Текст книги "Три смерти (сборник)"

Эдвард Станиславович Радзинский
Три смерти

Часть первая Смерть Распутина

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Николай Александрович (Ники) – император всея Руси

Александра Федоровна (Аликс) – императрица всея Руси

Григорий Распутин (Мужик, Старец, Наш Друг)

Александр Трепов – председатель Совета министров

Николай Михайлович – великий князь

Ирина – жена Феликса Юсупова, племянница Николая II

Почитательницы Распутина:

Анна Вырубова

Мария Головина (Муня)

Заговорщики:

Дмитрий Павлович – великий князь

Владимир Пуришкевич – депутат Государственной думы

Феликс Юсупов – князь

Александр Сухотин – поручик

Станислав Лазоверт – врач

Князь и мужик

Не зря императрица Александровна Федоровна видела страшный сон… Именно тогда, в начале ноября 1916 года, Феликс Юсупов возобновил знакомство с Распутиным.

На следствии по делу об убийстве Юсупов показал: «После большого перерыва… я встретил Григория Распутина в ноябре месяце в доме Головиной». Это подтвердила и Муня: «В 1916 году в ноябре месяце князь Юсупов встретил Распутина у меня на квартире».

Вот версия из воспоминаний Феликса: «Мне позвонила М. Г. (Муня Головина. – Э.Р.)… «Завтра у нас будет Григорий Ефимович, ему очень хочется с вами повидаться..» Сам собой открывался путь, по которому я должен действовать… Правда… идя по этому пути, я вынужден обманывать человека, который искренне ко мне расположен».

Скорее всего, Феликс написал неправду. Тогда, в ноябре 1916 года, уже началась охота за Распутиным. И, видимо, существовал план, в котором несчастной Муне было отведено важное место. Ей предназначалось сыграть роковую роль в гибели того, кому она так поклонялась… И конечно же Юсупов сам позвонил ей. «Феликс жаловался на боли в груди», – показала Муня в «Том Деле». Своими жалобами на болезнь, которую не могут вылечить доктора, он легко вызвал с ее стороны предложение устроить встречу с великим целителем. Феликс знал о давней мечте Муни соединить двух людей, которых она так бескорыстно и преданно любила…

И они встретились на квартире Головиных – князь и мужик. «С тех пор, как я первый раз его видел, Распутин очень переменился, – вспоминал Юсупов. – Его лицо стало одутловатым, и он весь как-то обрюзг. Одет он был не в простую поддевку, а в шелковую голубую рубашку и бархатные шаровары. Держал он себя очень развязно… Меня он поцеловал». На сей раз князь от поцелуя не уклонился.

Накануне Муня в разговоре с Распутиным назвала Феликса «маленький» – в отличие от «большого» Феликса Юсупова, его отца. Распутин, обожавший клички, тут же это прозвище подхватил. Так он и звал отныне князя.

После этой встречи Феликс начинает, по его словам, подыскивать соратников для будущего убийства. «Перебирая в уме друзей, которым я мог доверить свою тайну… я остановился на двоих из них. Это был великий князь Дмитрий Павлович и поручик Сухотин… Я был уверен, что великий князь меня поддержит и согласится принять участие в исполнении моего замысла… Я знал, до какой степени он ненавидит «старца» и страдает за Государя и за Россию». И Феликс просит Дмитрия о встрече. «Застав его одного в кабинете, я немедля приступил к изложению дела. Великий князь… сразу согласился и сказал, что уничтожение Распутина будет последней и самой действенной попыткой спасти погибающую Россию».

Думаю, тут Феликс сообщает нам всего лишь будущую легенду о том, что убийство Распутина было задумано им одним, а великий князь лишь присоединился… Скорее всего, было иначе. Великий князь Дмитрий и Феликс, два очень близких друга, решились на то, о чем в Романовской семье много говорили, но никто не смел исполнить – уничтожить Распутина. И решение убыть, судя по всему, исходило именно от Дмитрия, этого бравого гвардейца, который, как справедливо писал Феликс, ненавидел «старца», а отнюдь не от штатского Юсупова. Хорошо знавшая обоих Элла напишет: «Феликс, который и мухи-то не обидит… который не желал быть военным, чтобы не пролить чей-то крови».

Но в коварстве задуманного плана чувствовалась рука Феликса, древняя кровь беспощадных татарских ханов…

Об их решении конечно же знали в Романовской семье. Недаром Феликс писал «о заговоре», недаром царь потом напишет великим князьям: «Знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан…»

Во всяком случае, отметим странное совпадение – за 10 дней до убийства Распутина великая княгиня Елизавета Федоровна вдруг покинет Петроград. И не просто покинет – уедет молиться в монастырь. И не просто в монастырь – в Саровский монастырь, где покоились мощи святого Серафима, считавшегося покровителем Царской Семьи. Она будто знает – должно случиться что-то важное и страшное для Семьи, и едет молить за нее Бога и святого Серафима…

Впоследствии Элла напишет царю: «Я поехала в Саров и Дивеево… 10 дней я молилась за вас всех – за твою армию, страну, министров, за слабых душою и телом, и в том числе за этого несчастного, чтобы Бог просветил его…» Да, она молилась за «несчастного» Распутина, просила Бога просветить его, чтобы тот избежал неминуемого, о котором она знала… Молилась она и за тех, кто решились пролить кровь, за своих воспитанников: Дмитрия, жившего в ее семье до гибели мужа, и Юсупова, которого она любила, называла «Мой маленький Феликс»…

Но обсуждение плана убийства на короткий срок было прервано. Великому князю надо было вскоре возвращаться в Ставку. Но оба знали, что Дмитрий там надолго не задержится, ибо «его не любят и боятся его влияния». И это было правдой – вспомним письма Алике.

Феликс упоминает рассказ великого князя о том, как тот «заметил, что с Государем творится что-то неладное. С каждым днем он становится все безразличнее к окружающему… по его (Дмитрия. – Э.Р.) мнению, все это следствие злого умысла… Государя спаивают каким-нибудь снадобьем, которое притупляюще действует на его умственные способности». По распространявшейся тогда легенде, Распутин и царица при помощи тибетских лекарств доктора Бадмаева поработили волю царя.

Так заговорщики «накачивали» друг друга, объясняя самим себе необходимость спешно исполнить свою миссию.

Между тем у безразличия царя было другое, куда более реальное основание.

Накануне сессии Думы правые предложили Николаю свое разрешение ситуации, которая становилась все более угрожающей. Князь Римский-Корсаков, член Государственного Совета, в доме которого собирался тогда узкий кружок правых аристократов, передал Штюрмеру «записку» для царя: «Так как сейчас нет сомнений, что Дума вступает на явно революционный путь… Дума должна быть немедленно распущена без указания срока нового ее созыва… Имеющаяся в Петрограде военная сила представляется вполне достаточной для подавления возможного мятежа».

Но Штюрмер не рискнул передать «записку». Он тоже видел странное безразличие Государя и лишь доложил о настроениях защитников престола. Николай равнодушно выслушал премьера и приказал… открыть сессию Думы.

Царь становился все более бездеятелен, потому что понял безвыходность положения. Он читал отчеты тайной полиции и отлично знал про зреющий всеобщий заговор. Но он устал от этой бесконечной борьбы и решил отдать им власть. И уйти в частную жизнь, чтобы оставили в покое сходящую с ума от яростной деятельности и безумных предчувствий жену. И мужика, который помогал их Семье выжить, лечил и Алике, и сына…

Теперь Николай уже сам желал неминуемого, а пока вяло пытался успокоить кипевшую Думу, в который раз безнадежно перетасовывал правительство… 10 ноября вместо ненавистного Думе Штюрмера он назначил премьером Алексея Трепова – выходца из знаменитой семьи правых бюрократов. Его отец Федор Трепов был Петербургским градоначальником, брат Дмитрий в свое время занимал пост министра внутренних дел… Но бедному новоиспеченному премьеру с трудом удалось произнести свою первую речь в Думе – его освистали. Депутаты не хотели подачек от власти, они требовали создания своего Совета министров, ответственного перед Думой. Тогда Николай решил пойти на последнюю уступку – отдать Протопопова (Родзянко успел ему многое рассказать о полубезумном министре).

10 ноября царь писал Алике: «Ты, наверное, уже будешь знать про перемены, которые крайне необходимо теперь произвести… Протопопов – хороший человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения… Говорят, несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни… Рискованно оставлять министерство в руках такого человека в такие времена… Только прошу тебя, не вмешивай Нашего Друга… Ответственность несу я и поэтому желаю быть свободным в своем выборе».

Он лишь умолял жену не заклинать его словами мужика. Но она поняла – Ники решил покончить с «царскосельским кабинетом», который должен был их спасти. Он решил вновь обратиться к «гадким людям», мечтающим ограничить царскую власть. Его опять обманут!

И «быть свободным в выборе» она ему не позволила. В дело тотчас вступили советы «Нашего Друга».

«10 ноября… Еще раз вспомни, что для тебя, для бэби и для нас… тебе необходимы прозорливость, молитвы и советы Нашего Друга… Протопопов чтит Нашего Друга, и потому Бог будет с ним… Штюрмер трусил, месяцами не виделся с Ним… и вот – потерял почву под ногами… Ах, милый, я так молю Бога, чтобы Он просветил тебя, что в Нем наше спасение – не будь Его здесь, не знаю, что было бы с нами. Он спасает нас Своими молитвами… Прошу тебя ради меня – не сменяй никого до моего приезда…»

Алике приехала в Ставку, и царь… оставил Протопопова.

Он еще раз сдался. И еще раз понял безнадежность ситуации.

Он очень устал.

Новый премьер Трепов начал точно также, как его предшественники, как недавно павший Хвостов. Он решил успокоить кипевшую Думу, а для этого – удалить Распутина из Петрограда. Зная о мужике лишь по слухам, Трепов совершил ту же ошибку, которую совершил Хвостов, – задумал его купить.

К Распутину, по поручению Трепова, пришел родственник премьера – генерал Мосолов. Он считал, что умеет говорить с мужиками, и потому принес с собою вина. Распутин вино выпил, и Мосолов от имени Трепова предложил ему отказаться от всякого вмешательства в дела управления государством, в назначения министров. За это щедрый премьер обязался выплачивать мужику целых 30 ООО рублей ежегодно.

Так пересказал на следствии этот эпизод Белецкий – со слов самого Распутина. И добавил, что Распутин отказался и тотчас «передал Государыне и царю о предложении Трепова… купить замалчивание всего того, что Распутин считает не отвечающим интересам царей».

Эти глупцы предлагали ему променять место советчика «царей» на жалкие деньги, которые он ни во что не ставил, прокучивал и швырял на ветер!

Так Трепов сразу попал в недоверие к царице, и его судьба была предрешена… «Наш Друг» сформулировал: «Нельзя держать Треповых, фамилия у них несчастливая».

Между тем в Думе произошло невероятное. 19 ноября депутат Пуришкевич, чьи пики усов и лысая голова были известны по газетным портретам всей России, фанатичный монархист, прославившийся бесконечными оскорблениями оппозиции, обрушил громовую речь… на Государыню всея Руси и на мужика у трона.

В 2 часа ночи взбешенный Протопопов передал по телеграфу в Ставку самые опасные куски речи (в архиве я нашел его телеграмму). В газетах эти куски вымарала цензура. Но на следующий день… их повторял весь Петроград, ибо речь Пуришкевича ходила по городу в бесчисленных списках.

«Зло идет от тех темных сил и влияний, которые… и заставляют взлетать на высокие посты людей, которые не могут их занимать… От влияний, которые возглавляются Гришкой Распутиным (шум, голоса: «Верно! Позор!»)… Ночи последние я спать не могу, даю вам честное слово… лежу с открытыми глазами и мне представляется ряд телеграмм, записок, сведений, которые пишет этот безграмотный мужик то одному, то другому министру… Были примеры, что неисполнение этих требований влекло к тому, что эти господа, сильные и властные, слетали… В течение двух с половиной лет войны я… полагал, что домашние распри должны быть забыты во время войны… Теперь я нарушил этот запрет, чтобы дать докатиться к подножью трона тем думам русских масс и той горечи обиды русского фронта, в которые ее поставили царские министры, обратившиеся в марионеток, нити от которых прочно забрали Распутин и императрица Александра Федоровна – злой гений России и царя… оставшаяся немкой на русском престоле… чуждая стране и народу…»

Дальше идти было некуда!

Можно представить, с какими чувствами читал эту речь царь. Теперь он понял окончательно: ему оставляли единственный выбор – или Алике, или трон.

И он выбрал – ее… И ждал неминуемого.

Когда Распутину прочитали речь Пуришкевича, он отреагировал так, как Алике и ожидала от него, – по-евангельски простил. Но понял, что надо поддержать дух «царей», и поел ал телеграмму в Ставку: «19.11.16. Пуришкевич ругался дерзко, но не больно. Мой покой остался не нарушен». А чтобы и царский покой не нарушать, предсказал: «Бог укрепит вас. Ваша победа и ваш корабль. Никто не имеет власти на него сесть». Так он обещал «царям» лучезарное завтра за пару месяцев до революции.

Повторил он то же и «маме»: «22 ноября… Верьте и не убойтесь страха, сдайте все свое (империю. – Э.Р.) Маленькому в целости. Как отец получил, так и его сын получит».

И в на редкость связной для него записке дворцовому коменданту Воейкову Распутин написал: «Без привычки даже каша не сладка, а не только Пуришкевич с его бранными устами… Теперь таких ос расплодились миллионы. А надо быть сплоченными друзьями. Хоть маленький кружок, да единомышленники… В них злоба, а в нас дух правды… Григорий Новый». Но самое страшное (о чем говорил и Пуришкевич) Распутин здесь подтвердил: «Таких ос расплодились миллионы»…

Утром 20 ноября речь Пуришкевича самым внимательным образом прочел и Феликс Юсупов.

Пуришкевич проснулся знаменитым. Как он запишет в дневнике, «20 ноября весь день трещал телефон, поздравляли… Из звонивших меня заинтересовал один, назвавшийся князь Юсупов… он попросил позволения побывать у меня для выяснения некоторых вопросов, связанных с ролью Распутина, о чем по телефону говорить неудобно. Я попросил заехать его в 9 утра».

Перед визитом к Пуришкевичу Феликс отправил письмо в Крым – жене Ирине.

Феликс все это время был в Петрограде – проходил военную подготовку в Пажеском корпусе. «Половина молодых» в Юсуповском дворце на Мойке перестраивалась, и он жил во дворце тестя, великого князя Александра Михайловича.

А в Крыму в то время шли теплые дожди, великокняжеские дворцы опустели. Из всего блестящего общества там спасались от промозглой столичной осени лишь мать и жена Феликса.

Ирина и Феликс постоянно обменивались письмами – бесконечными заверениями в любви, так похожими на послания Ники и Алике. И хотя их чувства были отнюдь не схожи (хотя бы по причине особых склонностей Феликса), но таков уж был эпистолярный стиль того времени, и они ему следовали…

Болезни и меланхолия, судя по этим письмам, не покидали хрупкую красавицу. Но то, что написал ей Феликс в день визита к Пуришкевичу, заставит Ирину забыть о всех своих недугах. В письме, которое доставит Ирине «верный человек», Феликс вместо привычных слов любви… сообщал о готовящемся убийстве, в котором решил принять самое деятельное участие!

«Я ужасно занят разработкой плана об уничтожении Распутина. Это теперь просто необходимо, а то все будет кончено. Для этого я часто вижусь с М. Гол. (Муней Головиной. – Э.Р.) и с ним (Распутиным. – Э.Р.). Они меня очень полюбили и во всем со мной откровенны…» И далее – то, что поразило Ирину: «Ты должна тоже в том (то есть в убийстве! – Э.Р.) участвовать. Дм. Павл, (великий князь Дмитрий Павлович. – Э.Р.) обо всем знает и помогает. Все это произойдет в середине декабря, когда Дм. приезжает… Как я хочу тебя видеть поскорее! Но лучше, если бы ты раньше не приезжала, так как комнаты будут готовы 15 декабря и то не все… и тебе будет негде остановиться… Ни слова никому о том, что я пишу».

И в заключение он просил Ирину: «Скажи моей матери (о плане. – Э.Р.), прочитай ей мое письмо…»

Ибо Феликс знал: мать благословит скорую развязку. Желанную развязку…

После гибели Распутина его служанка Катя Печеркина показала, что первый раз Феликс пришел к ним на квартиру «20 ноября, в День введения во Храм Пресвятой Богородицы». И пришел не один – с Марией Головиной.

Муня показала в «Том Деле»: «Феликс… жаловался на боли в груди… я посоветовала ему побывать на квартире у Распутина… Князь ездил со мною 2 раза – в конце ноября и в начале декабря. И оставался у него менее часа…»

Итак, в тот же день, когда Феликс позвонил Пуришкевичу, он и посетил впервые квартиру Распутина. Этот визит должен был помочь Феликсу исполнить самую важную часть намеченного плана – заставить Распутина полностью ему довериться.

Феликс весьма кратко описал следователю, ведшему дело об убийстве Распутина, сам загадочный процесс «лечения»: «Распутин делал надо мной пассы, и мне казалось, что наступило некоторое облегчение».

Куда подробнее он изложил это уже в эмиграции: «После чаю Распутин впустил меня в кабинет – в маленькую комнатку с кожаным диваном, несколькими креслами и большим письменным столом… «Старец» велел мне лечь на диван, затем тихонечко провел по моей груди, шее и голове… потом опустился на колени, положив руки мне на лоб, пробормотал молитву. Его лицо было так близко к моему, что я видел лишь глаза. В таком положении он оставался некоторое время, потом резким движением поднялся и начал делать пассы надо мной. Гипнотическая власть Распутина была беспредельной. Я чувствовал входящую в меня силу, теплым потоком охватывающую все мое существо, тело онемело, я пытался говорить, но язык не слушался меня… Только глаза Распутина сверкали передо мной – два фосфоресцирующих луча… Затем я почувствовал проснувшуюся во мне волю – не подчиняться гипнозу. Я понял… я не дал ему полностью подчинить мою волю».

Но остался дневник человека, который хорошо знал Феликса и высказал ряд интересных соображений по поводу распутинского «лечения». Это все тот же великий князь Николай Михайлович. Уже после убийства Распутина он постарался выпытать из Феликса как можно больше подробностей.

«Феликс выложил мне всю правду… Гришка сразу полюбил его… и вскоре совсем доверился ему… доверился вполне. Они виделись чуть ли не ежедневно, говорили обо всем… причем Распутин посвящал его во все свои замыслы, нисколько не стесняясь такой откровенностью».

И великий князь, размышляя о внезапном доверии Распутина ко вчерашнему своему недоброжелателю, задает совершенно необходимый вопрос: «Не могу понять психики Распутина… Чем, например, объяснить безграничное доверие Распутина к молодому Юсупову? Он никому вообще не доверял… опасаясь быть отравленным или убитым». И удивление Николая Михайловича абсолютно правомерно. Распутин, как мы помним, действительно боялся покушений.

Великий князь отвечает на свой вопрос так: «Остается предположить что-то совсем невероятное… а именно влюбленность, плотскую страсть к Фениксу, которая омрачила этого здоровенного мужчину и развратника и довела его до могилы… Неужели во время нескончаемых бесед они только говорили? Убежден, были какие-то физические изъявления дружбы… в форме поцелуев, взаимного ощупывания и, возможно, чего-то еще более циничного… Садизм Распутина не подлежит сомнению. Но насколько велики плотские извращения у Феликса, мне еще мало понятно. Хотя слухи о его похотях циркулировали в обществе до его женитьбы».

Впрочем, «лечить» на языке «Нашего Друга» означало «изгонять беса блуда». Не идет ли речь в случае с Феликсом об «изгнании похоти к мужчинам», за что и взялся «универсальный врач» из сибирского села? Взялся лечить своим, «проверенным способом»… Возможно, с этим связана и таинственная предыстория их отношений, закончившаяся пощечиной… Но одно ясно: именно эти встречи свершили невозможное – мужик всецело доверился князю.

Приезжая к Распутину, Феликс поднимался в квартиру по «черной лестнице» (ко входу для прислуги), минуя агентов, охранявших мужика. Объяснить Распутину и Муне обычай приходить с черного хода князю было просто: его семья ненавидит Григория, и он не хочет лишних конфликтов… Так он приучал Распутина к своим тайным приходам.

И Печеркина на следствии отметила: «Маленький» приходил с черного хода». Но она запомнила только два появления Феликса, и оба – с Марией Головиной. Однако, судя по всему, он приходил гораздо чаще, просто Распутин старался, чтобы свидетелей этих визитов не было.

Сам Феликс о числе своих посещений Распутина скажет следователю уклончиво, но во множественном числе: «Во время моих последних посещений Распутина…» Но, со слов мужика, Лили Ден покажет в «Том Деле»: «Князь часто бывал у Распутина». И в письме царицы мужу от 17 декабря читаем: «Феликс в последнее время часто ездил к Нему».

Впоследствии заговорщики, желая показать трудности, которые они преодолели, будут говорить, что Распутина «охраняли шпики от трех учреждений: от императрицы, от МВД и шпики от банков». На самом деле в то время при Распутине были только агенты охранки. Более того, в один из своих ночных визитов ночью, Феликс мог с изумлением заметить, что после полуночи Распутина вообще никто не охранял.

Таково было секретное распоряжение Протопопова. Как показал Белецкий, жалкий министр «для особо важных разговоров приезжал к Распутину сам, вечером после 10». Не желая иметь свидетелей, Протопопов «после 10 вечера велел снимать наружную охрану». При этом он лгал и в Царском Селе, и Распутину – уверял, что охрана оставалась и ночью, только «ставилась не у ворот, а напротив дома, чтобы быть незаметной».

Так Феликс узнал: после полуночи можно увезти Распутина, не опасаясь охраны. На этом и будет строиться план убийства.