Текст книги "104 страницы про любовь"

НАТАША. Нет.

ЕВДОКИМОВ. Боже мой, вызовем по телефону. Я прошу…

НАТАША. Не надо!

ЕВДОКИМОВ. Ну, по телефону. Идем!

НАТАША. Идти, да?

ЕВДОКИМОВ. Да, туда.

НАТАША. Туда идти, да?

ЕВДОКИМОВ. Туда.

И они уходят.

ГРАЖДАНИН. Тысячелетняя поэма. И он увел ее, как Ромео увел Джульетту, как Фауст увел Маргариту, и еще кто-то увел еще кого-то. Ведь правильно я говорю, ведь точно?

ПАРЕНЬ (равнодушно). Несомненно. ГРАЖДАНИН. Эй, таксист! Саврасушка! Саврасушка! (Бросается за проезжающей машиной.)

Квартира Евдокимова. Очень пустая комната. НАТАША и ЕВДОКИМОВ.

ЕВДОКИМОВ (говорит по телефону). …Дом семь, квартира пять.

ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. Когда нужна машина?

ЕВДОКИМОВ. Сейчас.

ГОЛОС. Заказ пятьдесят семь. Позвоним в течение часа.

Евдокимов вешает трубку; глядит на Наташу. Она сидит не раздеваясь, в плаще, на краешке кресла.

ЕВДОКИМОВ. Конфеты на столе.

НАТАША. Спасибо.

Молчание.

ЕВДОКИМОВ. Вы меня сейчас очень боитесь?

НАТАША. Почему? Вы ведь не волк.

ЕВДОКИМОВ. Да, я тоже так думаю. Вы можете снять плащ. А то в этом есть нечто вокзальное.

НАТАША. Да нет, я так посижу.

ЕВДОКИМОВ. Смешно. Мы опять перешли на «вы».

Молчание.

НАТАША (стараясь весело). Почему смешно? Я до сих пор не знаю вашего имени.

ЕВДОКИМОВ. Это не бог весть какая потеря. Меня зовут довольно нелепо. Видите ли, я появился на свет, когда моя мать защищала кандидатскую. У нее было плохо с юмором. Короче, меня назвали Электроном. Электрон Евдокимов.

НАТАША (смеется). Смеюсь глуповатым смехом.

ЕВДОКИМОВ (без юмора). Зря смеетесь. Может быть, человечество выучит наизусть это странное имя.

НАТАША. А вы все-таки страшно смешной товарищ, когда говорите самоуверенным тоном. Просто не тон, а юморочек.

ЕВДОКИМОВ. Вы лучше ешьте конфеты.

Молчание.

Мне подарили эту коробку на день рождения. Я всех угощаю, а она никак не кончается.

НАТАША (усмехнулась). Ну если… всех угощаете – я возьму.

ЕВДОКИМОВ. Да вы снимите, наконец, плащ.

НАТАША. Ничего, ничего.

ЕВДОКИМОВ. Вы хотите спросить, где мои родители?

НАТАША. Вообще, да.

ЕВДОКИМОВ. Они на юге. Отчим скоро должен вернуться.

НАТАША. Вы тоже без отца?

ЕВДОКИМОВ. Тоже. (Хочет пододвинуть стул к ней.)

НАТАША. Вы сидите там, ладно? (Чтобы что-то сказать.) А я хочу купить себе мотороллер и черные перчатки. Вот буду носиться по городу. Глупость, конечно, но все-таки мечта.

ЕВДОКИМОВ. Да. Поэтому давайте договоримся. Это будет ваша зона. (Жест на ее стул.) А вот здесь – моя. А здесь будет проходить условная граница, и я не буду переходить эту границу. Так будет безопаснее. Идет?

Сразу наступило какое-то облегчение.

Будто это заявление решало все вопросы.

НАТАША (очень радостно). Идет.

ЕВДОКИМОВ. Скоро позвонят.

НАТАША. Спать хочется ужасно. Мне осталось до самолета…

ЕВДОКИМОВ (перебивая). Давайте поставим кофе.

НАТАША. Давайте!

ЕВДОКИМОВ. У меня есть потрясающая кофеварка. Я ее сам сконструировал. Это лучшая кофеварка в СССР. (Идет в угол комнаты.)

Жужжание кофемолки.

Вы не сидите как именинница, вы ставьте чашки.

НАТАША. Где чашки?

ЕВДОКИМОВ. На потолке, наверное.

НАТАША (снимает плащ, хозяйственно вынимает из буфета чашки, расставляет на столе). Мы сейчас похожи на столетних супругов. Вам снятся сны?

ЕВДОКИМОВ. Нет.

Кофемолка затихла, потом опять пошла.

НАТАША (доставая ложки). А мне снятся каждую ночь. Вы не улыбайтесь. Очень пророческие сны. Однажды я с Котиком, это так моего старшего брата зовут, купила облигацию. Больше для юморочка. И вот мне приснилось: плывет корабль, а на мачте у него наша облигация. Представьте, мы выиграли.

Он подходит к ней сзади.

А еще… Что вы там стоите?.. Мне часто снится такой сон: ночь. Поле. Какой-то кол. Почему-то каска. Она звонит на колу от ветра. Как колокол.

Он вдруг резко обнял ее.

(Вырвалась.) Ну не надо. Ну оставьте. Ну! Не надо же!

Он попытался ее поцеловать, но она вырвалась, оцарапав ему щеку. Он отступил.

Успокоились?

ЕВДОКИМОВ. Да.

НАТАША (почти грубо). Все?

ЕВДОКИМОВ. Да.

Пауза.

Вы поймите.

НАТАША. Не надо!

ЕВДОКИМОВ. Я хотел.

НАТАША (грубо). Да не надо! Все ясно! «Потянуло на любовь», как говорят в «Аэрофлоте».

Молчание.

ЕВДОКИМОВ. В каком-то «Аэрофлоте».

НАТАША. Смешно. С той минуты как вы появились, я подумала: какой одухотворенный товарищ. Вообще, вы мне здорово прожгли обшивочку. Я думала, вы… А вы… А!

ЕВДОКИМОВ. Ерунда. Ведь ты хотела, чтобы я тебя поцеловал! Хотела?

НАТАША. Не так! Понимаешь?!

Он сидит какой-то растерянный. Почти жалкий.

(Искоса взглянула на него, и в ней проснулась жалость, которой так боятся женщины; примирительно.) Какой вы взъерошенный сейчас.

ЕВДОКИМОВ. «Одухотворенный», «взъерошенный». У тебя жуткий лексикон.

НАТАША. Ну вот. И смех глуповатый, и лексикон. Все плохо. А вообще, я люблю, когда меня ругают. Я вас здорово оцарапала?

ЕВДОКИМОВ. Прилично.

НАТАША. У меня есть духи. Вы продезинфицируйте.

ЕВДОКИМОВ. Это только когда кошки царапают, нужно дезинфицировать.

НАТАША. Ну вот, я уже кошка. При чем тут кошка?

ЕВДОКИМОВ. Ладно, успокоились. (Презрительно.) Хватит об этом. Я вас больше никогда в жизни не буду целовать.

НАТАША. Ну и хорошо.

Молчание.

Не будете?

Молчание.

Вообще не будете?

Молчание.

Телефон что-то не звонит. Вы сейчас совсем как обиженный мальчик. Вот таким вы мне нравитесь. Вы обиделись?

Молчание.

(Милостиво.) Ну, хорошо. Ну поцелуйте меня, если вам это так нужно.

ЕВДОКИМОВ. Ханжа и трусиха.

НАТАША. Ну, ладно уж, поцелуйте.

ЕВДОКИМОВ. Я сказал!

НАТАША. Тогда я сама вас поцелую.

ЕВДОКИМОВ. Я не хочу.

НАТАША. А когда я не хотела…

Она не доканчивает фразы, потому что он поцеловал ее. Это очень долгий поцелуй, оттого что оба боятся тех слов, которые нужно говорить после этого поцелуя. Потом она только махнула рукой и сказала свое «А!».

В затемнении звонок телефона. Телефон звонит безостановочно. И затихает.

Шестой этаж большого дома. Раскрытое окно квартиры Евдокимова. За окном слышны голоса – ЕГО и ЕЕ.

ОНА. Качается фонарь.

ОН. Ветер.

ОНА. Я не могу объяснить. Я все понимаю и ничего не могу объяснить. Как собака. (Смех.) Кошка, собака. (Смех, и вдруг скороговоркой, как заклинание.) Я люблю тебя, люблю, люблю. (Тревожно.) Ты меня любишь?

ОН. Да.

ОНА. Молчи! (Мстительно.) А ты всем предлагал конфеты и чертил границу?

ОН. Не говори пошлостей.

ОНА. Я, конечно, понимаю. Но все это гадко! Гадко!

Молчание. Слышны шаги на улице.

ОНА. А знаешь, жалко, что кончилось детство. Это все-таки самое лучшее. (Смеется.) Странно. Я вот откалываю какие-то дикие номера. Но это самый дикий. Моя мама мне всегда говорит: «Худая, худой и останешься. Потому что злая и сумасшедшая».

ОН. Тебе попадет, что ты не вернулась?

ОНА. О какой чепухе мы говорим. Разве об этом надо сейчас говорить!

Молчание. Опять кто-то прошел. Слышны шаги на улице.

ОН. Кому ты несла вчера букет?

ОНА. Цветочки, да? (Засмеялась.) Одной личности. Мы с ним живем в одном доме. Он был «моя первая любовь». Все уже давно кончилось, а я всегда посылаю ему цветы в день рождения. И он не знает, от кого. (Засмеялась.) Ловко? (Вдруг встревоженно, как заклинание.) Я люблю тебя, люблю, люблю. А ты меня любишь?

ОН. Знаешь, не надо все время говорить это слово. Надо быть сдержанной.

Молчание.

Наташка?.. Ты что?.. Ты плачешь?

ОНА (спокойно). Что ты. Я редко плачу. Я обычно сдержанная.

Комната Евдокимова. Утро. ЕВДОКИМОВ спит на кровати. НАТАША стоит, одетая, рядом. Смотрит на него. Задумалась. Вдруг подошла к столу. Взяла коробку конфет, вышвырнула ее за окно. Опустила голову, еще постояла.

Ее обычный жест: «А!» Она включает на полную мощь радиоприемник. Раздается веселая песенка «Угадайки».

Голоса дикторов.

ГОЛОС (изображающий мальчика Борю; с большим энтузиазмом). Ой, сколько мы писем получили сегодня, дедушка! В каждом из них ребята отвечают на наши вопросы.

БЛАГОРОДНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС (игриво). В прошлой «Угадайке» мы, кажется, передавали голоса птиц и зверей. Кто правильно ответил на наши вопросы? Ну-ка, Боренька?

ГОЛОС БОРЕНЬКИ. «Первым вы передавали стрекотание кузнечика, – пишет нам Лева Пысин из города Брянска. – Я часто слышу пение кузнечика на лугах». Леве шесть лет. Он всегда помогает своей маме.

БЛАГОРОДНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Смотри, какого кузнечика нарисовал Лева Пысин из города Брянска.

ГОЛОС БОРЕНЬКИ. Ой, какой хороший кузнечик! Маленький, настоящий!

БЛАГОРОДНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. А вот Володя Спицын из города Гомеля Белорусской ССР не узнал стрекотание кузнечика и решил, что это кричит крокодил.

Смех в репродукторе.

ЕВДОКИМОВ (просыпается, благодушно). Вы не сон… к счастью?

НАТАША. Я быль, к счастью.

Евдокимов садится на кровати.

ГОЛОС ИЗ РЕПРОДУКТОРА. «Вторым вы передавали по радио крик слона», – пишет Володя Воробьев, пяти лет, из города Сольвычегодска. Володя не умеет писать, и письмо за него написала мама. А слона Володя видел в зоопарке.

ЕВДОКИМОВ. Брось мне конфеты.

НАТАША. Конфет нету.

ЕВДОКИМОВ. Где они?

НАТАША. Я их в окно выбросила, чтобы они наконец у тебя кончились.

ЕВДОКИМОВ. Ясно.

ГОЛОС ПО РАДИО. А вот Коля Бурмистров из города Выборга не узнал слона. И решил, что это кричит жаба.

ЕВДОКИМОВ. Быстро ты оделась.

НАТАША. Я немного проспала.

ЕВДОКИМОВ. Тебе попадет?

НАТАША. Попадет – не попадет, не важно.

ЕВДОКИМОВ. Мне снился сегодня в первый раз сон. Странно. Тебе снились сегодня сны?

НАТАША. Снились.

ЕВДОКИМОВ. Ну и что же тебе снилось?

НАТАША. Что-то большое, чистое, настоящее. Потом пришел вчерашний гражданин и объяснил мне, что это был просто слон, которого вымыли в ванне. А я его и не узнала. Совсем как Коля Бурмистров из города Выборга.

ЕВДОКИМОВ. Перестань, ладно?

НАТАША (стоя у окна). Какое чистое небо! Чистое-чистое. Ну я пошла.

ЕВДОКИМОВ. Не поворачивайся. Я оденусь, провожу.

НАТАША. Не хочу, чтобы ты провожал. Да и ты не очень хочешь.

ЕВДОКИМОВ. Как знаешь. Когда ты вернешься?

НАТАША. Денька через три.

ЕВДОКИМОВ. Быстрые у тебя полеты. Значит, встретимся в понедельник в восемь вечера. У метро «Динамо». Идет?

НАТАША. В восемь вечера у метро «Динамо».

ЕВДОКИМОВ. Если что изменится, позвони 295–5000, добавочный 365. Легко запомнить. В номере есть какой-то ритм.

НАТАША (резко повернулась, подошла к нему вплотную). Поцелуй меня, ну, быстро! (Засмеялась.)

ЕВДОКИМОВ (поцеловал ее). Я был неправ – у тебя дивный смех.

НАТАША. Просто – утро. Утром все другое Прощай, Электрон Евдокимов. Вы очень милый товарищ.

ЕВДОКИМОВ. Салют, Наташка, до понедельника.

Она уходит. Стук захлопнувшейся двери. (Вскакивает с кровати, напевая, подходит к столу. Ищет сигареты и вдруг натыкается на записку читает.) «Ничего не понял. Я думала, ты поймешь. И получился – юморочек. Встречаться не надо. Наташка».

Большая комната в НИИ. Четыре стола – в ряд, как парты. В углу комнаты стоит доска. У доски – ВЛАДИК (очкастый парень, которого мы уже видели в кафе «Комета») и ЕВДОКИМОВ. Оба одновременно пишут на доске. Что они пишут, мы не видим, а видим только оборотную сторону доски, на которой мелом торжественно начертано разными почерками:

ЕВДОКИМОВ – лапочка.

ЕВДОКИМОВ – дуб.

ЕВДОКИМОВ – душечка.

ЕВДОКИМОВ – кретин.

В противоположном углу комнаты сидит третий научный сотрудник – Галя Острецова. Она тоже что-то пишет.

В комнате два телефона. Один – на столе у Гали, другой в противоположном углу, за доской – на столе у руководителя группы Семенова.

Звонок телефона на столе у Гали.

ГАЛЯ (сняв трубку). Семенова нет. Он на установке «Альфа».

В продолжение картины все заняты делом. Весь разговор идет «между делом». Это привычная, никого не отвлекающая болтовня. Далекие удары, похожие на разряды.

Опять Гальперин начал рвать свои проволоки. Кстати, мальчики, с этими проволочками получается труднообъяснимый эффект.

Звонок телефона на столе Гали.

(Подняв трубку). Семенова нет. Семенов на «Альфе». (Продолжая работать.) Кстати, в девяносто третьем ящике все установки называют именами цветов. Установка «Флокс». Звучит?

ЕВДОКИМОВ (у доски, мрачно). Целый день хочется жрать. К чему бы это?

ГАЛЯ. Я думаю, к дождю.

Молчание.

Евдокимыч, сыграем после работы в шахматы? Мне надо сыграть с заведомо слабым противником.

ВЛАДИК (у доски). Одни люди живут, чтобы есть. Другие едят, чтобы жить. Острецова ест и пьет, чтобы играть в шахматы.

ГАЛЯ. Владюша, ты вдумчивый мальчик. Но ты ошибся. Шахматы для меня не страсть, а цель. Человек должен все время ставить новые цели и добиваться. Я добилась первого разряда по лыжам. Потом стала мастером по пинг-понгу. Теперь я буду мастером по шахматам. Потом добьюсь еще одной вещи. Хочешь, скажу какой, Евдокимыч?

ЕВДОКИМОВ. Ну?

ГАЛЯ. Фигушки. Ничего я тебе не скажу. (Собирая бумаги.) Я ушла на модель. (Выходит из комнаты.)

ВЛАДИК. Эта твоя, в кафе, ничего!

ЕВДОКИМОВ. Да, неплохая.

ВЛАДИК. Я вас вчера искал перед закрытием. Но вы куда-то исчезли.

ЕВДОКИМОВ. Мы исчезли.

ВЛАДИК. Не понял. Поподробнее.

ЕВДОКИМОВ. Я не люблю поподробнее.

Возвращается ГАЛЯ.

ГАЛЯ. Мы пробирки заказывали?

ЕВДОКИМОВ. Нет, это Владик-маленький заказывал. Из тридцать девятой лаборатории.

ГАЛЯ (садится за свой стол). Драма, мальчики. Мы работаем вместе целый год и до сих пор не придумали друг другу прозвища. Есть предложение называть Евдокимова «многообещающим». Я буду – «элегантная». «Элегантная Острецова из почтового ящика». А вот Владюша…

Входит ФЕЛИКС, высокий красивый парень. Он медлителен, даже величав. Он разговаривает выспренно, патетически и в то же время очень серьезно. Так что нельзя понять, шутит он или говорит всерьез.

ФЕЛИКС. Здорово, отцы. Принес переводы.

ГАЛЯ (не отрываясь). Как живешь, Феликсончик?

ФЕЛИКС. Мог бы лучше, мать. Плохо живу. Очень я огорчен. (Трагически.) Понимаете, много платят, а вот я считаю, что истинный человек должен получать мало. Он должен работать ради энтузиазма! Ради дела! Может, я неправильно считаю, пусть старшие товарищи меня поправят. (Евдокимову.) А ты все тоскуешь по мне, отец?

ЕВДОКИМОВ. Не говори.

ФЕЛИКС. Я вот тоже. Я всегда тянусь к тебе, Евдокимов, как тянется цветок навстречу утреннему солнцу.

ЕВДОКИМОВ. Отчего-то мне всегда хочется говорить тебе гадость, Топтыгин. К чему бы это?

ГАЛЯ. Я думаю, к дождю.

ФЕЛИКС. По-моему, все проще. Ты очень много кушаешь, Евдокимов. А диалектика жизни такова: когда кони сытые – они бьют копытами. (Уходит.)

Звонок телефона.

ГАЛЯ (подняв трубку). Семенова нет, Семенов на «Альфе».

ЕВДОКИМОВ. Ученый, который взялся заведовать отделом информации. Переводики составляет, кретин.

ГАЛЯ. Ты очень впечатлительный, Евдокимыч. Ученого из него все равно бы не получилось. А там и оклад большой, и сидит на своем месте.

ЕВДОКИМОВ (встал). Не могу!.. Если придет Семенов, я в буфете. (Уходит.)

В комнате остаются Галя и Владик. Владик по-прежнему стоит у доски, что-то пишет. Галя усмехается, снимает трубку своего телефона, набирает номер. Звонок телефона на столе у Семенова, за доской.

ВЛАДИК (бросаясь к телефону). Алло!

ГАЛЯ (тихо, в своем углу). Здравствуйте, Владик, это опять я.

ВЛАДИК (не без кокетства). Кто же мне все-таки звонит?!

ГАЛЯ. Красивые девушки, Владик, не прощают, когда их не узнают по телефону.

ВЛАДИК. Ну, совершенно не могу вас вспомнить. У вас весьма знакомый голос. Но вспомнить не могу. Ну, скажите… ну примерно, откуда вы меня знаете?

ГАЛЯ (роковым голосом). В жизни, Владик, так много ясного. Пусть у вас будет хотя бы одна загадка. Нет, пока вы меня сами не узнаете, я вам ничего не скажу.

ВЛАДИК. Вы меня не разыгрываете?

ГАЛЯ. Что вы, Владик! Мы взрослые люди. Вы просто мне нравитесь. Поэтому я вам звоню.

Входит СЕМЕНОВ, за ним ЕВДОКИМОВ с бутербродами.

СЕМЕНОВ (глядя на разговаривающих). Любопытно! (Саркастически.) Был один телефон – занимали. Добился – поставили два телефона. Два занимают! Поставим десять телефонов!.. (Махнул рукой, начинает быстро расхаживать по комнате.)

ВЛАДИК (шепотом в трубку). Здесь пришли. Позвоните завтра, хорошо?

ГАЛЯ (шепотом в трубку). Хорошо.

Вешают трубки.

Семенов молча продолжает расхаживать.

Бегуны прошли половину дистанции.

СЕМЕНОВ. Каждый раз я мысленно расстреливаю себя за то, что взял в лабораторию Острецову.

ГАЛЯ. Вы очень впечатлительный, Петр Сергеевич.

СЕМЕНОВ (походил, вдруг остановился, неожиданно заулыбался). Так вот. Трубы на «Альфе» в норме, герметичность – экстра. Короче, разрешение на опыт Евдокимова даю. И Гальперин тоже дает.

ЕВДОКИМОВ (стараясь небрежно). Ясно.

СЕМЕНОВ. Ты не стесняйся, ты улыбайся, Электрон. (Расхаживая.) Только нужна осторожность, ребятки. И главное – меньше темперамента. А то Евдокимов Электрон со своим темпераментом…

ЕВДОКИМОВ. Все ясно, Петр Сергеевич.

СЕМЕНОВ (поднимая трубку телефона, заученно). Третий? Алло! Милая, красивая, хорошая, Семенов Петр Сергеевич тебя беспокоит. Оформи мне заявочку. Значит, машина на установку «Альфа». Часикам к трем. Молодежь свою на экскурсию повезу. (Вешает трубку.) Ну, по домам! (Надев какую-то разбойную, помятую кепку и допотопное пальто, начинает на ходу делать записи в журнале.)

ГАЛЯ (одеваясь). Вы бы хоть кепку приобрели новую, Петр Сергеевич. Все-таки руководитель группы.

СЕМЕНОВ (не отрываясь). Зачем? Симпатичная кепка с остатками былой красоты.

ГАЛЯ. Знаете, Петр Сергеевич, современный человек может ходить в чем угодно. Только у него должны быть в порядке обувь и головной убор.

Уходит, за ней ВЛАДИК.

СЕМЕНОВ (по-прежнему не отрываясь от журнала, добродушно). Все вы тряпичники, забодай вас комар. Я в вашем возрасте водку пил, а вы тряпьем занимаетесь. (Засмеялся.) Хорошая девушка эта Острецова. Только язык – лезвие.

ЕВДОКИМОВ. До свидания, Петр Сергеевич.

СЕМЕНОВ. Подожди, вместе пойдем. Да, был у меня друг, понимаешь, на фронте. Было ему тогда столько, сколько мне сейчас. Один раз приходит и говорит: «Полюбил». Я ему вопрос: «Красивая?» – «Да нет, не особенно». – «Характер, – спрашиваю, – у нее, что ли, экстра или душа?» – «Да нет, отвечает, ничего особенного, просто молодая». Я тогда удивился, не понял. (Грустно.) А вот сейчас иной раз встретишь девушку и засмотришься. Потом думаешь: да что в ней особенного?.. Ничего. Просто молодая… Стареть стал?

ЕВДОКИМОВ. Не знаю.

СЕМЕНОВ. Когда-нибудь узнаешь. (Усмехнулся.) Тяжелая будет неделя. Только ты, смотри, постарайся обойтись эту неделю без своих «ля-ля».

Они выходят. Кабинет пустеет. Бьют часы. Бьют шесть.

Голос Наташи: «Товарищи пассажиры, в восемнадцать ноль-ноль мы будем пролетать над городом Ждановом».

Самолет. Кухня в самолете. НАТАША, в синей форме стюардессы, раскладывает обед на подносы. Входит вторая стюардесса – ИРА, очень маленькая, очень молчаливая девушка по прозвищу «Мышка». Потом появляется штурман ЛЕВА КАРЦЕВ.

КАРЦЕВ. Что хорошего, девочки?

НАТАША. Как всегда – характер.

КАРЦЕВ. В Адлере – тридцать восемь градусов.

НАТАША. Очень интересная публика. У меня сидит такой пожилой товарищ, похож на Жана Габена. Он чтец и все время говорит: «В данном театральном сезоне». Хочешь яблочка?

КАРЦЕВ (взял). Наташка, ты лучшая девушка Москвы и Московской области.

НАТАША. Ты ошибся. Я лучшая девушка в СССР.

КАРЦЕВ. Почему ты не носишь серую форму? Она тебе очень идет.

НАТАША. Пошел говорить глупости.

ИРА. Серая у нее в чистке.

НАТАША. А ну, Мышка, шустри в салон!

ИРА выходит с подносом.

КАРЦЕВ. Почему ты опоздала на рейс?

НАТАША (вдруг сделав па). Левка, мне предлагают стать манекенщицей. Согласиться? «Для полных женщин мы по-прежнему рекомендуем строгие формы. В этом году войдет в моду застроченная встречная складка». Сойдет?

КАРЦЕВ. Так я не понял, почему ты опоздала?

НАТАША. Это и понимать не надо. Проспала – и все. Ти-ра-ри-ра. (Повернулась, взглянула на себя в зеркало.) Ах! Ну до чего же прелестна эта женщина!

КАРЦЕВ. Что с тобой сегодня происходит?

НАТАША. Не знаю. Я несчастная сегодня, Лева, и почему-то счастливая. И где счастье, где несчастье – никто ничего не знает. (Засмеялась.)

КАРЦЕВ. У тебя отличный смех, Наташка!

НАТАША. Ты ошибся, Левушка. У меня глуповатый смех.

Возвращается ИРА.

КАРЦЕВ (сразу официально). Слушай, лучшая девушка Москвы и Московской области. Ты что, серьезно переходишь на спецрейсы?

НАТАША. Ага. С конца месяца буду летать в Европу. Хорошо! Только вот по Мышке буду тосковать.

ИРА вновь уходит с подносом.

КАРЦЕВ. Слушай, Наташка!

НАТАША. Опять, да?

КАРЦЕВ. Не надо со мной шутить. Ты меня знаешь.

НАТАША. Еще что?

КАРЦЕВ. Я люблю. Люблю!

НАТАША. Не надо повторять это слово. Нужно быть сдержанным. Ты чудный парень, Левка. Когда водишь самолет и свою машину, ты ужасно значителен. Мужчинам идет заниматься делом. Но когда ты начинаешь объясняться…

КАРЦЕВ. Это – из-за Мыши?

НАТАША. Что ты! Если бы я любила, ни на Мышь, ни на что.

КАРЦЕВ. Понятно. Ты просто восторженная дура!.. И пропадешь ты с этим ожиданием любви абсолютно ни за что!

НАТАША. Может, я уже пропала. Ну смеюсь, смеюсь. Я когда пропаду – сразу тебе дам знать.

Возвращается ИРА.

Ну, до свидания, до свидания, Левушка. Не мешай нам работать.

КАРЦЕВ уходит.

ИРА. Зачем он приходил?

НАТАША. А! Спрашивал, почему я опоздала на рейс. (Взглянув на Иру.) Глупая ты моя Мышь. Ты очень его любишь?

ИРА (вздохнула). Очень. Иногда мне кажется, что он меня позовет, и я за ним – вот куда угодно… Наташик, интересно, ты бы могла, куда угодно, только вот сразу?

Молчание.

НАТАША. Нет. Не могла.

Молчание.

Вообще, Мышь, все эти разговоры тебе ни к чему. Выкинь из головы все эти глупости. Тебе только семнадцать, ты еще зеленая!

ИРА. Счастливая ты, Наташка. Все за тобой ухаживают. Счастливая!

НАТАША (вдруг села, сжала виски, глухо). Иди в салон, Мышь.

ИРА. Что ты, Наташка?!

НАТАША (сразу спокойно). Ерунда, немного прожгло обшивочку. Эх ты, Мы-ышь! (Встала, привычным жестом одернула юбку. Взглянула в зеркало.) Ах! Ну до чего же прелестна эта женщина! (И ритмичной походкой стюардессы она направилась в салон.)

Ее веселый голос: «Товарищи пассажиры! Полет проходит на высоте восемь километров. Скорость полета шестьсот пятьдесят километров в час. В девятнадцать часов две минуты мы будем пролетать над городом Харьковом».

Улица. Справа – огромное окно парикмахерской. Окно раскрыто. В глубине, за окном, видна голова женщины. Линии проводов вокруг головы придают ей нечто марсианское. У окна, рядом с креслом, парикмахерша ЛИЛЬКА. Она переговаривается со стоящей на улице НАТАШЕЙ. Наташа, как всегда, с чемоданчиком и букетиком цветов.

Слева на улице, на скамейке, – очередь: ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ МУЖЧИНА, ВСХЛИПЫВАЮЩАЯ ДЕВУШКА, ЕЕ ПОДРУГА, ТОЛСТАЯ ЖЕНЩИНА.

НАТАША (Лильке). Только ты мне как следует уложи. Мне сегодня очень нужно выглядеть.

ЛИЛЬКА (она в очень свободном халате). Милая ты моя, да я тебе такую прическу отгрохаю! Осень ты моя золотая, румяные щечки.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ МУЖЧИНА (безнадежно). Вика! Ну скоро, наконец, там?!

ЛИЛЬКА. Не волнуйтесь, гражданин! Ваша дама на сушке. (Опять затараторила, Наташе.) Я к тебе вчера забегала с Нелькой Комаровой. Ты была в полете. Да, забыла спросить, как я в рыжем цвете?

НАТАША. Класс!

ЛИЛЬКА. Значит, мы с Нелькой к тебе заходим – и твоя благоверная так на тебя разорялась!

НАТАША. Да?

ЛИЛЬКА. Что ты дома не ночевала. И если это повторится, она тебя вообще выгонит из дому. Такое наговорила!

НАТАША. Нервы.

ЛИЛЬКА. Ты не расстраивайся! Я когда с моим Ленькой гуляла, моя благоверная…

НАТАША. Ну, ладно! Благоверные какие-то пошли. Хватит!

ДЕВУШКА В ОЧЕРЕДИ (подруге). Соня, ты не плачь! У тебя все права есть!.. Товарищи, так нельзя – она невеста.

ТОЛСТАЯ. Все мы невесты.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ МУЖЧИНА. Все-таки вы, я полагаю, не невеста.

ТОЛСТАЯ. Ты про меня не полагай – ты про жену свою полагай.

ДЕВУШКА. Нет, так нельзя, товарищи! У нее номерок на девятнадцать часов во Дворец бракосочетаний! Она на свадьбу опаздывает. Товарищ парикмахер!

ЛИЛЬКА (сразу сварливо). Невест, девушка, у нас отдельный парикмахер обслуживает. Он на бюллетене. А у меня не тысяча рук – я разорваться на клиентов не могу! Невесты сегодня в порядке общей очереди.

Невеста безнадежно всхлипывает, глядя на часы.

(Снова шепотом, Наташе.) Эх и дуры мы, какие мы все дуры. Я иногда на своего Леньку смотрю – и чего я в нем нашла? За мной дипломат ухаживал. Но вот появился этот бес Ленька…

НАТАША. Когда… у тебя?

ЛИЛЬКА. Через пять месяцев.

НАТАША. Боишься?

ЛИЛЬКА. Да. Он у меня уже там ручками-ножками шевелит. Так хорошо бывает! Мы с Ленькой теперь как заведенные ходим – имя ему придумываем. Ух! Я тебе сейчас такую голову отгрохаю. («Марсианке».) Гражданочка, у вас в норме. (Освобождает ее от проводов. Наташе.) Садись.

НАТАША. Я, пожалуй, невесту пропущу.

ЛИЛЬКА. Да ты что! Ты ведь спешишь?

НАТАША. Ага, спешу… Я пойду, а то опоздать могу. Не люблю опаздывать.

ЛИЛЬКА. Я думала, тебе действительно нужно.

НАТАША. До свидания, Лилька.

ЛИЛЬКА. Сумасшедшая ты.

НАТАША. Ну хватит, хватит!.. Яблочко возьми. Из Адлера.

ЛИЛЬКА. Эх, Наташка, и всегда ты кушаешь на ходу. (Раздельно.) Слушай. Если тебе… жить все-таки станет негде… ты к нам переезжай.

НАТАША. Опять пошли какие-то глупости. Я побежала.

ЛИЛЬКА. Да, а как звать твоего?

НАТАША. Какого моего?

ЛИЛЬКА. Ну ладно, ладно!..

НАТАША. Ясненько. Моего любимого мужчину зовут Электрон. (Уходит.)

ЛИЛЬКА. А чего – Электрон? (Заулыбалась.) И необычно, и современно. (Кричит.) Ну кто там невеста?!

Площадка перед метро «Динамо». На площадке сейчас пустынно. Идет матч. Доносится рев и свист стадиона.

ГОЛОС РАДИОДИКТОРА. Одиннадцатиметровый удар назначен судьей Клавсом за игру Иванова, номер четыре.

На площадке разгуливает ЕВДОКИМОВ. Глядит на часы.

Появляется НАТАША с тем же чемоданчиком и цветами.

Они стоят и молчат.

НАТАША. Чего же ты пришел, Эла. Я ведь написала, чтобы ты не приходил.

Рев стадиона.

ГОЛОС РАДИОДИКТОРА. Мяч в ворота «Кайрата» забил Кожемякин, номер девять.

ЕВДОКИМОВ. Я на всякий случай. Кстати, тебе очень идет косынка, Наташа.

НАТАША. Ничего мне не идет. Просто в парикмахерскую никак не выберусь. Ненавижу ходить по парикмахерским, Эла.

ЕВДОКИМОВ. Как ты здорово меня называешь – «Эла». Знаешь, «Эла» – это мысль! Просто выход из моего трудного положения. (Смеется.) Ну, давай твой чемоданчик.

Она отрицательно качает головой.

Самостоятельная?.. Слушай. Ты сегодня что-то ужасно красивая.

НАТАША (засмеялась). Ты в хорошем настроении, да?

ЕВДОКИМОВ. Я в потрясающем настроении. Я тебя сейчас, наверное, поцелую.

НАТАША. Не надо! Не люблю, когда целуются на улицах. Вообще не люблю, когда что-то афишируют.

ЕВДОКИМОВ. Ты мне просто невозможно нравишься. К чему бы это? Я думаю – к дождю.

НАТАША. К какому-то дождю. Ты просто поглупел сегодня. Стоишь очень глупый и не такой самоуверенный. Это тебе идет.

ЕВДОКИМОВ (наконец-то заметил ее букет). Ой, Наташка, простите, я не купил вам цветы.

НАТАША. Какая чепуха. Ненавижу, когда мне дарят цветы. Я сама себе все дарю.

ЕВДОКИМОВ. Опять забыл, ты ведь самостоятельная. И куда же мы двинемся?

НАТАША (торопливо). Мы просто погуляем сегодня, хорошо?

ЕВДОКИМОВ. Да.

НАТАША. Всю жизнь хочу выбраться в зоопарк. Там что-то родилось у бегемота.

ГОЛОС ПО РАДИО. Сегодня в зоопарке демонстрируются вновь поступившие животные: пантера Роза с потомством, вьетнамская свинья и камерунские козы.

Клуб любознательных при зоопарке объявляет конкурс на лучшую фотографию отечественных животных зоопарка.

Принимаются черно-белые и цветные фотографии размером восемнадцать на двенадцать, в двух экземплярах. Лучшие фотографии будут премированы свинками, белыми мышами и книгами.

Зоопарк. Вольер с надписью «Вилорог». Указатель со стрелками: «К носорогу», «К бегемоту», «К тиграм и львам». Скамейка у вольера. На скамейке сидит ЕВДОКИМОВ, рядом стоит НАТАША. Вдоль вольера прогуливается СТОРОЖ.

НАТАША. Что ты сел? Мы ведь не посмотрели камерунскую козу.

ЕВДОКИМОВ. Может, лучше навестить носорога? Все-таки у него рог есть. Хоть какое-то развлечение. Интересно, отчего меня всегда мутит в зоопарке?

НАТАША. Наверное, ты не любознательный, Эла.

ЕВДОКИМОВ. Нет. Скорее всего это от клеток. Слишком много клеток. Слушай, может, нам сфотографироваться на фоне жирафа, на память?

НАТАША. Опять ты смеешься. Ну, пойдем к козе.

ЕВДОКИМОВ. Я не могу идти к козе. Я лучше задам тебе один вопрос. Из чисто познавательных соображений.

НАТАША. Да? Какой вопрос?

ЕВДОКИМОВ. Отчего мне все время хочется сегодня тебя поцеловать? К чему бы это?

НАТАША. Я думаю – к дождю, как ты говоришь всегда. Ну, вставай, ну, пойдем. Вьетнамскую свинью посмотрим, а то ее на обед скоро закроют.

ЕВДОКИМОВ. Ну и пусть. Пусть свинья спокойно пообедает. Наташка, мне осточертели лисицы, свиньи, козы и жирафы. Слушай, с тобой очень трудно ходить рядом. На тебя все смотрят, как ненормальные. (Смеется.) Нет, я определенно хочу тебя поцеловать.

НАТАША. Ты просто ужасный «чмокальщик». Что с тобой сегодня?

ЕВДОКИМОВ. В каком смысле?

НАТАША. Ты совсем другой товарищ.

ЕВДОКИМОВ. Просто раньше я был сосредоточенный. А сегодня я счастливый. Я по натуре величайший оптимист СССР… Ну, сядь!

НАТАША. Нет.

ЕВДОКИМОВ. Ну не бойся.

НАТАША. Я не боюсь. Я уже сказала: не люблю, когда целуются при всех.

ЕВДОКИМОВ. Что ж, резонно. Слушай, Наташка, вот ты меня не хочешь поцеловать, да? А может, я великий ученый. Смейся, смейся. Вот я сижу здесь среди орлов с обрезанными крыльями. А может быть, я разработал такое…

НАТАША. Ты, да? (Смеется.)

ЕВДОКИМОВ. Ну вот, не веришь? Ну удавиться – разработал! Ты знаешь вообще, кто я по профессии?

НАТАША. Ты хвастун.

ЕВДОКИМОВ. А ты не хочешь меня поцеловать!.. Может быть, я «кувырнусь» во время опыта.

НАТАША. Как «кувырнешься»?

ЕВДОКИМОВ. Ну как, как. Погибну. Как в этом фильме.

НАТАША (кричит). Перестань! И никогда не смей так шутить!

ЕВДОКИМОВ (засмеялся). Сядь, а?

НАТАША. Не сходи с ума.

ЕВДОКИМОВ. Ты боишься сторожа? Давай на компромисс: я тебя буду целовать, пока этот Топтыгин пойдет в ту сторону. Знаешь, я еще никогда не целовался среди тигров и бегемотов. (Целует ее.)

Сторож тотчас оборачивается.

ЕВДОКИМОВ (сторожу). Привет.

СТОРОЖ. Здравствуйте. (Проходит.)

ЕВДОКИМОВ. Зверей охраняете, шеф?

СТОРОЖ. Зверей.

ЕВДОКИМОВ. От кого же вы их охраняете?

СТОРОЖ. От людей.

ЕВДОКИМОВ. Правильно. Человеку дай волю – он и тигра загрызет. Давно вы здесь работаете?

СТОРОЖ. Четвертый год.

ЕВДОКИМОВ. Все вилорога охраняете?

СТОРОЖ. Зачем? Я и моржа охранял, и львов. Я подсменный сторож.

ЕВДОКИМОВ. Здорово. А лев моржа съест?

СТОРОЖ. Съест. Лев всех съест. Он царь зверей.

ЕВДОКИМОВ. Вот зверюга. А морж много рыбы у государства жрет?

СТОРОЖ. Много.

ЕВДОКИМОВ. Безобразие. А тысячу рыб морж сожрет?

СТОРОЖ. Морж и две, и три сожрет. Сколько дашь – столько и сожрет.

ЕВДОКИМОВ. Почему у вас звери такие молчаливые? Не кричат, не орут.

СТОРОЖ. Чего им орать?! Сыты, никто не обижает. Зверь – он кричит, когда тоска на него находит. Или в постный день. Вот тут он легкие развивает. Зверь – искренний. (Проходит.)