Текст книги "Сарум. Роман об Англии"

– Раз уж у тебя скоро появится наследник, – сказал Тосутиг зятю, – пора бы подумать о новом доме. Деньги у нас есть, надо построить настоящую римскую виллу.

Портий согласно кивнул.

Для постройки выбрали место в глубине долины, в полумиле к се веру от жилища Тосутига. На восточном склоне холма над болотистым берегом реки Авон нависал плоский выступ, откуда открывался прекрасный вид на юго-запад. С севера выступ защищала роща на склоне. За холмом начиналось взгорье и меловые гряды, где пасли овец. На склоне, поросшем лесом, кое-где расчистили делянки, а на выступе стояла древняя хижина, заброшенный пастуший приют. Вдобавок у этого места было еще два преимущества.

О первом Портию рассказала Мэйв.

Чуть поодаль, на самом краю взгорья, росла купа деревьев. Мэйв торжественно привела туда Портия. На поляне посреди рощицы он заметил небольшое круглое возвышение диаметром в тридцать пять шагов – такие же холмики были рассыпаны по всему взгорью.

– Наверное, это могильный холм, – сказал Портий.

Мэйв согласно кивнула, хотя и не догадывалась о многовековой истории древних могильников на взгорье.

– Это священная роща друидов, – благоговейно прошептала она. – Здесь они молились своим лесным богам. – Портий недовольно поморщился, но Мэйв восторженно продолжила: – Благое предзнаменование! Хорошо, что наш новый дом будет рядом. А здесь надо построить святилище.

Римлянин огляделся: поляна и впрямь была очаровательна и словно бы источала покой.

– Делай как знаешь, – сказал он жене.

Вторым преимуществом было то, что к реке спускался широкий пологий берег, а небольшая глубина и медленное течение позволяло укрепить дно и построить здесь брод, безопасную переправу для людей и для скота.

– Как это место называется? – спросил Портий тестя.

– Да никак, – ответил Тосутиг. – Брод, он и есть брод – форд, если на местном наречии[6]6
  Авторский анахронизм – слово «ford» не кельтского, а саксонского происхождения.


[Закрыть].

Так римлянин начал строить свой новый дом у брода на реке Авон.

Портию помогали Нумекс, Бальба и мужчины из окрестных селений. На месте полуразвалившейся хижины сложили из камней и глины невысокую прямоугольную постройку и присоединили к ней два крыла, разделенные на две комнаты; получился узкий длинный дом, обращенный на юго-запад. Вдоль задней стены тянулся широкий проход, соединенный еще с несколькими помещениями, выходящими в мощеный внутренний дворик. Стены оштукатурили и выкрасили в белый цвет; в верхней части стен установили толстые щиты, сплетенные из лозы. Крышу покрыли дорогой черепицей, привезенной с севера.

Разумеется, скромному сельскому дому далеко было до роскошной виллы Когидубна, когда-то восхитившей Тосутига, однако же, к восторгу правителя Сарума, прямоугольное строение с белеными оштукатуренными стенами и черепичной крышей было типично римским.

– Пол надо выложить мозаичной плиткой, во дворике построить фонтан, а в окна вставить зеленое стекло, – возбужденно требовал Тосутиг, обрадованный тем, что на его землях наконец-то появились неоспоримые признаки римского господства.

Однако теперь, когда Мэйв ждала ребенка, Портия больше занимало другое. «Раз уж поездка в Рим откладывается, придется воссоздать Рим в Саруме», – решил он и сказал тестю:

– С роскошью пока повременим. Надо заняться хозяйством.

– Но у нас хозяйство налаженное, – удивился Тосутиг.

Портий покачал головой:

– Оно по-кельтски налаженное. Я хочу сделать его римским.

К изменениям, предложенным Портием, сарумские жители отнеслись подозрительно.

Нововведения римлянина начались с долины.

– Зе мли по берегам реки очень плодородны, но вы их не возделываете, а отдаете под выпас скота и свиней, – объяснял он Тосутигу. – К тому же там много заболоченных участков.

– Нашим плугом землю у реки не вспашешь – почва слишком плотная, – возразил Тосутиг. – А болота… Болота тут всегда были.

– Но ведь можно обзавестись тяжелым плугом с чугунным лемехом и отвалом и пахать на волах. Поля у реки дадут прекрасный урожай.

– А болота как же?

– А болота легко осушить и тоже отдать под пахотные земли.

Тяжелый плуг был известен в Британии уже несколько десятков лет. Племена белгов привезли его с собой из Галлии и с успехом пользовались им для пахоты, но жители Сарума и западной оконечности острова, где преобладали плодородные меловые почвы, неохотно расставались с привычной легкой сохой, а повышение урожайности их не волновало.

– В империи всегда существует спрос на зерно, – настаивал Портий. – Чем больше продавать, тем выше наши доходы.

В осушении заболоченных земель римляне не знали себе равных. В южной и восточной оконечностях Британии уже возводили защитные дамбы, прокладывали гати и создавали сеть открытых осушительных систем, а топи на востоке острова превратили в плодородные пашни и луга. В сравнении с этим замысел Портия был весьма скромным.

– Болота легко осушить, – сказал молодой человек Нумексу, имея в виду заболоченные земли к северу и западу от Сорбиодуна.

– Конечно, – обрадованно закивал Нумекс, который многому научился у римлян на строительстве дорог. – Только местным эти земли ни к чему. Не станут они их обрабатывать.

– Ничего, привыкнут, – уверенно заявил Портий.

Увы, в этом он ошибся.

За несколько лет Нумекс вырыл сеть отводных каналов и канавок, по которым вода с заболоченных земель в низине стекала в реку, и проложил деревянные желоба, позволяющие регулировать отток воды. Портий отвел под пахоту несколько акров плодородной земли у реки и купил два тяжелых плуга.

– Теперь дело пойдет на лад, – сказал он Тосутигу.

Однако весенним половодьем затопило заливные луга, и жители окрестных селений обрадовались – им не хотелось пахать в низине. Нумекс и Портий терпеливо восстановили осушительные сооружения и укрепили речной берег, так что на следующий год можно было приступать к пахоте.

Увы, опасения Нумекса подтвердились, а надежды Портия не оправдались. Землепашцы неохотно вывели на поля упряжки волов с тяжелым плугом, но странным образом постромки рвались, волы упрямились или возникала еще какая-то важная причина, по которой обработка полей в низине откладывалась. Все наперебой жаловались Тосутигу. На третий год правитель Сарума не выдержал и попросил зятя отказаться от затеи.

– В низине они никогда не пахали и пахать не станут, – объяснил Тосутиг.

– А римляне низины веками распахивали, – напомнил ему зять.

– Так то римляне! – отмахнулся тесть. – А это – кельты. Они упрямые.

– Римляне тоже упрямые, – буркнул Портий.

Еще лет двадцать поля в низинах обрабатывали, но кое-как, а потому урожаи с них снимали посредственные. Даже Нумекс разочаровался в нововведении, и впоследствии осушительную систему забросили, а тяжелые плуги ржавели без дела. Сарумское земледелие продолжало процветать на взгорье.

Впрочем, кое в чем Портий преуспел.

Рядом с виллой он разбил небольшой сад, огороженный высокой каменной стеной, и посадил там персиковые и абрикосовые деревья, привезенные из Галлии. Абрикосы не прижились, а вот персики укоренились и вскоре принесли урожай румяных сочных плодов, дотоле невиданных в Саруме.

Однажды Портий спросил у Мэйв, где местные жители собирают мед.

– В лесу, – ответила она.

Портий удивленно покачал головой и велел Нумексу установить шесть небольших глиняных горшков на солнечном склоне, у каменной стены сада, и провертеть в стенках каждого горшка шесть дырочек.

– А это еще зачем? – удивленно спросил Нумекс.

– Для пчел, – объяснил Портий.

Никто не верил, что пчелиный рой можно заставить жить в горшке.

– Вам, римлянам, во всем порядок нужен, – возмутилась Мэйв. – Вот увидишь, пчелы тебе подчиняться не станут. Знаешь, сколько они летают, бедняжки, пока удобное местечко в лесу не найдут?

Портий только улыбнулся. На следующий год несколько пчелиных роев поймали и перенесли в горшки. К удивлению местных жителей, пчелы никуда не улетели.

– Вот что значит римская смекалка, – сказал Тосутиг Мэйв.

Бальба-красильщик вызвался стать пасечником.

– Я красками насквозь пропитался, пчелы меня не тронут, – заявил он Портию.

И в самом деле, пчелы красильщика не жалили: то ли их отпугивал едкий запах мочи, применяемой для окрашивания и отбеливания шерсти, то ли Бальбу сделала неуязвимым продубленная красителями кожа.

– Пчелы вони не любят, – серьезно объяснил Нумекс.

Но больше всего Тосутигу понравились фазаны – необычные длиннохвостые птицы с маленькой головой и золотисто-коричневым оперением.

– А что с ними делают? – спросил тесть.

– На них охотятся. У фазанов очень вкусное мясо, но их надо несколько дней провешивать, – объяснил Портий.

Двести фазанов, привезенных из Галлии, выпустили в лес, и они быстро обосновались в окрестностях Сарума.

– Надо же, мой зять даже охотничьи угодья улучшил! – восторгался Тосутиг.

Однако самых больших перемен Портий добился на взгорье. Его нововведение существенно повлияло на жизнь Сарума в последующие полторы тысячи лет.

Овец в Саруме было много, Портий заметил это сразу. В то время на острове существовала всего одна, древняя порода – соай: мелкие, худые и выносливые животные с короткими хвостами и гладкой бурой шерстью, прекрасно приспособленные к жизни на взгорье. Римляне считали их примитивными, потому что в имперских провинциях разводили много разных пород: в испанской провинции Беатика и в Малой Азии – рыжих, в Иберии – черных, но самое драгоценное, белое руно получали от тарентских овец из Южной Италии.

– Надо улучшить породу, – заявил Портий.

– Неужели всех наших овец придется заколоть? – ужаснулся Тосутиг.

– Нет, что ты! Мы их скрестим с тарентскими.

Портий, хоть прежде и не предполагал заниматься разведением скота, внимательно изучил трактат Марка Терренция Варрона о сельском хозяйстве. Труды великого философа натолкнули молодого человека на кое-какие мысли, а потому он выписал из Италии полдюжины лучших тарентских овец.

Через несколько месяцев к дуну подъехал крытый возок. Местные жители, прослышав о невиданных овцах, с любопытством следили, как Портий и Тосутиг выгружают животных. Портий откинул полог возка и по сходням бережно вывел первую овцу.

Все вокруг расхохотались, а Тосутиг побагровел от стыда – овца была плотно обернута кожаной попоной.

– Римские овцы плешивые! Их попонами накрывают, чтоб не мерзли! – выкрикивали в толпе.

Портий невозмутимо развязал кожаные ремни, удерживающие попону на месте, и объяснил:

– Попоны надевают для того, чтобы шерсть не путалась и не пачкалась.

Он сдернул попону, и смех немедленно умолк. Жители Сарума изумленно ахнули, впервые увидев тонкорунную овцу. Тончайшая белоснежная шерсть волнами ниспадала до самой земли и сияла в лучах солнца. К овце со всех сторон потянулись руки, люди с восхищением гладили шелковистые завитки, возбужденно переговаривались.

Когда Портий вывел из возка всех животных и снял с них попоны, Тосутиг недоуменно спросил:

– А где же бараны?

– Нам бараны не нужны, – ответил Портий. – У нас свои есть.

Улучшение, точнее, выведение новой породы заняло несколько лет. Портий терпеливо скрещивал тарентских овец с местными баранами. Первый помет дал овец разных цветов и с жесткой шерстью.

– Говорил же я тебе, бараны нужны, – удрученно вздохнул Тосутиг.

– Не торопись, овец нужно еще раз скрестить, – успокоил его Портий.

Из первого помета он выбрал баранов с белой шерстью и снова скрестил их с тарентскими овцами. Потомство удалось на славу – все с длинным белым руном, хотя и не таким шелковистым, но вполне подходящим для холодных зим Сарума.

Местные жители прониклись уважением к римлянину.

Портий объяснил, что овец лучше не ощипывать по весне, а стричь, потому что иначе при осенней линьке пропадает много шерсти. Он показал Тосутигу железный гребень и бронзовые ножницы для стрижки овец и заверил тестя, что количество собранной таким способом шерсти увеличится вдвое, а гребнем удобно отделять длинные волокна от коротких.

Вскоре на взгорье рядом с отарами бурых овец паслись и белые овцы – выносливые, ловкие и привычные к непогоде, так что попоны им не требовались. С них состригали прекрасное тонкое руно.

– Твой муж не только научил нас жить как истинные римляне, но и приумножил наше богатство.

После пяти лет семейной жизни Портий решил, что все-таки чего-то достиг. Мэйв родила ему двух сыновей и дочь. Мальчики получали римское воспитание, и Портий подумывал нанять им наставника. Имение процветало. Молодой человек с таким усердием предавался заботам о хозяйстве, что даже не вспоминал об отъезде из Сорбиодуна. Долгая судебная тяжба лишила его родителей имения в Галлии, однако деньги, посылаемые Портием, обеспечивали им скромное существование. В общем, жаловаться было не на что – ну или почти не на что.

Материнство изменило отношение Мэйв к мужу. Когда она ждала первенца, то, мучимая тошнотой, мечтала поскорее разрешиться от бремени и вернуться к прежнему, беззаботному существованию. Однако, ощутив в себе биение зарождающейся жизни, Мэйв с любопытством начала следить за ее развитием и пришла в невероятный восторг. Перед восхитительными ощущениями меркла даже первая встреча с Портием.

После рождения ребенка она часами сидела у колыбели, разглядывая младенца, – ее не занимало ничего, кроме сына. Верховые прогулки она забросила, а пылкие любовные утехи сменились сдержанными ласками. Спустя несколько месяцев Мэйв поняла, что хочет еще одного ребенка.

Поначалу Портию нравились эти перемены. «Моя жена превращается в настоящую римскую матрону», – с гордостью думал он. Увы, с появлением еще двоих детей Мэйв словно бы забыла о муже и, хотя всегда встречала его с нежной улыбкой, взгляд ее полнился иными заботами.

Ей все чаще казалось, что муж, этот странный римлянин, отец ее детей, совершенно не разделяет ее чувств. Неужели он не видит, какое чудо – дети? Почему он все время куда-то торопится? Она его, конечно же, любила, ведь он заботился о ней, приумножал доходы поместья. Он был ей нужен. Да, она его любила.

Изредка Портий жалел об угасшей страсти жены, но убеждал себя, что это к лучшему. Впрочем, на такие пустяки времени у него совершенно не оставалось.

Иногда, охваченная внезапной вспышкой былого чувства, Мэйв нежно обнимала мужа и шутливо спрашивала:

– Ну что, ты в Рим все еще собираешься?

Портий улыбался в ответ – ему было хорошо в Саруме.

Летом 67 года в Сорбиодун приехали Марк с Лидией.

Портий, Тосутиг и Мэйв стояли у крепости. Римлянин терзался противоречивыми чувствами. Зачем он пригласил в гости Марка и Лидию? Наверное, из приличия. Получив послание Марка с известием о его приезде в провинцию, Портий не мог поступить иначе.

Наконец-то он снова увидит Лидию… Вот уже два дня на вилле шли торопливые приготовления к встрече гостей. Виллу привели в образцовый порядок, а дорожку, ведущую к дому, засыпали свежим гравием. Портий, не в силах сдержать волнения, стал резок и несдержан с детьми и женой. Утром он поглядел в бронзовое зеркало на стене, размышляя: «Что они обо мне подумают? Наверное, я стал провинциалом… Ох, неужели я все еще в нее влюблен?»

Мэйв тоже волновалась. Портий никогда не говорил с ней ни о сенаторе Гракхе, ни о Лидии, но Мэйв давным-давно узнала обо всем от отца. Она невольно вздрогнула: мысль о сопернице страшила, но Мэйв не хотела, чтобы Портий об этом догадался. Рыжеволосая красавица боялась не внешнего сравнения с римлянкой, а того, что Лидия олицетворяла: загадочный мир Римской империи, ради которого Портий может оставить жену. Мэйв не знала, как с этим бороться.

Тосутиг, в своей лучшей тоге, счастливо улыбался.

– К нам в гости приедет дочь сенатора, – вот уже несколько дней объявлял он всем подряд, втайне неимоверно гордясь тем, что выдал дочь замуж за человека, которому когда-то благоволил римский сенатор.

Никто из обитателей Сарума не подозревал, что гости долго раздумывали, прежде чем сообщить Портию о своем приезде в Британию. Марк получил важное назначение в Африку – ему прочили головокружительную политическую карьеру. Прежде чем отправиться к месту службы, он хотел сдержать данное жене обещание и свозить ее в далекую северную провинцию, но они с Лидией долго не могли решить, надо ли сообщать об этом Портию.

– Он женился на местной, живет где-то в глуши, в стесненных обстоятельствах, ведь его родители в Галлии разорились. Пожалуй, ему неловко будет с нами встречаться, – вздохнул Марк.

– А если он узнает, что мы приезжали в Британию и ему об этом не сообщили, то обидится наверняка, – сказала Лидия.

Итак, они отправились в Сорбиодун.

– Не надо было приезжать, – прошептала Лидия, когда крытый возок и два сопровождающих его всадника свернули на дорогу, ведущую к дуну.

Наконец возок остановился, и Марк, спрыгнув на землю, радостно схватил Портия за руку:

– Здравствуй! Как я рад встрече, приятель!

Церемонный поклон, которого удостоились владыка Сарума и Мэйв, пришелся бы по душе самому сенатору Гракху. Марк почти не изменился, лишь несколько утратил юношескую стройность, на широком лице появились первые морщины, широко расставленные глаза светились довольством, а черные кудри надо лбом слегка поредели. Тосутиг с восхищением разглядывал человека, явно облеченного властью.

Портий не отрывал глаз от возка, из которого с достоинством вышла Лидия. Как и предполагал Портий, она изменилась.

Расплывчатые очертания детского лица приобрели четкость, плавным линиям сформировавшейся фигуры позавидовала бы любая родовитая римская матрона, гибкие движения полнились уверенности и грации. Лидия держала себя с отстраненным очарованием, свойственным женщинам высших имперских кругов. Изящная высокая прическа по тогдашней римской моде открывала лоб, безупречная смуглая кожа словно бы сияла изнутри, от нее исходил легкий аромат духов. Судя по всему, Лидия была довольна жизнью с Марком. За несколько лет наивная дочь сенатора, которая еще недавно восхищалась неуклюжими шутками и бездарными эпиграммами Портия, превратилась в недосягаемую патрицианку. Портий онемел от изумления.

Лидия улыбнулась, заметив произведенное ею впечатление, и негромко произнесла:

– Привет тебе, мой Портий!

Мэйв с любопытством разглядывала ее, понимая, что эта женщина явилась из неведомого мира, словно бы олицетворяя собой все то, о чем мечтал ее муж. Повозка медленно покатила к вилле на холме.

– А в Риме много таких женщин? – шепнула Мэйв Портию.

– Да, – ответил он, с трудом сдерживая возбуждение.

Мэйв задумчиво кивнула и, решив, что в Рим они никогда не поедут, с любопытством спросила:

– А она умеет ездить верхом?

– Не знаю, – усмехнулся Портий. – Вряд ли.

– Зато я умею, – гордо тряхнув головой, заявила Мэйв.

Однако разговор гостей, ненароком услышанный на пути к вилле, ранил Портия до глубины души. Лидия, не подозревая, что Портий скачет совсем рядом с возком, негромко сказала мужу:

– Ох, погляди, в какой лачуге они живут!

– Говорил же я, не стоит приезжать, – шепнул Марк. – Теперь улыбайся и нахваливай все, что тебе покажут.

Портий, обиженно выпрямившись в седле, посмотрел на крохотную виллу, которой еще недавно так гордился: и в самом деле, скромный домишко в захолустье. Стыд и отчаяние захлестнули Портия с головой, и он забыл о радости встречи с друзьями.

В доме к гостям вывели сыновей Портия, и мальчики почтительно произнесли слова приветствия на безукоризненной латыни.

– Твои дети делают тебе честь, – заметил Марк. – Моим сыновьям до них далеко.

Портий, как подобает радушному хозяину, повел гостей осматривать угодья. Впрочем, делал он это без особого удовольствия, а вот Тосутиг, напыжившись от гордости, с восторгом показывал гос тям все великолепные нововведения зятя, включая оштукатуренные стены дома. Марк, разглядывая отары белоснежных овец, завел с Портием осведомленную беседу о животноводстве, а потом расска зал старому приятелю о последних новшествах в осушении земель. Портий с благодарностью поддержал разговор, однако не преминул отметить неискренние улыбки и притворно-восторженные восклицания друга.

– Что ж, Портий, прекрасное у тебя имение! – повторял Марк.

Вечером, за ужином, приготовленным Мэйв и ее прислужницами, к Портию вернулась гордость – роскошь яств соперничала с римскими трапезами.

– Твоя… Маева… – произнесла Лидия, не справляясь с произношением имени жены Портия, – отличная хозяйка. Теперь понятно, почему ты на ней женился, мой Портий.

Она сопроводила свои слова печальным вздохом, будто это Портий ее оставил. Лидия попыталась заговорить с Мэйв, но беседа не задалась: рыжеволосая красавица бесстрастно выслушала похвалу яствам, вежливо улыбнулась, но к рассказам о Риме осталась равнодушной. Когда речь зашла о делах в дальних имперских провинциях, стало ясно, что Мэйв смутно представляет себе, где они находятся, а вот Тосутиг до самой ночи расспрашивал гостей о политике, об императоре Нероне и о всевозможных тонкостях управления империей. Наконец Портий, к явному облегчению усталых гостей, заявил, что пришла пора отдохнуть.

– Приезжайте к нам почаще, – настаивал старый кельт. – А когда мы соберемся в Рим, то обязательно вас навестим.

Утром все отправились к дуну провожать Марка с Лидией.

– Прощай, мой Портий, – с ласковой улыбкой изрекла Лидия. – Ах, я так рада видеть тебя счастливым!

Марк пожал Портию руку и произнес:

– Боги тебе благоволят, дружище! Да приумножатся твои богатства в этой провинции!

Однако Портий успел заметить на лице приятеля мимолетную гримасу сожаления – так преуспевающие люди смотрят на своих знакомых, с которыми не собираются поддерживать отношения.

Повозка покатила с холма, и Портий невольно сделал несколько шагов вслед, глядя на дорогу, убегающую к туманному горизонту. Внутри у римлянина все сжалось – он понял, что проиграл.

Наконец крохотные фигурки всадников и возок скрылись в сизом мареве, а Портий, вздохнув, медленно обернулся к тестю и жене.

В 68 году от Рождества Христова великие перемены сотрясали Римскую империю, провинцию Британия и семейство Портия.

Римский сенат объявил императора врагом народа, и Нерон, убоявшись расправы, наложил на себя руки. После его смерти в империи вспыхнули мятежи и бунты, а последующий год получил название года четырех императоров – по числу желающих облачиться в пурпурную тогу правителя Рима. Наместник Марк Веттий Болан и три британских легиона поддерживали Авла Вителлия. Гай Светоний Паулин, к этому времени римский сенатор, встал на сторону Марка Сальвия Отона и чудом уцелел после разгрома отонианцев легионами Вителлия в битве при Бедриаке, на севере Италии. Однако же победоносные вителлианцы, желая запугать претендентов на императорский престол, совершили величайшую ошибку: убили всех отоновских центурионов. В легионах начались волнения, и Вителлий лишился поддержки армии; вдобавок против него открыто выступили многие военачальники, в частности Тит Флавий Веспасиан, которого Нерон отправил подавлять восстание в Иудее. Вителлий потребовал, чтобы британские легионы пришли ему на выручку, однако Болан колебался, не зная, на чью сторону лучше стать. Тем временем Вителлий был убит, и императором стал Веспасиан, положив начало династии Флавиев.

Эти невероятные события свидетельствовали об упадке централизованной власти Рима: если человек незнатного происхождения мог, отличившись на воинской службе, стать императором, то того же мог добиться и наместник самой отдаленной имперской провинции.

Приход Веспасиана к власти привел к переменам и в далекой Британии. Нового императора поддержали римские войска, находившиеся в провинции, особенно легионеры Второго Августова легиона, которым некогда командовал Веспасиан. Однако опасения вызывал Двадцатый Победоносный легион – его солдаты выступили на стороне Вителлия, поэтому Веспасиан назначил легатом Двадцатого легиона Гнея Юлия Агриколу, отличившегося при подавлении восстания кельтов под предводительством Боудикки. Наместником Британии стал Квинт Петилий Цериал, бывший легат Девятого Испанского легиона, который отважно, хотя и безуспешно, пытался отбить Камулодун, захваченный войском Боудикки. Веспасиан считал, что эти способные военачальники совладают с управлением мятежной провинцией.

Тосутиг проведал, что Портий знаком с этими высокопоставленными особами, и безмерно обрадовался:

– Ты служил с Цериалом и Агриколой, а я разговаривал с самим Веспасианом! Вот повезло!

На следующий день Тосутиг написал императору длинное послание, напоминая о прошлом знакомстве. Портий с улыбкой прочитал письмо, исправил многочисленные ошибки и решил, что особого вреда оно не причинит – император наверняка получал тысячи таких посланий.

К безмерному изумлению Портия, на этот раз надежды старого кельта оправдались. Вскоре в Сорбиодун приехал посланник нового наместника и вручил Портию письмо, в котором говорилось:

По рекомендации прокуратора Классициана и в награду за верную службу Гай Портий Максим назначается личным бенефициарием наместника и смотрителем строительства новых терм в месте, называемом Акве-Сулис.

– Прекрасное назначение, – заверил Портия посланник. – И жалованье огромное. Поздравляю!

В Римской империи принято было как можно скорее привносить внешние признаки цивилизованной жизни в завоеванные провинции. В Британии повсюду спешно возводились храмы, амфитеатры и термы. Так возникло поселение у горячих источников под названием Сулиевы воды – Акве-Сулис, – впоследствии ставшее городом Батом. Построенными там великолепными римскими банями любуются и сейчас, две тысячи лет спустя.

Портий хорошо знал долину в южной оконечности Котсуолдской гряды, лежащую всего в тридцати милях к северо-западу от Сарума. Там добывали серый известняк и желтый песчаник. В долине били горячие ключи, обладавшие целительными свойствами. Вот уже много веков кельты считали это место священной обителью богини Сулии и устроили там купальни. Римляне отождествляли Сулию с Минервой, однако, чтобы добиться расположения коренных обитателей долины, дали местности название по имени кельтского божества.

Итак, Портию надлежало выстроить в Акве-Сулис традиционные римские термы, а впоследствии расширить и приукрасить их. На строительство выделили огромную сумму.

– Бани должны стать местом отдыха для римских легионеров и местного населения, – объяснил посланник и с усмешкой добавил: – Может быть, купание в горячих источниках смягчит воинственный нрав кельтов.

Однажды летним утром Портий отправился осматривать долину. Вместе с ним увязался коротышка Нумекс.

– Римляне научили меня строить дороги, – заявил каменщик. – Теперь я хочу узнать, как они строят дома.

Подготовка к строительству терм шла полным ходом. В АквеСулис отправили зодчих из Галлии, землемеров, каменщиков, плот ников и целую армию строителей. Портию впервые пришлось присматривать за таким количеством людей, однако управлять превосходно налаженным хозяйством было несложно. Землемеры осмотрели источники, прорыли канавы, исследовали почву и составили план строительства.

У священных источников предполагалось соорудить прямоугольный купальный зал с бассейном, в который вода поступала с одной стороны. К восточному крылу купальни следовало пристроить термальный бассейн поменьше, а в западном крыле расположить обогреваемые помещения: тепидарий с теплым воздухом и кальдарий – парну ю. Для украшения каменных построек использовали яркие мозаики и резные изображения римских и кельтских богов.

Строительство должно было занять несколько лет, и Портий с удовольствием погрузился в работу. Жизнь в провинции налаживалась.

Нумекс с восхищением следил за строителями. Давным-давно, когда он помогал легионерам строить дорогу, коротышка-каменщик понял, что новые правители острова не только отличные воины, но и прекрасные ремесленники, обладающие доселе невиданными умениями и мастерством. Портий договорился со строителями, и Нумекса приняли в гильдию ремесленников, где он принес священную клятву верности богине Минерве и начал учиться секретам строительного мастерства. С раннего утра до самой ночи он вперевалочку расхаживал по строительной площадке, дружелюбно заговаривал с рабочими и с любопытством наблюдал, как водопроводчики укладывают свинцовые трубы для подачи воды и облицовывают кирпичом водостоки, а мозаичных дел мастера вычерчивают на отведенных площадках прихотливые узоры, требующие точного геометрического расчета.

Однако больше всего Нумекса занимала сложная система обогрева терм – гипокауст: хитросплетение дымогарных гончарных труб под полами. Коротышка-каменщик, в жизни не видевший ничего подобного, вспомнил дымные очаги в жилищах кельтов и презрительно рассмеялся:

– В сравнении с римлянами кельтские вожди живут хуже скота.

За два года Нумекс многому научился у римских ремесленников.

Тем временем на юге Британии происходили значительные политические изменения. Император Веспасиан решил, что настало время окончательно цивилизовать дуротригов, покоренных четверть века назад, а потому заложил на юге их территории поселение Дурноварий. После смерти Когидубна, царя атребатов, северную часть его владений выделили в отдельную территорию, включавшую Сорбиодун и Акве-Сулис. Столицей этой территории стал Вента-Белгарум. Так в начале правления Флавиев были основаны города Дорчестер и Винчестер.

Правили этими городами советы – ордо, – состоящие из местной знати, над которыми был поставлен магистрат, получавший римское гражданство. Таким образом бывшие враги Римской империи становились ее горячими сторонниками.

Именно тогда, почти тридцать лет спустя, Тосутиг наконец-то получил долгожданное признание. Однажды на виллу Портия приехал посланник наместника и, почтительно испросив встречи с владыкой Сарума, отвесил Тосутигу церемонный поклон.

– Здравствуй, владыка Тосутиг, – торжественно начал посланник. – Наместник шлет тебе привет. Он получил письмо от императора Веспасиана, который тебя не забыл.

Портий ошарашенно уставился на гостя. Судя по всему, имперская канцелярия работала исправно и старалась ублажить всех мало-мальски значительных подданных империи.

– Как известно, Вента-Белгарум объявлена столицей новообразованной территории, и ты, Тосутиг, удостоился чести быть избранным в ордо, совет управления, – веско объявил посланник, пожилой самодовольный толстяк. – Ты назначен не просто советником, но старшим из двух магистратов. Как подобает такому важному чину, тебе даровано римское гражданство.

Портий обрадованно вздохнул: сбылись мечты Тосутига – он стал гражданином Рима.

К несказанному удивлению Портия, Тосутиг низко поклонился и с притворным уважением ответил:

– Передай наместнику заверения в моем всемерном почтении, однако я с глубочайшим сожалением вынужден отклонить эту невероятную честь. Увы, я слишком стар и слаб, здоровье не позволяет мне занять такой важный пост.