Текст книги "Операция «Эльба», или Почему не сработала ядерная кнопка"

6

Михаил почувствовал, что его сердце подпрыгнуло до горла. Они следили за ним с того самого момента, когда его отпустили с допроса. Как же он мог быть таким глупцом? Как он не допустил такой простой мысли, что Комитет государственной безопасности, он же КГБ, сядет ему на хвост? С чего решил, что они дали ему право жить дальше своей жизнью? Как и в тот день, когда Рада убедила его жениться на ней, так и сегодня, когда она ушла, она опять сделала из него идиота.

Алессия вскочила с места:

– Чёрт! Нам надо бежать, Михаил!

– Как?

Она подбежала к единственному в комнате окну и распахнула его. Волна холодного воздуха прокатилась по комнате, разметав бумаги. Все собравшиеся сидели, будто громом поражённые, не двигаясь с мест.

– Пошли!

– Куда? – спросил Михаил. – Мне некуда идти. Куда бы я ни пошёл, они меня найдут.

Алессия подошла к нему и взяла за лацканы пальто.

– Есть одно место, где ты будешь в безопасности, если доверишься мне и пойдёшь со мной.

Больше она ничего объяснять не стала. В дверь забарабанили ещё сильнее. В коридоре слышалось эхо голосов.

Затем в дверь оглушительно ударили чем-то тяжёлым. У кэгэбэшников было что-то вроде тарана, и они выбивали им дверь.

– Хорошо, – ответил Михаил. Он посмотрел на членов кружка.

– Я искренне сожалею, что причинил вам и вашим семьям такие неприятности.

– Иди уже, – ответил Ярослав. – Не надо нам было принимать тебя к себе. Никогда. Мы допустили ошибку.

Судя по лицам и жестам – по опущенным плечам и глазам, полным тоски, было понятно, что они чувствуют то же самое – сожаление и обречённость.

Алессия тем временем уже вылезла через окно и присела на замёрзшей земле. Михаил подтянулся, выбрался следом и поднялся на ноги. Как только он вытащил ногу из оконного проёма, Ярослав захлопнул за ним окно.

– Побыстрее, – сказала Алессия. Они вот-вот уже выйдут на улицу. А на снегу они легко найдут нас по следам.

– Но мы же ничего не сделали…

– Они тебе не поверят! – Она схватила его за руку и потянула за собой. Но Михаил оказался не готов к такому резкому старту. Ноги заскользили по льду, и он рухнул на землю, будто пианино с моста, упав на бок. Боль пронзила его, похоже, он сломал пару рёбер.

– Ты цел? – спросила Алессия, помогая ему подняться.

– Я не знаю, – ответил он.

Как только он выпрямился, она бегом потащила его в соседний двор, а оттуда – в какой-то переулок.

– Они не найдут наши следы на голой земле, – сказала она, показывая на часть улицы, где снег выдуло ветром.

– Я могу спросить, куда ты меня ведёшь?

– К моей машине. Она стоит рядом с домом.

Михаил подумал.

– Это же километров пять отсюда. На это же уйдёт уйма времени.

Она странно наклонила голову, глядя на него.

– Это где-то сорок пять минут, меньше, если поспешим.

Не обращая внимания на боль в боку, Михаил бежал, опустив лицо в воротник пальто и стараясь сохранять равновесие – лёд попадался то тут, то там.

Наконец добежали до места, где она жила. Алессия пригнулась и стала красться за рядом припаркованных на улице машин.

– Ещё около ста футов. Иди за мной. И ни звука.

Михаил делал всё, как она сказала, и скоро они добрались до её арендованной машины. Алессия открыла заднюю дверь и втолкнула Михаила внутрь, а сама прыгнула за руль. Машина завелась сразу, и они с Алессией быстро скрылись из виду.

Минут через пять Михаил выпрямился на сидении.

– Уже безопасно?

– Это же не моя страна, – ответила она. – Ты мне скажи.

Он обернулся и посмотрел через заднее стекло. За ними ехала ещё одна машина, которая быстро приближалась. То, как она следовала за ними, сильно его тревожило.

– Не думаю, что мы от них ушли. Ты сможешь как-нибудь оторваться от этой машины?

Она глянула в зеркало заднего обзора.

– Это может быть американская разведка.

– Ты из разведки?

Алессия дёрнула руль влево, и машина резко повернула за угол, пройдясь юзом, заднюю часть изрядно тряхнуло. Михаил ударился лицом о водительское сидение.

– Извини, – сказала она, – но надо уносить ноги. Мы же не хотим, чтобы эти ребята нас догнали.

Ещё один жуткий поворот – Михаила болтало из стороны в сторону, как незакреплённый груз.

– А куда мы едем?

– В посольство.

Сзади он услышал визг тормозов и, обернувшись, увидел, что теперь их преследуют уже две машины.

– Какое посольство? – спросил он.

– Вот это.

Она показала на непримечательное здание впереди. Это было американское посольство.

– Ты шутишь, что ли?

Прежде чем она ответила, раздался скрип тормозов, и авто опять дёрнулось, заехав на бордюр, боднула урну и устроила мусорный салют. Машина соскочила с тротуара обратно на проезжую часть. Михаил посмотрел назад и увидел, как одна из машин преследователей объехала опрокинутую урну, но тут же врезалась в витрину магазина. Вторая замедлила ход, обогнула первую и продолжала приближаться.

Михаила бросило вперёд, когда Алессия вдавила в пол педаль тормоза.

– Зачем ты остановилась? – закричал он, но она уже была снаружи и открывала его дверь.

– Потому что мы приехали, приятель!

Алессия схватила его за руку и потащила к воротам. Он увидел, как охранник у парадных ворот признал её.

Мысли Михаила неслись, обгоняя друг друга. Кто эта девушка?

– Открывайте же, – крикнула она. – Поскорей, а?

Парадные ворота медленно открылись. И тут осознание того, что Михаил может сейчас наделать, навалилось на него, как грузовик на полном ходу.

– Я не могу бросить свою Родину. У меня семья! Работа и…

Алессия отпустила его руку указала на мчавшуюся к ним машину.

– Ладно, если ты предпочитаешь объясняться с этими типами, давай, вперёд.

– Объясняться? Да КГБ ничего не объяснишь!

Ворота за спиной Алессии распахнулись.

– Извини, или они, или я. Америка или СССР. Но лучше решай быстрее!

«Но я же не могу», – думал он.

Машина, заложив последний вираж, остановилась. Он повернулся, и у него чуть ноги не подкосились при виде двух дюжих молодцов, вылезавших из авто. Повернулся обратно и увидел её лицо, а за ним, на крыше посольства, колыхался американский флаг.

Он двинулся к ней, но остановился.

– Решайся же! – крикнула Алессия не своим голосом.

Хорошо. Пусть будет Америка.

Побежал к ней в сторону посольста, но тут опять поскользнулся. Падая, уронил Алессию, и они оба рухнули на землю.

Прежде чем Михаил смог подняться, их обоих скрутили и потащили в машину.

* * *

Генерал Себринг ответил на телефонный звонок в своём кабинете.

– Себринг.

– Это Дуг МакИчин.

Он выпрямился в кресле. Себринг не получал известий от своей дочери вот уже несколько дней.

– Да?

– Ну вот что-то и случилось. Не иначе, ты накаркал.

– Что случилось?

Повисло молчание, затем МакИчин заговорил официальным, почти холодным голосом.

– Твою дочь забрало КГБ. Вместе с ней был мужчина по имени Михаил, советский физик.

Себринг в отчаянии прижал руку ко лбу. Он-то думал, что у него просто разыгралась фантазия и когда представлял Алессию в советской тюрьме, то чересчур сгущал краски. А теперь оказалось все это правда! Его желудок готов был вывернуться наизнанку.

– Когда? – спросил, прокашлявшись.

– Мне позвонили полчаса назад.

– Ты сможешь её обменять?

Молчание.

– Она не хочет уезжать без Михаила. Очевидно, влюбилась.

Себринг накрыл глаза рукой.

– Это на неё похоже.

– КГБ хочет меняться баш на баш. Двое на двое.

– Я буду благодарен, если ты согласишься на их предложение.

– Не сомневаюсь. Я дам тебе знать, когда что-нибудь выяяснится.

Они разъединились. Себринг наклонился и положил голову на стол.

* * *

Михаил отказался отвечать на дальнейшие вопросы. Положил голову на стол и закрыл ее руками.

Последние пять часов в КГБ выспрашивали у него о каждом движении. О его уровне допуска к засекреченным данным. О Раде. О Григории. О взглядах на капитализм.

Он уже рассказал им всё, что мог. Но они продолжали спрашивать об одном и том же другими словами. Вся эта затея его настолько утомила, что он решил поспать. Его арестовали, когда он пытался бежать в посольство США. Какая сейчас может быть разница, если он уснёт?

Услышал, как закрылась дверь. Поднял голову. Они оставили его одного.

* * *

Четыре часа спустя телефон Себринга зазвонил опять. Он схватил трубку с первого звонка.

– Себринг.

В ухе раздался голос МакИчина.

– Они отказались от предложения.

– Почему?

– Они хотят выручить четверых своих.

– Четверых за двоих? Невозможно.

Себринг помотал головой.

– У нас всегда было с ними джентльменское соглашение. По одинаковому количеству с каждой стороны.

– Они утратили чувство меры. Или им изменяет профессиональная память. Или и то, и другое.

– У тебя есть идеи получше?

МакИчин недолго помолчал.

– Выдвинем им встречное предложение: два агента на их усмотрение. Дадим им право выбора.

– То есть мы всё ещё разделяем пойманных агентов КГБ по степени важности, – уточнил Себринг.

– Конечно, да. А насчёт важных – ну, никто же не знает, что они у нас.

– То есть, русские об этом тоже не знают?

– Возможно, они подозревают.

– Если мы дадим им список, они всё у себя перепроверят. Тогда начнётся разговор, которого на самом деле не хочет никто из нас.

– Терри, другого пути я не вижу.

Себринг подумал.

– Это твоя территория. Держи меня в курсе.

Они положили трубки. Себринг разглядывал телефон, затем потёр глаза. Жизнь его дочери висела на тонком волоске.

* * *

Михаил размышлял о своём будущем. Оно представлялось ему неуютным и, вероятно, коротким. Сибирь – неподходящее место, чтобы провести там всю оставшуюся жизнь. А что с Алессией? Похоже, что она шпионка, и Советский Союз имел полное право её казнить.

«Нет», – подумал Михаил, – «сначала они станут её пытать». Зачем он только пришёл к ней домой? Осознав свою ошибку, Михаил понял, что её кровь будет на его совести.

* * *

Прошло ещё четыре часа, и телефон Себринга снова зазвонил. Себринг поднял голову, не понимая, что происходит, и, наконец, нащупал трубку. Это был МакИчин.

– Терри, ты не поверишь. Они предложили нам свой список имён четырёх конкретных людей, которых они хотят видеть на свободе. Все они – из нашего секретного списка.

– Выпустите их.

– Мы не можем. Если мы их когда-нибудь выпустим, то как только они вернутся в СССР, там поймут, что мы им лгали.

– И что с того? – спросил Себринг. – Это же холодная война. Мы все друг другу врём, так или иначе.

– У президента есть предчувствие, что советская система долго не протянет, и он хочет налаживать с ними отношения. А это дело может нам сильно аукнуться через несколько лет.

Себринг крепко зажмурился.

– Так что теперь?

– Капитулируем.

– Четверых на двоих. В 65-м такой номер бы не прошёл.

МакИчин перебил его:

– То тогда, а это – сейчас. Времена меняются. Нам больше необязательно поддерживать такие же холодные отношения, как и раньше.

– То есть, ты говоришь, что у нашей стороны стало больше пространства для манёвра.

– Да.

– А зачем нам везти сюда того парня? Он ведь даже не наш гражданин.

– Затем, что твоя дочь без него не поедет.

Себринг вздохнул.

– Если не будет осложнений для госбезопасности, забирайте его. И всё из-за моей доченьки, чтоб её…

МакИчин что-то буркнул в ответ.

– Что? – спросил Себринг.

– Я сказал, договорились.

Себринг откинулся на спинку кресла и замер.

– Надеюсь, тебе понравится твой новый зять. Он ей очень, очень обязан.

– Когда он сюда доберётся, я откупорю шампанское, – ответил Себринг. – Ещё раз, как его зовут?

– Михаил. Давай поговорим завтра.

Себринг положил трубку и с облегчением вздохнул. Его дочь едет домой.

* * *

Михаил увидел, как дверь допросной открылась, и к нему вошёл небольшой отряд агентов КГБ. Окружили, подняли и тычками вывели за дверь.

– Куда вы меня ведёте? – спросил он.

– Ты поедешь в Америку со своей шлюхой, – сказал один из агентов. – Всего хорошего, предатель.

Михаил услышал, как за ним захлопнулась дверь.

7

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

2001

Последние десятилетия принесли с собой перемены – головокружительные, сногсшибательные перемены, которые пришли быстрее, чем Михаил мог себе представить. Он с Алессией радовались падению Берлинской стены и краху Коммунистической партии в стране, которая после более чем восьмидесяти лет снова стала Россией. Михаил знал, что неэффективность экономической системы Советского Союза, а также гонка вооружений, задуманная Рональдом Рейганом ради финансового истощения «Империи Зла», ускорили падение когда-то могучей коммунистической державы. Похожая ситуация сложилась и в Афганистане. В 1978 году просоветская (и антиисламская) НДПА пришла к власти, что дало Соединённым Штатам возможность бороться с коммунизмом силами мусульманских повстанцев. ЦРУ натренировало множество антикоммунистически настроенных радикальных исламистов, наводнивших Афганистан для участия в борьбе, среди них и молодой Усама бен Ладен, примкнувший к отрядам моджахедов. Он собрал местную организацию сопротивления, которая в конце концов выросла в Аль-Каиду, международную террористическую группировку.

А в это время Советский Союз разваливался с такой быстротой, что у Михаила просто захватывало дух.

Уже несколько лет он преподавал физику в Джорджтаунском университете в Вашингтоне и за хорошие деньги подрабатывал консультантом в американских компаниях, которые желали вести бизнес в новой капиталистической России.

Алессия перешла на скучную должность аналитика в ЦРУ, заявив, что в жизни ей уже хватило приключений. В 1994 году Михаил обнаружил, что он, оказывается, теперь может ездить к себе на родину. Алессия поехала в Россию вместе с ним, теперь уже не в качестве шпионки, а как жена экспатрианта.

Михаил увиделся с сыном Антоном, первая встреча прошла неловко, не в последнюю очередь благодаря его бывшей жене и тому, что ее отношение к нему ничуть не изменилось будто он от неё никуда и не уходил. Но последующие визиты проходили легче как для отца, так и для сына.

Его жизнь в Америке текла так, как он не мог и помышлять прозябая в СССР. Неплохие деньги и относительный достаток, компания бизнесменов, политиков и, что приятнее всего, – свобода думать и поступать во многом так, как ему хочется. Но нельзя сказать, что стало проще. Он сменил страну, жену, образ жизни, взгляды – и последнее уже не в первый раз. Он стал старше. Он, несомненно, изменился. Как сказал его друг из Госдепартамента Томми Баттен, он «обамериканился», хотя сам в себе больших перемен не ощущал.

До сегодняшнего дня: 11 сентября 2001 года.

Политическая и военная ситуация в Соединённых Штатах, как казалось Михаилу до падения первого самолёта, стала такой спокойной, словно мечта о мире наконец-то стала явью. Когда загорелись Башни-близнецы, Михаил размышлял, где же ещё в мире теперь полыхнёт. И охватит ли это пламя весь мир, как это дважды уже случалось в двадцатом веке?

Но больше всего он волновался за Алессию. Всего лишь несколько минут назад рухнула одна из башен. Упадёт ли следом её башня? Михаил нервно ходил взад-вперёд, говоря с ней по телефону, отчаянно желая помочь и ясно понимая, что ничего не может сделать. Она была там, на лестнице.

– Не останавливайся, – твердил он, – ты справишься.

– Хорошо. Я тебя люблю.

Как только она произнесла эти три слова, голос из телевизора зазвучал громче и напряжённей. Ведущая почти кричала. Вот оно, опять. В этот момент Михаил обернулся к экрану и увидел, как башня обвалилась, складываясь внутрь, поднимая в небо гигантские клубы дыма и пыли, верхние этажи рушились на нижние, перемалывая всё и вся на своём пути. Ещё больше дыма и пыли, они густыми облаками прокатываются по улицам. Ещё секунда, другая, и – башни больше нет.

Михаил почувствовал, как остановилось его сердце.

– Алессия! – закричал в телефон. В ответ – тишина. Он знал: Алессия погибла вместе со зданием. Ей уже не помочь. Не успел даже сказать ей, что тоже её любит.

Он сжал телефон так, что побелели кончики пальцев, затем ноги его подкосились, он рухнул на колени, телефон выпал из руки и запрыгал по ковру. Михаила сильно затрясло, из глаз полились слёзы, и темнота накрыла его с головой.

* * *

МОСКВА

Григорий был счастлив. Разумеется, он знал, что погибли невинные люди – в конце концов, и у него было сердце. И ему было жаль погибших в башнях и в самолётах. Но война – это смерть, и пока люди вместе не решат, как избежать войны (на что он особо не надеялся, учитывая даже новейшую историю человечества), каждому государству придётся защищаться изо всех сил. И хоронить своих погибших.

СиЭнЭн вела трансляцию с места катастрофы. Гигантские башни, каждый этаж площадью с полгектара, окутались дымом, а затем рухнули. Это же просто невообразимо. «А всё эти проклятые богом мусульманские террористы», – думал Григорий, – «только они могли додуматься до того, чтобы угнать самолёты с мужчинами, женщинами и детьми и обрушить их на башни Всемирного торгового центра».

Русские, как хорошо помнил Григорий, не раз сталкивались с варварством и жестокостью террористов. Но в Афганистане советские войска всегда могли достойно ответить трусливым террористам на их вылазки.

Григорий поднялся из своего продавленного кресла и налил себе стакан холодной воды.

– Что теперь сделают американцы? – задал он вопрос в пустоту. – Повезло же этим погонщикам верблюдов, что у власти сейчас не старина Гарри Трумэн. Да от Ближнего Востока бы мокрого места не осталось, и недели бы не прошло.

Григорий подошёл к телефону и набрал номер своего старого приятеля ещё по Советской Армии, полковника Спартака Думановского. Он был старше Григория, раньше служил в Афганистане в 12-й дивизии ДРА и не раз воевал с моджахедами.

Полковник на том конце провода привычно рявкнул.

– Ты веришь своим глазам? – спросил Григорий.

– Не верю. Но против правды не попрёшь.

– Моджахеды?

– Аль-Каида.

– Кто? – не понял Григорий.

– Эти говнюки, которые устроили взрывы в посольствах в 98-м. Идиоты. Хотели взорвать американские посольства, а вместо этого поубивали студентов из соседнего колледжа. Этот их Бен Ладен, инженер-строитель, из богатой семьи, у ФБР он наверняка в первой тройке самых опасных.

– А, ну да. Он ведь и против нас выступал, так ведь?

– Ну конечно, – ответил полковник.

Григорий снова сел, и, прищурившись, посмотрел на экран телевизора.

– Даже не знаю, чью сторону занять.

Полковник Думановский рыкнул в трубку:

– Куда деваться, не могут же они обе проиграть.

«Может быть, и могут», – подумал Григорий.

– У меня появилась идея, – сказал он полковнику.

– В каком смысле?

– Давай встретимся утром? Мне будет нужен твой опыт, чтобы эту идею обмозговать.

– Давай за завтраком. Ты угощаешь, Григорий.

– С радостью, – ответил он полковнику, припоминая, что этот вояка ещё ни разу за себя не платил, когда они вместе обедали. – Тогда в 9 у входа в манеж, договорились?

Полковник Думановский утвердительно хрюкнул и повесил трубку. Григорий продолжал смотреть на этот кошмар в телевизоре. В Нью-Йорке ещё только утро – а в Москве уже вечер, несомненно, день американцам предстоит долгий. Людей Григорию было жалко, тех, кто погиб. Но американцев? Да чёрт бы с ними. После того как развалился Советский Союз, они получили себе целый мир, и теперь их самонадеянности нет границ. Обходятся с Россией, со страной, которую так боялись сорок лет, как с какой-то банановой республикой.

Григорий ненавидел Соединённые Штаты. И вот теперь у него, вероятно, появилась возможность преподать этим ублюдкам урок. Он рассмеялся про себя. Он просто обязан.

* * *

Ленин.

Что стало бы со страной, если бы этот великий человек остался преподавать в университете, а не возглавил Октябрьскую революцию? Что если бы у Ленина не хватило отваги и гениальности повести за собой ту небольшую группу братьев-большевиков против Керенского?

Григорий смотрел на массивную ступенчатую пирамиду вождя, на тонны мрамора и гранита. То самое место, где лежало жуткое забальзамированное тело, мемориал на Красной Площади, ставший бельмом на глазу у сторонников Перестройки, этой тарабарщины, при одном упоминании о которой лицо Григория багровело от гнева.

Хрустя по снегу они добрались до мавзолея и вошёл в сверкающие чертоги. Как и ожидали внутри почти пусто.

– Вообще-то я пришёл за обещанным завтраком, – сказал полковник Думановский, стряхивая снег с ботинок.

– В мою вахту ты с голоду не умрёшь, – заверил его Григорий.

Думановский заметно постарел – вокруг глаз прибавилось морщин, волосы поседели, но пожатие оставалось твёрдым, как тиски, голос – таким же раскатистым, а во взгляде не меньше стали, чем у самого Сталина.

– Шутки шутками, а ты помнишь, как в детстве голодал? – перед мысленным взора Григория проплыло его тощее детство.

– Да, товарищ полковник. Я часто об этом вспоминаю.

– Почему мы помним так много из того, что хотели бы забыть, и забываем то, что нужно помнить?

Григорий пожал плечами.

– Бог – большой шутник.

– Какой ещё бог? – загремел полковник. Он указал на окаменелое, нездорового цвета, тело Ленина. – Вот твой бог. По крайней мере, нам так говорили. – Думановский прищурился. – Дерьмово выглядит. Даже для мертвеца.

– О, сомневаюсь, что он выглядел лучше даже в годы своей юности, – проговорил Григорий.

– Ха! Вот как мы заговорили? Времена меняются, это уж точно.

– Да, точно, – согласился Григорий. – Вот только не всегда к лучшему. Что и привело нас сегодня сюда.

– Раз так, давай продолжим не здесь. Прогуляемся, поедим, что угодно. Оставим Ильича размышлять о новом мировом порядке.

Они пошли. Думановский засунул кулаки в карманы шинели и откашлялся.

– Чем могу тебе служить, Григорий?

– Мне нужен контакт с Аль-Каидой.

– Понимаю. Враги наших врагов и всё такое, да?

– Можно и так сказать. У меня, товарищ полковник, есть идея. Теперь, когда эти тюрбаноголовые сунулись драться с американцами…

– Они должны с кем-то драться, Григорий. Я не уверен, что им даже важно, с кем. Просто чтобы было с кем повоевать. Хотя предлогом для них стало присутствие американских войск вместе с саудитами в Мекке.

– Так пусть теперь американцы и страдают от рук этих дикарей.

Григорий дёрнул плечом.

– Кроме того, у янки уже была возможность положить этому конец. Теракты в посольствах, нападение на их военный корабль. А всё, что великие и ужасные Штаты устроили в ответ – пустили пару ракет, и всё. Да им надо было прихлопнуть этих паразитов на месте.

– Возможно, – ответил Думановский.

Григорий продолжил:

– А теперь мы используем их религиозный фанатизм, чтобы дать американцам хорошую оплеуху.

– И как ты предлагаешь нам это сделать?

– Я подумал, мы могли бы поделиться с ними новым оружием, – предложил Григорий.

Думановский остановился и смерил его тяжёлым взглядом так, что энтузиазм у Григория заметно ослаб.

Откашлявшись, полковник ответил:

– Тебе никогда не получить на это официальное разрешение.

– Да знаю я, знаю. Однако помочь мне смогут, я уверен. Американцев до сих пор ой как не любят, может, даже сильнее, чем в холодную войну. Я говорю о власть имущих. Да, и если всё пойдёт не так, они от всего легко открестятся, но…

– Важно вот что, – прервал его полковник, – а ты взвесил вариант, что эти душманы в один прекрасный день повернут пушку на Россию?

– Им уже не о чем с нами спорить. Мы для них – вчерашние новости. Они теперь переключились на борьбу с Мировым Злом.

– Возможно. Но ты ведь знаешь, они ничего не забывают. Жажда мести у них в крови, и они хорошо помнят чужие прегрешения, настоящие или воображаемые.

– Я убеждён, мы их сможем использовать, чтобы нанести удар по Соединённым Штатам, поставить американцев на место, а себе вернуть своё прежнее положение. Нас же теперь держат за какую-то третьесортную африканскую страну. Или будто мы Куба какая-то.

– Насчёт янки я с тобой согласен. Ты это знаешь. Но я не хочу, чтобы нам же выстрелили в спину.

– Я задумал дать им такое оружие, которое выстрелит всего один раз, буквально. Душманы пальнут из него по Америке, а потом… потом всё. Им будет нечем в нас стрелять.

Думановский размышлял над его словами.

– И кто же им его передаст?

Григорий пожал плечами.

– Я передам.

– Ты? Как?

– Я же говорю на пушту, дружище. Я много лет провёл в Афганистане и, как и ты, хорошо знаю и страну, и людей.

Полковник посмотрел на него другими глазами.

– И всё-таки они тебе не поверят. Они доверяют только своим, да и то не всегда.

– Так и я им не доверяю. Но у нас есть общий враг. Только это и имеет значение.

– Для твоих антизападных планов понадобятся финансы.

– Финансы есть. Старый друг. Очень старый, очень богатый, Америку терпеть не может. Работал в Политбюро.

Полковник Российской армии сморщил нос, как будто только теперь он в полной мере ощутил запах грядущего заговора.

– Ясно. Григорий, сначала – главное. Давай пошли, наконец, в ресторан и возьмём что-нибудь поесть. В желудке у меня пусто, а уму нужно больше горючего, чтобы переварить твои идеи.

– Хорошо.

Но, не пройдя и двух шагов, полковник остановился.

– А что за оружие ты задумал?

Григорий посмотрел ему в глаза без тени шутки.

– Ты просто не поверишь. Думаю, сначала тебе действительно надо подкрепиться.

– Да, без водки не разберёшься! – рассмеялся полковник.

* * *

Михаил понятия не имел, какой сегодня день и который сейчас час. Но его это не заботило. Он постоянно думал об одном и том же, его мысли словно шли по замкнутому кругу: Почему из всех зданий, из всех мест на свете, почему ей надо было оказаться именно там?

До 11 сентября (да, сказать по правде, и всю прошлую жизнь) он пытался сбросить лишний вес. А теперь, спустя всего неделю после теракта, килограммы терялись сами, без малейших усилий с его стороны. Стадия неверия ещё не прошла. Часто наяву ему мечталось, что всё случившееся – ошибка: башни стоят на месте, его жена вернётся к нему сегодня вечером, и жизнь снова войдёт в своё русло.

Прошлой ночью ему, наконец, удалось вздремнуть. Но потом, посреди ночи, он внезапно сел, проснувшись в темноте, не понимая, где находится, как будто проснулся в собственной могиле. Его сковал разрывающий сердце страх, с него градом катился пот, пропитывая одежду и постель в гостевой комнате.

С недоумением осмотрел себя и понял, что одет в нижнее бельё, чего практически никогда не делал, даже дома, Он нашёл свои джинсы и легко в них влез, застегнув на появившейся талии. Заверещал его сотовый, тот самый, на который звонила она в день, когда умерла. С тех пор он пользовался только стационарным телефоном. Он не мог решить, был ли телефон проклят, потому что она по нему говорила, или наоборот – благословен, потому что оттуда он в последний раз слышал её голос. Как только мобильный, наконец, кончил трезвонить, зазвонил домашний телефон.

– Михаил?

– Кто это?

– Томми Баттен.

Его друг из Госдепартамента, первый человек, с которым он встретился, когда стал работать консультантом по делам России.

– У меня нет слов, чтобы сказать, как мне жаль, Михаил.

– Спасибо, Томми, – ответил Михаил. Его собственной голос показался ему пустым, лишённым всякого выражения.

– Я знаю, что не могу тебе помочь ни словом, ни делом.

– Не надо извиняться. Будь я на твоём месте, я бы тоже не знал, что тут можно сделать или сказать.

– Это худшее, что может с нами случиться, Михаил. Терять близких.

– Да.

– Михаил, может, работа тебя немного отвлечёт? – Томми выдержал паузу. – Нет, конечно же, нет. Я хотел сказать, может, тебе попробовать сосредоточиться на чём-то другом?

– Я не могу сосредоточиться даже на том, чтобы почистить зубы, Томми.

– Я понимаю.

– Поэтому, думаю, от меня тебе не будет никакого толка.

Михаил дошёл до холодильника, взял оттуда последнюю банку колы и со щелчком открыл.

– Нам тут в Госдепе работы сильно прибавилось, как ты догадался.

– Могу себе представить, – Михаил понял, что всё ещё разговаривает стоя; за последние дни так долго он не стоял уже давно. Он подумал, что было бы полезно постоять ещё, но всё равно сел. – Но я не могу представить, чем я сейчас могу быть тебе полезен.

– Русские предложили свою помощь.

– Какие русские?

– Ну, Путин.

– В самом деле? Сам? Лично Бушу?

– Но администрация считает, что публично помощь принять не может.

Михаил снова встал.

– Почему? Почему не принять?

Том невесело усмехнулся.

– Трудно сказать.

– СССР больше нет. Хватит уже Администрации считать Россию своим врагом. Они бы приняли помощь от того, кого считают другом.

– Тут всё немного сложнее.

– Вовсе нет, Томми.

– В конце концов, ты же русский.

– Да, я знаю, – сказал Михаил.

– Э-э, что я хочу сказать: мы формируем группу российских экспатов, чтобы собрать сведения и всякое такое об Афганистане.

– Чтобы устроить вторжение?

Томми засмеялся ещё громче, но как-то нервно.

– Я такого не говорил, Михаил.

– Что ж. Тебя, наверное, не удивит, если я скажу, что благословляю вас на эту авантюру, как будто вам нужно это благословение. Вот только там вы можете столкнуться с такой бездной, которая проглотит вас, как в своё время Брежнева и всех остальных.

– Мне не известно ни о каких военных вылазках туда. Я знаю, что народ в бешенстве, и догадываюсь, что кое-кто кое-где хочет разбомбить всё к чёртовой матери. Но у тебя уникальные познания о России, о том, на что она способна, и ты можешь нам помочь, Михаил.

– Я это обдумаю. Но сейчас мне нужно решить, что делать с моей женой. Я не могу похоронить жену, Томми. В администрации мне сказали, что тело могут никогда не найти. Поэтому её семье и мне нужно кое-что решить.

– Да, я понимаю.

– Я дам тебе знать, Томми.

* * *

Михаил постоянно общался с братом Алессии и пореже – с её уже овдовевшим отцом. Старик, генерал-майор в отставке, по роду службы знал многое и многих. Но в сейчас ему было известно не больше чем всем простым американцам.

Михаил позвонил генералу.

Пора ли признать, что Алессии больше нет? Её отец ответил, что пора. Надежда на лучший исход была только защитным механизмом, попыткой отсрочить неизбежное, отрицания того, что смерть уже взмахнула косой и забрала у них Алессию.

Но что же теперь? Что делать. если хоронишь любимую, а хоронить некого? Проводить ли им полные похороны? Да, они решили, что похороны нужно, необходимо провести. У генерала на кладбище был семейный участок земли, и там они поставят Алессии скромный памятник рядом с могилой её матери, и, если когда-нибудь её тело обнаружат среди обгоревших обломков, её захоронят. Если этого так и не случится, что же, у них всё равно будет место, куда смогут прийти, чтобы помянуть Алессию.

В день похорон небо было кристально чистым, пронзительно голубым, людей собралось много. 11 сентября было днём общей скорби, поэтому пришли люди, которые при других обстоятельствах не оказались бы на похоронах Алессии, в этом Михаил уверен. Но траур был действительно общенациональным, поэтому в том, что здесь присутствовали чужие, не было ничего странного или неестественного. Многие знали Михаила, хотя в основном были едва с ним знакомы. Он кивал кому-то из знакомых, но всё больше чувствовал, что на самом деле никаких похорон нет. Всё казалось наполовину настоящим – ошеломляющим и удушающим.