Текст книги "Акулы из стали. Последний поход (сборник)"

Условный рефлекс

Так как вы читаете сейчас эти строки, то я смело могу предположить, что люди вы хоть как-то, да образованные. А раз вы образованные, то наверняка знаете, что такое условный рефлекс. Благодаря собакам и академику Павлову все мы с вами это знаем, но кто-нибудь из вас задумывался, как это вообще работает? Ладно, перестаньте заламывать руки, сейчас я вам всё объясню, и даже без пальцев.

«При всей глубине наших внутренних миров, при всём многообразии окружающей нас живой природы и при бесконечной вариативности Вселенной вокруг нас безусловно и давно уже следовало бы признать, и мало того признать, но и объявить в газетах, что нет и не может быть ничего вызывающе бесполезнее, нарочитее, показушнее, разнузданнее и грубее, чем это ебучее летнее солнце на этом ебучем Крайнем Севере!» – думал Рома, пытаясь оторвать голову от незнакомой подушки и посмотреть в незнакомое окно.

Мы с вами должны простить Рому за столь витиеватые предложения в самом начале этой истории: мало того, что голова Ромы весила как наковальня, во рту кто-то недавно пас стадо коров, так ещё и это солнце оголтело слепило больные и опухшие от бдений глаза!

Тем более, знаете, а Рома был прав – много есть бесполезных вещей в мире: гольф, например (кёрлинг и женский футбол тогда ещё не были известны). Но мало что из этих вещей сможет встать на одну полку в сравнении с летним солнцем на Севере. Нагло сияя на небе круглые сутки и заглядывая вам то в одно окно, то в другое, то потом в третье с другой стороны квартиры, оно мешает спать и уединяться круглые сутки, но так и не позволит походить в шортах, томно понежиться под своими лучами или искупаться в море даже на спор и пьяным. Ну вот и зачем тогда оно светит, как не просто досаждая глупым людишкам, которые на кой-то хрен поселились там, где раньше жили только мох и олени? А теперь представьте, что вы – Рома, и когда вам наконец удалось бы выглянуть в окно, а потом оглянуться вокруг, то вы имели бы на руках следующий расклад:

а) вы в незнакомом городе;

б) вы в незнакомой квартире;

в) вокруг ходят незнакомые люди и женщины;

г) из воспоминаний в голове только то, что во вторник вы пришли из морей, а в пятницу в восемь вечера у вас следующий выход;

д) какой сегодня день?

ё) вы в форменных брюках, а это означает, что дома вы ещё не были. Со вторника. Блядь, может, сегодня среда? А? Ну пожалуйста!

Ну? Не стали бы вы на месте Ромы размышлять витиеватыми предложениями?

– Ребята! – обратился Рома к подозрительным личностям, шнырявшим вокруг. – А вы кто?

– Рома, ну ты чо! Мы же твои друзья!

– Да? А откуда вы… друзья?

– Мы? Мы со вчера. А ты минералку не видел?

«Если бы я видел минералку, то я бы её уже пил, а не светские беседы вёл тут с вами!»

Рома сел. Штормило баллов на пять. Хотелось сплюнуть, но слюны не было.

«Среда. Ну нет, ну наверняка же среда! Мне нужно в душ и пива».

– Простите, а здесь есть душ? – поинтересовался Рома у проходящей мимо женщины предбальзаковского возраста с фрагментами одежды на пышных телесах.

– Здрасьте! Ты же нас сюда привёл вчера, откуда же мне знать? Огоньку не найдётся, солдатик?

«Разве что в душЕ, на самом дне. Как я мог вас привести, если я с вами абсолютно незнаком и сам здесь впервые?»

Душ отыскался и был свободен. Горячей воды не было (значит это как минимум Мурманская область!), что пришлось довольно кстати: ледяная бодрила намного лучше! Из окна кухни центральная площадь города видна не была (а в основном только по ней и можно определить, в каком из тех городов ты находишься), пива не было (что не удивительно), как и чайника, поэтому кофе пришлось просто жевать, что в общем хуже, чем пить, но лучше, чем вообще ничего. В итоге душа и кофе шторм спал баллов до трёх.

– Братья и сестры! – заорал кто-то от входной двери. – Я пива принёс!

Голос был знаком: ну наконец-то здесь появилось хоть что-то знакомое!

Забросив ещё одну ложку кофе в рот, Рома аккуратно выглянул в коридор, а то мало ли откуда ему знаком этот голос: всякие, знаете ли, знакомства бывают.

– Саша! – обрадовался Рома, что это не всякое знакомство, а самый что ни на есть Ромин однокашник, который после выпуска из училища коптил на дизелях в Екатерининской гавани.

– Ромарио! Ожил! «Кольского» охлаждённого?

– С превеликим!

Бутылка приятно холодила ладонь (даже чувствовалось, как линии судьбы и жизни трутся об неё спинками, и только линия любви продолжала бездушно спать) и манила глубоким зелёным цветом, но офицер на то и офицер, что первым делом дела делает, а не похмеляется, как некоторые.

– Саша, а мы где? – начал проводить разведку Рома.

– В Агнии Барте! У меня дома, Рома, ну ты чо?

«Ага, значит Полярный, что для начала неплохо. Ну в том смысле, что могло бы быть и хуже! Да чего уж там, не раз и бывало. И намного хуже».

– Да я так и думал! А сегодня же у нас среда?

– У вас, может, и среда, а у нас так пятница, например.

Рома даже на секунду перестал поглаживать влажный бутылочный бочок.

– Как пятница?

– Как среда, только на два дня позже, Рома! И эти люди будут мне рассказывать за безопасность атомных реакторов для головного мозга!

– А который сейчас час?

– Пять почти.

– Пять?

– Почти. Без пяти. Пятница без пяти пять, хоть садись стихи сочинять!

– Бля.

– Ну. Видал, как я рифмой могу! А чего ты заметался?

– Где мои вещи? – кричал Рома уже из комнаты. – А рубаха вот, а где галстук? Носки? Ботинки где? Тужурка? Бля, это не моя рубаха, а где моя?!

– Ну возьми мой галстук. Ну Рома, а чего ты подорвался-то?

– Мне надо. На корабль надо. Срочно, у меня выход в восемь! – Прыгая на одной ноге, Рома пытался натянуть ботинок и не упустить из виду бутылку «Кольского». – Как уехать отсюда сейчас?

– В Оленьку-то?

– Да хоть куда!

– Ну-у-у… Сейчас никак. Только если от КП на попутках. Пиво-то не забудь, потом засосёшь! Нашим там поклоны от меня бей! Заезжай ещё, Рома, было круто!

«Не знаю, не знаю, но по вторичным признакам выходит, что даже чрезмерно круто».

Стараясь не сильно беспокоить бутылку пива в сумке на плече и вместе с тем выглядеть солидно, Рома ломанулся к КПП города Полярный. Последний затяжной подъём дался с трудом – тяжело дышалось и стучал в виски мозг, но позволить себя опоздать на выход в море Рома не мог. При любом внешнем распиздяйстве и, может быть, даже внутреннем отвращении к службе у любого офицера есть какие-то вещи, которые он называет святыми. Не проёбывать выходы в море – одна из них.

На КПП скучающий повелитель трёх стихий (в простонародье – морпех) первого года службы (что всегда видно по торчащим ушам, мятой форме и бледности щёк) делал вид, что метёт асфальт. Метлой, как ни странно, хотя что тут странного – было же лето, и это зимой у них черенок от метлы торчал заместо ствола из БМП, что стояла для устрашения нарушителей пропускного режима, а летом они вставляли туда черенок от лопаты. Увидев бегущего офицера, морпех было насторожился, но, разглядев жёлтые просветы на погонах, успокоился. Мало того что успокоился, так и решил ещё послужить матушке Родине по прямому своему предназначению?

– Ваш пропуск!

– Какой, блядь, пропуск?

– В ЗАТО Полярный!

– Я. Иду. Из. Из Полярного. Так не логичнее ли было бы потребовать у меня пропуск из Полярного, а не в Полярный? Русский язык называется. Алоэ, ты завис, что ли?

– Ну так это… пропуск же… нужен же…

– Чтобы выйти из Полярного?

– Чтобы войти…

– Я вхожу?

– Эмммм… нет… (Служить матушке Родине оказалось не так легко, как представлялось вначале). Но вы же как-то вошли.

– Пачку сигарет тебе дал и вошёл, делов-то!

Это был даже не блеф – никакой пачки сигарет Рома на входе не давал, а если и давал, то всё равно не помнил этого, но на всех КПП все морпехи вели себя всегда одинаково (видимо, обучаясь этому во время КМБ) – жалостливо смотрели в глаза и стреляли сигареты. Морпех с готовностью покраснел и потупил глазоньки – крыть было нечем.

– Что тут с машинами? – решил вывести его из неловкого положения Рома. – Есть движение какое?

– Глухо пока, часа через полтора-два начнётся.

«Странно, – подумал Рома, – чего это так?» – Ладно, дай мне сигаретку, и я пошёл!

«Не, ну а чо, – ободрял себя Рома, пыхтя папироской и баюкая заветную бутылочку, – сколько тут? Километров десять? Да как два пальца о косяк! Я же что, офицер! Один раз даже в марш-броске до посёлка Фруктовый участвовал! И обратно! Ноги-то помнят! Дойду вовремя, хули тут! Для бешеной собаки семь вёрст не крюк!»

Очень хотелось пива. Да чего уж там – пива хотелось больше, чем… всего остального на свете, но нет: что за офицер будет идти вдоль оживлённой трассы и лакать пиво прямо из дула?

«Терпеть, Рома, терпеть! Терпение и труд всё перетрут! Будет досуг, когда вон понесут! А не, это же не подходит. Есть терпение – будет и умение, во. Странно, отчего так пустынна эта обычно оживлённая трасса?»

Но в общем-то, знаете что я думаю: когда странностей слишком много и они накапливаются, то наименее странные странности мозг отмечает как ничего особенного и относит на третий план, чтоб не перегружать себя работой. Поэтому и не удивительно, что пустая трасса просто проскочила по краешку сознания, не пустив в нём корни сомнений.

Вскоре идти стало жарко – как ни бесполезно летнее солнце, а черную тужурку нагревает оно прилично. Сняв её и аккуратно скатав в сумку к пиву, Рома красиво подвернул рукава на рубашке и позволил себе пару минут полюбоваться на открывающиеся виды. Не то чтобы до захватывания духа, но бухта города Полярного и правда красива. На самом деле называется она губа Пала, но позвольте я для красоты слога буду называть её бухтой? Сами вот попробуйте произнести вслух слово «бухта»: слышите? Сразу заскрипели ванты и запахло смолой и ромом, так ведь? А теперь скажите вслух «губа» – никакой романтики, правда?

И как ни надоела мне серостью и беспросветностью жизнь в этих мелких городах (то одном, то другом), но тут я с Ромой вынужден полностью согласиться. С сопки, на которой дорога делает петлю в сторону Снежногорска, бухта открывается взгляду полностью и лежит внизу, бесстыдно раскинувшись от берега до берега. Почти всегда спокойная вода (сейчас как зеркало), с двух сторон запертая пологими сопками и выходящая прямо в Кольский залив третьей (самой дальней сейчас от вас) стороной. Маленькие островки то там, то тут, плавдоки и остовы ржавых кораблей, щедрой рукой разбросанные по водной глади. А что может лучше напомнить о бренности бытия, чем ржавый, торчащий боком из воды корпус некогда гордого (пусть и маленького) покорителя морей? А что может быть лучше в растрёпанном состоянии духа, чем вспомнить о бренности бытия? Будете в тех краях – обязательно проверьте и убедитесь, что я (опять) прав.

«Чем, вот интересно было бы ещё узнать, занимается в это время спортивная медицина? Думает ли она о том, как человеку открывать второе дыхание по своей собственной надобности, а не по капризу организма? Вот бы мне сейчас это знание ох как и пригодилось бы!» – думал между тем Рома, преодолевая затяжные подъёмы и спуски дороги. А в тех местах сопки срывать не стали (не то деньги закончились, не то ещё что), и дорога, петляя слева направо, ещё всё время петляет сверху вниз и обратно, прямо как лента у профессиональной гимнастки, выходя на более-менее прямой отрезок только у развилки на Оленью Губу.

«С одной стороны, ползти в гору уныло и тяжело, это да, но с другой стороны, как потом приятно катиться вниз! А всё время вниз катиться нельзя же, правильно? Конечно, правильно, если идти всё время вниз, то и в ад притопать недолго. То есть если тебе нравится идти вниз, потому что это легче и приятнее, но в ад ты прийти не планируешь, а хочешь попасть на свой пароход, то вынужден мириться и с подъёмами вверх. Надо же, и тут дуализм работает, ну ты подумай! Ну Декарт, ну сукин же сын, а? Да?»

А вот, кстати, и развилка на Оленью, и первое транспортное средство (автобус) ползёт от неё навстречу уже прихрамывающему Роме. И чьё-то подозрительно знакомое лицо даже машет Роме из автобуса кулаком и вращает глазами.

«Надо же, командир мой родненький! Признал блудного сына своего – вон как радуется, только что из форточки не вываливается от удовольствия меня видеть. И куда это он шпилит за час до выхода?»

На КПП в Оленью Губу морпехов не хватило и несли на ней вахту матросы откуда ни попадя – где ни отловят матроса, так сразу же на КПП его и поставят. Родину, так сказать, стеречь от несанкционированных проникновений внутрь её интимных мест.

– Ваш пропуск, товарищ старший лейтенант! – поздоровался матрос с Ромой.

– Изыди, чорт. – Уставший от марш-броска и уже чующий запах родного борта, Рома не стал даже миндальничать: не, ну ту пару сотен человек, которая служит в Оленьей Губе, ну можно же и в лицо узнавать!

Перекрестив матроса двумя крупными мазками, а потом сообразив, что не в ту сторону, перекрестив ещё раз, но уже в ту (или всё-таки не в ту? как у них там: зеркально отображается или нет?). Рома, уже сбавив темп, двинул по полупустынной Оленьке (что не было удивительным: в те годы она уже была такой всегда) в сторону родненького пирса. Точно уже успевал, куда спешить? Сесть вот тут на лавочку и наконец утолить душевную жажду пивом? Ну так оно тёплое уже, а кто в здравом уме станет утолять жажду тёплым пивом? Разве что безумец, но совсем уж откровенных безумцев от флота отсеивали медкомиссиями в те времена.

Родной пирс был странно пуст: ни швартовых команд, ни береговых искрожопых на снятие концов питания, ни оркестра – только один верхний вахтенный уныло дремал у трапа. Две чайки лениво прохаживались по корме, сетуя на Дарвина за то, что не отрастили себе рук и приходится ждать, что кто-нибудь из двуногих догадается вытащить им краболовку.

– Не спи – замёрзнешь!

– Я не сплю, я вас видел, тащ!

– Ага, видел, как же. Кто дежурным стоит?

– Штурман. Вы не докладывайте ему, тащ, что я спал, а? Тем более, что я и не спал же.

– Разберёмся. Не спал он. Смотри у меня!

«Вот какой же я молодец и ответственный воин. – Спускаясь в центральный, Рома вспомнил, что сегодня ещё ни за что себя не хвалил. – Хотел ведь узнать, что за царство подозрительного спокойствия, а вместо этого воспитательную работу среди матроса провёл!»

Штурман, почему-то в военной форме, а не в РБ, нервно сидел в центральном на краешке кресла механика и нервно крутил обороты турбине.

– Что, карандаш, зависть к судьбе механической гложет?

– Рома! Рома, блядь! Как я рад тебя видеть, брат! Кто бы мог подумать! На вот, держи: вот тебе пистолет, вот тебе повязка, давай додежурь тут за меня по кораблю. Мне очень срочно надо! – орал он уже от трапа.

– Погодь-ка, штурмания! А выход в море-то! А? Что тут вообще происходит?!

– В двадцать ноль-ноль же, я успею!

– Так уже без пятнадцати же!

Штурман даже спустился вниз, несмотря на то, что так ужасно торопился.

– Рома. Вот отчего вы, механики, такие небрежные к деталям? А?

– В смысле?

– И без смысла тоже. Выход в двадцать ноль-ноль, а сейчас семь часов и сорок пять минут. Ты разницы не улавливаешь? Нет?

И тут всё встало на свои места: все осколки калейдоскопа с головокружительной скоростью сложились в чёткую и ясную картину Роминого ротозейства, и хотя картина засияла во всей своей нелепой красе, Рома не выдержал и спросил:

– Так сейчас утро? Что ли?

– Рома. А когда ещё может быть семь часов и сорок пять минут? В обед, может, или поздно ночью? Как вы мне все дороги. Нет, однозначно надо комиссоваться, пока не поздно: вдруг это окажется заразным?

«Надо же, как бывает в жизни, ну ты подумай, – рассуждал Рома, переодеваясь, – торопишься, спешишь и думаешь, что всё пропало, а в итоге мало того, что не пропало, так вот ещё и штурмана выручил, и здоровью пользу принёс марш-броском! Механик, правда, строго наказывал всем в четверг вечером явиться, но это мелочи – самого, как пить дать, ночью на корабль принесли!»

А механик, надо сказать, был у Ромы самый старый не то что в бригаде или на флоте, но, пожалуй, и во всей советской армии. Много раз он пытался уволиться и убыть на свою географическую родину к высоким берёзам и червивым грибам, но его всё время уговаривали потерпеть ещё годик, ещё один, а потом ещё и ещё, и ну вот в последний раз, ну вот до начала зимнего периода обучения, ну вот некем вас заменить, понимаете, настолько вы ценный специалист и все мы к вам так сильно прикипели. И от невыносимой этой любви к своей персоне выработалась у него некоторая апатия к выполнению служебного долга и привела за собой периодические запои с полной потерей ориентации в пространстве и времени. Это у Ромы описываемый случай был впервые, а механика даже пару раз на партсобраниях уже песочили. Ну как песочили, для галочки в основном – профессиональной хватки-то он не терял и позволял себе алкоголические коматозы только в базе и на выведенной ГЭУ.

Механик появился в центральном к десяти, в аккурат перед началом ввода ГЭУ, с явными следами тяжёлого похмелья и только что прошедшего умывания.

– Что, Аркадий Семёнович, дождь? – решил подколоть механика Рома и тем самым перехватить инициативу.

– И дождь, и ветер, а ещё я штаны обоссал! – Механик был так стар, что подколоть его можно было только диэлектрическим ломом. – Я когда сказал на корабль явиться, а?

– Аркадий Семёнович, ну честное благородное, ну вы же видите, что я одет в пистолет и повязку «РЦЫ», ну когда, по-вашему, я явился на корабль, судя по этим признакам?

– Вчера, что ли?

– Ну нет, Аркадий Семёнович, сегодня в семь сорок пять пришёл и дежурным по кораблю заступил, так, что ли, по-вашему, у нас в экипаже относятся к несению дежурно-вахтенной службы и исполнению корабельного устава?

– Что-то это больно подозрительно. Ну ладно, смотри у меня! Чтоб в последний раз!.. Знаю я вас! – добавил механик уже с пульта по ГГС.

– Есть! – ответил Рома туда же, потому что не так важно, что сказал тебе начальник, а также прав он или нет, главное – вовремя ответить «есть!».

«Интересно, а достаточно ли охладилась от длительного путешествия моя бутылочка пива? Думаю, что как раз самое время сходить и проверить. Надо же хоть чем-то себя утешить после такого косяка, в котором, главное, и обвинить-то некого, кроме себя самого!»

Так вот к чему я: если вы когда-нибудь замечали и задавались вопросом, отчего подводники говорят «шестнадцать сорок пять», а не «без пятнадцати пять», или «девятнадцать ноль ноль» вместо «семь вечера», то теперь вы точно знаете ответ на этот свой вопрос: вот именно поэтому так и говорят. Это и называется «условный рефлекс», и, собственно, так он и работает. Видите: как обещал, так и объяснил, а руки-то вот они!

Цель

Как всё-таки хорошо, что мировая лёгкая, тяжёлая и средняя промышленности учитывают разнообразие форм живой жизни на нашей планете и выпускают как товары для богатых, так товары и для бедных. Ну посудите сами, какое форменное безобразие творилось бы без их трепетного отношения к классу ниже среднего: нет у тебя денег на «БМВ» или там «Лексус» – ходи, как дурачок, пешком или и того хуже, – езди на общественном транспорте! А так что: купил себе «Жигули» или китайскою коробчонку какую, и уже почти как парень – на машине в пробках стоишь…

…Накануне тех суток, которые станут фоном для нашего рассказа, мы с Игорем узнали о существовании слова «прокрастинация» и теперь не просто тянули время и колупались в носах, а гордо и торжественно прокрастинировали. Вместо того, чтоб бежать в пятнадцатый отсек и разбираться с захандрившей системой охлаждения компрессора, мы разложили её принципиальные и монтажные схемы и с важным видом гоняли чаи, ожидая, когда на нас снизойдёт озарение. Ну кому в базе нужен компрессор в пятнадцатом отсеке?

– Как говаривали классики, – учил меня жизни Игорь, – лучше два дня над схемами просидеть, а потом за пять минут всё сделать, чем два дня в трюме по трубам ползать!

– Так по времени одно и то же выходит!

– Абсолютно справедливое замечание, коллега! Но. Приятнее дуть в чашку с чаем, чем геморрой на холодных трубах зарабатывать! А время что? – время понятие относительное, что в каюте сиди, что в говне: всё одно умирать.

– Разве это относится к понятию относительности?

– А то! Только это к нему и относится! Возьми телефон, а то у меня руки заняты.

– Аллё! Алёны, вам тут звонят! – Дежурный по кораблю, штурман, всё пытался придумать нам прозвище пообиднее, но чем можно обидеть человека, в заведовании которого находится фановая система корабля?

– Кому нам?

– Вам обоим!

– Каким обоям? Тут только пластик у нас негорючий!

– Короче! – и штурман дал отбой.

Экий хам, даже беседу светскую поддержать не в состоянии.

– Пошли, Игорь, нас вызывают, надеюсь, наконец из Центра!

– Наконец-то дождались! Бежим!

…Или вот, например, одежда: сколько нужно было бы открыть фабрик и заводов бедным Дольче с Габаной, чтобы удовлетворить всех жаждущих их рубах или трусов? А если заводов много, то получается, рубах всем хватает, они дешёвые, и на что тогда шикарно жить, при таком раскрученном имени? Вот то-то и оно. И тут опять на выручку приходят китайцы и мастерские индпошива (или как они там сейчас называются?), и бедняки, так же, как и люди из высшего общества, гордо могут спускать джинсы, чтоб из-под них торчала резинка от трусов с какой-нибудь надписью. И какая разница с какой? Вы их читаете? Вот и я нет, а все довольны: и Дольче с Габаной, и модники в количестве от миллиарда и выше…

Попихав трубку берегового телефона друг другу (а вдруг там не из Центра, а из дивизии с каким-нибудь нелепым поручением), решили отвечать вдвоём. Штурман протирал свой перископ и крутил пальцем у виска, глядя на нас.

– Алле! Спецназ БЧ-5 у аппарата!

– Ребята! Ребята! Привеееет! Привет, ребята! Ха-ха-ха! Гы!

– Вы кто, мужчина, и отчего так рады нас слышать?

– Это Макс же, ну!

– Какой Макс? Тимохин? (Младшенький штурман Макс Тимохин выглянул из штурманской и тоже покрутил у виска.)

– Да нет же! Ну что, неужели не узнали? Это Кузьмин Макс! Из Гадюкино!

Макс был моим одноклассником по училищу – заядлым ботаном и отчаянным служакой, за что его ожидаемо не очень любили товарищи и начальство, но у него как-то хватало нервов всё это терпеть и оставаться почти нормальным парнем, что странно. Чтоб вы поняли, насколько нормальным – его бить один раз всего собирались за пять лет: когда он со своим подельником пошел жаловаться в учебный отдел училища имени Феликса Эдмундовича на то, что нас отправляют в двойной летний отпуск вместо того, чтобы послать на практику на Севера, а мы, хоть и из «Галоши», но отнюдь не люди второго сорта, чтоб отдыхать всё лето. Ну ладно, вздохнул учебный отдел, мы не планировали, но раз вы настаиваете… Вот мы потом изумились, а у многих уже были собраны чемоданы и даны телеграммы на родину с просьбой готовиться к встрече. По ботанским делам они с Игорем и пересекались в училище.

– Макс! Из Гадюкино! Фигасе! А как ты нам дозвонился из своего Гадюкино-то? (Хотелось, конечно, спросить и зачем, собственно, но мы же не штурмана – умеем вести светские беседы.)

– Да я не из Гадюкино! Мы у вас, на техпирсе стоим! Зашли на два дня! Круто, да?

– А ну-ка! – Игорь мягко, но настойчиво отстранил штурмана от перископа и заворочал его (перископ, не штурмана) из стороны в сторону. Штурман прошептал что-то непечатное про то, как некоторым не стыдно мешать ему проводить ППО и ППР матчасти, и обречённо понурил плечи.

– Эдик, репетуй, я их не вижу!

– Алле, Макс, не видим вас, зачем ты врёшь?

– Да стоим мы тут, стоим! Просто из-за пирса нас не видать! Мы под пирсом вообще!

– Игорь, он утверждает, что стоят!

– Штурман! Почему зум не работает? Что за безобразие!

– Идите в жопу.

– А, да! Вижу какую-то тряпочку над пирсом! Видимо, флаг ихний! Передай, что выдвигаемся, пусть выходит! Штурман. Благодарю за службу! Продолжить ППО и ППР матчасти! И зум мне почините, – я проверю! Бля, ты посмотри на него – ещё тряпками в людей кидается!

В Нерпичьей, кроме трёх основных пирсов, был ещё и четвёртый – технический. Стоял он чуть бочком, на отшибе, возле берегового судоремонтного завода и строился, естественно, тоже для «Акул» с целью, чтоб завод мог их ловчее ремонтировать. В девяностых завод работал уже чисто номинально, то есть не работал совсем, и пирс обычно пустовал. Мухобойку 971 проекта и правда было не видать из-под него – трап, неожиданно для нас с Игорем, смотрел не снизу вверх, а сверху вниз: над пирсом только флагшток и торчал. На палубе (чуть не написал – «ракетной») стоял Максим и приветливо махал верхними конечностями:

– Спускайтесь! Экскурсию проведу!

С сомнениям посмотрев на хиленький трап, висевший чуть ли не вертикально вниз, на тощие бока зверя (не то «Вепря», не то «Пантеры») и маленький ходовой мостик мы с Игорем сдержанно и почти вежливо отказались, сославшись на идиосинкразию к тесным пространствам. Выдвинули контрпредложение провести экскурсию Максиму на нормальной подводной лодке здорового человека, а не на его лодке курильщика.

– Это мы всегда с удовольствием! Сейчас дружбанов позову!

В дружбанах у Максима оказалась почти вся боевая часть пять (численностью как раз с дивизион живучести у нас) и ещё парочка люксов.

– А кто у вас за введённой установкой смотрит? – поинтересовался ответственный до безобразия Игорь.

– А чего за ней смотреть? Мы двери закрыли – никуда не убежит! – успокоил его механик. – Пошли уже!

Любой подводник трепетно и нежно гордится своей подводной лодкой. Это машину свою можно любить или не любить – она же не роскошь, а подводная лодка это как дом, обитель и последний рубеж между твоей тушкой и ядерным хаосом на планете со всеми вытекающими. Зверские механики шли, тихо переговариваясь, и прищуривались к нашим лодкам издалека. По дороге мы с Игорем решили разделить их на две условные группы, чтобы ускорить процесс экскурсии и сделать его более эффективным за счёт уменьшения количества слушателей на лектора. На пирсе их механик не выдержал:

– Ребята, да как вы на ней служите? Бутылку из-под пива даже с пирса за борт не перекинешь же!

– У нас для этого мусорные баки на пирсах предусмотрены, а окружающую среду мы приучены беречь для потомков, которым удастся не сгореть в огнях ядерных пожарищ! – парировал Игорь.

Не первые же гости – знаем, как оно у них происходит: сначала ты идёшь такой с третьего поколения или с бомбовозов второго, а чем ближе приближаешься, тем отчётливее понимаешь, что не так уж далеко ушёл от «щук» или «эсок». И вот то, что уже не спишь на торпедах и ешь первое со вторым из разных тарелок, оно, конечно, хорошо, но вот же как оно бывает-то. Оказывается.

Штурман встретил почти радушно:

– Мало нам своих косолапых, так они ещё вон: привели посторонний прайд маслопупов!

– А штурман-то у вас, да? – уточнил зверский механик.

– Да, не скрою. Дерзок. Но умён и точен в расчётах – за это ему всё и прощаем!

И Игорь ласково потрепал штурмана по плечику…

…Или вот с общением, смотрите: где набрать на всех желающих пообщаться гольф-клубов, рестораций и театральных премьер? Да негде: нет столько места на планете Земля, а Марс пока ещё освоят – жди, а общаться-то хочется сейчас. Вот и придумали для бедных соцсети всякие, а что? Бесплатно практически, сколько хочешь и на любые темы. При этом, что необычайно удобно, не надо наглаживать рубаху, штопать носки, начищать ботинки и чистить зубы. Да что там – даже образование получать нет необходимости, а отсутствие такта и прорехи в воспитании всегда можно выдать за прямоту, что даже модно (потому что низка вероятность получить по роже). Опять же, решается проблема чем занять себя в свободное время: не то что свободное, но и время рабочее и время сна соцсети глотают с удовольствием и ловкостью индийского факира в третьем поколении…

Экскурсия прошла на «ура», что было ожидаемо. Понимаете, даже если вы служите механиком на лодке, которая почти что автомат, и на ней даже, что удивительно (но допустим), всё работает в штатном режиме, то вы всё равно должны периодически чистить какие-то фильтры, менять какие-то подшипники, что-то смазывать, что-то разбирать и потом собирать обратно. И всё это в таких замысловатых позах, что греческая буква «кси» краснеет от зависти. А тут: «Что значит – вот это и есть трюм?», «Это что у вас: устройство для крепления тали?», «К ДУКу можно втроём подойти?», «Нет, пожалуйста, не ведите нас в зону отдыха! Позовите нам лучше врача с корвалолом!», «В смысле – „курилка“? В которой прямо можно курить и под водой? Я требую политического убежища на вашем корабле!».

Как радушные хозяева мы отпросили Макса на вечер к себе домой, механик махнул рукой – мол, какая ему разница где Максим напьётся, на корабле или в городе Заозёрске. Макс возразил, что он не пьёт и пьющих презирает. «Вот за это я тебя и не люблю, – буркнул механик, – со всеми не пьёшь, значит наверняка стучишь, а если и не стучишь, то ставишь себя выше коллектива, и неизвестно ещё, что хуже».

Вечером словили попутку – повезло (нет, как оказалось потом). Заседать решили у меня, так как у Игоря дети, а у меня диван на кухне и вдруг мы начнём песни петь – как детям спать в таком безудержном веселье?

Чем, вот как вы думаете, спонтанная встреча друзей мужского пола отличается от заранее спланированной и подготовленной пьянки? Да ничем – только временем, затраченным на подготовку. Из недавно полученного пайка мы быстренько соорудили пиццу (тесто, тушёнка, солёные огурцы и капуста вместо сыра), нажарили селёдки, достали с антресолей «шило», которое настаивалось по специальному рецепту на перегородках от греческих орехов и должно было стоять там, облагораживаясь полной темнотой и йодом, три месяца, но раз такое дело, то и пяти дней хватит.

Макс и правда сначала отказывался пить: мол, и повод-то пустяшный, мы же тут рядышком, небось увидимся ещё, и не раз, да и вот если бы коньяку, то он, возможно, фужерчик и пригубил бы, а «шило» он как-то не очень. Конечно-конечно, сказал ему Игорь, о чём тут речь вести? Кто же будет заставлять? Но вот благородную закуску в банальную еду в нашем непростом экономическом состоянии превращать тогда не следует – во избежание. Эдик, сделай ему чаю, не сидеть же дорогому гостю просто так!

Шантаж – вообще мой любимый метод достижения цели: просто, быстро, эффективно и не тратишь много слов. Посмотрев, как мы лихо закидываем рюмки, кряхтим и чавкаем квашеной капустой, хватая её из банки прямо пальцами, Макс не выдержал:

– Ну давайте, что ли, парочку…

– Минимум три – не на поминках же!

А после третьей оказалось, что Маска и не остановить. И с локтя он может, и с плеча, и одними зубами – гусар херов.