поблизости валялась веревка?

– Нет. Наверное, он ее прятал.

– А на крюк в потолке вы обратили внимание?

– Нет. Никакого крюка я не заметил.

– Спасибо, мистер Стейплтон. Вы свободны.

К удивлению Фена, следующим на трибуну свидетеля коронер вызвал Чарльза Шортхауса.

– Как вы считаете, ваш брат был способен покончить с собой?

Маэстро чмокнул губами и глубоко задумался.

– Конечно, он был ненормальный. Возможно, на него подействовал Оксфорд. Тут все люди какие-то странные. Например, ко мне вчера приезжал человек отсюда, так он пытался выдать себя за представителя американского театра «Метрополитен-опера». Впрочем, я его сразу раскусил.

– Вы сказали, что ваш брат был ненормальный. В чем это выражалось?

– Хм… ну, во-первых, он был сексоголик. То есть имел гипертрофированное половое влечение.

– Вы хотите сказать, был одержим противоположным полом?

– Вот именно. – Маэстро, кажется, был доволен, что его правильно поняли. – Он буквально преследовал женщин. Я полагаю, это дает мне право называть его ненормальным.

Присутствующие весело зашумели.

– Вы полагаете, что подобное… пристрастие могло привести к самоубийству? – спросил коронер, настороженно рассматривая маэстро.

– Не думаю, – отозвался тот после небольшой паузы. – Он вел себя как ненормальный, но отнюдь не сумасшедший. Впрочем, все в нашей семье немного ненормальные.

– Вы можете привести еще пример ненормальности вашего брата?

– Он не желал финансировать постановку моей оперы «Орестея».

Коронер кивнул:

– Хорошо, мистер Шортхаус. У меня к вам все. – Он повернулся к присяжным: – Уважаемые члены жюри, это был последний свидетель и…

– Мистер коронер, – прервал его писклявым голосом старшина присяжных, – я прошу вас пригласить еще одного свидетеля.

– Это правилами не предусмотрено… но я могу вызвать свидетеля, если ваши вопросы имеют отношение к рассматриваемому делу.

– Имеют, мистер коронер, и самое непосредственное, – произнес старшина, и его маленькие глазки неприятно блеснули.

– И кого вы хотите вызвать?

– Я ее здесь видел, – сказал старшина присяжных. – Это мисс Джоан Дэвис.

Публика в зале заохала. Джоан в отчаянии повернулась к Фену:

– Что это значит?

– Не знаю, – ответил Фен. Такой поворот событий ему не нравился. – Но держите себя в руках и говорите только правду.

Джоан медленно прошла к свидетельской трибуне, сжимая подрагивающими пальцами сумочку. Присутствующие, которые до сих пор воспринимали происходящее безучастно, заерзали на своих местах, а затем застыли, обратившись в слух.

Старшина присяжных чуть наклонился вперед:

– Мисс Дэвис, есть ли у вас лекарственный препарат нембутал?

– Да, есть.

– Вам известно, что он относится к группе барбитуратов?

– Известно.

– Правда ли то, что примерно два дня назад из ваших запасов пропало изрядное количество этого препарата?

– Да.

– Благодарю вас, мисс Дэвис. А теперь еще вопрос. Мне стало известно, что вечером накануне смерти мистера Шортхауса вы с группой знакомых собирались после ужина в баре отеля «Рандолф». Это правда?

– Да.

– А правда ли то, что вы тогда высказали желание отравить мистера Шортхауса?

– Да, но это было просто…

– К вам больше нет вопросов, мисс Дэвис.

– Вы не имеете права на этом основании меня обвинять…

– У меня больше нет к вам вопросов.

Увидев, как зашуршали своими блокнотами репортеры, Фен поморщился.

– Но все же скажите, – не унималась Джоан, – к чему ваши вопросы? На что вы намекаете?

Коронер, который явно сочувствовал Джоан, все же был вынужден ее остановить и предложить вернуться на место.

– А теперь, – произнес он с некоторой издевкой, – мне, может быть, все же будет позволено подвести итог разбирательства. Но вначале я хочу напомнить присутствующим, с учетом некоторых заданных вопросов, что собой представляет данное совещание. Это разбирательство, а не суд. Присяжные обязаны вынести вердикт, была ли смерть мистера Шортхауса следствием самоубийства, несчастного случая или убийства. Но они не должны и даже не имеют права комментировать любые аспекты этого дела. Если вы решите – а вы определенно это сделаете, – что смерть мистера Шортхауса наступила в результате повешения, тогда барбитурат, в каком бы количестве он ни был принят покойным накануне, определенно не являлся причиной смерти. Органы правосудия интересует не тот человек, который, возможно, высказывал желание убить мистера Шортхауса, а кто его действительно убил. Но свидетельства, высказанные на данном заседании, указывают на то, что такого человека не существует.

Свидетельства инспектора Маджа, доктора Шанда и сторожа театра не оставляют в этом сомнений. Как сообщил доктор Шанд, смещение шейных позвонков покойного произошло в одиннадцать двадцать пять или даже позднее. Сторож театра заявил, что после десяти часов вечера в гримерную мистера Шортхауса никто не входил и оттуда не выходил, кроме мистера Стейплтона. Доктор Шанд далее подтвердил, что когда он вошел в гримерную, там никого не было, а инспектор Мадж сказал, что в этой комнате человеку негде спрятаться. В гримерной мистера Шортхауса наверху имеется слуховое окно, однако через него никакой человек не мог скрыться. Размеры окна позволяют влететь лишь птице, и то не очень большой. Следовательно, убить мистера Шортхауса никто возможности не имел. Насколько мне известно, пока еще не придуман способ повесить человека, действуя на расстоянии.

Таким образом, смерть мистера Шортхауса могла быть вызвана двумя причинами: несчастным случаем или самоубийством. Надеюсь, всем понятно, что несчастный случай отпадает. Если только не предположить о случайном повешении, по ошибке. То есть встал на табурет, надел на шею петлю, оттолкнул табурет ногой и повис. И все это случайно. При этом трудно вообразить причину, почему он предпринял такой безумный эксперимент.

С другой стороны, версию самоубийства подтверждает брат покойного. По его мнению, покойный был психически неуравновешен, хотя никаких убедительных доказательств своего утверждения он не представил. Как указано в протоколе вскрытия, мистер Шортхаус незадолго до смерти принял критическую дозу барбитурата, и это вполне могло произойти по причине психического расстройства. Отсюда можно сделать вывод, что он повесился в состоянии временного помешательства, вызванного приемом барбитурата. Жалобы на судьбу и жалость к себе, которые покойный высказывал в разговоре с другим свидетелем, делают данное предположение вероятным. Кто именно звонил доктору Шанду, вызывая для помощи мистеру Шортхаусу, нам неизвестно. Но следует учитывать, что звонок был примерно в то время, когда сторож театра Фербелоу сопровождал мистера Стейплтона на выход, и поэтому, возможно, звонил сам мистер Шортхаус с аппарата, находящегося в конце коридора сравнительно недалеко от гримерной. Он, почувствовав сильное действие барбитурата, попытался вызвать доктора, а затем впал в помешательство.

Я призываю присяжных основательно обдумать все свидетельства и вынести соответствующий вердикт. Вы желаете удалиться для обсуждения?

После недолгого совещания старшина присяжных объявил, что им нужно выйти из зала для совещания, и коронер объявил перерыв.

Фен подсел к Маджу:

– Не нравятся мне эти присяжные, – хмуро проговорил инспектор: – А уж старшина у них… – Он замолк, опасаясь выругаться вслух.

– А кто сообщил ему о нембутале у Джоан Дэвис?

– Не знаю. Наверное, нашелся кто-то из тех, кто имеет на нее зуб.

– А может, это убийца, которому выгодно, чтобы нембутал и повешение не были связаны.

Мадж пожал плечами:

– Все может быть. Я с этим умником побеседую чуть позже, после того как они вынесут вердикт.

Фен рассказал ему о нападении на Элизабет и яде, обнаруженном в чае.

Инспектор помрачнел еще сильнее.

– Ладно, я это учту.

– Желаю вам удачи и сочувствую, – сказал Фен. – По опыту знаю, какая тяжелая у вас работа. Кстати, вы с Карлом Вольцогеном беседовали?

– Да. В контрольное время он лежал в своей постели. Когда Шортхаус повис в петле, почти все свидетели готовились ко сну. Вот такой расклад. Теперь придется поговорить с каждым из присутствующих тогда в баре «Рандолф». Надо узнать, кто передал содержание опрометчивой реплики Джоан Дэвис старшине присяжных.

Через полчаса присяжные вернулись в зал заседаний. Никто не сомневался о вердикте – самоубийство, но было любопытно, что они скажут по поводу присутствия нембутала в бутылке с джином. Присяжные выглядели несколько смущенными.

– Вы готовы объявить вердикт? – спросил коронер, обращаясь к старшине.

– Да, мистер коронер, – ответил тот, вставая. – Мы пришли к выводу, что мистер Шортхаус был убит одним или несколькими неизвестными лицами. Мы также отмечаем, что мисс Джоан Дэвис имела намерение убить мистера Шортхауса.

Очнувшись от оцепенения, присутствующие принялись шумно переговариваться. Джоан сидела бледная. Журналисты начали поспешно двигаться к двери.

Коронер постучал по столу, призывая к тишине.

– Вынужден признаться, – начал он, разглядывая присяжных с откровенной неприязнью, – что я не уловил причину, по которой вы приняли такой вердикт. Но согласно закону он будет передан в полицию и далее прокурору, который решит, какие предпринять действия. У меня нет сомнения, что вы, движимые заботой о защите интересов общества, незамедлительно сообщите представителям власти, каким мистическим, понятым лишь посвященным, способом было осуществлено это убийство. Меня не мог не удивить тот факт, что вы сочли необходимым к вердикту добавить обвинение конкретного человека в намерении совершить убийство, хотя в ваши обязанности это не входило. В связи с этим я заявляю вам и всем присутствующим, что никакой юридической силы это особое мнение присяжных не имеет. Не надо его путать с вердиктом большого жюри о привлечении к уголовной ответственности. Сотрудники полиции свободны, если пожелают, не принимать это добавление во внимание. А лично я рассматриваю это как проявление вопиющей безответственности, поскольку заявлять подобное у присяжных не было никаких оснований. И я прошу представителей прессы проявить осторожность в публикациях на данную тему. На этом разбирательство объявляю законченным.

– Осторожность, – пробормотал Фен, проталкиваясь к двери. – Так они его и послушались. «О мои дорогие лапы…» Завтра же газеты выйдут с заголовками: «Присяжные обвиняют примадонну в намерении совершить убийство».