Текст книги "Страх (сборник)"

– Володя, ты что здесь делаешь? – обрадовался Данилов.

– Ваня, я нашу машину увидел и решил подождать тебя.

– А где машина?

– Я ее отпустил.

– Значит, ты меня ждал?

– Ждал, Ваня. Когда-то я так же брата ждал, но не дождался.

– Но ведь он на свободе.

– Да, ему вернули генеральское звание, ордена, отправили на фронт. А меня после ранения под Ельней вернули обратно в МУР.

Данилов хорошо знал Сергея, брата Володи. Его арестовали в тридцать восьмом. Володю тогда выгнали из МУРа и перевели во вневедомственную охрану.

В сорок первом Володя Муштаков добровольно ушел на фронт. А после ранения его опять взяли в МУР, даже начальником отдела сделали.

Но тридцатые словно печать поставили невидимую, и ходил Володя в капитанах, хотя трижды уже подавали бумаги на присвоение ему очередного звания.

– Тебя, как видишь, дождался. – Муштаков достал трубку, раскурил.

– Спасибо, Володя.

– Знаешь, Ваня, тебе, судя по твоему лицу, чуть расслабиться надо. Давай по стакану.

– Где?

– Пошли.

Они прошли мимо музея, перешли на другую сторону, миновали парикмахерскую и подошли к входу в Гранд-отель.

– Пошли, – сказал Муштаков.

– У меня денег нет с собой, – растерялся Данилов.

– Я угощаю, Ваня.

По истертому ковру они поднялись на второй этаж.

У дверей ресторана сидел швейцар. Увидев Муштакова, он вскочил, сдернул с головы фуражку, обшитую галуном:

– Здравия желаю, Владимир Сергеевич.

– Привет, Петрович. – Муштаков пожал швейцару руку. – Марина работает?

– У себя, у себя.

Они прошли белый, отделанный зеркалами и золотом зал и вошли в бар.

Давно здесь не был Данилов. Перед войной они с Сергеем Серебровским любили заглянуть сюда. Закусить, выпить, музыку послушать. Да что греха таить, отрывался он от семейной жизни. Отрывался. Были всякие милые дамы. Так что памятен ему стал этот лучший московский ресторан.

За стойкой прелестная брюнетка с гладкой прической.

– Здравствуйте, милый Владимир Сергеевич. – Голос низкий, волнующий.

– Привет, Мариночка, все хорошеете.

– Да уж прямо. А я ваш рассказ в журнале «Знамя» прочитала. Очень мне понравился, я прямо обревелась.

Муштаков писал уже давно. Нечасто, но в выходящих во время войны журналах появлялись его рассказы. Он даже Данилову подарил книжку. Тоненькую, в бумажной обложке, но все равно книжку.

Данилов прочел ее за один присест и позавидовал Володе. Здорово, когда человек может передать словами то, что чувствует.

– Вам надо все бросить и писать, – продолжала Марина.

– А вот война закончится, – Муштаков достал трубку, – я из милиции уйду и стану писателем.

– И уходите, Владимир Сергеевич, уходите. А я вам пачку табака «Капитанский» оставила.

– Спасибо, золотко.

– Чем угостить-то вас?

– Налей нам по фужеру водки и занюхать что-нибудь.

– По конфетке? И кофе.

– Вот и славно.

Они сели за столик у окна. Столики здесь были милые. Двухместные, словно специально изобретенные для влюбленных.

Марина принесла водку, кофе, бутылку ситро. Поставила все это на стол и посмотрела на Муштакова преданно и нежно.

– Отдыхайте. – Она отошла.

– Поехали, Ваня. – Муштаков поднял бокал.

Данилов залпом выпил водку, отхлебнул кофе и прислушался. Он внезапно почувствовал, что будто внутри него что-то сломалось. И сразу же стало легко и просто.

– Трудно было? – спросил Муштаков.

– Никогда, Володя, я не был в таком дерьме. – Данилов достал портсигар.

– Это еще не самое страшное. Тебя только к воротам ада подвели. Мне вот пришлось заглянуть туда. Но пока Бог миловал.

– После разговора с Власиком я никак не могу понять: кто же я такой?

– Помни, Ваня, мы для них пыль.

– Круто, Володя.

– Нет, Ваня. Пыль мы, а вернее, стройматериал, которым они мостят дорогу в светлое будущее.

– А для кого оно?

– Вот это, пожалуй, они сами не знают.

Белов

Сергей писал справку по делу Стукалина. Работу эту, как и каждый оперативник, он терпеть не мог. Тем более что справка писалась для начальства, а ему нужны были интересные факты.

В комнату вошел Никитин, сел за свой стол, подмигнул Белову:

– На днях, Серега, ожидается крупная пьянка. Ты мне талоны на водку не одолжишь?

– А повод?

– Повод, брат Белов, грандиозный.

– Короче.

– Я москвичом стал.

– Это как же понимать?

Никитин достал из кармана куртки зеленоватую бумажку:

– Смотри, Серега, ордер на комнату.

– Ух ты, – обрадовался Сергей.

– Жить буду в Столешниковом. Комната шестнадцать метров, окно прямо на комиссионку выходит.

– А соседей много?

– Двое. Старушка одинокая, и врач с семьей две комнаты занимает.

– Ну это, считай, как в отдельной квартире живешь.

– Вот и хочу новоселье устроить. Харчишками я разжился, а с водкой пока слабо.

– Коля, у меня дома две пол-литровые банки медицинского спирта стоят, я тебе их дарю на новоселье.

– Сережа! – Никитин вскочил. – Это же два литра водки. Живем!

– Но талоны я тебе тоже могу дать.

– Пусть это НЗ будет. Завтра прикину…

Он не успел договорить. В комнату вошел старший группы наружки.

– Белов, я тебе отчет принес.

– Спасибо. – Сергей взял листочки и фотографии.

– Пока ничего интересного, – вздохнул старший, – но работаем.

Сергей взял отчет, перелистал. Действительно, ничего интересного не было.

Стукалин вел достаточно определенный образ жизни. Цех, управление артели, склад, дом, ресторан «Астория».

Вот и вчера он заседал в этом доме радости с компанией из четырех человек.

Группа установки дала данные на всех:

Степанов – зампредседателя артели;

Лифшиц – начальник цеха трафарета;

Полуянов – замглавврача психиатрической больницы.

Появление Полуянова было вполне оправданно, так как у Стукалина в больнице был пошивочный участок, на котором больные шили рукавицы для фронта.

Крюков – начальник отдела управления местной промышленности.

Все эти люди были связаны со Стукалиным по работе и никаких подозрений вызвать не могли.

Белов взял материалы прослушивания. Телефонные разговоры были совершенно нейтральными.

Но вот что его заинтересовало. Дважды из телефона-автомата звонили Стукалину и вешали трубку.

Один раз в девятнадцать десять, второй в двадцать ноль пять. Ровно через десять минут, согласно донесению наружки, Стукалин выходил с помойным ведром к мусорнику.

Вот это было уже интересно. И Белов отправился к Данилову.

Подполковник сидел в кабинете в одной рубашке, китель висел на спинке стула.

Белов посмотрел на начальника отдела и удивился, какое у него измученное лицо.

– Что у тебя, Сережа?

– Иван Александрович, вот посмотрите. – Белов положил перед начальником бумаги.

Данилов прочел, застучал пальцами по столу.

– А ты, Сережа, молодец. Немедленно осмотрите двор. Наверняка к нему кто-то приходит. На то, что он связан с Греком, подтверждение есть. От общегородской операции тебя освобождаю. Готовь засаду. Наверняка к Стукалину приходит связной. Как они только в контакт вступят, за связным – наружку, а Стукалина брать в подъезде. Меня дежурный разыщет.

Данилов

Операцию начали в двадцать три часа. Три муровские группы, подкрепленные сотрудниками райотделов и отделений, разъехались по адресам.

У Данилова было три адреса.

Сначала поехали к Вите Мамочке, в миру Виктору Егоровичу Копцову, который держал притончик в Большом Сергиевском переулке. Там частенько собирались лихие ребята со Сретенки и близлежащих переулков.

Проживал Витя Мамочка во дворе дома номер 6 во флигельке. Имел отдельную трехкомнатную квартиру. Вернее, три перегороженных дощатой перегородкой пенала. Когда-то, во времена оны, здесь располагалась пошивочная Такмакова, но беспощадное время выкинуло отсюда швейные машинки и портных, большую комнату разгородили на три части, и поселилась в ней целая семья дворника Копцова, наследником которого стал его сын – Витя Мамочка.

Обитатели квартиры – кто ушел в мир иной, кто в лагере, так Витя стал единовластным хозяином трехкомнатного рая.

В сороковых его актировали по состоянию здоровья из очередного лагеря, он устроился в артель инвалидов и сделал в своей квартире игорный притончик.

И вот Витя Мамочка в широких, ниже колен, футбольных трусах стоял в коридоре и с поддельной скорбью говорил Данилову:

– Товарищ начальник, Иван Александрович, напрасно вы невинного человека тревожите.

Квартира была пуста, словно кто-то специально предупредил Витю Мамочку.

– Я давно ничем незаконным не занимаюсь.

– Брось, Копцов, ваньку ломать. Повезло тебе – не пришли твои поночевщики, в следующий раз возьмем, – зло сказал участковый лейтенант с протезом вместо левой руки.

– Поклеп на честного человека.

– Пошли-ка, Копцов, потолкуем, – сказал Данилов.

Они вышли в кухню, в которой отвратительно пахло прогорклым жиром, на грязном столе громоздилась куча щербатых тарелок.

– Ты бы посуду помыл, – брезгливо оглядел кухню Данилов.

– Помою, товарищ начальник.

– Сейчас я тебе задам один вопрос, а ты мне, Витя, ответишь на него быстро и честно. Где играет сегодня Разлука?

– Я…

– Подумай. Я тебе не участковый, а начальник ОББ. И разбомблю твою «мельницу» на раз, понял?

– Как не понять, – криво усмехнулся Витя. Он подтянул трусы. – Папиросочкой не угостите?

Данилов протянул портсигар.

Витя закурил, уставился куда-то в угол кухни, словно там показывали «Веселых ребят». И опять вздохнул тяжело:

– Он на Маросейке, начальник, у Милки нынче банк держит.

– Молодец, Витя, правильно меня понял. Будешь дальше так соображать, сможешь жить спокойно.

– Что я, не понимаю, товарищ начальник, с вашей конторой лучше не вязаться.

Милкин дом стоял в глубине двора. Жила она на втором этаже, а впрочем, в доме этом был всего один этаж и почему-то – второй.

Замначальника местного отделения позвонил в дверь. Тишина. Он еще раз повернул рукоятку звонка.

– Кто? – спросил за дверью женский голос.

– Открой, Глущенко, милиция.

– А откуда я знаю, кто вы?

– Это я, Ягунков из отделения.

– Поздно в гости ходите, товарищи милицейские.

– Открывай. – Ягунков ударил ногой в дверь.

– Да сейчас, сейчас.

– Значит, точно народ у нее, карты прячут, – сказал в темноте кто-то из оперативников.

Дверь раскрылась на ширину цепочки. Электричество в квартире горело вполнакала, и за дверной щелью клубился полумрак.

Ягунков осветил лицо фонарем:

– Открывай.

Дверь распахнулась. Данилов вошел в полутемный коридор, освещенный горевшей под потолком двухрожковой люстрой.

Обе лампочки горели вполнакала, и в их ржавом свете тени пришедших причудливо ломались на стене.

– Посторонние в квартире есть, гражданка Глущенко?

– Так, зашли люди в гости да засиделись. Ночных пропусков нет. Вот и ждем до света.

Данилов вошел в комнату. За столом четыре человека мирно пили чай.

– Документы, – по привычке скомандовал он, хотя трое из них были ему совершенно не нужны. Главное, что за столом сидел Разлука.

– Дождешься ты, Глущенко, – гремел в коридоре возмущенный голос Ягункова, – выселим мы тебя.

– За что, товарищ начальник?

– За твои противоправные действия.

Но это был спектакль для гостей. Никуда не выселит Ягунков Милку Глущенко, так как она давала розыску ценнейшие данные, которые помогали раскрывать почти все кражонки на территории отделения.

Но у каждой игры есть свои правила. Поэтому и орал Ягунков на Милку, а она отвечала ему делано плаксивым голосом.

В отделении, куда привезли задержанных, Разлуку сразу же привели к Данилову.

– Слушай меня внимательно, – сказал ему Данилов, – только не лепи горбатого, что ты не был в Грохольском у Прокопа. Я вызову свидетельницу и устрою тебе очняк, а после пущу тебя через 17-ю УК за соучастие, понял?

– Понял.

– Тогда вопрос…

– Погоди, начальник, говорим под протокол или по душе?

– По душе.

– Давай вопрос.

– Где Миша-Вася Прокопов-Терехов?

– На дно лег. От Грека прячется.

– Почему?

– Прокоп узнал, что Грек много золотишка у одного фраера спрятал. Вот Прокоп и учинил разгон.

– Где он? Да не молчи ты. Грек за неделю пять мокрух учинил.

– Ну?!

– Вот тебе и ну. А если он до Прокопа раньше меня доберется…

– Понял, – перебил его Разлука. – По Белорусской станция Кубинка, это шестьдесят три километра от города. Там рядом с платформой речка есть, у него на берегу домик. Там он.

– Утром уйдешь, а если к тебе пожалует Грек?

– А я дома не живу.

– Вот и не живи. – Данилов встал.

В комнату заглянул Ягунков:

– Товарищ подполковник, вас Белов ищет.

Белов

Хорошо, что он догадался надеть старый пиджак, форменные галифе в счет не шли, иначе новый костюм можно было бы выбрасывать.

Вместе с двумя оперативниками из райотдела они засели между сложенной из кирпича помойкой и остатками кирпичной стены.

С зимы сорок первого дощатых заборов, перегораживающих московские дворы, не было. Их пустили на растопку. Правда, делалось это с благословения властей. Начальство из ПВО посчитало, что деревянные заборы представляют опасность при бомбежке зажигательными бомбами.

Кстати, они не ошиблись. После каждого налета немецкой авиации в Москве бушевали пожары.

Белов с оперативниками сидели в смрадном закутке уже два часа. Сначала их облаяла дворовая собака, потом прямо по сапогу пробежала наглая жирная крыса.

– А может, он и не выйдет сегодня, – мрачно изрек пожилой оперативник Ступин. – Белов, ничего, если я в кулак покурю?

– Нельзя.

– Ох, – Ступин попытался вытянуть ногу, – затекла, падла. Ну что за жизнь – на шестом десятке жуликов ловить.

Оттого что курить было нельзя, затянуться хотелось невыносимо. Белов проклинал сволочь Стукалина, Грека и всех московских урок, из-за которых у него не было ни сна ни покоя.

Постепенно двор начал затихать. Ушли по домам дети. Старушки со скамейки перекочевали в квартиры. Началось время кошек. Они, словно леопарды, кричали и дрались на помойке.

Черный кот с наглыми глазами прыгнул прямо к Белову на колени и начал устраиваться.

– Хороший народ эти кошки, – прошептал Ступин, – у меня…

Он не успел договорить, из-под арки показался человек.

В тусклом вечернем свете Белов отчетливо различил маленькую фигурку лучшего московского кавалера. Стукалин был в полосатой пижаме с помойным ведром в руке.

Он подошел к помойке и остановился.

И сразу же откуда-то появился еще один человек.

– Ключи принес? – спросил он.

– Держи.

– Когда деньги привезут?

– Завтра к концу дня.

– Сколько?

– Два миллиона двести.

– Держи. Это ты сторожу подсыпь.

– Не умрет?

– Не бойся, спать два дня будет. Что Греку передать?

– Мою долю пусть Лене передаст.

– Сделаем.

Человек исчез так же необъяснимо, как и появился.

Стукалин выбросил мусор, обругал матерно кошек и не торопясь зашагал к подъезду.

– Пошли, – сказал Белов, когда Стукалин вошел под арку.

Стукалин не торопился, он оглядел пустую улицу, закурил. Внезапно из арки показались трое.

Стукалин хотел юркнуть в подъезд. Но один из подошедших крепко взял его за руку.

– Уголовный розыск.

Стукалин присмотрелся и узнал в этом человеке давешнего юриста.

Данилов

Он приехал в квартиру Стукалина, когда обыск был в самом разгаре.

– Где задержанный?

– На кухне, – ответил Белов.

Второй раз за эту ночь Данилов попадал на чужую кухню. Правда, стукалинскую нельзя было сравнить с Витиной.

Чистота, порядок, как у хорошей хозяйки.

Хозяин сидел в углу под неусыпным взором опера и с ужасом глядел на Данилова.

– Где Грек?

– Не знаю.

Данилов схватил Стукалина за грудки – затрещал шелк пижамы – и ударил спиной о стену.

– Где Грек, гнида? Иначе ты до тюрьмы не доживешь.

– В больнице, – выдавил Стукалин.

– А какой?

– В третьей психиатрической.

– Кто сообщник?

– Главврач Нефедова.

Данилов оттолкнул Стукалина, тот рухнул на пол, сбив табуретку. Поднявшись, он вышел в комнату.

На столе были навалены деньги, часы, отрезы.

Данилов подошел к телефону и набрал номер начальника.

Леонид Греков по кличке Грек

Елена спала, жарко раскинувшись на широком матрасе, а он взял с тумбочки папиросу и закурил.

«Пора, засиделся я в Москве. Накровил сильно. Менты наверняка по городу тревогу объявили».

Когда, сбежав из эшелона, который вез его в штрафбат, он добрался до квартиры Сергея и узнал, что его кинули разгонщики, он сразу понял, чьих рук это дело.

Только один человек в Москве мог знать адрес Стукалина – Прокоп.

И он начал искать его. Планомерно, словно сам работал у мусоров.

* * *

Несколько дней назад он ехал с Сергеем на его машине. За рулем сидел Гошка Беда, старый подельник Грека, которого он устроил к Сергею шофером. У Гоши был белый билет, который ему выправила Ленка, главврач психушки, бывшая жена Сергея, а потом любовница Грека. На Сретенке, у пивной, из белой «эмки» вылезли двое фраеров.

– Это они, Леня! – заорал Сергей.

Грек пошел за ними в пивную. Столики стояли плотно, и он услышал весь их разговор и телефон запомнил, который один из них давал другому. Телефон бабы, у которой он жил.

Грек пропас его, а Сергей с Гошей поехали за другим.

Одного фраера он подрезал у дома, а второго прижал в гараже, тот-то перед смертью и назвал адрес Прокопа.

Но Прокоп свалил, и искать его времени не было. Дело на Масловке они провернули, как надо. Получили хорошие деньги, но для того, чтобы свалить из столицы и безбедно отлежаться на дне, этого было мало.

Новое дело – ограбление кассы артели «Швейник» – давало ему возможность соскочить в Тбилиси и отлежаться там у Гиви.

Грек встал, подошел к окну и увидел, как дом окружает плотная цепь милиционеров.

– Ленка! – крикнул он. – Менты.

Ленка вскочила:

– Где?

– Окружают дом.

– Пошли, – скомандовала она и начала быстро одеваться.

Данилов

Дверь в вестибюль больницы долго не открывали, и они с Чернышовым копили зло, ожидая главврача.

Наконец она появилась. Крупная блондинка в очках, в белом халате и хромовых сапожках, ушитых по ноге.

– В чем дело?

– Я начальник отдела по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска подполковник Данилов, со мной старший следователь горпрокуратуры юрист первого класса Чернышов. Мы обязаны произвести у вас обыск.

– Я возражаю, – сказала Нефедова.

– Не заставляйте нас применять силу.

– Это лечебное учреждение особого профиля…

– Нам известно, что именно здесь скрывается опасный преступник Леонид Викторович Греков, вот ордер прокурора Москвы на его арест и обыск в вашей больнице, – сказал Чернышов.

– Я не открою.

– Открывайте, Елена Федоровна, – сказал чей-то голос за спиной Данилова.

К дверям подошли Серебровский и мужчина лет шестидесяти в штатском.

– Я замначальника горздрава Миронов, – представился он.

Нефедова подошла к дверям и повернула ключ.

Они вошли в гулкий, пропахший лекарствами вестибюль.

– Что вам нужно? – строго спросила Нефедова.

Данилова начала раздражать эта крупная властная женщина.

– Нам нужен опасный преступник Греков, скрывающийся в вашей больнице.

– Такого человека у нас нет.

– Тогда мы вынуждены начать обыск.

– Я подчиняюсь силе.

– Пригласите сестру-хозяйку, – приказал Миронов. – Я попрошу, товарищ подполковник, чтобы ваши люди надели халаты и спрятали оружие. Контингент больных очень специфичный. Любое потрясение может вызвать резкое ухудшение здоровья.

– Конечно, конечно.

Через несколько минут оперативники блокировали все выходы из палат и подсобных помещений.

Данилов и еще четверо в халатах начали осмотр палат.

Никогда еще Данилову не приходилось так близко сталкиваться с тем, что называют в просторечии душевной болезнью. Палата за палатой, этаж за этажом раскрывали перед ним страшную тайну человеческого бытия. Он видел внешне вполне здоровых людей, которых мучили страшные малоизвестные недуги.

На втором этаже у окна сидел человек лет сорока в потертом больничном халате. Он смотрел в окно, и глаза его были отрешены от происходящего, светлы и счастливы. Он жил в другом, прекрасном и, видимо, добром мире.

– Что с ним? – спросил Данилов дежурного врача.

– Долго объяснять, – усмехнулся старичок-врач, – скажу одно: этот человек, в отличие от нас, счастлив.

На последнем этаже палаты были похожи на тюремные камеры. В них содержали буйных.

Один при проверке чуть не откусил Никитину ухо, еле оперативники оттащили.

Три часа длился обыск, Грека нигде не было.

Данилов сам начал обходить помещение.

– Подвал осматривали? – спросил он у Муравьева.

– Конечно, Иван Александрович.

– А это что за дверь?

– Там морг, – ответила за его спиной Нефедова.

– Осматривали?

– Никак нет, – удивленно ответил Муравьев.

– Откройте, – повернулся Данилов к Нефедовой.

– У меня нет ключа.

– А у кого он?

– У прозектора.

– Позовите его.

– Он придет после обеда.

– Никитин, – скомандовал Данилов.

Откуда-то из клубящегося в углах подвального мрака материализовался Колька Никитин с ломом, неведомо откуда взявшимся.

– Ломай, – приказал Данилов.

– Я не позволю! – крикнула Нефедова.

Данилов посмотрел на нее и понял, что они нашли Грека.

– Ломай.

Нефедова бросилась к дверям, словно хотела закрыть их, но двое оперативников скрутили ее.

Данилов сунул руку в карман ее халата и вынул ключ.

Морг был небольшой. Первая комната – прозекторская. На мраморном столе лежало то, что некоторое время назад было человеком.

Пахло формалином и еще чем-то сладковато-тошнотворным.

Данилов толкнул дверь в другую комнату. Постоял, давая глазам привыкнуть к темноте.

– Свет.

Оперативники зажгли фонари. На стеллаже лежало три трупа. Два мужских, один женский. В углу, на катафалке, лежал еще один, накрытый с головой простыней.

Наружу торчали только голые пятки.

– Все, Грек, – Данилов поднял маузер, – вставай.

Простыня откинулась, и Грек сел на катафалке, в руке у него был наган.

– Убью, падло, – прохрипел он.

– Если не бросишь наган, – спокойно сказал Данилов, – останешься здесь трупом навсегда.

Грек посмотрел на автоматы оперативников и бросил револьвер на пол.

– Берите, суки.

Данилов поднялся на первый этаж.

– Где телефон? – спросил он молодую девушку в несвежем халате.

– Вот в этой комнате.

Данилов вошел, плотно закрыл дверь, закурил. Потом достал из кармана кителя листок с телефоном и набрал номер.

– Аппарат комиссара госбезопасности Власика, полковник Далинин, – ответила трубка.

– Говорит подполковник милиции Данилов, комиссар приказал мне доложить ему в любое время.

– Ждите.

В трубке послышалось легкое гудение, потом раздался щелчок.

– Власик.

– Товарищ комиссар…

– Взял? – перебил его Власик.

– Так точно.

– Молодец.

Ти-ти-ти – запела трубка короткими гудками.

Данилов, Серебровский, Никитин, Белов

Июнь начался дождями. Стремительные и светлые, они врывались в город и так же быстро уходили.

Дожди вымыли Москву, и листва парков, бульваров, дворов была девственно свежа.

Данилова радовала такая погода, она напоминала ему о неизбежной осени, любимом времени года.

Войдя в кабинет, он распахнул окно, и влажный, пахнущий свежей листвой воздух постепенно выгонял из комнаты никотиновую горечь.

Зазвонил «черный ворон».

– Данилов.

– Слушай, Иван, – голос начальника был радостно насмешлив, – я тебе одну любопытную газету послал. Посмотри.

Начальник повесил трубку, и сразу же в дверь просунулась голова Никитина.

– Можно?

– Заходи.

– Начальник просил передать. – Никитин положил на стол газету «Сталинский сокол».

На первой странице была передовица и сводка Совинформбюро.

На второй – указ о награждении летчиков. В графе «Орденом Красного Знамени» последним стояло: «…подполковника милиции Данилова И. А.».

А через три дня в зале для заседаний управления вручали награды.

Незнакомый полковник из НКГБ зачитал указ, вручил Данилову орден.

– Товарищи, – сказал полковник, – подполковник Данилов награжден по личному указанию генерала Василия Иосифовича Сталина. Это большая честь – выполнить указания сына вождя.

Данилов взял орден, сказал положенное:

– Служу трудовому народу.

За ликвидацию банды Грека Никитин и Белов получили медали «За боевые заслуги», а Игорь Муравьев почему-то орден «Знак Почета».

После торжественной части к Данилову подошел Сажин и долго, почтительно тряс его руку.

Для него Данилов с сегодняшнего дня попадал в некий список людей, приближенных к вершинам власти.

А вечером совместили приятное с полезным. Обмыли награды и отгуляли новоселье Никитина.

Комната ему действительно досталась неплохая. Да и обстановку кое-какую Колька успел спроворить. Было много выпивки и закуски.

Данилов с Серебровским подарили ему патефон с пластинками.

Пили, слушали музыку. Народу набилось много. Не пришел только Игорь Муравьев, занятый, видно, важными семейными делами.

Ближе к ночи, когда от выпитого приятно шумело в голове, Данилов вышел на кухню, поднял маскировочную штору и закурил.

В темноте угадывались очертания Столешникова, город затаился, затих до утра.

И внезапно Данилов вспомнил больницу и человека в вытертом халате у окна.

Вспомнил его отрешенные глаза, увидевшие что-то свое, никому другому не ведомое… Вспомнил счастливую улыбку на выцветших губах и почему-то позавидовал ему.