Текст книги "Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок"

Аспирантура по физике занимала все мое время, и я постепенно перестал общаться с Вивиан, как и с большинством других своих друзей. Однажды Вивиан прислала мне рождественскую открытку с запиской: «Не пропадай». Я позвонил Вивиан, и через несколько недель мы отправились на первое свидание: мы пошли в один маленький кинотеатр в Голливуде на фильм «Река» Жана Ренуара. Несмотря на восторженные рецензии, фильм показался нам скучным и бесконечно затянутым. Когда мы выходили из кино, казалось, что свидание может быть провальным. Но потом, сидя за легким ужином, мы разговорились и снова ощутили дружеские чувства – и нечто новое. К этому моменту мы оба накопили достаточно опыта романтических отношений с другими людьми, чтобы понять, как хорошо мы подходим друг другу. Как в одном из романов Джейн Остин, которые так любила Вивиан, мы наконец поняли, что хотим быть вместе. Мне повезло, что, несмотря на давление родных, стремившихся выдать ее замуж, у Вивиан все еще никого не было, потому что она хотела найти именно того, кто ей нужен, и не соглашалась ни на кого другого.

У нас было много общего. Мы оба обожали читать и ходить на спектакли, фильмы и концерты. При том, что мы оба очень хотели детей, мы также считали правильными одни и те же принципы их воспитания. Мы собирались дать им такое образование, какого они захотят, учить их думать самостоятельно, а не полагаться на мнения специалистов и авторитетов, и поддерживать их собственный выбор жизненного призвания. Мы оба были в определенной мере интровертами (меня это касалось в большей степени) и собирались провести свою жизнь в мире науки, среди умных, образованных людей, занимаясь преподаванием, исследованиями и много путешествуя. В такой жизни нельзя было рассчитывать на большие заработки, но нам должно было хватить. Для нас было важнее то, как мы проводим свое время, а также те люди, родственники, друзья и коллеги, с которыми мы его проводим.

Хотя у нас было много общих интересов, были и различия, которые обогащали мир каждого из нас. Вивиан больше увлекали литература, люди, психология, искусство и театр, чем математика и естественные науки. Однако она обладала ясным и логичным мышлением, присущим ученым, и была способна применить его к людям и обществу. Мой вклад состоял в рациональном, научно обоснованном понимании мира природы, а она помогала мне лучше понять мир людей. Я рассказывал ей о вещах, она мне – о людях.

Родители Вивиан, Эл и Адель Синетар, познакомились в 1920-х годах в Нью-Йорке. Как и другим еврейским иммигрантам, оказавшимся в Америке без денег и не имевшим хорошего образования, им пришлось упорно трудиться, чтобы создать несколько успешных предприятий и подняться до уровня обеспеченной жизни среднего класса. Кроме того, они десятилетиями помогали добиться успеха многочисленным родственникам, также переезжавшим в Соединенные Штаты, в том числе приблизительно десятку братьев и сестер с обеих сторон и их рано или поздно рождавшимся детям. Вивиан, первая из всей своей многочисленной родни получившая университетский диплом, теперь снова оказалась в роли первооткрывателя: она первой вышла замуж за человека, не принадлежавшего к иудаизму. К счастью, я нравился обоим ее родителям.

Эл и Адель всегда были мне рады, но, возможно, дело окончательно решилось в мою пользу за одним из ужинов в их доме. Адель была известна своими кулинарными талантами и всегда подавала огромные порции борща со сметаной, куриного паприкаша, голубцов, картофельных латкес (также со сметаной) и так далее. Прожив многие годы в студенческом общежитии, в котором лучшим из блюд считалась конина, покрытая синими жилами и обладавшая подозрительно сладковатым вкусом, а лучшим десертом – консервированные персики, я всегда был голоден. Адель всегда предлагала мне, так же как и всем, кто оказывался за ее столом, взять добавки. Разрываясь между боязнью показаться невоспитанным и искушениями этого гастрономического рая, я часто соглашался. И вот однажды, когда ужин был закончен, Адель выставила на стол большое блюдо с чем-то, чего я еще никогда не видел, – это были блинчики с сыром. Я съел те два блинчика, которые мне положили, и стал ждать. Разумеется, мне предложили еще два. И еще. И еще. В конце концов я съел… двадцать, чем почти что исчерпал семейные запасы еды.

В июне того года я получил степень магистра физики и вскоре после этого сделал Вивиан предложение. Вивиан согласилась, и ее родители готовы были принять зятя, которому, учитывая размеры зарплат ученых, было суждено навечно остаться бедным. Однако свадьба должна была быть проведена по правилам иудаизма – иначе это шокировало бы всех родственников. Мы не возражали, но одна проблема все равно оставалась неразрешенной: где найти раввина, который согласился бы нас обвенчать? Наконец мы нашли того, кто был нам нужен, – молодого реформистского раввина по имени Уильям Креймер. Пятью годами раньше он занимал должность капеллана сената США. Впоследствии, в 1960 году, он проводил церемонию венчания чернокожего артиста Сэмми Дэвиса-младшего и шведской актрисы Мэй Бритт. Их свадьба имела такой острый политический резонанс, что сам Джон Фитцджеральд Кеннеди просил их (причем безуспешно) подождать и провести ее после выборов. Этот брак привел в ярость консерваторов всей Америки.

За несколько лет до этого Дэвис попал в автомобильную аварию и потерял один глаз. Позднее он перешел в иудаизм. Как-то раз, когда они вместе играли в гольф, Джек Бенни спросил у Сэмми: «Какое у тебя преимущество?» Дэвис ответил своей знаменитой репликой: «Это у меня-то преимущества?! Да я одноглазый черный еврей!»

Когда, поколение спустя, раввин Креймер проводил свадьбы обеих моих дочерей, на первой из них он сказал: «Я люблю постоянных клиентов, но попрошу вас не ждать следующего раза тридцать четыре года».

Последовавший после этого свадебный банкет шел хорошо, пока один из моих любимых школьных учителей, которого я пригласил на свадьбу, не начал громко повторять: «Я всегда знал, что он женится на “землячке”!» (он использовал слово «landsman», которое означает на идиш еврея, происходящего из той же области). К счастью, родственники старшего поколения притворились глухими, и дальше все пошло как нужно.

Мне еще повезло, что мои свойственники не видели, с каким имуществом я вступил в брак. Вся моя поношенная одежда умещалась в один чемодан со сломанным замком. Годы совместной стирки придали ее цветам общий характерно сероватый цвет с легкими оттенками фиолетового, бежевого и желтого. За пару лет до того мы с соседом по общежитию купили в складчину за 40 долларов твидовый пиджак, который по очереди надевали на свидания. Сосед преподнес мне свою половину пиджака в качестве свадебного подарка. Что у меня было, так это бесчисленные коробки книг и самодельные книжные стеллажи. В качестве полок в них использовались доски, положенные на бетонные блоки, – такова была стандартная конструкция, использовавшаяся студентами того времени.

После нашей свадьбы в январе 1956 года я начал изучать математику. Вивиан поддерживала меня в этом рискованном предприятии: я собирался пропустить курсы высшей математики, которые позволили бы мне заложить основу знаний, и прямо приступить к работе на уровне аспирантуры по принципу «либо пан, либо пропал», заполняя пробелы в знаниях по мере возможности. Когда наступило лето, несмотря на то, что Вивиан зарабатывала нам на жизнь, нам были остро необходимы дополнительные средства, которые я мог добыть за три месяца работы на полную ставку. Мой приятель по общежитию, студент инженерного факультета Том Скотт рассказал мне, что компания National Cash Register (NCR) ищет сотрудников. Я заполнил анкету, прошел собеседование, и мне предложили работу за 95 долларов в неделю! Чтобы получить эквивалент этой суммы в ценах 2016 года, ее нужно умножить на восемь. Речь шла о преподавании высших разделов современной алгебры сотрудникам компании по учебнику, который я должен был выбрать сам. Книга, которую я выбрал, «Обзор современной алгебры» Биркгофа и Маклейна[39]39
  Судя по всему, имеется в виду этот учебник: Birkhoff Garrett and Mac-Lane Saunders. A Survey of Modern Algebra. N. Y.: Macmillan, 1941. (прим. переводчика)


[Закрыть], была настоящей легендой в области преподавания математики. Каждый день я изучал новую для себя часть материала и на следующий же день излагал ее своим ученикам.

Однажды нас с Вивиан пригласили на вечеринку в доме одной из приятельниц Тома Скотта по NCR. Там мы познакомились с ее другом, Ричардом Фейнманом, который сидел в какой-то нише и играл на барабанах бонго. В тот момент ему было тридцать восемь лет, он преподавал в Калтехе и уже считался одним из самых блестящих физиков в мире. Впоследствии Фейнман получил Нобелевскую премию, а еще позднее привлек к себе внимание всей страны, когда объяснил общественности причину катастрофы «Челленджера», в которой погибло семь астронавтов, при помощи модели, сделанной из стакана воды со льдом и резинового кольца[40]40
  Фейнман опустил резиновое кольцо, сделанное из того же материала, что и уплотнение на «Челленджере», в ледяную воду и продемонстрировал, что при охлаждении, которое произошло во время запуска «Челленджера», оно становится хрупким и может разрушиться. Эта история рассказана в книге «Классический Фейнман» (Classic Feynman: All the Adventures of a Curious Character. Ed. by Ralph Leighton. N. Y.: Norton, 2005). (прим. автора)


[Закрыть].

Я слышал историю о Фейнмане и рулетке в Лас-Вегасе: увидев, как некто ставит по 5 долларов на красное или на черное, Фейнман сказал ему, что игра против казино всегда проигрышна и что он, Фейнман, готов сыграть роль казино. Они стали ходить вдвоем от одного колеса к другому, и игрок ставил против Фейнмана, говоря «красное» или «черное» до запуска колеса. Если он проигрывал, он платил Фейнману, в противном случае Фейнман платил игроку. Получилось так, что, даже несмотря на преимущество казино, игроку везло настолько, что его выигрыш дошел до 80 долларов, – после чего Фейнман вышел из игры. Хотя он выступал в роли казино и в конце концов неизбежно выиграл бы, он не хотел рисковать. Фейнман изображал в этой истории казино с игровым капиталом всего 80 долларов, которое легко могла разорить полоса везения любого игрока. Если предположить, что эта история правдива, выходит, что даже один из величайших физиков мира мог не понимать, что для покрытия связанного с игрой риска требуется гораздо больший игровой капитал (так называемый «банкролл»). Понимание баланса между риском и прибылью и правильное обращение с ним – это основная, но плохо осознаваемая задача, которая встает перед всеми игроками и инвесторами.

Если кто-нибудь на свете и знал о возможности физического предсказания поведения рулетки, это должен был быть Ричард Фейнман. Я спросил его: «Существует ли хоть какая-нибудь возможность выигрыша в рулетку?» Когда он сказал, что такой возможности не существует, я почувствовал облегчение и воодушевление. Это означало, что никто еще не придумал того, что казалось мне возможным. Вдохновленный этим, я начал серию опытов.

Однажды вечером, вскоре после нашей свадьбы, родители Вивиан пришли к нам на ужин, а меня не было. После непродолжительных поисков меня обнаружили в нашей спальне со странным V-образным деревянным желобом. Один конец желоба был поднят над полом, и я запускал из отмеченной точки на его верхнем конце стеклянные шарики, которые скатывались по желобу и катились по полу, после чего я отмечал место остановки каждого из них. Я объяснил, что ставил опыты по предсказанию результатов игры в рулетку. Но какое отношение это сооружение имело к рулетке? Представим себе круговую дорожку, по которой шарик катится по рулеточному колесу, «развернутую» в прямую линию и согнутую в виде желоба. Поднимем один конец и пустим шарик катиться с некоторой известной высоты. Эта высота определяет начальную энергию шарика, только в этой модели шарик получает ее не от бросающей его руки, а от силы тяжести. Шарик катится по полу и в конце концов останавливается под действием трения – точно так же, как рулеточный шарик замедляется при движении по своей круговой дорожке. Я пытался выяснить, насколько точно можно предсказать место остановки шарика.

Результаты этого, весьма приблизительного, эксперимента показались мне многообещающими, но мои свойственники не разделяли моего энтузиазма. Они-то надеялись, что их дочь приведет им в дом «нашего зятя-доктора» или «нашего зятя-адвоката». «А это что такое?» – недоумевали они.

Приблизительно через год после этого один из старших студентов[41]41
  Т. Т. Торнтон. (прим. автора)


[Закрыть], которых я учил, человек состоятельный, зная о моих интересах, подарил мне новое рулеточное колесо, точнее, уменьшенную в два раза его модель. С помощью Вивиан я стал снимать на кинопленку движение шарика вместе с секундомером, проградуированным до сотых долей секунды, чтобы точно определять момент съемки каждого кадра[42]42
  Этот фильм можно посмотреть на сайте www.edwardothorp.com. (прим. автора)


[Закрыть]. Предсказания были достаточно точными, но колесо и шарик содержали множество дефектов. Если – как я предполагал – такие дефекты отсутствовали в рулетках, используемых в казино, я мог рассчитывать на выигрыш. Вивиан проявляла замечательное терпение по отношению к моим опытам с рулеткой, особенно с учетом того, что они занимали время, которое я мог бы использовать для завершения своей диссертации и получения полноценной работы. Однако для меня это была очередная игра в науку – такая же, как в детстве. Я находил в ней уют – так же, как другие находят его в книгах или фильмах. Моим мотивом точно не была надежда заработать кучу денег. Меня вдохновляла возможность сделать что-то, считавшееся невозможным, устроить очередной розыгрыш – удовольствие от удавшейся проделки.

Продолжая свои опыты с рулеткой в свободное время, я сосредоточился на своей диссертации по математике. Мне повезло выбрать научным руководителем Ангуса Тейлора, который был и выдающимся математиком, и талантливым преподавателем. Он был соавтором учебника по математическому анализу, известного среди математиков под названием «Шервуд и Тейлор»[43]43
  Sherwood G. E. F., Taylor Angus E. Calculus. N. Y.: Prentice-Hall, 1942. (прим. переводчика)


[Закрыть]. Эта книга пользовалась широкой популярностью начиная с первого издания 1942 года. Я познакомился с Тейлором еще студентом, когда слушал его курс по высшим разделам матанализа, а потом работал у него ассистентом (проверял студенческие работы). Лекции этого шотландца с блеском в глазах и открытой, прямой манерой в общении были образцом ясности изложения, причем ему удавалось найти оптимальное соотношение между теорией, практическими примерами и задачами.

Когда я устраивался на должность ассистента математического факультета, я попросил у трех своих преподавателей рекомендательные письма. Несколько дней спустя я взял свое дело у секретаря факультета, чтобы проверить в нем какие-то подробности, и обнаружил, что эти отзывы случайно оставили в папке. Два из них были полны самых неумеренных похвал, но письмо Тейлора было более сдержанным. Он отмечал, что я не сразу достиг в своей работе удовлетворяющего его уровня, и добавлял, что я отличаюсь живостью ума, но иногда страдаю недостатком точности. Как я сказал Вивиан, после этого я начал беспокоиться, что могу не получить этой работы.

На собеседовании с главой факультета я спросил, как обстоят мои дела, и он сказал мне, что, хотя два из моих рекомендательных писем были превосходны, как и моя профессиональная подготовка, только третье из них, письмо профессора Тейлора, устранило все сомнения относительно того, стоит ли брать меня на должность ассистента. Мне стало дурно. Профессор Тейлор, продолжал он, почти – или даже совсем – никому и никогда не давал столь положительных отзывов. Это напомнило мне моего отца, человека доброго, но тоже скупого на похвалу. Когда я получал на экзамене девяносто девять баллов, он спрашивал: «А почему не сто?» Работать под руководством Тейлора было наслаждением, и я закончил свою диссертацию раньше срока. Однако уже шла весна 1958 года: в этом году было уже слишком поздно подавать заявления на работу научного сотрудника.

Математический факультет оставил меня преподавать еще на один год, в течение которого я искал работу. Именно поэтому получилось так, что рождественские каникулы УКЛА этого года мы с Вивиан провели в Лас-Вегасе. Там я осмотрел несколько рулеточных колес и выяснил, что, по крайней мере, насколько можно было видеть на расстоянии, они были в ухоженном состоянии, более-менее ровными и лишенными каких-либо очевидных дефектов. Колеса, которые я видел в этих казино, более чем когда-либо укрепили мою уверенность в возможности предсказания их поведения. Я считал, что мне нужно было только раздобыть настоящее колесо правильного размера и кое-какое качественное лабораторное оборудование.

4
Лас-Вегас

Мы с Вивиан решили провести часть рождественских каникул в Лас-Вегасе, потому что, стремясь привлечь побольше игроков, Лас-Вегас превратился в отличное место для недорогого отпуска. Я, двадцатишестилетний преподаватель УКЛА с кандидатской степенью по математике, зарабатывал слишком мало, чтобы небрежно относиться к деньгам. Кроме того, я считал – и считаю до сих пор, после пятидесяти лет работы финансистом, – что самый надежный способ разбогатеть состоит в том, чтобы играть только в те игры и участвовать только в тех инвестициях, в которых у меня есть преимущество. Поскольку я не знал ни одного случая, в котором игроку удалось бы обыграть казино, игра в Лас-Вегасе не входила в мои ближайшие планы.

Когда я увидел Лас-Вегас в 1958 году, я не мог представить себе нынешней сияющей ленты многоэтажных отелей, беспорядочно теснящих друг друга, перед которыми в любое время дня и ночи ползет многополосная транспортная пробка. Теперь легендарные казино – Sands, Flamingo, Dunes, Riviera и Tropicana – исчезли, принадлежавшие мафии жульнические предприятия уступили место акционерным компаниям с многомиллиардными капиталами. В то время по сторонам длинного, прямого, не забитого толпами шоссе стояло всего около дюжины одноэтажных гостинично-игровых комплексов, разделенных сотнями метров песка с клубками перекати-поля.

Как раз перед нашим отъездом мой коллега профессор Роберт Зоргенфрей рассказал мне о недавно появившейся стратегии игры в блэкджек[44]44
  Baldwin, et al. (1956). (прим. автора)


[Закрыть], позволявшей игроку, как утверждалось, свести преимущество казино до уровня меньшего, чем в любой другой азартной игре. Следующей по выгодности игрой была баккара, в которой преимущество заведения составляет всего 1,06 %, а затем шла игра в крэпс, для некоторых ставок в которой оно было равно 1,41 %. Новое значение – 0,62 % – было настолько близко к равенству шансов, что я собирался рискнуть несколькими долларами просто развлечения ради. Эта стратегия, разработанная четырьмя математиками во время их военной службы, охватывала несколько сотен возможных решений, с которыми может столкнуться игрок. Я выписал основные ее положения на карточку, которая помещалась в мою ладонь. Весь мой предыдущий опыт игры в казино сводился к тому случаю, в котором я разыграл несколько монет в игровом автомате.

После того как мы устроились в гостинице, мы отправились в казино. Пробравшись среди посетителей бара, курильщиков и игровых автоматов, я нашел два ряда столов для блэкджека, разделенных проходом, или «ямой», в которой можно было найти запасы фишек и карт, а также официанток, предлагавших клиентам-«простакам» алкогольную нирвану. За всем этим пристально следил инспектор зала. Дело было в середине дня, и за немногими работающими столами было полно игроков. Когда мне удалось найти себе место, я выложил весь свой банкролл, стопку из десяти долларовых монет, на зеленое сукно стола рядом со своим «боксом» – местом, предназначенным для моих ставок. Так как казино имело, хоть и небольшое, преимущество, я не рассчитывал выиграть, но, поскольку я собирался изготовить устройство для предсказания игры в рулетку, а до этого я никогда не играл в азартные игры, было самое время набраться опыта. Я не знал практически ничего ни о казино, ни об их истории, ни о принципах работы. Я был подобен человеку, просмотревшему кулинарные рецепты, но никогда не заходившему на кухню.

Игра, в которую я собирался играть – блэкджек, или «двадцать одно», – почти точно соответствует старинной испанской игре в «двадцать одно», упоминавшейся в рассказе Сервантеса еще в 1601 году. В середине XVIII века, в разгар охватившей тогда Европу моды на азартные игры, французы называли ее «vingt-et-un». Впоследствии, уже в XX веке, когда эта игра появилась в игорных заведениях США, в ней иногда предлагались премии за определенные комбинации карт. В частности, если первыми двумя картами игрока были туз пик и один из двух черных валетов[45]45
  Black Jack (англ.).


[Закрыть], игрок получал выплату из расчета десять к одному. Хотя это правило вскоре отменили, название игры прижилось, а кроме того, блэкджеком называют теперь любое сочетание из двух карт стоимостью 21 очко – то есть состоящее из туза и любой десятиочковой карты.

Игра начинается с того, что игроки выкладывают свои ставки в расположенные перед ними «боксы»; затем дилер раздает по две карты каждому из игроков и самому себе. Первая из карт дилера сдается в открытую, лицевой стороной вверх, и видна всем участникам, а вторая кладется под нее вверх рубашкой. Затем дилер спрашивает каждого участника по очереди, как он хочет разыгрывать свою «руку» (то есть сданные ему карты), начиная с игрока, сидящего слева от дилера.

Цель как игрока, так и дилера состоит в том, чтобы набрать на картах сумму, как можно более близкую к 21 очку, но не превышающую этого значения. Превышение называется перебором и означает немедленный проигрыш. Тузы стоят по 1 очку или 11 очков на усмотрение игрока. Десятки, валеты, дамы и короли стоят по 10 очков и называются десятиочковыми картами, или попросту десятками. Стоимость остальных карт, двоек, троек и так далее, до девяток включительно, равна их номиналу. Как правило, дилер обязан прикупать карты, пока не наберет 17 или более очков, после чего он должен прекратить прикупать, или «остановиться». Игрок может остановиться в любой момент. Преимущество дилера состоит в том, что игрок первым рискует получить перебор: в этом случае он немедленно теряет свою ставку, даже если дилер впоследствии тоже наберет больше 21, хотя, по сути дела, в этом случае получается ничья. Поскольку игрок проигрывает, когда и он, и дилер перебирают, у игрока, следующего стратегии дилера, вероятность победить приблизительно на 6 % меньше, чем у дилера.

И вместе с тем дилер играет по жестким правилам, которые не распространяются на игрока, что дает игроку большую свободу выбора. Такая гибкость в выборе вариантов розыгрыша карт может влиять на исход игры самым замечательным образом. В частности, еще до принятия решения о прикупе или остановке игрок, получивший с раздачи две карты одинакового достоинства, например пару девяток (9, 9), может разделить такую пару на две новые руки, добавив вторую ставку, равную исходной, и получив к каждой из карт разделенной пары еще по одной карте. После этого он разыгрывает эти две руки по очереди. Разделять пары следует не всегда. Например, разделение пары восьмерок обычно бывает выгодно, а разделение пары десяток – обычно нет. Кроме того, игрок может перевернуть свои первые две карты лицевой стороной вверх и увеличить свою ставку в два раза, после чего он получает еще одну – и только одну – карту. Этот прием называется удвоением ставки. В отличие от дилера, игрок также может прикупать или остановиться на любой сумме, меньшей или равной 21.

Когда я сел за стол, находившиеся за ним игроки сильно проигрывали. Меня беспокоило, смогу ли я сверяться с карточкой стратегии, которая была у меня в руке. Не выгонят ли меня? Не запретят ли мне пользоваться карточкой? Вместо этого меня подняли на смех. Когда я задерживал игру, сверяясь со своей карточкой, дилер покровительственно давал мне «полезные» советы по розыгрышу моей руки и всячески демонстрировал собравшимся, что ему приходится иметь дело с сельским олухом. Посмеиваясь над моими необычными ставками, зрители недоумевали, кому может прийти в голову разделять пару ничтожных восьмерок, удваивая тем самым сумму вероятного проигрыша, когда открытая карта дилера – мощный туз. Какой дурак будет останавливаться на жалких 12 против открытой у дилера слабой четверки? Всем было ясно, что мои десять долларов скоро окажутся в кармане дилера. Или нет?

Я играл неспешно и обдуманно, и мне удавалось сохранить свои фишки. Потом случилось нечто странное. Мне раздали туза и двойку. Поскольку туза можно считать за 1 очко или за 11 очков, моя сумма была равна 3 или 13. Затем я прикупил двойку, потом – тройку. Теперь у меня на руках были Т, 2, 2 и 3, а сумма была равна 8 или 18. Открытая карта дилера была девяткой; его закрытая карта могла быть или не быть десяткой, дававшей ему сумму 19 очков, но в любом случае моя рука с 18 очками уже была очень неплохой. Только полный идиот продолжил бы в такой ситуации прикупать, рискуя разрушить такую хорошую руку. Однако согласно стратегии следовало прикупить еще одну карту. Так я и сделал. Мне пришла шестерка, что вызвало в публике веселье и несколько удовлетворенных возгласов. Теперь я должен был считать своего туза за 1 очко, и моя сумма была равна 14! «Так ему и надо», – сказал один из зрителей. Шестой картой пришел туз, и моя сумма выросла до 15. «Переберешь, и по заслугам», – пробормотал еще один непрошеный советчик. И я прикупил седьмую карту. Это была шестерка! Теперь у меня на руках были Т, 2, 2, 3, 6, Т и 6 – семь карт с суммой 21 очко. Такое случается очень редко.

Когда кратковременный шок прошел, некоторые зрители сказали, что мне причитается премия 25 долларов. Дилер сказал, что нет, ее выплачивают только в нескольких заведениях в Рино. Я не знал о такой премии. Но мне показалось, что было бы забавно создать впечатление, что я пожертвовал своими восемнадцатью, предвидя 21 на семи картах. «И как знать, может быть, они мне еще и заплатят». Мне конечно же ничего не заплатили. Но веселье и снисходительное отношение некоторых зрителей сменились почтительностью, вниманием и даже некоторой опаской[46]46
  Правила блэкджека и мой первый отчет об этом случае см.: Thorp E. O. Beat The Dealer, 1962, rev. ed. 1966. (прим. автора)


[Закрыть].

Еще минут через пятнадцать я проиграл в общей сложности восемь с половиной долларов из своих десяти и вышел из игры. Но с этого момента, к ужасу Вивиан, я «подсел» на блэкджек – хотя и не в обычном смысле этого слова. В этот день я ощутил окружавшую столы для блэкджека атмосферу невежества и предрассудков, и она убедила меня в том, что даже хорошие игроки понятия не имеют о той математике, которая лежит в основе этой игры. Я вернулся домой, полный решимости найти способ выигрывать в ней.

Если бы я знал больше об истории азартных игр и об усилиях, которые веками тратились на их математический анализ, я, может быть, и не взялся бы за блэкджек. Всякому, кто видел блеск Лас-Вегас-Стрип и бум отрасли азартных игр, благодаря которому лотереи и казино распространились на большинство штатов, очевидно, что огромное количество людей теряет в азартных играх громадное количество денег – десятки миллиардов долларов в год. Более того, математики доказали, что в большинстве азартных игр, предлагаемых в казино, преимущество заведения не может уменьшить никакая система варьирования ставок. Многие поколения игроков занимались поисками невозможного. Игроки плохо осознают неизбежность проигрыша в долговременном масштабе, так как каждый из них играет сравнительно короткое время, что позволяет некоторым из игроков оставаться в выигрыше благодаря чистому везению.

Это справедливо для любой игры, в которой преимущество сторон поддается вычислению, а размеры выплат не зависят от ставок, сделанных в предыдущих розыгрышах или другими игроками. Примерами таких игр могут служить орлянка, крэпс, кено, рулетка или «денежное колесо» – при условии, что у игрока нет устройства, предсказывающего, например, результат вращения колеса. Скачки и фондовый рынок отличаются от таких игр, поскольку вычисление вероятностей невозможно, а ставки других игроков могут повлиять на размер выплаты.

Вера в неизбежность выигрыша казино в долговременном масштабе подкреплялась соображениями «здравого смысла»: если бы в блэкджек можно было выигрывать, казино либо изменили бы правила, либо вообще отказались бы от этой игры. Ничего этого пока что не происходило. Но, убедившись на своих опытах в возможности предсказания рулетки, я не собирался принимать на веру и эти утверждения относительно блэкджека. Я решил проверить самостоятельно, может ли игрок систематически выигрывать.