Текст книги "Монолог о браке"

Официантка. Была.

Тамара. Пьющий?

Официантка. Да нет, лунатик. Поженились… Я его прописала… Чуть ночь – сразу к окну, на крышу хочет уйти – лунатик. Пришлось разменяться… В Кунцево теперь кукую.

Тамара. А ты в организацию к нему сообщи! Они там живо проверят, какой он лунатик! Мамаша мне всегда говорит: «Не верь им, врагам!» Я вон с одним студентом встречалась, так мамаша сразу сказала: «Ты, – говорит, – в общежитие к нему ходила, ты проверяла, какой он студент?»

Официантка. И не студент оказался?

Тамара. Студент. В том-то и дело! Так что ты думаешь? Я проверяю, а он мне грубое слово! Какой из него муж выйдет? Настоящий муж – ты его оскорбляй, не оскорбляй, – он молчит. Ты его опять оскорбляй – он зубами скрипнул и опять молчит! (Генычу.) Ну что ты все время на меня смотришь, враг?

Геныч. Я… Я так… (Шепчет) До чего похожа, а? (Нептуну, словоохотливо, не спуская глаз с Тамары.) Я ведь давно покончил со всеми сердечными привязанностями, чтобы не было ненужной болтовни… Оставил одну – в «Книгах» она работает, так сказать, жениться на ней не собирался. Ну, на этой почве у нас ссоры были сначала, потом приутихли. Она вроде поняла, кто я, я – кто она… Но вот недавно встретил… Ну копия! (Глядит на Тамару, шепчет себе) Ну… копия! Ну… одно лицо! Только моя в макси… (Разглядывает Тамару) Видение! Наяву!

Нептун (стонет). Улита! Она! Снится, небось. (Рыдает, вытирает глаза салфеткой) Закроем глаза, Димьянушка, чтобы сон не исчез. Может, и тебе твоя пригрезится… Ведь и у тебя – все тоже.

Он (рыдая). Поссорился я с ней… негодяй, мерзавец… Мерзавец.

Нептун и Он, обнявшись, засыпают.

Геныч. А я что – рыжий… И у меня – то же. (Мгновенно засыпает рядом)

Нептун (сквозь сон, шепчет). Будем «кучковаться»…

Геныч (бормочет во сне). Серов – девятый!

Они спят… Музыка. Тихонько танцуют девушки.

Официантка (танцуя с Тамарой). Устали парнишки. Такая жалость меня почему-то к ним охватывает… Вот люблю я их жалеть… Всех их жалею… И этих жалею… и супружника – лунатика… (Помолчав) А так счастья хочется…

Тамара (мягко). Спят, турки, спят! Убрать за ними надо, девчата. Все-таки тоже люди, елки зеленые! (На цыпочках разводят спящих на свои места) Плохонькие какие… А иногда думаешь… ну что поделаешь: хоть плохонький, да свой. (Уходит)

Стук часов. Время.

Она. Вот и кончились милые фантазии… Дождались.

Он. Обычные фантазии не очень счастливых мужчин. Где-то там за семью морями живет простодушная, не очень умная, но обязательно очень миловидная… даже красивая Она. И однажды она меня встретит и тотчас в простодушии своем полюбит и станет моей простодушной… но очень миловидной и почти красивой подругой. Она не будет ежедневно сообщать мне о моем несовершенстве в надежде убедить меня наконец, что я не Эйнштейн, а обыкновенный подлец. Она… (Замолкает) Да… Но таковой в тот вечер в реальности не оказалось…

Она. Ай-ай-ай, не оказалось… И где ж ты шлялся в этот вечер… в реальности…

Он. В скучной реальности… я попросту отправился к своему бывшему преподавателю профессору Григулису.

Нептун (просыпаясь. А мюзикл опять скоро будет?

Он. Тсс, Нептуша! (Ей) Мы увлеченно говорили с ним, как всегда, про умные вещи: про греческих поэтов Антипатра Сидонского и еще Антипатра Фессалонинского, про тайного советника Гете и его друга Эккермана… Гете мысль скажет, а Эккерман ее раз – и запишет… про медика Ганса Селье и биолога Дельгадо, склонного к излишней сенсационности, и про композиторов – Вивальди, Иоганна Себастьяна Баха, Николая Римского-Корсакова, его друга Модеста Мусоргского, а также про сонату си-бемоль мажор, опус 22324… Да, мне казалось, что я в жабо и держу цилиндр на отлете… Такие у нас всегда были с ним интеллигентные беседы…

Нептун. А у меня – то же… Как встречусь с Цыбулькиным – знаешь, который бармен-то, – всегда что-нибудь ценное от него услышишь… Цыбулькин все ценные мысли на бумажку записывал – и в коробку из-под зефира их складывал, хранил. Иногда такую мысль из «зефира» скажет – закачаешься. Идем мы втроем: я, шофер первого класса Ромашко и Цыбулькин, а Цыбулькин вдруг останавливается и спрашивает: «Скажи, а правда, Черчилль пил?» Ну что, кажется, ему до Черчилля – ан нет, интересуется. А какие истории про любовь у него в «зефире» лежат! Например: в давние времена жила-была девушка небывалой красоты, и полюбила она простого парня по имени Петр. Но злой хан воспрепятствовал. Тогда девушка взошла на высокую гору и с криком: «Ай, Петря!», что по-древнетатарски значит «Где ж ты, Петя, приходи быстрее», бросилась со скалы. С тех пор эта гора называется «Ай-Петри».

Он. Подремли, Нептуша. (Ей) Итак, мы разговаривали с профессором Григулисом, пили чай. Я смотрел на его жену, пребывавшую в восторге после греческих стихов то ли Антипатра Фессалонинского, то ли Антипатра Сидонского… и думал, как замечательно: сидят два любящих интеллигентных человека… и при этом совсем не похожи на боксеров, готовых лупить друг дружку без передышки сто раундов подряд… И тут я естественно подумал…

Она (насмешливо). Обо мне! Ты ведь меня любил!

Он. Да! И поэтому – дикая, бредовая, комическая мысль вдруг пришла ко мне! А если вдруг какой-нибудь пьяный по ошибке забредет в наш дом, перепутает дверь и постучит, а она доверчиво откроет, потому что подумает, что это я… И я в ужасе вскочил посреди беседы о тайном советнике Гете и его лучшем друге Николае Римском-Корсакове… (Ей). Ау!.. Я вернулся посреди ночи.

Она поворачивается и обнимает Его.

Почему ты не спишь?

Она. Я ждала одного человека…

Он. Может быть, того самого человека, которого ты оскорбила?

Она. Да, я ждала того самого человека… Не ешь стоя…

Он. А сначала что ты делала?

Она. Сначала я плакала.

Он. А потом?

Она. Потом я жалела себя. Я очень долго жалела себя. А уж потом начала ждать тебя и бояться.

Стук часов. Время. Удары грома.

Боже, какая гроза! (Шепотом) Как хорошо, что ты успел…

Он. Ты плачешь?

Она. Я представила сейчас, как ты попал в этот ливень… И мне стало жутко.

Он. Ты – моя женщина. Я сейчас ясно понял: во всем мире у меня есть одна моя женщина.

Она. Я мучаю тебя… Я знаю… Я совсем измучила тебя… Я не виновата… Я не знаю, почему так… Ну и ты тоже дурак…

Он. Я дурак… Я, конечно, дурак. Я люблю тебя.

Она. Я тоже люблю тебя. Почему ты перестал говорить мне, как ты меня любишь?

Он. Нуты ведь знаешь это…

Она. А ты говори… все равно говори. Удивительно, как все трогательно у тебя получается, какой прелестный рассказ. Немного, правда, сентиментальный, но в главном… ты прекрасен. «Ты меня любил, а я все портила…»

Она усмехнулась и вздохнула.

Он. Этот вздох, кажется, всегда означал: «Если бы ты хоть что-нибудь и когда-нибудь понимал!»

Она. Да, милый, кто же виноват… что ты иногда – дурак!

Он. Обычно в этом случае ты… добавляла «глупый и бесчувственный дурак»…

Она. А я права. Ты действительно ничего не понял. До такой степени! Как ты отвратительно рассказал… про ту ночь. Неужели ты мог подумать, что я могла опоздать к тебе тогда… когда ты звонил с вокзала. Я пришла за полчаса… и ты кстати тоже… И когда я тебя увидела у метро, мне стало страшно… мне вдруг показалось, что я тебя вовсе не люблю! Представляешь, ты стоял замерзший, ждал меня, а я глядела на тебя, и мне казалось, что так, как я хотела бы, я тебя не люблю. И мне стало страшно. И я ушла… А потом я ходила по улицам и мучилась, что я тебя обманула… Ты ведь был совсем не виноват в том, что на меня это накатило. И я от раскаяния, от жалости к тебе… от этой почти материнской жалости – все и случилось в ту ночь. А потом я тебя полюбила… Как я тебя потом полюбила! И наступило то, что ты называешь «раем»… И вот в том раю был один вечер… Ты позволишь его мне вспомнить?

Стук часов. Время.

(Тогдашним, нежным голоском) Обними меня, пожалуйста.

Он. Сейчас, сейчас.

Она. Ты прелестно мне ответил тогда.

Он. Ну, это было естественно…

Она. Да, да… это моя глупая постоянная ненасытная нежность… Теперь я это понимаю – она надоела… Но тогда-то я тоже думала, что у нас рай… (Повторяет, нежно) Обними меня, пожалуйста… и ты обнял, взглянул на часы и куда-то заторопился… В то время я уже ждала ребенка, сидела дома со своим смешным животом и все время чувствовала, как ты постоянно хочешь уйти из нашего дома. И от ярости я ругалась с тобою… и говорила тебе всю эту чепуху про тарелки, про мясо и про прачечные. И единственный, кто мне тогда сочувствовал, – это мама!

Он. Я не хотел уйти из нашего дома. Я хотел уйти от твоей нервности… Кроме того, иногда нужно просто побыть одному!

Она (в порыве). И я поняла, что ты, который так любил меня, теперь готов сбежать от меня куда угодно – на стадион, к черту в ступе… только бы не сидеть дома… У каждой женщины есть чувство дома… и жажда построить этот свой дом. И тут я уразумела, что тебе не нужен мой дом. И тогда я впервые почувствовала, что совсем не знаю тебя… что у тебя есть свои тайны… И что ты чужой… и что я с тобой… и я – одна. И я опять вспомнила утро… после нашей первой ночи… и как ты ничего не сказал мне… (Молчание) Но это все… психологические изыски… А ведь было еще проще, не так ли?

Он. Ты…

Она. Однажды ты поздно-поздно вернулся… Ты совсем забыл об этом в своих милых сентиментальных воспоминаниях.

Появляется Официантка, по другому одетая и причесанная.

Официантка. У тебя что-то происходит, Димушка? (Подходит к нему, гладит его по волосам.) Ничего… ничего.

Она (со своего столика, насмешливо). Идиллия… (И так же, издеваясь, читает стихи).

 
Засыпает снег дороги,
Завалит скаты крыш,
Пойду размять я ноги —
За дверью ты стоишь.
 

Официантка (ему). Все у тебя будет хорошо, славно… Я везучая, только не для себя, к сожалению. Знаешь, мне сегодня приснилось, что я тебя совсем не увижу… И такая грусть, будто с отчаяния нырнула головой в сугроб, и только торчат оттуда мои жалкие ноги…

Она (насмешливо).

 
Как будто бы железом,
Обмакнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
 

Официантка (ему). Я люблю тебя… Я люблю тебя…

Она (зло, прерывая). Опять врешь! Оставь фантазии! Что же было с тобой по правде, мой милый фантазер? Я ведь сразу почувствовала… так не хотела, но почувствовала… (Кричит) Ну! Ну!..

Женский голос. Ну, миленький ты мой! Как же тебя звать? Вадимчик? Ха-ха-ха! Вадимчик. Ап! – как говорят циркачи. Я в цирке работала, а потом у меня заболевание брюшины получилось. Но я выжила… Это как выиграть сто тысяч по трамвайному билету… Мне теперь ничего не страшно. Ха-ха-ха! Вадимчик! Ап! А «это»… «Про это» – как сказано у классика. И вообще, не надо придавать этому никакого значения. И давай говорить о чем? О ра-бо-те. Ап! Ап! (Вдруг заплакала) Дура несовременная! Привязываюсь, идиотка. И жалею всех… всех… всех. За что? Хоть бы меня кто пожалел… Нет, я жалею, жалею… И супружника, который меня бросил, и тебя, и негра в Африке… Ап! Ап!

Пауза.

Он (ей). Я просто… чтобы… Я боялся, что мне с тобой не так хорошо… Я…Клянусь, все, что было, я забыл сразу же. Это было ужасно. Я потом…

Женский голос. Ап!

Она. Ну… чего ж ты остановился? Что я пережила тогда! Чушь! Мы отнесемся к этому с юмором. Ведь, в конце концов, мы еще не так стары! Еще кое-что впереди! Ну, попробуем.

Он (хрипло). С юмором…

Она. С юмором. Ты ведь это умеешь так хорошо. Ну – с юмором! Ну! Начинай!..

Он (глухо). И вот оно лежит, убиенное тело нашего брака…

Она. Ха-ха-ха! Молодец! А теперь произнесем над ним парочку поминальных речей. С юмором.

Он (в топ). Дорогой брак, что ты есть такое? Как сказал кто-то кому-то… Брак – это соревнование двух эгоистов, и один кто-то должен уступить… Но если не уступит никто… И вот оно горит, убиенное тело нашего брака… Ты плачешь?

Она (плача). Ну что ты! Я пью чай! Однажды вечером после смерти нашего брака…

Он. Мирное вечернее чаепитие… почти поминки…

Она (сквозь слезы). «Тебе с сахаром?» – говорила я.

Он. Говорила она, думая о другом…

Она. Да, мы уже все поняли и все решили друг о друге.

Он. Мы уже отказал и друг другу в возможности понять тонкое, то сложное, что есть у каждого из нас, и чего, как мы точно выяснили, абсолютно не может постигнуть другой.

Она. И оттого мы теперь не торопимся все рассказывать друг другу. Зачем? Все равно не поймет! И теперь мы только делаем вид, что разговариваем, а на самом деле, разговаривая, мы молчим. Чай надо купить.

Он. Говорит она, думая о другом. Твоя мама звонила.

Она. Говорит он, думая о другом… Ну, продолжай… милый, нашу летопись.

Он. Много событий… Мы получили квартиру… В двадцать четыре года я «остепенился» – то есть защитил кандидатскую… и родился мальчик Алеша…

Она плачет.

(Повторяет) Родился мальчик Алеша… Я его любил… В воскресенье я гулял с ним в парке… Гулять по парку и слушать ребенка – это и есть счастье в воскресенье…

Нептун. И у меня тоже… прибавление семейства… только один нюанс. Теща-то наша, которая фаршем… была против прибавления, так и сказала: «Пока свою квартиру не заимеете, в ногах у вас по ночам буду сидеть, а не допущу…» (Нежно) Сиди не сиди, а дочурка появилась. И что ты думаешь – квартиру дали. Счастливый конец! Ха-ха, Димьян. Развеселил? Нет… Намек понял: «Двое дерутся, третий не лезь». Атас, я тактичный. (Уходит)

Он (ее матери). В общем, все устроилось, и даже в Швеции были бы в восторге от такого оборота дела.

Она (ему). Ты забыл еще одну новость – я поступила на работу, я уже неделю туда хожу…Впрочем…

Он. Да, я думаю только о себе… (Объявляя), тысяча двести шестьдесят третье вечернее чаепитие. Как дела на работе?

Она. Спросил он, думая о другом… Да, надо подписаться на газету

Он. Ответила она, думая о другом.

Ее мать (хрипло, отцу). Жалко их… Ах, как жалко!

Он (объявляя). «После чистилища». После чистилища наступает… (Замолчал)

Она (помолчала). Нам надо поговорить. Ты понимаешь… Ты понимаешь… Я ненавижу все эти объяснения, но… (Опять замолчала.)

Он (в зал). Я подумал: сейчас она скажет «Я люблю другого человека».

Она молчит.

Ты все-таки не сказала эту пошлость! Спасибо!

Она. Замолчи! Сколько раз я готовила эту речь… Сколько раз… У меня все время было с тобой чувство одиночества. Ты меня постоянно обижал, и самое страшное… ты никогда не понимал, когда ты меня обижал. У нас разная кожа. И ты все время думал о себе… чтобы тебе быть свободным, чтобы тебе было хорошо, ты раздражался, когда было плохо тебе. Ты никогда не думал о нас двоих… и о нас троих… С тобой всегда было тяжело разговаривать. Я говорила и все время видела у тебя пустые глаза… Ты выключался… тотчас, как только тебя не интересовало то, что я говорю. Я стала с тобой сварливой. После каждой нашей ругани я вспоминала свои слова и мне было жутко… что я их произнесла… И я думала: до чего же надо довести женщину, чтобы она стала грубой кухаркой… До чего надо довести женщину, чтобы она стала такой неинтересной… Я уже начала думать, что я такая и есть…

Он. С кем же ты узнала, что ты другая?

Она. Это не важно… Ну зачем нам жить вместе?.. Любовь? Любви уже нет… Алеша? Но ведь все равно это случится. Не сейчас, так потом… А жить в безрадостной семье… И для Алеши это тоже не надо.

Он (ей). Ты плачешь?

Она. Это неважно… это уже тебя не касается… Мы жили вместе три года… Если просто жить с человеком три года… и то привыкаешь… Я перестала чувствовать себя женщиной. Я забыла, когда ты говорил мне слова.

Он. Какие слова?

Она. Те слова! Которые ты перестал мне говорить… Что ты смеешься?

Он. Я не знал, что это так важно. Я бы говорил их тебе. Я бы двадцать раз на день называл тебя милочка, пташка… рыбочка, заинька… Я бы называл тебя ласточка, золотце… Солнце нашей планеты.

Она. Не надо превращать это в шутку. Мне двадцать три года… Двадцать три года для женщины…

Он. Да, это старость… (Ей) Я наклонился, чтобы дотронуться щекой до твоего заплаканного лица. Но ты вздрогнула всем телом и поспешно отодвинулась, почти отпрянула. Мне показалось, что я почувствовал ужас и отвращение всего твоего тела. Мне показалось тогда, что твои руки, щеки и все эти проклятые нервные окончания, все то, что осязает и любит, уже осязало и любило кого-то… (Кричит) Ты!.. Ты!..

Ее мать подходит к ним.

(Ее матери) А, здрассы… Здрассы… Вы пришли!.. Вы успели! Вы приблизительно прикинули, сколько времени займет наше объяснение.

Она. Уходи! Уходи! Я прошу тебя!

Ее мать. Мы вас не боимся… мы вызовем милицию.

Он. Прекрасно! Чтобы вам было легче вызывать…

Ее мать. Я иду к телефону.

Она. Я умоляю… Я прошу! Уходи! Уходи!

Стук часов. Время.

Он (ей). И я ушел! И началось: я не знал, что так бывает, я не мог никого дослушать до конца, я не мог ни с кем разговаривать… Я не мог просто сидеть на стуле, потому что все время хотелось снять трубку телефона и позвонить тебе. Я звонил и молчал в трубку. Я знал, что ты не хотела меня узнавать и поэтому все говорила «Алло» и делала вид, что не понимаешь, кто это молчит в трубку. У меня вошло в привычку звонить так каждую ночь и слушать твой голос и молчать… Я без этого спать не ложился. Я жутко боялся, что однажды позвоню и тебя не будет дома ночью… (Ей) Не плачь!

Она. Я так жалела тебя… когда увидела твое похудевшее лицо… костюм, как на вешалке… И как ты прятался каждый день за колонной у метро… когда я шла с работы. Ах, как я тебя жалела!

Он. А может быть, все проще… Ты еще не знала, будет ли тебе хорошо без меня!

Она. Замолчи!

Он. Я ненавижу тебя!

Она (кричит). Я не хотела! Я не хотела говорить с тобой по телефону… но ты звонил, ты проверял, где я сплю ночью… А я ведь специально возвращалась для тебя… Потому что мне тебя жалко… было… Как же ты смеешь… так… говорить со мной. Сейчас… И… и зачем ты допустил все это?.. Я не хотела! Я не хотела!

Входят Нептун и Геныч.

Нептун. Держись, Димьян! Ну ушла жена! Делов-то!.. Ведь на работе у тебя все окончилось победой!

Геныч. Серов – четвертый! Мы ведь с женой Тамарой…Женился я… А Тамара у меня молодец – умеет копейку отложить. Так мы с ней на машину записались на очередь… Теперь все отмечаюсь на «Жигули»: ночью – наяву, а днем – во сне…

Нептун. Грустит наш друг, Геныч! Развеселись! Будем кучковаться! Грустишь! Может, стих тебе какой прочитать, а? Для утешения! У Цыбулькина… в коробке из-под зефира такие хорошие стихи лежали… Сейчас вспомню.

(Читает) «Прибежали в избу дети…» Нет, не то. (Вдруг одухотворенно, читает.) «На дворе метель кружится, несутся снежные рай, с Новым годом вас приветствует… (Упавшим голосом.) – отдел милиции ГАИ». (Глядит на него) Да не тот стих ему! (Читает) «У меня взаимность с товарищем по работе! Я тебе давно намекала, Федя! Я даже дочку к маме в Мневники перевела в садик, собачку Полкана, которую ты любил, на усыпление сдала – все намекала. Но ведь ты толстокожий! Ты только о себе думаешь!» Развеселил? Опять страдает. Ну если тебе так нужна жена, ну давай я тебе свою отдам! У меня, правда, сейчас нету – но бери!

Геныч. Да, держи его жену! У него – нету, но если другу надо! (Кричит) Заверните жену!

Входит Официантка.

Официантка. Будем расплачиваться?

Он. Ах да… ты ведь в реальности. Вы не хотите улететь?

Официантка. Идите отдыхать, гражданин. Вон люди столика не дождутся. Съели на копейку, а куражу на целый рубль. (Взяла деньги, ушла)

Он. А на самом деле было все просто. (Ей) Я сидел в этом кафе в нашу годовщину и ждал. Тебя.

Нептун. Как гениально! Как грандиозно! Конец счастливый. Он думает о ней и эта сама дума его наверняка поет. Мюзикл, Дима!

Геныч. Мюзикл, Федя!

Нептун. Мюзикл, Геныч! Нормалек!

Музыка, танцуют Нептун и Геныч.

Он (кричит). Перестаньте! Я не могу больше над этим смеяться. (Ей) Я же люблю тебя! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя!