Текст книги "Дневники и письма"

Я видел всех людей за их масками – улыбающиеся, флегматичные – спокойные лица – я смотрел сквозь них и видел страдание – во всех без исключения – бледные тела – без устали нервно спешащие по этому извилистому пути, что ведет к могиле.

Страх. Рисунок. 1896

Отчаяние. Эскиз в записной книжке. 1891–1892

Февраль, 1930

Страх перед жизнью обрушился на меня, как только во мне зародилась мысль, равно как и болезнь – как только я пришел в эту жизнь. И то и другое я получил по наследству. Они настигли меня, как преследовавшее меня несправедливое проклятие. И все же у меня часто бывает такое чувство, что я не могу без этого страха – он мне необходим – и я не хочу лишиться его.

Нередко я чувствую, что и болезнь была необходима. – В периоды без страха и болезней я словно корабль, гонимый сильным ветром – но без руля – и я спрашиваю себя, куда я плыву? где сяду на мель?

10.11.33

Оступаясь, брожу я среди живых – Но мне нужно назад, на дорогу вдоль пропасти

– Это мой путь, по нему я должен идти – Я ступаю нетвердо, мне хочется устремиться – назад к жизни, к людям – Но я должен вернуться на дорогу вдоль пропасти – Потому что это мой путь – до тех пор, пока я не сорвусь в бездну.

Когда ты был сам не свой, и облака на закате привиделись тебе кровавым покровом – какой смысл писать обыкновенные облака? – Нужно идти напрямик – писать непосредственное впечатление – увиденное – писать облака в крови.

Сила художественного произведения – в том, что оно говорит – зрителю нужна квинтэссенция природы – извлеченный из природы квадратный корень.

 
Я шел по дороге с двумя друзьями —
Солнце клонилось к закату
Вдруг небо стало кроваво-красным
– и меня охватила тоска
В смертельной усталости
я остановился —
облокотился на перила
Над иссиня-черным фьордом и городом
истекая кровью нависли тучи
Друзья продолжили свой путь
а я застыл на месте
дрожа от страха
с открытой раной в груди.
Я ощутил как природу
пронзил великий крик.
 

Крик. Литография. 1895

Смерть

Мотивы «Больной ребенок» («Больная девочка», 1886), «Мертвая мать» (1893), «У постели умирающего» (1895), «Смерть в комнате больного» (1893), «Мертвая мать и дитя» (1897), «Автопортрет в аду» (1903), «Обмен веществ. Жизнь и смерть» (1898–1899).

Смерть в комнате больного. Рисунок углем. 1893

Родители моей матери поженились довольно поздно – Дед начинал простым шкипером и своим трудом поднялся до крупного судовладельца во Фредрикстаде…

У постели умирающего. Рисунок. 1893

Бабушка рано умерла от туберкулеза, и дед снова женился – У него было три дочери и один сын – Двое умерли от туберкулеза – моя мать и ее сестра.

После смерти матери нас осталось четверо, и ее третья сестра заменила нам мать.

Она всю жизнь кашляла и отплевывала мокроту с кровью, часто тяжело болела, наверняка у нее тоже был туберкулез, но она дожила до девяноста двух лет —

Мы все страдали бронхитом и были слабенькими – Моя сестра София умерла в десятилетнем возрасте – Меня мучили сильные бронхиты и однажды горлом шла кровь —

Отец не верил в то, что я проживу долго – Мой брат умер от воспаления легких, когда ему было двадцать восемь – У него всегда была слабая грудь, его не следовало брать на военную службу —

Прапрадед с отцовской стороны служил лейтенантом при Турденшёлле[45]45
  Петер Вессель Турденшёлл (Peter Wessel Tordenskiold, 1690–1720) – военачальник в датско-норвежском флоте во времена Северной войны.


[Закрыть] и участвовал в битве в Дюнекилене[46]46
  Битва в Дюнекилене – морское сражение 8 июля 1716 года, во время Северной войны, когда датско-норвежский флот под командованием Турденшёлла нанес поражение шведам в Дюнекилен-фьорде.


[Закрыть]. Позже он взял фамилию Мунк.

Мой прадед служил священником в Воге и был женат на сестре поэта Сторма[47]47
  Эдвард Сторм (Edward Storm, 1749–1794) – норвежский поэт, прославившийся висами (древнейший род скальдической поэзии) на сельских диалектах.


[Закрыть], принадлежавшей, по всей видимости, к южной ветви Тронхеймской или Нурденфьельской родни – Она была кареглазой и темпераментной (местные крестьяне называли ее волшебницей) […] Творческая натура

Мой дед, епископ Йерпена и Кристиании, был человеком высокоодаренным, в его доме в Осло (Кристиании) собиралось изысканное общество, лучшие художники и писатели того времени – Вельхавен[48]48
  Юхан Себастиан Вельхавен (Johan Sebastian Welhaven, 1807–1873) – поэт, стоявший у истоков формирования норвежской национальной литературы.


[Закрыть], чета Коллетов[49]49
  Камилла Коллет (Camilla Collett, 1813–1895) – норвежская писательниц, выступавшая за права женщин. Ее супруг Петер Юнас Коллетт – известный в те времена политический деятель и литературный критик.


[Закрыть], Дункер[50]50
  Конрадине Биргитте Дункер (Conradine Birgitte Dunker, 1780–1866) – выдающаяся представительница культурной элиты своего времени, прославившаяся своими мемуарами.


[Закрыть] – кружок, настроенный весьма критически – остроумные и зачастую немного ехидные (склонные к насмешкам).

Его сыном был П. А. Мунк[51]51
  Петер Андреас Мунк (Peter Andreas Munch, 1810–1863) – выдающийся норвежский ученый-энциклопедист, историк. Брат отца Эдварда Мунка, Кристиана Мунка.


[Закрыть]. – Художник капитан Мунк[52]52
  Якоб Эдвардсен Мунк (Jacob Edvardsen Munch, 1776–1839) – норвежский офицер и художник, одним из первых получивший академическое художественное образование.


[Закрыть] приходился ему кузеном и со своими четырьмя красавицами-дочерьми (фру Таулов, фру Хейберг, фру Росенберг и фру Халкиер) тоже захаживал к епископу в гости.

Епископ Мунк произвел на свет шестнадцать детей – Заболев спинной сухоткой, он коротал время, сидя в креслах и играя в куклы —

Мой отец женился, когда ему было сорок шесть – Он был натурой творческой – невероятно нервной – Он служил военным врачом и был полковым врачом в 1848 году, когда во время датской войны[53]53
  Имеется в виду датско-прусская война.


[Закрыть] норвежские и шведские войска в Малмё угрожали немцам.

Много времени он проводил на службе в Муене.[54]54
  Муене – поля недалеко от Осло, место дислокации норвежской армии.


[Закрыть]

Отец участвовал в светской жизни, ходил на балы и зачастую был заводилой в танцах. Он был влюблен во фру Росенберг – но с головой погрузился в религию – при активном содействии инспектора С.С. Ванга (городской чудак) – Однако, если С.С.В. был человеком легкомысленным и обращался к религии, когда ему вздумается – отец стал серьезно верующим, страстным пиетистом[55]55
  Отец художника, военный врач Кристиан Мунк (Christian Munch, 1817–1889) принадлежал к протестантской секте хаугиан.


[Закрыть] – его посещали страшные мысли – наш дом, и без того полный болезней – наполнился страхом перед жизнью, страхом смерти и страхом перед адом —

Временами он был нам товарищем по играм – кладезь историй и веселых затей – потом месяцами ходил взад-вперед по комнате, мучимый душевной болью – раскаянием за свои ошибки – врачебные и человеческие.

Это приводило наши детские умы в смятение – На явное сумасшествие это не походило. – Однако сестра Лаура в подростковом возрасте начала проявлять признаки душевной болезни – Она сидела, уставясь прямо перед собой – говорила, что ослепла – ее смущало, что у нее растет грудь – она будто бредила – стала странной и упрямой – Ее странные заявления вызывали у нас насмешку. – Видно, критический дух, царивший в доме деда, был свойствен и нам – Насмешки только ухудшали ее состояние – Она стала совершать поступки, в которых потом раскаивалась, они вселяли в ее душу страх, что также ухудшало ее состояние – В смятении ей казалось, что она согрешила, это мучило и пугало ее —

Однажды она пропала из дома, по возвращении сказала, что ходила к бродячему проповеднику Болтинсу – Пешком и без денег в Даларну? В Швецию —

Шестнадцать лет она провела в Гаустаде, клинике для душевнобольных, и только последние четырнадцать лет прожила на свободе в относительном душевном покое —

Нервы слабые у нас у всех – В какой мере это наследственность? В какой мере повлияла атмосфера Дома?

Религиозное покаяние отца – молитвы, завуалированно предрекающие вечные муки в адском пламени —

Нервозность отца – зачастую доходившего в наказании до исступления – и снова превращавшегося в лучшего друга, сыпавшего шутками и занимательными историями – которые иногда трогали нас до слез —

Мысли об умершей матери – на кладбище и на небесах – Тоска по ласковым материнским объятиям —

Отец старался заменить нам мать – часто бывал нежен и ласков – и заботлив —

Но над нами тучей висели смерть и болезнь… в особенности надо мной – Мне постоянно напоминали, что надо проявлять осторожность – дабы не заболеть —

И потом эти строгие предостережения – под угрозой ада —

Не грешите —

– Зачем ты привел меня в этот мир? – спросил я – Мне было семь – Отец ничего не ответил —

Мальчик чувствовал себя чужим в этом ужасном, полном болезней мире.

– Я хочу домой, – шептал я.

С наступлением смерти – борьба – молитвы – ад – небеса – все будет позади —

Отец ходил взад-вперед по комнате – день за днем – молитвенно сложив руки – Господь мой и Бог мой! В руки твои передаю бремя свое – сними его с меня – Он каялся – раскаивался во всем – Он согрешил —

Согрешил против Духа Святого?

Он плохо сделал свою работу – Не он ли уморил того солдата? – Лечил ли он его как надо?

Господи, помоги мне —

Неистовый в своем исступлении – в наказании —

Он клал его себе на колени и лупил. Дети подглядывали в дверную щель – Он чувствовал себя униженным – возмущенный до крайности семилетний мальчик.

Потом отец снова становился нежным и ласковым – хотел заменить нам мать – Обнимал – но это были вовсе не те сердечные материнские прикосновения – не ее теплые мягкие руки – не ее нежные объятия —

Тетя тоже не умела приласкать – ее руки не годились для ласк – сухие и жесткие.

Ему ее ласки не нравились – уж лучше ласки отца —

Он был заботлив, когда мы болели – даже чересчур – подробно рассказывал нам об опасностях – мы знали все о грозивших нам грудных болезнях – сопровождавших их горловых кровотечениях —

Я был самым слабеньким – чуть не умер при рождении – я чувствовал, что уже обречен – Зачем я родился на свет? – Когда умру? Почему мне грозят муки ада?

Ласковый и заботливый – никакая мать с ним не сравнится – но мы тосковали по материнским объятиям.

Настала школьная пора – Дождливым ветреным осенним днем он пошел в школу, бледный и слабый – Обучение без конца прерывалось из-за болезней – Потом изо всех сил он старался нагнать – решать примеры было интересно – он засиживался за ними до глубокой ночи – [по арифметике] был лучшим в классе – Но он отставал. – Он был выше всех и на год старше – Из-за пропусков пришлось остаться на второй год.

За лето я окреп – а София за весну и лето ослабла – на щеках выступил яркий румянец, она стала раздражительной и постоянно покашливала – осенью у нее пошла горлом кровь – она по большей части лежала в постели, поднимаясь лишь изредка, когда чувствовала себя получше.

Всю зиму и лето она проболела, у нее шла горлом кровь, а следующей зимой…

Знаю, каково тебе – ты должна уйти так рано – моя дорогая Майя[56]56
  В дневниках Мунк называет Майей свою сестру Софию.


[Закрыть] – такая юная – уверяю тебя – я так хотел бы уйти вместо тебя – Мне шестьдесят – и я знаю – мне терять нечего – жить осталось недолго —

Она не отрывала взгляда своих больших глаз от лампы – какая печаль —

Скоро ты встретишься с мамой, и я скоро последую за тобой – я же старик – И мы снова будем все вместе.

Ее глаза покраснели – неотвратимо – смерть скоро придет – непостижимо – она плакала не преставая.

Наступил вечер – у Майи был жар – раскрасневшаяся и горячая, она лежала в постели – глаза блестели – она бродила взглядом по комнате – бредила.

Дорогой, милый Карл, избавь меня от этого – так больно – она с мольбой посмотрела на него – пожалуйста – Видишь голову вон там? – Это смерть —

У постели умирающего. Рисунок. 1893

Ночью капитан подошел к кровати мальчиков – они сразу все поняли – ни о чем не спрашивая, тихонько оделись —

Моя возлюбленная дочь Майя – я должен сказать тебе – Господь скоро заберет тебя к себе —

Она вздрогнула – увидев смерть – потом собралась – на губах промелькнула легкая улыбка —

– Ты хотела бы жить?

– Да, – прошептала она, – хотела бы.

– Почему, моя маленькая?

– Здесь так хорошо.

– Спой псалом, Майя.

– И вот, – прошептала она почти беззвучно – И вот мы соберемся[57]57
  Рождественский гимн Ханса Адольфа Брорсона.


[Закрыть]…

Неужели она и вправду умрет, ей же стало легче в последние полчаса – боль ушла – она попыталась встать – показала на кресло у кровати —

– Я бы хотела посидеть, – прошептала она.

Они отвели ее в кресло – но сидеть было слишком утомительно – ей захотелось обратно в постель —

Как странно она себя чувствует – комната стала другой – видится будто сквозь пелену – отец и… тело будто налито свинцом – …как она устала.

Потом она просто лежала и смотрела прямо перед собой.

Пришел священник – черное облачение – белый воротник —

Он зашел в комнату к больной и тихо закрыл за собой дверь – Изнутри послышался шепот —

Выйдя из комнаты, он отозвал капитана в сторонку – Божье дитя – проговорил он – милое и простодушное – путь ей прямиком на небеса – Капитан молитвенно сложил руки —

Карл и Петра убежали в детскую – они пытались сдержаться – но упали в объятия друг друга —

К ним вошел капитан – и строго произнес:

– Майя до завтра не доживет – ведите себя тихо —

Карл подошел к окну – зарылся головой в шторы.

Сен-Клу, 5.2.90

– Папа, что это такое я сплевываю, темное —

– Темное, мальчик мой? —

Отец взял свечу, чтобы разглядеть получше – Он видел, что отец что-то скрывает —

– Что это?

В следующий раз он закашлялся, и слюна попала на простыню – он увидел, что это кровь —

– Это кровь, папа —

Он погладил меня по голове —

– Не бойся, мальчик мой —

Он умрет от чахотки – он так много слышал об этом – когда кашляют кровью, это чахотка.

Он тихонько лежал – думал о жизни – его сердце колотилось —

В поисках защиты, он прижимался к отцу —

– Не бойся, мальчик мой, – снова проговорил отец.

Его голос был хриплым от слез —

– Когда кашляют кровью, это чахотка, – сказал Карл —

И снова закашлялся – снова кровь —

– Обратись к Господу, мальчик мой —

Отец положил руку ему на голову —

– Благословляю тебя, мой мальчик!

– Благослови тебя Господь – Пусть лик Господа воссияет над тобой – Даруй ему мир, Господи —

Весь остаток дня ему было велено лежать тихо – не разговаривать – Так он и лежал – Он знал, что с чахоткой можно прожить много лет – Вот только не бегать ему больше во дворе – не играть в Эйнара Потрясателя Тетивы[58]58
  Эйнар Потрясатель Тетивы (также Эйнар Брюхотряс) (980–1050) – могущественный норвежский лендрманн, популярный герой саг; одни исследователи считают, что он получил свое прозвище за меткую стрельбу из лука, другие – за любовь к женщинам.


[Закрыть] – с Туральвом —

Мертвая мать. Рисунок. 1890–1894

К вечеру поднялась температура – кашель усилился —

Вдруг его рот наполнился кровью, он сплюнул ее в носовой платок – тот стал темно-красным – Он держал платок перед собой и глядел на него – Смотри – он показал платок сестре – Она в ужасе отпрянула и побежала за тетей —

Он продолжал кашлять кровью – позвали отца, доктора – тот велел ему не бояться – но он боялся – чувствовал, как кровь клокочет в груди, когда он дышит – будто грудь разорвало изнутри – и вся кровь вот-вот хлынет изо рта.

– Господи Иисусе! Господи Иисусе!

Он сложил руки в молитве —

– Папа, я умираю – я не могу умереть – не смею – Господи —

– Не разговаривай громко, мальчик мой – Я помолюсь с тобой —

Он сложил руки и стал молиться —

Мертвая мать и дитя. Офорт. 1901

– Господи, помоги ему, если на то воля твоя – не дай ему умереть – Прошу тебя, Господи, —

К тебе прибегаем в горести —

Его прервал новый приступ кашля – чистый платок – кровь окрасила платок почти целиком —

– Господи, помоги, я умираю – я не должен сейчас умереть —

Берта навзничь на кровати рядом с ним молится сквозь рыдания, остальные обступили кровать, у кого лицо красно от слез, у кого побелело —

На улице раздался колокольный звон – Рождество – в другой комнате стоит нарядная елка – как смешно – и как печально —

– Господи, помоги мне!

– Я умираю – папа, я попаду на небо, если умру —

– Думаю, да, мальчик мой – если веришь – веришь в Бога Отца, Бога Сына и Духа Святого.

Болезнь, безумие и смерть – черные ангелы, стоявшие у моей колыбели. Рано умершая мать оставила во мне ростки чахотки, чрезвычайно тревожный, фанатично верующий отец – ростки безумия —

– С рождения – ангелы страха – скорби – смерти – следовали за мной повсюду – на улицу, когда я играл – солнечной весной – пышным летом – Они стояли возле меня по вечерам, когда я закрывал глаза – и грозили мне смертью, адом и вечными муками —

И тогда часто случалось, я просыпался ночью – и в диком страхе вглядывался в темноту комнаты.

Я в аду [?]

Автопортрет в аду. Масло. 1903

II
Философия жизни и искусства

Предисловие ко второй части
Марии Макаридиной

На протяжении всей своей жизни Мунк занимался самопознанием и познанием мира вокруг себя – записывая свои мысли и воспоминания, перерабатывая впечатления в живописи, графике, скульптуре, фотографии и даже любительской киносъемке. Его всегда интересовали самые свежие технические изобретения – так, в его метафорах не раз фигурирует телеграф Маркони и рентген. Как «чувствительный фонограф», он ловил сигналы времени и ретранслировал их в своем творчестве, преломляя через призму своего нетривиального, «супралинеарного» видения. Глядя на мир незашоренным взглядом художника, он прозревал структуру пространства и времени – и в центре всего видел Свет.

Его личные вопросы и претензии к бытию, личные «почему» и «за что» никогда не замыкаются только на собственной биографии, они универсальны. Он не стесняется поднимать острые, щепетильные темы – например, войну полов – и высказывается иногда довольно резко, но всегда честно.

В своих дневниках, посмертную публикацию которых он не только не исключал, но и намекал на нее в завещании, он пишет о многом: об искусстве, о межчеловеческих отношениях, о бессознательном, о религии, о волновой структуре материи, об истории человечества. И хотя история как одно из измерений человеческого бытия была, несомненно, важна для Мунка, все же в своих размышлениях он выходит «по ту сторону терминов пространственно-временных координат», оказываясь «за пределами истории», как выражается Джаммария в своей книге «Эта неизвестная алхимия».

Иногда его фразы афористичны, иногда его мысль выражена более развернуто и витиевато. Будучи хорошо образованным человеком, он владеет разными стилистическими регистрами – интонация его публицистических текстов отличается от дневниковой и литературной. По его публицистике и эпистолярию видно, что Мунк, которого мы привыкли воспринимать как художника экзистенциального ужаса, на самом деле обладал немалым чувством юмора – и большой личной силой, которая позволила ему во второй половине жизни преодолеть свою непростую физиологическую и психическую наследственность и выйти на качественно иной уровень сознания.

Как писал он сам, его искусство отнюдь не было «больным» – напротив, в нем он находил «здоровый выхлоп» для тех темных, болезненных чувств, что мучили его в течение долгих лет, которые в той или иной степени присущи всем людям. Именно это и сделало его искусство настолько популярным и универсальным. Ему действительно удалось «прояснить суть жизни» не только для себя самого, но и для других, и его путь привел его к синтезу – как в личностном, так и в творческом плане.

Его финальный программный альбом «Древо познания Добра и Зла» (1930–1935), подытоживающий его размышления о жизни, – это синтез визуального и вербального: буквы здесь приобретают синестетическую цветность, текст соединяется с изображением. Этот альбом стал одновременно и воплощением давнего замысла по объединению текста и изображения вокруг мотивов «Фриза жизни», и итогом систематизации старых записей, которой Мунк занялся около 1929 года – с годами его тяга к самоанализу неуклонно возрастала, и дневники оказали ему в этом неоценимую помощь. А результатом стало прояснение движений собственной души и гармонизация всей жизни в целом.

М. Макаридина

I
Семья, женщины, общество

Я всегда ставил творчество на первое место.

Часто я чувствовал, что женщина – препятствие на моем творческом пути.

Еще в юности я решил остаться холостяком. Из-за унаследованных мной от отца и матери зачатков болезни я всегда считал, что с моей стороны вступить в брак было бы преступлением.

Женщина все эти годы вдохновляла меня на творчество.

Именно благодаря женщине созданы многие мои лучшие работы.

Запись 1933

Дабы пояснить мои высказывания о том,

что брак был бы для меня преступлением,

я расскажу следующее:

моя прабабка умерла от туберкулеза.

Моя мать умерла от туберкулеза,

как и ее сестра Хансина.

Моя тетя, которая переселилась к нам, видимо,

тоже болела туберкулезом. Она всю жизнь

страдала от приступов простуды с кровохарканьем

и бронхитов. От туберкулеза умерла и моя сестра София.

Мы, остальные дети, тоже росли

с постоянными сильными простудами —

Я родился болезненным ребенком.

Двое. Одинокие. Ксилография. 1899

Меня крестили дома, так как мой отец думал, что я

не выживу – Мне пришлось почти полностью

отказаться от школьных занятий – Меня постоянно преследовали

тяжелые простуды и лихорадки – У меня случались горловые кровотечения

и кровохарканье. У моего брата

была слабая грудная клетка, и он

умер молодым от воспаления легких.

Мой прадед, епархиальный священник[59]59
  Эдвард Сторм Мунк (Edvard Storm Munch, 1780–1847) – священник в норвежском городке Ерпен, затем епархиальный священник в столице Норвегии, парламентарий в Стортинге. Тезка поэта Сторма (см. прим. 47). Сама родовая фамилия «Мунк» по-норвежски означает «монах».


[Закрыть],

умер от туберкулеза позвоночника – Я думаю,

отсюда возникла болезненная нервозность

и вспыльчивость моего отца – Со временем

она все больше и больше стала проявляться

и у нас, его детей.

Поэтому я не считаю свое искусство

больным – как полагают Шарфенберг[60]60
  Юхан Шарфенберг (Johan Scharffenberg, 1869–1965) – психиатр, общественный деятель. В 1895 году выступил с речью на дебатах об искусстве Мунка в Студенческом союзе, где в присутствии самого художника попытался доказать, что все его искусство есть выражение наследственного душевного заболевания.


[Закрыть]

и многие другие. Так считают люди, которые

не понимают сущности творчества

и не разбираются в истории искусств.

Когда я в своих картинах изображаю болезнь и порок,

это, напротив, служит здоровым выхлопом.

Это адекватная реакция, с которой, как раз,

следовало бы брать пример.

Запись 1930–1934

Женщине

 
Я словно
лунатик, балансирующий
на краю крыши —
Во сне я иду твердо,
легко —
Не окликай меня
слишком громко
иначе я сорвусь…
и буду лежать,
размозженный,
в окружении
детей улицы —
 

Записная книжка 1903–1904