Текст книги "Чудовищные сны разума (сборник)"

9

– Таким образом, если следовать вашей версии, получается, что господина Зимербаума убил ЕГО СОБСТВЕННЫЙ ПЕРСОНАЖ, так? – с невозмутимым видом подытожил мой рассказ следователь.

Когда он навестил меня вечером того же дня, я решил поведать ему без утайки обо всех произошедших за последние несколько дней со мной и Людвигом роковых событиях. Наверное, со стороны это выглядело полнейшей ахинеей, бредом свихнувшегося сознания. Однако Теодорский, если и пришел к такому выводу, то внешне никак не выказывал своего недоверия. Наоборот, он со всей серьезностью внимательно выслушав мою фантастическую на первый взгляд историю.

– Это не версия и не догадки, а реальные факты, – я нетерпеливо пожал плечами, – конечно, я понимаю, что все рассказанное мною только что, звучит нелепо и неправдоподобно, и все-таки вы должны, ОБЯЗАНЫ поверить мне, потому что…

Я умолк на полуслове, внезапно осознав, что этот сорокалетний служитель законности в общем-то ничем мне не обязан и вполне может сомневаться – а в своем ли уме находится перепуганный и потрясенный смертью друга писатель, рассказывающий небылицы о том, как из ниоткуда прибыли неземные монстры с целью покарать двух взбесившихся с жиру писак, которые…

(…один из которых уже МЕРТВ, а второй определенно тронулся рассудком!)

– Пока что я не могу вот так голословно принять на веру ваши соображения, – спокойно ответил он и добавил, – впрочем, отвергать их я тоже пока не имею право.

С этими словами он поднялся и, мягко ступая, направился к окну. Я машинально проследил за ним – рост около метра восьмидесяти, крепкое телосложение, резко очерченные черты лица. Всем своим внешним видом он выражал уверенность и надежность. И еще в нем чувствовалась некая жизненная сила, словно перед вами находился не цивилизованный сотрудник уголовного розыска, а древний варвар, сильный, хитрый и живучий как дикая кошка. Вот с каким человеком свела меня судьба при весьма трагических обстоятельствах.

Он резко обернулся и одарил меня хмурым взглядом, продолжая почти неслышно расхаживать по гостиной, затем подал голос:

– По данным предварительной экспертизы удалось установить личность убийцы… – он выдержал паузу, после чего продолжил, – и вот тут-то как раз и кроется нечто такое, что не поддается рациональному объяснению.

Бесшумно обогнув журнальный столик, он уселся на свое прежнее место.

– Вам что-нибудь известно о деле так называемого «кавказского потрошителя»? – неожиданно задал он вопрос.

– Н-нет, ничего, – я неуверенно покачал головой, – во всяком случае, я не помню.

– Это было много лет тому назад, и финал этой истории довольно широко освещался в прессе. На протяжении почти десяти лет маньяк-убийца совершал одни и те же преступления – изощренные убийства с элементами садизма и… в общем, он потрошил и расчленял свои жертвы. Сам он был не с Кавказа, нет. Он являлся жителем одного из крупных административных центров на Украине, и его фамилия была Коган. А прозвище такое ему дали вездесущие журналисты из-за того, что всегда на месте совершения преступления он выводил кровью своих жертв надпись «Кавказ» – на стенах, на полу, даже на земле – где угодно. Как выяснилось потом в ходе судебного разбирательства, ублюдок мечтал отправиться на Кавказ, где ни разу не был. Это у него был такой сдвиг по фазе, навязчивое желание. А в остальном он, в общем-то, являлся вполне нормальным.

Он на мгновение смолк, а потом продолжил:

– В течение десяти лет не могли изловить этого подонка, но когда, наконец, удалось поймать его прямо на месте совершения очередного зверства, торжеству моих коллег не было предела. Местные жители близлежащих населенных пунктов и города, где он жил, чуть было не взяли штурмом здание суда, пока над ним шел процесс. И, наверное, они так бы и сделали, в праведном гневе растерзав его, но без излишних проволочек Коган был приговорен к смертной казни. Подумать только – на его кровавом счету было шестьдесят пять жертв! Одним словом, его расстреляли перед тем, как был установлен мораторий на смертную казнь.

Он на время задумался, затем вскинул голову и как-то странно посмотрел на меня в упор своими темно-карими глазами из-под упрямо изогнутых, кустистых бровей.

– С тех пор прошло четыре года, – он говорил тихо, словно боясь быть подслушанным кем-то посторонним, – и вот он объявился вновь…

– Вашего друга, Людвига Зимербаума убил и выпотрошил этот негодяй, который уже четыре года, как должен находиться в ином мире. Сходство мы обнаружили буквально во всем – почерк, мотивы совершения преступления. Но, самое главное – данные дактилоскопии. Обнаруженные по всему дому отпечатки пальцев полностью соответствуют когановским. Никаких сомнений в этом быть не может.

– Я не могу в это поверить, – продолжил он после небольшой паузы, – но получается, что «кавказский потрошитель» воскрес из мертвых и присоединил к своему длинному списку жертв еще одну фамилию – вашего друга. Конечно, это абсурд, но…

Он молча развел руками и вопросительно посмотрел на меня. Затем снова заговорил, смущенно потирая висок:

– Нечто подобное я уже где-то встречал – в книге, или в фильме…

– Да, я понимаю, о чем вы говорите. Можно привести в качестве примера роман Уильяма Блэтти «Легион», в котором дух погибшего преступника вселяется в живых людей и опять продолжает совершать изощренные убийства руками одержимых им пациентов психиатрической клиники. Схожие сюжеты существуют и в некоторых голливудских фильмах…

– Но у нас, здесь, случай совершенно иного рода, – продолжил я после небольшой паузы, во время которой обдумывал свой ответ, – мы имеем дело не с душами убийц, а с живыми убийцами и монстрами, с воплощенными в реальность и облаченными в материальную оболочку образами литературного творчества, проникшими сюда с другого уровня бытия.

Немного помолчав, я добавил:

– Хотя, конечно, я и сам не могу пока понять, при чем тут этот Коган и все эти сходства. Может быть… впрочем, это нужно будет проверить. Послушайте, а ведь над изголовьем кресла на стене тоже шла кровавая надпись «Кавказ».

Тяжело поднявшись с места, я отправился на кухню за пивом. Когда я вернулся с несколькими запотевшими банками, Теодорский курил возле окна, задумчивым взором осматривая шелестящий в сумерках сад.

– У вас тут настоящий райский уголок, прямо идиллия какая-то, – усмехнулся он, кивнув вниз.

У него была странная манера улыбаться, словно он хотел подчеркнуть всем своим видом: «Не смотрите на то, что я расплываюсь в улыбке и соглашаюсь с вами, на самом-то деле я парень себе на уме». Возможно, так оно и было в действительности, во всяком случае, судя по его внешности и поведению, создавалось впечатление, что он и впрямь далеко не промах.

– Точно, – поспешно согласился я и водрузил упаковку с пивом на стол, – я часто люблю возиться в саду, знаете ли, это очень благотворно воздействует на психику и еще стимулирует мое творческое воображение. Берите пиво.

– Интересно, – отхлебнув, он откинулся в кресле, – значит вот здесь, ухаживая за цветочками, вы придумываете своих монстров?

Немного смутившись, я уже начал оправдываться, но тут же понял, что со стороны это выглядит смешно и нелепо, поэтому лишь мрачно кивнул:

– Здесь, будь они неладны.

В полном молчании мы потягивали пиво, затем я обратился к своему гостю, вспомнив об одном, не дававшем мне покоя вопросе:

– Послушайте, господин Теодорский…

– Вы можете обращаться ко мне по имени – Николай, – неожиданно перебил он меня, – так будет проще.

– Хорошо, Николай, – я улыбнулся, – в таком случае и я для вас просто Иван.

– Договорились. Так о чем вы там хотели узнать?

– О сводке тяжких преступлений за последнюю неделю. Не было ли…

– Я понимаю, о чем идет речь, – опять перебил он меня, – но ничего подобного по городу не происходило уже в течение целого месяца. Один придурок из охотничьего ружья под пьяную лавочку пристрелил свою жену, тоже порядочную забулдыгу. Двое молодых балбесов изнасиловали четырнадцатилетнюю девчонку, но они уже сидят в следственном изоляторе и ждут возмездия за свои грехи. Еще один кретин грабил квартиры пенсионеров, помогая тем при этом отправиться на тот свет – так его пару дней назад взяли с поличным. И все – никаких вам загадочных зверских убийств, тяжелых увечий или изощренных надругательств. Вот только ваш друг Зимербаум…

Теодорский смолк и потянулся за очередной сигаретой. На какое-то время в комнате повисла тишина, прерываемая лишь поскрипыванием кресла под плотным телом следователя. Пока он молча курил, сосредоточенно наблюдая за тлеющим кончиком сигареты, я усиленно соображал, пытаясь предугадать варианты дальнейших действий Потрошителя. Каков будет его следующий ход, и кто окажется пешкой-жертвой в его смертельной игре?

– Знаете, – подал я голос, – мне кажется, что очередной удар этот мерзавец нанесет мне.

Теодорский удивленно хмыкнул:

– И на чем же основывается ваша уверенность?

– Не могу сказать точно, – я пожал плечами, – наверное, потому, что я был единственно близким другом Людвига, и вообще, как я уже говорил, эти твари нападают, прежде всего, на своих создателей.

– А как же тот парень из налоговой полиции, насиловавший девушек? Кстати, подобных заявлений к нам не поступало.

– Тот персонаж был исключением из правил. Мы ему были не нужны. Объектами его нападений являлись симпатичные молодые женщины. Что же касается Потрошителя, то… Ну, я не знаю, как это объяснить, но я твердо убежден в том, что теперь после гибели Людвига он захочет разделаться со мной.

– Можете назвать это предчувствием, – спустя мгновение, добавил я.

Вероятно, я его все-таки не убедил в правильности моих предположений. Во всяком случае, он ничего не сказал по этому поводу вслух.

– Ну, мне пора, – спохватившись, он бросил взгляд на часы, – в отличие от вас мне завтра рано утром вставать, а потом весь день торчать на этой треклятой работе.

Уже выйдя за порог, он обернулся и негромко произнес:

– В любом случае вы должны поостеречься, пока мы его не поймаем.

Вскинув голову, я встретился с его твердым взглядом и взволнованно промолвил:

– Мы обязаны его найти, Николай, вы и я, потому что это наше общее с вами дело. Мое – в виду известных вам причин, а ваше – постольку, поскольку это дело ведете вы, и поэтому ваша обязанность – найти его и помочь мне уничтожить. Это не человек, это – пришелец из иных миров, злобный монстр.

Выслушав меня, он молча кивнул – я так и не понял, согласен он со мной или нет – и, распрощавшись, удалился. Я запер за ним дверь и, чувствуя накатывающую на меня пустоту, отправился к себе в спальню, чтобы поскорее заснуть и на время забыться.

10

Весь следующий день я провел в хлопотах. Нужно было помочь юристам разобраться относительно наследства моего покойного друга. Оказалось, что у него имелась-таки одна-единственная родственница, к которой после смерти Людвига переходило все его состояние, включая усадьбу и прочую недвижимость.

Кроме того, я встретился с Теодорским, с которым снова имел долгую и обстоятельную беседу. По моей просьбе он через своих сотрудников в два счета выправил мне лицензию на ношение оружия газового действия. От него я выходил уже с кобурой под мышкой и с приятным чувством некоторой защищенности от непредвиденных опасностей.

Домой я возвращался уже затемно. Несмотря на сильную усталость от постоянного пребывания в напряжении, я старался все время быть начеку, ведь этот чертов ублюдок мог поджидать меня где-нибудь поблизости, затаившись в укромном месте или устроив засаду прямо у меня в доме. Я поставил машину в гараж и я направился к дому, держа оружие наготове. Все мои чувства были обострены, поэтому, когда из темноты возник неясный силуэт, я мгновенно отреагировал и, отпрыгнув в сторону, прицелился в зловещую тень.

– Господин Шахов? – донесся до меня из темноты неуверенный женский голос. В тоне незнакомки чувствовалась изрядная доля страха.

У меня отлегло от сердца – Господи, это была женщина! Она выступила из тени на освещенную лунным светом дорожку, в испуге уставилась на поблескивающий в полумраке ствол пистолета.

– Вы напугали меня, – хриплым голосом вымолвил я, шагнув в ее сторону, – кто вы и что здесь делаете?

– Я… извините, но может быть нам лучше войти в дом?

Подозрительно прищурившись, я окинул ее настороженным взглядом, но в неверном свете луны неясные очертания ее фигуры и лица мало о чем могли мне поведать.

– Хорошо, – кивнул я в ответ, – пойдемте.

В конце концов, опасаться не было причин, ведь я намного крупнее ее, к тому же моя правая рука в тот момент сжимала заряженный пистолет – пусть и газовый.

В доме при ясном свете я смог, наконец, как следует разглядеть ее. И был приятно поражен – точеная фигурка, стройные ножки, прелестное личико. Легкий загар гармонично контрастировал с восхитительными, серо-голубыми глазами и светлыми локонами. Взволнованность моя усилилась, когда я узнал, что она та самая, фигурировавшая в документах о наследстве родственница Людвига, ее звали – Лада.

– Когда мне сообщили о смерти моего брата… – с этими словами она достала из сумочки платок и, отвернувшись, вытерла набежавшие слезы, после чего, приведя себя в порядок, продолжила, – …я сразу же выехала в ваш город, но, попав по нужному адресу, убедилась, что дом заперт. Я не знала, куда деваться и уже хотела обратиться в полицию, но тут вспомнила о вас. Как-то в письме Людвиг упоминал о вас, как о своем лучшем друге, человеке, который ему очень близок и дорог. Ну и, кроме того, я видела вас вместе в какой-то передаче по телевизору. Одним словом, узнав в адресном бюро адрес, я отправилась к вам и… вот я здесь.

– Долго вам пришлось ждать?

– Часа четыре, не больше.

Я неодобрительно покачал головой. Четыре часа торчать в моем саду, в то время как где-то рядом возможно бродит этот маньяк с ножом, острым как лезвие бритвы.

– Вы отчаянная девушка, Лада, – пробормотал я вслух.

– Почему? – она удивленно округлила глаза.

– Наверное, потому, что вы ни о чем не подозреваете, – я выдавил улыбку и, неожиданно для самого себя, добавил, – блаженны не ведающие.

На ее лице было написано недоумение, но я, настойчиво избегая ее вопросительного взгляда, ловко переменил тему и поинтересовался насчет ужина.

– О, я ужасно голодна! – слегка смутившись, воскликнула моя гостья.

«Ага, к тому же из нас двоих проголодалась не только ты одна», – подумалось мне. Лада благосклонно предложила свою помощь в приготовлении трапезы. Вполне естественно, что я не отказался.

За ужином мы поддерживали непринужденную беседу, во время которой я предложил своей новой знакомой некоторое время, пока будут улажены все формальности по передаче наследства, пожить у меня.

– Вы так добры ко мне, Иван! – взволнованно воскликнула она, сложив перед собой руки в жесте, напоминающим молитвенный, – но мне как-то неловко пользоваться вашим доверием…

– Глупости, – перебил я ее, – будет ничуть не лучше, если вы поселитесь в гостинице. К тому же цены сейчас, ой-ой какие.

Одним словом, мне не пришлось долго ее уговаривать. Самому же мне было приятно от того, что родственница Людвига, тем более такая симпатичная, остановилась у меня.

Покончив с трапезой, мы поднялись наверх, где я предложил Ладе расположиться в моей спальне, а сам устроился в комнате напротив, рядом с гостиной. Я поступил так потому, что ведущая в спальню дверь, единственная из всех, запиралась на засов, а на окно не далее как вчера я на всякий случай поставил металлическую решетку. Пусть уж моя ни о чем не догадывающаяся гостья будет в большей безопасности. О себе я уже не так беспокоился, наверное привык к постоянному ожиданию новых нападений. К тому же к моим милым друзьям – кочерге и тесаку – присоединился теперь еще и газовый пистолет. Не хватало только базуки и противопехотных мин.

Ночью, во сне ко мне явился Людвиг, весь окровавленный, но счастливый оттого, что успел как раз вовремя на нашу с Ладой свадебную церемонию, которая почему-то проходила в районном управлении внутренних дел. Обеспокоенный Теодорский вежливо, но настойчиво уговаривал Людвига смыть с себя кровь, но тот отнекивался, утверждая, что еще успеет это сделать.

Проснувшись наутро, я четко во всех деталях вспомнил свой странный сон. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что, во-первых, вероятно, с того света ко мне взывает мой друг, требуя отмыть его кровь местью и расправой над убийцей, и что, во-вторых, я с первого взгляда очарован его сестрой (НЕУЖЕЛИ ВЛЮБИЛСЯ?!), но вот к лучшему это или нет – этого я пока сказать не мог. Как говорится: поживем-увидим.

Позавтракав, мы отправились в город, так как на сегодня были назначены похороны Людвига. Как ни странно, но процессия растянулась на сотню с лишним метров – народу было достаточно. Помимо наших общих знакомых из мира литературного и кинобизнеса, отдать последнюю дань моему другу собрались многочисленные поклонники его творчества. Мы с Ладой шли сразу за гробом, и я с тревогой поглядывал на свою спутницу. Взгляд ее как будто остекленел, она словно ничего не замечала вокруг себя. И лишь когда гроб опустили в могилу, и вниз упала первая горсть рыхлой земли, она не выдержала и громко разрыдалась, уткнувшись в мое плечо.

Обняв всхлипывающую девушку за плечи и нежно гладя ее волосы, я как мог, старался успокоить ее. Вскоре она взяла себя в руки, с благодарностью посмотрела на меня. Боже, какая же она все-таки милая и чудесная! Ее слегка припухшее от слез лицо показалось мне в этот момент еще прекрасней. Продолжая шептать ей слова утешения, я незаметно окинул взглядом толпу, приметил неподалеку от нас Николая Теодорского. Он сочувственно кивнул мне.

Когда все закончилось, мы поспешили на стоянку автомобилей, где я припарковал свой «Вольво». За кладбищенской оградой нас поджидал следователь, облаченный в свой неизменный шерстяной джемпер. И как ему в нем только не жарко? Поздоровавшись, я представил их с Ладой друг другу.

– Примите мои соболезнования, – просто, но с участием в голосе обратился он к моей спутнице, затем повернулся ко мне, – если появится что-то новое, Иван, сразу же сообщите мне. Сегодняшней ночью я буду дежурить у себя в управлении.

– Хорошо, Николай, – я тепло, по-дружески пожал ему руку.

Вторую половину дня мы с Ладой посвятили улаживанию дел в нотариальной конторе, услугами которой пользовался Людвиг. Все формальности и бумажная волокита заняли около двух часов, после чего мы возвратились ко мне домой. Физически я чувствовал себя превосходно, чего нельзя было сказать о моем эмоциональном состоянии. Подавленной и усталой выглядела и моя новая знакомая.

После душа мы устроились в гостиной с прохладительными напитками в руках. Некоторое время оба молчали, затем я первый подал голос:

– А знаете, Лада, ваш брат никогда не упоминал о том, что у него есть родственники.

– Да, это совсем невеселая история, – она окинула меня быстрым взглядом, – но если хотите, я вам ее расскажу.

Я утвердительно кивнул головой, пояснив, что для меня будет интересным узнать все, что относится к Людвигу.

Она принялась рассказывать, поначалу с неохотой, по мере изложения все более воодушевляясь и вскоре уже оживленно жестикулировала, с увлечением описывая события из жизни не только Людвига, но и своей. Я узнал, что мать Людвига была родной сестрой отца Лады, и что, таким образом, моя гостья приходилась ему двоюродной сестрой. Их семьи были очень дружны, даже жили неподалеку друг от друга. Лада и Людвиг были единственными детьми в семьях и поэтому относились друг к другу как родные брат и сестра. Детство, вспоминала девушка, проходило у них, в общем, довольно безоблачно, пока не случилась БЕДА, изменившая судьбы обоих.

Когда Людвигу исполнилось четырнадцать лет (Лада была на четыре года младше его), их родители, выехавшие на дачу вчетвером в машине отца Людвига (автомобиль отца Лады был неисправен, поэтому детей с собой не взяли), трагически погибли в автокатастрофе. Осиротевших детей взяли под свою опеку престарелые родители матери Людвига и отца Лады.

– Людвиг и раньше не испытывал привязанности к своим бабушке с дедушкой, – Лада пожала плечами, – рос мальчишкой своенравным и упрямым, больше всего ценил свою личную свободу и независимость. Бабуля его тоже невзлюбила, а дед относился нейтрально. Зато во мне они души не чаяли. Три года Людвиг кое-как терпел совместное с ними проживание, затем, окончив школу, уехал, чтобы уже больше не вернуться никогда. Он приехал в этот город, устроился на работу и поступил на вечернее отделение филологического…

– Я знаю, – перебил я ее, – во время учебы в университете я с ним и познакомился.

– Ну вот, в общем-то, и все. За прошедшие десять лет он прислал мне около десятка писем – по одному в год. Дед умер спустя месяц после того, как первый роман Людвига принес ему успех. Честно признаться, та книга была первой и последней из всех его произведений, которую я прочла и сразу же прониклась отвращением к жанру, в котором он писал свои мрачные вещи. Впрочем, когда он сообщил мне о вас, я купила одну из ваших книг и… вы уж простите за откровенность, но впечатление у меня сложилось точно такое же. Не знаю, может быть у вас есть и другие произведения, более интересные, чем вся эта чушь о призраках, вампирах и монстрах, но я, во всяком случае, до сих пор таких книг не встречала. И дело не только в вас одних, я терпеть не могу и других авторов этого жанра черной мистики и ужасов. Все эти триллеры вызывают у меня головную боль.

Не удержавшись, я громко расхохотался:

– Вы попали в самую точку, Лада. Нет, я серьезно. Дело в том, что своими романами я и сам себе неприятен. Да-да, не смотрите на меня такими удивленными глазами. Это действительно так.

На мгновение я задумался, затем, продолжая улыбаться, промолвил:

– Но раз уж вы меня раскритиковали, и я, таким образом, являюсь пострадавшей стороной, то сегодняшний ужин готовите вы.

– С превеликим удовольствием, – она очаровательно улыбнулась.