Текст книги "Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое: Стихотворения"

Эдуард Лимонов
Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое: Стихотворения

Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

Редактор-составитель Даниил Духовской (Дубшин)

Издатель П. Подкосов

Главный редактор Т. Соловьёва

Руководитель проекта М. Ведюшкина

Художественное оформление и макет Д. Изотов

Арт-директор Ю. Буга

Корректор О. Смирнова

Компьютерная верстка Д. Изотов, А. Ларионов

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Эдуард Лимонов (наследники), 2023

© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2023

* * *

О сборнике

Судя по всему, этот десятый сборник стихотворений, если отсчитывать со времени выхода из лагеря, будет последним.

А то скоро, кроме меня, никто не будет их понимать, моих стихотворений.

Чего-нибудь особенного сказать не могу. Честно видел мир вниз головой. Такой он и есть.

Зелёное удостоверение епископа я заслужил.

Обратите внимание, что дух мой плавает свободно, где хочет, в космосе, в Париже, в Монголии, в местах и временах. Где придётся. Поскольку я живу во всех измерениях. Ну что делать…

Э. Л.

В Соединённых Штатах

 
У Соединённых Штатов железные зубы
Оттуда доносятся крики и хрипы приговорённых к смерти
 
 
У Соединённых Штатов тёмные тюрьмы
Там повсюду стоят электрические стулья
А с них на ремнях свисают поджаренные током…
Это в Соединённых Штатах делают смертельные инъекции
местные длинноносые доктора
 
 
Это в Соединённых Штатах, брат!
В Соединённых Штатах!
 
 
Там переваливаясь по-хозяйски
На тебя идут угрожающие брюхатые полицейские
То что часть из них –   чёрные, дела не меняет,
У них такие же железные зубы.
И железные загривки, брат,
То что они чёрные, это ещё хуже,
Ещё бесчеловечней!
Ещё более похоже на Ад!
 
 
В Соединённых Штатах, брат.
В Соединённых Штатах…
 

«От судьбы ты не спасёшься…»

 
От судьбы ты не спасёшься.
Даже если ты проснёшься,
Отряхая сон дурной,
Ты на финишной прямой
 
 
Мать твоя рычит из гроба,
Скоро встретитесь вы оба,
Во вселенной злой.
Эй, пушинка, стой!
 
 
Подожди-ка, лучик света!
Ну не мать моя ли это?
Плавает в пыли.
В виде злой сопли…
 

«Рвы, канавы, злые травы…»

 
Рвы, канавы, злые травы
Ветер, ветер ледяной
Героически корявы
Офицеры и конвой
 
 
Жизнь со смертью –   два злодея
Неразлучны и хмельны
Захлестнула гоноррея
Гениталии страны
 

«Стояли древние армяне…»

 
Стояли древние армяне,
Как розоватый камень гор,
Явившись всех племён заране
И оставаясь до сих пор
Такие старые армяне,
Античные, их разговор
О хеттах нам напоминает,
Когда на утренней заре
Царь хеттов всех их собирает
 
 
На Арарате, их горе…
 

«Жили индейцы и горя не знали……»

 
Жили индейцы и горя не знали…
Весёлые тыквы в полях возлежали…
 
 
Но к ним вдруг приплыл отвратительный сброд
Сектант длинношеий, монах-идиот
 
 
(А вам бы бы ружья, или пулемёт
И их отразил бы индейский народ)
 
 
Но к вам подселился уродливый сброд
Похабные люди, преступный народ
 
 
И вы благородные, с кровью оленей
Под этою массою пали давлений
 
 
Разброс технологий. Ружья с хрупким луком
А то бы вы дали бы всем этим сукам…
 

«Все улыбчивые девки…»

 
Все улыбчивые девки
Станут облаками
Возлежать на горных склонах
Шевеля боками
 
 
Все мужчины длиннополы
Станут как больные
Не ходите дети в школы
Искривляя выи…
 
 
А ходите на плацдармы
С длинными руками
И тащите за собою
Пулемёты сами…
 
 
Заправляйте туда ленту
Взрослыми руками
И стреляйте как студенты,
Что с большевиками…
 
 
Свои судьбы повязали
И берите с маху
Телеграфы и вокзалы,
Разорвав рубаху…
Своих мёртвых хороните,
 
 
Слушай ты, короче
Не теряй, не оброните
Ни часа, ни ночи
 

«В известном смысле все сошли с ума……»

 
В известном смысле все сошли с ума…
Уснул Джонн Донн, а с ним уснули стулья.
На стёкла вдруг легла египетская тьма
У смерти высока её фуражки тулья…
 
 
Уж девятнадцать лет как Бродский опочил
Не знает ничего, что на земле случилось
В Венеции своей наверное он сгнил,
Пока тут на земле сражалось и возилось…
 
 
Каддафи улетел, и Сирия бледна
Сражаясь сквозь песок свои кровавит камни
Открыты чёрных дыр слепые имена…
Ну ладно, а теперь проследовать куда мне?
 
 
В известном смысле все сошли с ума,
В Америке как чёрт верховодит Обама
Придёт после него к нам пожилая Дама
Чтоб погубить евро и сделать эксгума…
 

«Простой моряк, веслом колышущий…»

 
Простой моряк, веслом колышущий
Здоровьем крепким ярко пышущий,
Держащий заповедный румб
Нет, не чахоточный Колумб,
 
 
Нет, не Порфирий-Олеарий
Не Меренри, не Магеллан
А просто вдохновенный парий…
И корабельный хулиган
 

«Мы помним удлинённое лицо…»

 
Мы помним удлинённое лицо,
И платье голубого цвета
Ты казнена была в конце-концов
Мари-Антуанетта…
 

«Похож на ёлку Млечный Путь…»

 
Похож на ёлку Млечный Путь
В Рождественскую дату…
 
 
Спешу себя в тебя воткнуть
Под юбки все твои куда-то
 
 
В мерцании обильных звёзд
Как злые лампочки в горохе
Вернулась память древних слёз
О боге персов, о Мардоке…
 
 
В железной юбке и с мечом
На черепах сидят тиары
Двуглавый, страшный, нагишом
Мы –   то ли гунны, то ль татары…
 

«Из ботанических садов…»

 
Из ботанических садов
Из грандиозных рощ
Воспрянет бледен и багров
Палеоцентный хвощ
 
 
Дыханье мёртвое земли
Поглотит корабли
И от блистательных кают
Все ручки отпадут…
 

«Ох и холодно в Клину…»

 
Ох и холодно в Клину!
Чайковский у камина
Хрупкий молодой мужчина,
Приобщается к вину!
 

«Воспеть мошенников, воров, авантюристов…»

 
Воспеть мошенников, воров, авантюристов,
Кто девушек хватает и везёт.
В те города, где графы Монте-Кристо
Где биржи, галереи, бутерброд…
 
 
С икрой. И замечательные вина
Вот он идёт, он –   проклятый семьёй
Роскошный мускулистый сволочина
Любимый твой, вот кто любимый твой..!
 

«Шерстяное одеяло…»

 
Шерстяное одеяло
Ты меня собой кусало
Шерсть верблюда из Туркмении
И ты пахло кизяками
И фруктовыми дровами,
Укрепляя нас во мнении
 
 
Что пустыни Туркестана,
Где песок в углу кармана,
Каждый раз отыщется.
Что недаром свищется
Молодая непогода
В гуще странного народа.
Где волкам там рыщется
 

«Распутин был мужик с кольцом…»

 
Распутин был мужик с кольцом
В мохнатом и помятом ухе
Жил в Петербурге хитрецом,
То в духе был, а то не в духе…
 
 
Свой врачевательский талант…
Григорий был мужик противный,
Гапону и Махно был брат
Их родственник был инстинктивный…
 
 
И шёлковой рубахи в зной
Распахнут ворот был китайский
Сапог, как водится, смазной,
Нечёсанною головой
Предвосхищая гнев хозяйский…
 

«Какой из глины зиггурат…»

 
Какой из глины зиггурат!
А вдалеке блестит Евфрат.
Там тигр степей на кабана
Слюну роняет дотемна
 
 
Там с тёмною гадюкой схож
Шумер ползёт, сжимая нож
И ассириец из пещер
грядёт. Шумерский офицер…
 
 
На зиггурат садится Бог
Жужжа как майский жук рогач
Как бы осою на пирог
Туда, где скал и речек срачь
Цветёт цветок мохнатый хвощь…
А с неба разразился дождь…
 

«Арестовали генерала…»

 
Арестовали генерала.
Арестовали как попало.
Большой и толстый генерал
Сидит в очках, в тюрьму попал…
 
 
Сидит сычом он за решёткой
С двумя серьгами и бородкой
С большой и сытой головой
Ужо попался. Вон какой!
 
 
Дрыманов. Да. Нет, Добронравов?
Он раньше заключённых бил
Сейчас сидит, лишённый правов
Как ангел, но лишённый сил…
 
 
Я таких видел на промзоне
Они брели как матерьял
В то время как на нашем троне
Уже не Сталин восседал
 

«Я уйду от вас жить в за другие миры…»

 
Я уйду от вас жить в за другие миры,
Чтобы вы рядом бы не воняли
Лучше жить мне в окрестностях чёрной дыры
Чтобы ноздри от вас не страдали…
 
 
За созвездьями ночь, словно шило в мешке
И уколы от звёзд постоянны
Отдохну от вас там, в световом далеке
Где планеты свистят окаянны…
 
 
Не любили меня, и понять не могли
Эти жалкие русские трупы
Вот лечу мимо вас в межпланетной пыли
Выбегайте, набросив тулупы…
 

«Лето кончается. Скорбные жёны…»

 
Лето кончается. Скорбные жёны
Вышли в кистях с бахромой на балконы,
Рюмка ликёра в дрожащей руке
Космос им ножку ласкает в чулке
 
 
Выпячен зад. Сиськи туго набухли.
Скорбные вдовы, чтоб вы не протухли
Мигом зовите к себе молодцов
С шпорами, саблями, с шёлком усов…
 

«Когда ослабеют морозы…»

 
Когда ослабеют морозы,
И кончится силы запас,
Во всякие разные позы
Любимая впутает Вас
 
 
Пройдут чередой небылицы
Про рыцарей и королей
И как молодой насладится
Склонялся над нею еврей
 
 
Как тискали, мяли, толкали
Как долго куда-то везли
Как женщиною обладали
Полковники и короли…
 

8 марта

 
Продавали цветы
Обувь драили щётки
В этот день веселились
Советские тётки
 
 
В крупных кепках грузины
Продавали мимозу
Отправлялись на юг
Неспеша паровозы…
 
 
И рабочие вместе с крестьянами
Смели быть молодыми и пьяными…
 

«Сейчас кто-то счастлив в Париже…»

 
Сейчас кто-то счастлив в Париже
Весёлая пара живёт
Проснулись, придвинулись ближе,
И парень девчонку сосёт
 
 
Из тьмы голубых Югославий
Где персик и слива цветут
Прислали им для заздравий
Бутылок и мёда уют.
 
 
Камин согревает ребят…
Нехитрое счастье полощет
В окне старых зданий парад
И ветром взметённые рощи
 

«На дорогах люди…»

 
На дорогах люди
С железом и бронзой.
Ищут меня, ищут
В полях кукурузных
 
 
Между ними девка.
С жёлтыми глазами.
Хвост и брови кошки,
С острыми когтями…
 
 
Потому и кошка
Что она кошмарит,
Разорвёт мне глотку.
И хвостом ударит…
 

«Упившийся славой по горло…»

 
Упившийся славой по горло
Матрос, президент, фронтовик.
Мальчишек в бандитов распёрло
У девок на каждой парик…
 
 
Прошли благодатные годы,
С ружьём, без ружья, вновь с ружьём.
Сменились в России народы,
А мы всё отрядом живём.
 
 
Прошли необъятные степи
В коляске проехал Махно
Хватило великолепий,
И стало как прежде темно.
 

««Дальше ты живи один»…»

 
«Дальше ты живи один»,
– так она ему сказала
И по мосту (глыбы льдин)
На тот свет перебежала
 
 
Вот и стал он жить один
(Сколько ему было, деду?
Нет, не семьдесят один.
А все сто ему к обеду)
 
 
Он ходил в своём пальто
Весь негнущийся как палка
Невидимый на фото
Многим было его жалко
 
 
Что, седая голова?
Он ходил к ней на могилу
И охранников слова
Были по фиг некрофилу
 
 
Да, он с нею говорил…
Но язык был непонятен
Он на снег ей приносил
Две гвоздики красных пятен…
 

«Я хожу по лезвию бритвы…»

 
Я хожу по лезвию бритвы
Всё более и более острому, бритвы.
Я повторяю таинственные молитвы
Которые употребляли буряты и бритты
 
 
Я худ, как осы бывают сбиты
Я как индус, когда они не рахиты
А на деревьях висят разбитые корыты…
(Имеется в виду, что дырявы они и побиты)
 

«Похороните меня в самой забытой из могил…»

 
Похороните меня в самой забытой из могил.
Чтобы там ветер пронзительно выл,
И подходили к могиле волки
Топорща седые старые холки
 
 
Чтобы окраинных изб окошки
Были видны бы глазами кошки
А уж глазами призрака и подавно
Похороните меня по-древнему стародавно…
 

В рыбном ресторане

 
Осьминог с отварным картофелем
Напоминает старуху профилем
Волосы серые, белое мясо
Паука ли покров, ананаса?
 
 
Осьминог! Осьминог! Осьминог!
Ты прополз под водой сто дорог
Ты проплыл вдоль загадочной Азии
Так что бельма твои повылазили
 
 
Говорят, что пускаешь чернила
Если вдруг испугала тортилла
Коль встаёт среди вод как доска
Тень акульего плавника
 
 
Здравствуй доктор, ночной счетовод
Что со стами руками живёт!
 
 
Осьминог с отварным картофелем.
Старым Фаустом, злым Мефистофелем
Возлежит на тарелке морской
Я сижу с приподнятой рукой
И смеюсь, осьминога отщипывая
И картофелем сладостно всхлипывая…
 

Гусев

 
Всё Дом Художников, и Гусев
Который книгу мне издал
Я помню, Лизу приглашал,
Она ходила точно струсив.
А он нам скотчи всё таскал…
 
 
Так Гусев… Было это в прошлом.
Куда он делся вдруг, исчез?
Москва у нас не чёрный лес
Куда пропал, такой хороший
В какую армию залез?
 
 
Художник бодрый молодой
Сторонник прогрессивных взглядов
О, джентльмен страны родной
Которой вряд ли это надо…
 
 
На демонстрации друг с дружкой
На демонстрациях ходил
С приёмным сыном свежей стружкой
Повязка, серп и молот был…
 
 
Затем прошли куда-то годы…
Я спрашивал –   мне донеслось
Растит он сына для народа
И сына вроде удалось…
 
 
Затем трагедия: сын выпал
Под утро выпал из окна
Не пил, ни водки, ни вина
И всё. Судьбы ужасный выпад…
 
 
Я не осмыслить здесь пытаюсь
Я здесь в смятении души
Зачем трагедия такая
Ведь сколько ты не тормоши,
Всё ж нам останется в остатке
Могучий юный ангел-труп
А Гусев оказался шаткий
Создатель оказался груб…
 
 
Жениться заново, добиться
Рожденья сына своего.
И в сына этого вцепиться
Как будто он большая птица
И не отдать уже его…
 
 
Но это так бы сделал я бы…
А он лежит а он молчит…
Вокруг сидят безмолвно бабы.
Валерку помнит и дрожит…
Всё. Дом Художников закрыт…
 

«А старый солдат свои рёбра смотрел…»

 
А старый солдат свои рёбра смотрел
И песню такую сквозь зубы он пел
«Нам, старым солдатам, пекинская пыль
По вкусу и цвету знакома
А через границу мы шли в полный штиль,
И лишь полыхала солома»
 
 
А старый солдат, облучённый не раз
Нашарил рукой свой невидящий глаз
Студёные воды, байкальский баркас
Очнулся. Палата. Мы дома…
 
 
Ты в клинике подлой, засранец, лежишь
А ведь ожидает Валгалла
Там место есть тёплое, что ты дрожишь,
Валькирия даст одеяло
 

«Валяться нам мокрым и хмурым днём…»

 
Валяться нам мокрым и хмурым днём
Вполне вперемешку с нечистым бельём
Мгновенно бы Господи, умирать
А не бы ворочаться, чтоб не страдать…
 
 
Патроны! Патроны! А что от них толку
Когда нет руки и устроил прополку
Стоящий вдоль нас, как комбайн БТР
Ну вот тебе, парень, и музыка сфер!
 

«Я не знаю, мне нет духа…»

 
Я не знаю, мне нет духа,
Вертикального пространства
Чтобы в небеса забраться
Где и солнечно и сухо
 
 
Где летают авионы,
Где Господь проходит бодро,
Облаками его бёдра
Камуфляжно заслонёны…
 

«К пальмам! Хотя бы в последние месяцы…»

 
К пальмам! Хотя бы в последние месяцы!
Здесь с отвращения можно повеситься!
Мне перед тем как в последний voyage,
Нужны вы пальмы и ласковый пляж
 
 
Еду я в «Форде» в ужасный Центр
По улицам серым от ноября
Нет, не таким вы хотите меня
В эти последние несколько cent
Сотен, ну дней моих с вами
 
 
Всё же хотите чтоб я мою ногу
Бы опускал бы в Карибов берлогу
 

«А Джона Сильвера пиджак…»

 
А Джона Сильвера пиджак
И деревянная нога
Он на подростков давит так,
бегут, как тараканов стая
По всей России разъезжая!
 
 
У Джона Сильвера серьга
И попугай; в могучем ухе
Топчи английские луга
В них делай дырки как в гросс-бухе
 
 
Тампоня выстраданный путь
А мог болтаться он на рее!
А мог служить бы как-нибудь
Он коком в Яффе иль Пирее
 
 
Однако бродит ветчиной
Известный в дюнах Сильвер-окорок
Косичкой грязной и седой
Испанский флот пугая около
 
 
Английские, как дикий зверь
Пираты пьют на цепь посажены
Про их жестокости, поверь,
Не зря баллады эти слажены…
 

«– Ты не боишься слова «рак»…»

 
– Ты не боишься слова «рак»?
Ну как же так!
Ну как же так!
 
 
Хотя б из языка эзопова
Не выбрал слово дядестёпово
С длинножирафьей головой
А выбрал вон трёхчлен какой!
 
 
– Да я его не выбирал
Его Создатель мне послал
Как кошке нудной, обосравшейся
Иль слишком высоко забравшейся…
 

«Я готовился к приходу…»

 
Я готовился к приходу,
Мылся, одевался, спал
А потом сидел и ждал,
Появления народу
 
 
Весь одетый, как парадный
Маслом писанный портрет
Исхудавший, безобразный
Старый молодой поэт
 
 
Свитер был из трикотажа,
Был пиджак –   воронья масть
Губы, подраная саржа,
Зубы чтоб на зубы класть
 
 
Смерть смотрела через очи
Приходите поглядеть
Буду я на краю ночи
Сильным призраком корпеть
 

«Появляется надежда…»

 
Появляется надежда
Между стулом и столом
Что всё станет так как прежде
Под тринадцатым числом
 
 
Нас судьба благословила,
И я стану молодым,
Чтоб дождями охватило
Наш корабль «Пилигрим»
 
 
Чтоб вернулся вкус мне мяса
Много мяса и вина
Ты –   девица экстра-класса
Пусть и мужняя жена
 
 
Мы поедем в город Гори,
Мы к плантациям свернём
Апельсинов мы на море
Целый чемодан нарвём
 
 
Мы нарежем роз и бублик
Будет пахнуть квасом нам
Экзотических республик
Посетим штук сто, мадам…
 

«Илиада… Одиссея…»

 
Илиада… Одиссея
Так и надо
Пусть лысея
Выжав сок из винограда
Тихо шепчешь, как умея
«Илиада… Одиссея…»
 
 
Молодой компьютер-бог
Ест засаленный пирог.
Тихо шепчешь, свирепея
«Илиада… Одиссея…»
 
 
В славном городе Приама
В Трое укрывалась дама
И чтобы её там взять
Греков стоило собрать?
 

«Уггдразиль ведь был не ясень…»

 
Уггдразиль ведь был не ясень
Уггдразиль ведь был сосна
И сиянье и вращенье
Золотого валуна
 
 
Ты всё помнил, тигр высокий
Понимал, обозревал
И в предсказанные сроки
Человечеству давал
 
 
Хитрый Локи –   враг удачи
Там зажмурившись стонал
И закрыв глаза собачьи,
Человеку подвывал
 
 
И висел на древе Один
Одноглазый и хромой
Радикал, военачальник
И полковник их седой
 

«Зимы – малоснежные…»

 
Зимы –   малоснежные
Девки –   мускулистые
Как сержант полиции,
А совсем не нежные
 
 
Мясо –   многожильное
Мысли о восстании
А не о свидании,
– Персонажи сильные
 
 
Я поеду в Азию
Где в Китае с пандами
Обезьяны бандами
Склонны к безобразию
 

У холодильника

 
Мне не нужен лук-порей
Золотистый винигрей
Неприятна мне порея
Тёмно-мрачная аллея
Ну-ка выброшу в ведро
Мне не нужное добро
 
 
А вот это что, картошка?
Не проходит даже ложка
В мой больной усталый рот
Что ж картошка здесь живёт?
 
 
В холодильнике маркиза?
Куплена была с каприза,
«Мол, куплю, сварю, и с салом…»
Позабыл о самом малом
 
 
Поражённый рваный рот.
Он картошки не возьмёт…
 
 
Сохраню, пожалуй, сало
Популярным сало стало
Пусть лежит большое белое
А весной омлет я сделаю.
Доживу ли до весны?
Постараюсь, пацаны!
 

Страх перед холодом

 
По чёрным волнам океана.
Лишь звёзды, их полный набор
Вдруг высыпят разом, и рьяно
На судно уставясь в упор
 
 
Несётся корабль китобойный,
за ним, альбиносом китом
Гигантской перчаткой бейсбольной
Плывущим на полюс котом
 
 
За ним Франкенштейн желтоглазый
Собак своих колет багром
И парус висит долговязый
Тогда и всегда, и потом
 
 
Скрестились: научная драма,
Ночных человечеств угар
А лёд окружает упрямо
Замученный земной шар
 
 
Кто Норду поёт эту вьюгу?
Скрестясь, ледяная вода
«Титанику» – лучшему другу
Себя предлагает в подругу
«Титаник» ответствует «Да!»
 
 
И светские львицы над шлюпкой
Чахоткою заражены
И месяц, как будто он губка,
Становится пышкой луны…
 

Однако идите сразу!

 
Ситенко и Долгополов
В больших картузах и шляпах
– Однако идите сразу!
Он вас догонит! Он вас догонит!
 
 
На Благовещенском рынке
Погибли два юных боя
Им же все говорили
– Однако идите сразу!
 
 
Там где стоят речки Уды
Гнилые и чёрные воды
Рядом с горою мяса
Их застрелили ребята
Другой прогрессивной банды
Им же все говорили:
– Однако идите сразу!
 
 
Позже в цветах и лентах
Поплыли они в семетерий
– Однако идите сразу!
 
 
Да, с ними ещё были двое
Фамилий не сохранилось
И даже имён не помним…
 

Восстание жёлтых жилетов

 
От Парижа и до Тура
Подросла мускулатура
У народного Français
И он вышел на шоссе
 
 
Вопреки лакриможену
Полицейскому-нацмену
(Ну, арабу на лице…)
 
 
Мрак холодный в ноябре
Маршалы Наполеона
Нацепив свои короны
Наблюдают за marais
 
 
Слёз французского народа
Blanc petit и Blanc большой
Рты открыли и орут
О Макрон, о проститут!
(визг гранаты шумовой…)
 
 
Интересно, жив Бастье?
Был простой учитель школьный
И Селина книголюб
 
 
Помню, он крутил застольный
Свой табак, вонюч и груб
Помню, разнимал он нас
И Наташу в гимнастёрке
Это было не в Нью Йорке
А в Paris его как раз
 
 
Движут жёлтые жилеты
Тела бледные котлеты
Разъярённые как сталь
Бей витрины! Их не жаль!
 
 
От Парижа и до Тура
Подросла мускулатура
У народного Français
И он вышел на шоссе
Вышел грозен и горяч
Надаёт он им задач…
 

«Я помню обеды обильные…»

 
Я помню обеды обильные,
И вино, и вино, и вино
У proprio мадмазель Neau
В восьмидесятые пыльные
 
 
Сестра её мадам Упп
Дама во всех отношениях
Был муж её мсье Упп старателен и не скуп
В деловых состояли сношениях
 
 
В еврейском квартале на рю дез Экуфф
Я квартиру снимал мадам Упп.
Молодой был и очень счастливый
Поедал европейские сливы
 
 
Пил вино, пил вино, пил вино
У proprio мадмазель Neau
Весьма тогда щедрой старушки
И книги писал, как игрушки…
 

«Юноши, укутывавшие ноги в газеты…»

 
Юноши, укутывавшие ноги в газеты
Наши салтовские девочки, давалки
Наши салтовские атлеты
Бросавшие запросто двадцать две палки
 
 
Мы ходили в Стахановский, и в Бангкок
Оттого и ноги в газеты в стужу
Тут я вам правду и обнаружу
Чтоб не отморозить в стужу ног
 
 
Колька-Кадик погиб, упав с лесов
Церкви тогда реставрировал Колька
Кадику было за сорок годков
А я тогда взял и приехал только.
 
 
Жизнь –   короткая дорога, иди и пой
Или иди и молчи в свою тряпку
Вот её и прожили мы с тобой
Ну-ка надень свою, парень, шапку…
 

«Проходят первые пять утра…»

 
Проходят первые пять утра
Потом и шесть утра
Которым давно пора
Зайти на хвосте пяти
Войти…
 
 
Как холодна ты ночь была
Как была холодна ты ночь!
И плохо она себя вела
Липы бить и толочь
 
 
Сталкивать ветви лип
Создавать невозможный скрип.
– Вот чем занималась она
И была как лёд холодна
А я спал, как больной полип