Текст книги "Апокалипсис от Кобы"

…В 1937 году Коба расстреляет и верного Пилляра.

Был схвачен и мой английский коллега, знаменитый шпион Сидней Рейли. Безумная биография, достойная нашего безумного века!

Еврей Розенблюм, рожденный в Одессе, он стал агентом английской разведки. Сменил множество имен и кличек, приобрел английское имя Рейли, но оттопыренные уши и необоримый одесский акцент оставались у него до смерти. Он считался непревзойденным мастером убийств. Делал это весьма разнообразно – мог застрелить, задушить, отравить… Ни один шпион в истории английской разведки не обладал таким легендарным влиянием. Этот человек начал свою войну против нас. Он искренне нас ненавидел. После нашей революции объявил: «То, что происходит в России, страшнее и важнее всех войн, которые вело человечество. Эту войну мы должны выиграть. Мерзость, народившуюся в России, мы уничтожим любой ценой! Человечество должно объединиться против этого полночного ужаса».

В 1918–1919 годах он организовал в России несколько дерзких и, слава богу, безуспешных заговоров. В его заговоре участвовали дипломаты Англии, Франции и США. Он собирался арестовать Троцкого и Ленина, вывезти их в оккупированный англичанами Мурманск. Заговор провалился, он бежал, заочно был приговорен к расстрелу. Ленина и Троцкого он не вывез, но сумел благополучно вывезти из России Александра Керенского, с которым очень хотели расправиться и мы, и белые. Я видел Рейли в Лондоне в ресторане. Не запомнить его лицо было невозможно (что опасно при нашей профессии). Это было узкое беспощадное лицо с высоким покатым лбом и мертвыми, неподвижными глазами…

Мы попытались его убить в Париже, в отеле «Риц», но исполнителя нашли задушенным в номере. Его пистолет Рейли положил ему на лицо.

В это время он вел себя слишком шумно, писал книги о себе и вообще помешался на собственной славе. Английская разведка отстранила его от своих операций. Он успешно занялся бизнесом, женился, выходил в свет, дружил с самим Черчиллем, но, как я и предполагал, тоже сгорал от скуки и жажды действовать. Они с Савинковым были одной породы. Здесь и таилась их западня. Я сообщил о его «муках»…

«Трест» вышел на Рейли. И великий шпион клюнул на удочку «Треста».

Несмотря на провал Савинкова, Рейли верил (точнее, хотел верить) в существование «Треста».

Особое впечатление произвела на него встреча с некоей Марией З.

Дело в том, что «Трест» сумел вступить в переписку с Кутеповым. Его довереннейшее лицо – Мария З. приехала в Союз вместе со своим мужем, белогвардейским офицером Р. Тот был моложе ее, видно, очень ее любил, она открыто помыкала им. Стройная, высокая, сухая, со следами удивительной иконописной красоты… Успела закончить столь близкий нам, большевикам, Смольный институт благородных девиц.

Она была женщина-ртуть. Горела жаждой действовать. С началом Гражданской войны пылко включилась в кровавую круговерть. Как и другая смолянка, атаманша Маруся, Мария З. прославилась беспощадными расстрелами и безумной храбростью. Награждена Георгиевским крестом. Я редко видел такую ненависть. В этой ненависти к нам она была бесстрашна до безумия. Помню, на второй день после того, как перешла нашу границу, Мария начала готовить террористические акты. С трудом Якушев уговорил ее отложить взрывы во имя дела – дескать, «надо, наоборот, усыпить чекистов». Ее мы, конечно, выпустили обратно в Париж, и она сообщила Кутепову самые благоприятные сведения о мощи «Треста».

Чтобы как-то унять эту безумную активность, ей предложили стать связной между «Трестом», польской, английской разведкой и РОВС.

Теперь Мария смело ездила в Варшаву, Париж и Москву, перетаскивая к нам белогвардейских офицеров. Сначала все они жили под Москвой около станции Лосиноостровская. Но по мере появления новых офицеров, селившихся по всему Подмосковью, за ними становилось все сложнее следить. Якушев с трудом уговорил ее умерить пыл. Якушева она сильно недолюбливала, ведь он не разрешал ей начать террорную работу…

Легкость ее поездок восхитила Кутепова. Он передал сведения великому князю. Николай Николаевич было собрался, но… все-таки не поехал! Этот гигант с громовым голосом оказался столь же нерешительным, как и все последние Романовы. Он продолжал колебаться…

Иначе поступил Рейли. По моим сведениям, он побеседовал с Марией З. в Париже. Обрадовал ее, что едет начинать серьезное дело. Серьезное – это террор. Террор, осуществляемый маленькими, независимыми группами или одиночками-смертниками против важнейших представителей советской власти. Цель этого будущего террора двоякая. Первая, менее существенная, – устранить видного деятеля и вторая, важнейшая, – разбудить общество, всколыхнуть сонное царство, болото, разрушить легенду о твердости большевистской власти, бросить ту самую искру, из которой рождается пламя.

Мария пришла в восхищение от его планов, о чем сообщила мне, князю Д.

Она вернулась из Парижа в Подмосковье, и Рейли начал готовиться к переходу границы.

«Трест» должен был организовать ему встречу с «представителями монархического подполья». Рейли собирался проинспектировать ситуацию, наметить боевиков и через несколько дней вернуться обратно в Лондон, чтобы начать готовиться к «серьезному». Во всяком случае, наш агент передал, что он сообщил жене о предстоящей поездке, как сообщают о прогулке за город: «Пожалуй, я прокачусь в Петербург и Москву денька на три».

На совещании у Артузова было решено дать ему возможность вернуться в Лондон для того, чтобы воскресить веру в могущество «Треста», пошатнувшуюся после ареста Савинкова. Поездка Рейли должна была многое решить. Мы все понимали: после его удачного возвращения, скорее всего, к нам приедут самые желанные гости – глава РОВС (генерал Кутепов) или сам великий князь Николай Николаевич!

Продолжая игру, я, то бишь князь Д., сказал в Париже:

– Если Рейли благополучно вернется, я поверю в «Трест».

Все складывалось отлично. Рейли без помех перешел границу, Якушев встретил его, посадил на поезд и привез в Подмосковье. Рейли даже успел отправить шифрованные письма о надежном канале перехода через границу… Ему устроили встречу в подмосковной Малаховке с «руководством подпольных монархических организаций». Это было прелестное сборище, где вместе с нашими сотрудниками сидели настоящие монархисты, приехавшие с Запада белогвардейцы и, конечно, Мария З.

Но накануне этого сборища произошла катастрофа. Коба вызвал Ягоду, Москвина (Трилиссера) и Артузова и велел немедля схватить мерзавца Рейли и расстрелять.

– С Дзержинским согласовано, – сказал Коба.

Артузов попытался объяснить выгоду возвращения Рейли в Лондон, но Коба уже отвык от возражений. Он пришел в ярость:

– Вы жалкие дилетанты! Вы полтора десятка лет не работаете в разведке, а Рейли – великий убийца! Он ваших шпионов-комсомольцев наверняка раскусит и уйдет. По дороге привет вам пошлет – пристукнет парочку наших ответственных товарищей. И уже больше вы такую рыбу не словите. Короче! Мы приговорили его к смерти. Решение большевистского суда должно быть выполнено. Расстреляйте гада… Дальше сами думайте, как вам выкрутиться перед вашими зарубежными… друзьями. – Он явно хотел сказать «хозяевами».

Это был шок! Коба срывал операцию. Тогда я думал, что он этого не понимает.

Было решено объявить, что Рейли не выполнил предписаний «Треста» при переходе границы и погиб. Для этого создали телеграмму, которую я позволил «захватить» польской разведке. Я до сих пор храню эту историческую шифрограмму, отправленную Москвиным. «29 сентября с. г. во время перехода границы б[ыл] задержан англичанин 3854005058 (Сидней Рейли), проникший в Ленинград из Финляндии под подложным паспортом Николая Михайловича 5427700744654704745 (Штейнберга); два его товарища во время перестрелки были убиты. 385400505 (Рейли) тяжело ранен…»

В наших газетах напечатали о пограничном инциденте: при нелегальном переходе финской границы один нарушитель застрелен, остальные схвачены.

Через те же польские каналы я сделал утечку информации – сообщил, что застреленным был Сидней Рейли.

Его привезли на Лубянку, обращались с ним мягко, уважительно. Очень хотели включить его в игру. Он, конечно, отказался. Тогда Ягода велел ему показать, что у нас не санаторий. Я услышал знакомый голос Кобы…

После пыток Рейли перестал упираться. В письме к Дзержинскому он сам предложил свои услуги. Стал рассказывать об агентах, об эмигрантских организациях… Я тотчас начал проверять его показания, попытался действовать по его наводкам и… чудом не провалился! Хитрец Рейли, видимо, как раз рассчитывал провалить ценного агента и быть обмененным. В это время в ответ на новые пытки он придумал симулировать психическое расстройство и галлюцинации… Даже сообщил Ягоде, что разговаривал о нем с Христом, но Христос велел говорить о Ягоде только с Иудой…

Коба приказал Дзержинскому: кончать.

Потом будет много легенд о его гибели. Как было на самом деле, мне рассказал один из исполнителей, С-н: «Расстреливали по личному приказу Дзержинского. Мы привезли его в Богородский лес в Сокольники. Остановили машину, будто что-то испортилось, попросили Рейли пока выйти прогуляться. Он сразу понял и, усмехаясь, сказал: „Могли бы не говорить подобные глупости. Нужно уважать старших коллег“. Весело насвистывая, пошел по тропинке…»

Труп отвезли на Лубянку. В прозекторской его сфотографировали, так сказать, для истории. Закопан его труп у нас же, на Лубянке, во дворике для прогулок заключенных внутренней тюрьмы.

Но для Марии мы запустили версию о героической гибели Рейли, благополучно перешедшего границу и схваченного совершенно случайно на подмосковной даче в Малаховке.

После двух громких арестов как же трудно было воскресить веру в «Трест»!

В это время нам повезло: «Трестом» заинтересовался Василий Витальевич Шульгин (депутат царских Дум, один из организаторов белого движения). Его сын пропал после Революции. И он начал обдумывать поездку в СССР. Шульгин встретился с Якушевым. Потом переговорил с «бешеной Марией»…

Я тотчас пошел посоветоваться с Кобой.

На этот раз Коба оценил правильно:

– Вот этот мерзавец пусть вернется невредимым. Провезите его нужными маршрутами и покажите нужную нам Россию. Но вообще с этими играми надо кончать. Кучу недобитых белогвардейцев перетащили в СССР. К тому же торгующие с нами капиталисты ни хрена не понимают, что у нас творится. Что внушает им твой «Трест»? «Мы, монархисты, уже всюду. Нас уже не выскребешь из советского дерьма… С социализмом советская власть села в планетарную лужу…» Хотите вы или не хотите, но вы убеждаете, что наша власть не крепка… Мижду нами говоря, мерзавец Троцкий как-то написал: «Мы, большевики, так сильны, что если мы напишем декрет, чтобы все мужчины Петрограда явились в такой-то день для порки розгами, то 75 процентов встанет в очередь, а остальные побегут запасаться медицинскими справками». Вот в чем нужно убеждать мир! А у вас уже непонятно – кто кому служит… Кто-то делает вид, что разлагает наш строй. Кто-то под прикрытием «Треста» на самом его деле разлагает. Я говорю о Якушеве… Возможно ли все это? Запомни, Фудзи: «Если что-то возможно, значит, не исключено…» А вы потеряли бдительность… Теперь о Шульгине… Пусть Шульгин приедет, выпустите его обратно в Париж – он напишет книгу об увиденном, и… хватит! Прикрывайте «Трест»!

Я понял: мой великий подозрительный друг арестовал Рейли, потому что боялся! И его. И «Трест»!..

Но пока в Париже я переговорил с Шульгиным:

– Я слышал, вы ищете сына?

И посоветовал ему пообщаться с ясновидящей, жившей в Польше и много раз удивлявшей своими предсказаниями.

Он улыбнулся, пожал плечами. Однако вскоре я узнал: Шульгин выехал в Варшаву. Клюнуло!

Ясновидящая (наша сотрудница) рассказала ему, что сын его жив, находится на излечении в больнице, но он вряд ли его увидит.

После с ним «случайно» познакомился представитель «Треста»…

Совпадения подействовали. Шульгин решился.

В это время мы уже знали о смерти его сына. Шульгин отправился искать то, чего не было.

Он снова приехал в Польшу, и его перевели через окно люди «Треста» – бывшие царские офицеры (естественно, наши сотрудники).

Его долго возили по «нелегальным квартирам» наши агенты, исполнявшие роль подпольщиков-монархистов. Он встречался с Якушевым и правой рукой Артузова – бывшим генералом Потаповым… Разговаривать Шульгину с бывшим статским советником и бывшим царским генералом было легко.

Дальше началось его путешествие по Эсэсэсэрии. Так киевлянин Шульгин увидел три столицы – родной Киев, Петроград-Ленинград и Москву.

Он вернулся в Париж, не найдя сына. Именно тогда «Трест» взялся советовать ему написать книгу.

Он и сам мечтал об этом, но боялся навредить. Якушев уговорил его:

– Это необходимо. Глазами знаменитого Шульгина эмиграция наконец-то увидит мир сегодняшней России, который из Парижа кажется ей миром инопланетян…

Что же касается опасности выдать тех, кто ему помогал, пусть он не беспокоится. Свою рукопись пошлет Якушеву… Тот ее процензурирует.

Таким образом Шульгин сотворил новое детище – книгу «Три столицы». Но сначала рукопись отправилась к нам… И бывшего главу партии монархистов стали цензурировать большевики.

Рукопись читал Дзержинский. Потом я увидел ее на столе у Кобы. Коба вычеркнул нападки на Ленина. Все остальное понравилось. Еще бы! Шульгин сказал главное: «Я думал, что еду в умершую страну. Все оказалось иначе: я увидел пробуждение мощного народа».

Так что он написал нужную нам книгу. Она вышла на Западе, Коба велел ее издать в России.

Книга произвела огромное впечатление в эмигрантской среде. Они все больше верили в то, во что так хотели верить, – красная Россия становится розовой. Это произносили как заклинание!

В это время операция «Трест» неожиданно умерла. Один из главных участников прибалт О-т стал перебежчиком.

Это был высокий рыжебородый атлет. Когда-то он входил в савинковскую организацию. Мы его взяли и перевербовали. Он отлично работал, в «Тресте» одно время исполнял роль финансового директора. Стал любовником «бешеной Марии», помогал сдерживать ее жажду убивать…

Думаю, на него, как и на всех нас, произвела впечатление ликвидация Рейли. Он понял, что операция «Трест» умрет, потому что власть своевольно ею распоряжается. И тогда он никому не будет нужен. О-т захотел быть нужным…

Сначала он открыл правду любовнице Марии. Она была потрясена – ее водили за нос большевики, которых она так презирала! Теперь она желала одного – отомстить. Мария сумела сообщить всем приехавшим белогвардейским офицерам, и те спешно начали покидать СССР. Наконец и сама она вместе с любовником и мужем бежала в Финляндию.

После этого произошел взрыв в западной прессе! О-т разоблачил великую провокацию большевиков. Он напечатал целый список агентов ОГПУ, участвовавших в провокации. Слава богу, про меня он ничего не знал, и я попал в число жертв! Среди доказательств провокации О-т описал, как князь Д., переходивший границу вместе с Савинковым, угодил в приготовленную засаду, был ранен «и только чудом сумел бежать».

Я так и не знаю, сделал это О-т сам… или это было наше окончание игры, в которое меня не посвятили. И мой великий друг попросту приказал эффектно похоронить подозрительный ему «Трест», попутно показав, что все знаменитые эмигрантские герои, борцы с большевизмом, бесстрашно посетившие красную Россию, – попросту жалкие бабочки, летевшие на разожженный нами большевистский огонь. Разоблачение О-та превратило их из героев в круглых дураков.

Во всяком случае, когда Шульгин и прочие не захотели поверить О-ту, Ягода приказал мне анонимно переслать некоторые материалы Бурцеву. И вскоре знаменитый охотник за провокаторами, разоблачитель Азефа Бурцев напечатал сенсационную статью о «Тресте» – «В сетях ГПУ».

Я, князь Д., теперь много раз рассказывал в Париже, как чудом спасся во время ареста Савинкова, и подтверждал разоблачения О-та.

Бешеная Мария наконец-то обрела желанное право убивать. Вместе с любовником она сумела сама вновь вернуться в Россию. Мы долго не могли разыскать ее. Попалась она во время организации теракта при попытке взорвать общежитие ОГПУ. Окруженная, она покончила с собой… С ней был и О-т. Его будто бы тоже застрелили.

Хотя, по другим сведениям, О-т после гибели Марии перебрался в Латвию, где преспокойно жил под чужой фамилией. Он был расстрелян памятливым Кобой после присоединения Прибалтики…

Муж Марии решил отомстить за нее. Он попытался взорвать бюро пропусков ОГПУ. Но неудачно! Его выследили. Во время попытки теракта его окружили наши сотрудники, и он тоже застрелился.

Однако месть, о которой мечтала Бешеная Мария, все-таки состоялась. В 1937 году Коба уничтожит почти всех участников операции «Трест». Сотрудников ОГПУ, так хорошо игравших монархистов-подпольщиков, расстреляют как… участников монархического подполья (!). Одновременно расстреляют Павловского и всех, кто согласился работать на нас. Якушева Коба не расстрелял: его тело найдут в канале. Главного «трестовца» попросту утопили.

Падение Льва

И полетели годы. Теперь каждый раз, возвращаясь из-за границы, я не узнавал страны. Постленинское государство стремительно менялось. Мой друг с легкостью тасовал колоду вождей. С Зиновьевым и Каменевым он выступил против Троцкого…

Я был на Пленуме ЦК, где Коба продемонстрировал Льву силу созданного им аппарата. Пленум проходил в Кремле. Помню, Троцкий вышел на трибуну, привычно победно оглядел зал и начал:

– Товарищи!..

Но более ничего никто не услышал. Вопли, проклятия понеслись со всех сторон. Он властно простер руку к залу – прежний жест вождя Революции. Теперь жест был смешон. Кошачий концерт продолжался. Я видел со своего места, как он вспотел, тщетно пытаясь перекричать. У него был мощный голос, проверенный на многотысячных митингах. Но сейчас состоялась первая встреча баловня аудиторий с залом Кобы. Голос первого оратора Революции захлебнулся в заготовленных ругательствах, криках «Прохвост!», «Балаболка!», «Иудушка Троцкий!», «Проститутка!»…

Он услышал все, чем награждал его когда-то на страницах большевистских газет щедрый на ругань Ильич. Но теперь это скандировал весь кремлевский зал!..

Так мой друг Коба познакомил Троцкого с новой партией. Бедный Лев в ярости сбежал с трибуны. Прочь от этой беснующейся толпы, от этой охлократии! Бросился к входной двери.

«Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что мир содрогнется», – объявил Троцкий в тяжелые дни Революции. Теперь он захотел сделать это буквально. Но дверь бывшего тронного Андреевского зала, где проходил Пленум, оказалась слишком тяжелой. Под неумолчный хохот и свист Троцкий, вмиг ставший каким-то тщедушным, жалко сражался с огромной, тяжелой, покрытой бронзой дверью. Коба в президиуме молча смотрел на жалкие усилия вчерашнего вождя.

Наконец Лев, точнее, вчерашний лев, сумел открыть дверь и выбежал.

Какой восторг был на лицах президиума! Зиновьев и Каменев хохотали. Веселился Бухарин. Он неплохо рисовал и, видимо, набросав какую-то карикатуру, показывал ее Кобе. Но Коба… Коба был озабочен.

Ночью меня разбудил его звонок.

– Одевайся и приезжай немедленно.

В дверях кабинета Кобы я столкнулся с выходившим оттуда Ягодой. Коба расхаживал по кабинету, сосал трубку.

– Жид, как я и думал, объявил сбор! На его квартире сейчас собрались все наши красные генералы. – Коба начал называть героев Гражданской войны: – Корк, Уборевич, Егоров, Муралов (глава Московского военного округа). Ждут Тухачевского. Предлагают новый Октябрьский переворот. Мерзавец Антонов… (Антонов-Овсеенко, который в 1917 году объявил низложенным Временное правительство, теперь был главой Политического управления Красной армии) – предлагает немедля обратиться к армии: «Рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, должны призвать к порядку зарвавшихся вождей…» Все партийные ячейки военных ведомств – за жида, Зиновьев лежит дома на диване, заболел – точнее, как всегда, обосрался от страха. Где Каменев, никто не знает – исчез. Короче… – И Коба спросил насмешливо: – Будем отстреливаться?

– Послушай, – сказал я. – Я наклею усы, зачешу назад волосы, как носишь ты, смогу остаться вместо тебя в кабинете…

– Ты хороший друг, но бежать пока не нужно. Пока нужно ждать…

Мы сели ужинать. Секретарь принес наше грузинское вино, нарезали наш грузинский сыр и наши овощи. Все время в приемной звонил телефон. Это Зиновьев в истерике беспрерывно требовал Кобу.

Секретарь каждый раз монотонно отвечал:

– Товарища Сталина в кабинете нет, – и вешал трубку.

Под утро появился Ягода, все подробно рассказал (видно, на квартире Троцкого был наш человек). После долгих дебатов в четыре утра Лев Давыдович объявил сподвижникам: он отказывается. Он произнес взволнованную речь. Дескать, он не может опуститься до самого страшного греха революционера – бонапартизма: «Политическая деятельность вне партии – это контрреволюция. Обращение к народу и армии навсегда погубит единство партии и, следовательно, Революцию».

Надо было видеть, с какой непередаваемой гримасой презрения слушал Коба все эти благородные речи.

– Да, он не Ильич… к счастью для него самого, – сказал Коба, – и он не барс. Он жалкий волк, не смеющий уйти за красные флажки охотников и предпочитающий вместо этого пулю.

Когда Ягода ушел, он спросил:

– Хочешь узнать, почему «к счастью для него»?

– Я догадался.

– Да, если бы он согласился, его пристрелил бы наш человек…

Я не в курсе, кем был этот «наш человек», но знаю: всех, кто находился в ту ночь на квартире Троцкого, Коба впоследствии расстреляет.