Текст книги "Пропавшие"

Эдвин Хилл
Пропавшие

Посвящается Дженнифер

4 июля, День независимости
Штат Мэн, остров Финистерре

Лидия жадно впивается в ролл с омаром, который купила в «Доке». Она ест так, будто голодала с воскресенья. Как будто в редкий перерыв хочет не подкрепиться, а провести время с Рори.

Так он себе воображает.

Уже давненько, наверное, с тех самых пор, как познакомился с Лидией – уж точно с тех, когда она еще не огорошила весь остров, выскочив за Трея, чужака, – Рори подумывает, каково было бы, если бы она хотела его так же сильно, как он ее. Рори представляет ее ласки, теплое дыхание в шею, шепот. Представляет, как просыпается утром и смотрит на нее, спящую рядом. Он репетировал признание в любви, а она в его мечтах отвечала, что и так все знает, что любит, нет, обожает его.

Однако умом Рори все понимает. Лидия давно, годы назад, записала его в категорию друзей. А может, и хуже, в братья.

– Этот обед стоил мне восемнадцати баксов, – жалуется Лидия. – Мэгги могла бы сделать скидку, но ладно уж, побалую себя. Праздник же. У всех, кроме местных, выходной. У меня, и то если повезет, на отдых десять минут.

Они не спеша отходят от старенького ресторанчика. Пот течет с них в три ручья. Капли смешиваются, наступает реакция.

Это часть ежедневного ритуала. Сперва Рори заходит к Лидии в пекарню. Встает в длинную очередь и ждет, пока она, заметив его, не принесет кофе: со льдом, без сливок, один пакетик сахара.

– Ты единственный из моих знакомых, кто пьет кофе со льдом и без сливок, – скажет она.

Рори похлопает себя по животу и ответит:

– За фигурой слежу.

Изо дня в день эти фразы не меняются.

Потом прогулка. Лидия покупает поздний завтрак. Рабочий день у нее примерно с четырех до десяти утра.

– Вот это вид, – говорит она.

На узких грунтовых тропинках острова Финистерре, что в восьми милях от побережья штата Мэн, не протолкнуться от туристов. Люди заглядывают в универмаг, в отель, поедают сахарную вату, размахивают флажками, радуются лету. Толпа очень плотная. Рори единственный коп, следящий за порядком на празднике, так что ему следует быть особенно начеку, но он смотрит, как взгляд Лидии скользит с толпы к бухте вдали. Глаза у нее того же цвета, что и море, что и небо, да и вообще все, что прекрасно. Интересно, ее когда-нибудь влекло к нему? Он высок и подтянут, любит думать о себе как о привлекательном мужчине, которого она просто не замечает.

– На вот, угощайся, – говорит Лидия. Она протягивает Рори ролл в бумажной обертке в красную полоску, придержав его снизу ладошкой.

Принимать угощение не стоит, ведь разделить еду – это что-то да значит, но они делились едой – да и вообще всем – с детства. Рори жует, но во рту так сухо, что он едва ощущает сладковатый вкус мяса. Лидия понимает и видит его таким – правда видит, – каким не видит да и не видел никто.

– Этот укус примерно доллара на четыре, – говорит она. – Гони монету.

Рори тянется к кошельку – нарочито медленно, чтобы показать, что шутку он понял. Лидия смеется. Смеется от души. Господи, как же хочется к ней прикоснуться. Рори хочет обнять ее и поцеловать на глазах у толпы.

– Ты только глянь, – говорит Лидия, мотнув головой в сторону универмага. От двери-сетки, сжимая в руке упаковку капкейков, пятится женщина. У нее сальные рыжие волосы и пустой взгляд.

– Я заплатила! – кричит она. – Иди к черту.

Рори моментально переходит в боевую готовность. Кладет руку на пояс и идет к магазину, загораживая собой Лидию. Наружу с метелкой в руке выходит Меррит, владелец. Он машет Рори и говорит:

– Все улажено. – Коротко, по делу.

– Вот-вот, улажено, – говорит рыжая, зло глядя на Рори. Разорвав упаковку, она махом съедает капкейк. Хочет уже показать средний палец, но, заметив Лидию, делает вид, будто машет рукой.

– Привет, – говорит Лидия, вяло махнув ей в ответ.

– Загляну к тебе завтра?

– Отлично, – отвечает Лидия и провожает ее взглядом.

– Знакомая? – спрашивает Рори, когда рыжая убегает.

– Да, отирается тут, – говорит Лидия. – Живет в викторианском особняке, с остальным сбродом. Раз в пару дней наведывается в пекарню, берет кофе, платит мелочью, которую, поди, выклянчила, потом вбухивает в стакан побольше сливок и сахара и клянчит работу. Будь я человечнее, дала бы ей шанс.

– Наркоманам шансов давать нельзя, – предупреждает Рори, – а то вещи начнут пропадать.

Летом, может, и наплыв туристов, но вместе с обычными людьми приходят издалека и те, кто желает исчезнуть. Финистерре хоть и маленький, но в нем куча местечек, где можно спрятаться. Взять тот же полуразрушенный викторианский дом на другой стороне острова, где прошлой осенью Рори наткнулся на нарика с передозом. К тому времени труп успели подъесть еноты.

– Как ее зовут? – спрашивает он.

– Не помню. Аннабель вроде бы. Или Энни. Как бы там ни было, тот дом надо снести.

– С этим обращайся к мужу.

О том, что творится в особняке, Рори уже докладывал – и в полицию штата, и Трею, мужу Лидии, детективу полиции, – но никто ничего так и не предпринял. Вот сдаст Рори в следующем месяце государственный экзамен, тогда, может, к нему станут прислушиваться.

– Мне пора возвращаться, – сообщает Лидия.

Очередь в пекарне все еще тянется до самой улицы, но Рори ныряет в тенек под кленом, лишь бы побыть с Лидией еще немного. Даже тут жара изнуряет. По груди Лидии, впитываясь в розовую блузку, стекает капелька пота. Рори закрывает глаза, лишь бы не пялиться, но любой, кто взглянет на них сейчас, сообразит, как сильно он любит Лидию. Она и сама наверняка это знает. Рори переводит взгляд на компанию девчушек в облегающих футболочках и джинсах.

– На что уставился? – одергивает его Лидия. – Не хватало еще, чтобы тебя за извращенца приняли.

Рори бормочет извинения.

– В наше время так не одевались, скажи? – спрашивает Лидия. Им обоим лишь немного за тридцать, но возраст уже сказывается. Воспоминания о бурной юности постепенно тают в тумане сожалений.

– Я уж точно, – отвечает Рори.

– Да уж конечно! Я бы заплатила, лишь бы глянуть!

Лидия снова смеется, и Рори тоже. Такая выходка не прошла бы незамеченной, но ради Лидии он бы рискнул.

Она показывает коричневый бумажный пакет, который прихватила вместе с роллом.

– Никакой тары, – говорит Рори. – Только не на Четвертое июля.

Лидия куксится, прикусив нижнюю губу. Не видит ли Рори чего-то лишнего в этом жесте?

Он отворачивается, а Лидия, сперва приложив бутылку пива ко лбу, делает из нее большой глоток и протягивает ему. Как она держится? Делает вид, что эта связь между ними не рвет ей сердце, а сама приходит домой после работы и застывает на пять минут (или часов?) посреди кухни, думая о нем и приходя в себя лишь под надрывный вой пожарной сигнализации, потому что от пиццы в микроволновке остались одни угольки? Но если все так, если ей больно, то зачем эти прогулки в обед? Зачем так себя изводить?

Лидия касается руки Рори, и он вздрагивает, как от ожога. Это новый шрам в коллекции воображаемых ран, что остались за годы от ее прикосновений. Лидия убирает со лба прядку темных волос. Невинный вроде бы жест, но для Рори он многое значит. А не значил бы, Рори давно бы ушел. Лидия тем временем повязывает фартук и собирает волосы в хвост.

– Нормально выгляжу?

Гораздо лучше, чем просто «нормально».

– Сойдет, – вслух говорит Рори.

– Да ну тебя. Эти летние приезжие… южане хреновы[1]1
  Жители юга штата Массачусетс. – Здесь и далее прим. переводчика.


[Закрыть]. Хорошо хоть, прибыль приносят. Ладно, осталось всего два месяца потерпеть, да?

Отойдя на несколько шагов, Лидия оборачивается и идет дальше вперед спиной. Ветерок треплет ее волосы.

– Найди Оливера, – просит она.

Услышав имя ее сына, Рори улыбается.

– Принеси ему червячка. Она сейчас жуками увлекается. И еще ему нравишься ты. Оливер считает тебя крутым.

– Все дело в форме, – отвечает Рори.

– Нет, не только в ней.

– А где он?

– С Треем.

После этого она уходит окончательно – махнув рукой, исчезает в толпе, а имя Трея повисает в воздухе, как дурной запах. Рори ловит себя на том, что смотрит вслед Лидии слишком долго. Очнувшись, он уходит. В душе у него – пустота. Толпа инстинктивно расходится, уступая дорогу. При виде Рори счастливые лица на миг омрачаются. Люди спешно прячут пиво, но Рори уже привык к этому. Он всегда чужой на праздниках, наблюдатель. Следит и прикидывает, кто есть кто, за кем нужно приглядеть, кто может быть опасен. Выражение его лица смягчается. Рори напоминает себе, что он – заместитель шерифа Рори Данбар, из островного патруля – должен сливаться с фоном. Рация оживает. Сообщили, что приближается паро́м. Надо бы на причал, встретить его.

Ба-бах!

Рори вздрагивает. Какой-то спиногрыз у него за спиной взорвал петарду. Рори опомниться не успевает, как уже держит пацана за плечи и трясет, объясняя, мол, выкинешь еще раз подобный фокус, и куковать тебе ночь в кутузке. Лицо у него горит, пылает жарче солнца. Изо рта летят брызги слюны. Мальчишка принимается реветь: слезы, сопли, все дела, – а Рори мысленно желает ему никогда не познать, как тяжело порой живется, как много еще разочарований впереди.

– Больше так не делай, – говорит он под конец.

Пацан стремглав бежит прочь.

Кто-то отворачивается, боясь посмотреть Рори в глаза. Ну а кто-то снял все на сотовый. Черт с ними.

Вот-вот начнется парад. Он пойдет вдоль узких тропок острова. Будут бойскауты, местный джаз-банд и клуб пеших туристов. Ночью, после представления, фейерверки окрасят воду в бухте вспышками красного, белого, синего и золотого; зрители выстроятся на пирсе, а немногие счастливчики станут смотреть из лодок на воде. У Рори лодка есть, и хотя сегодня ему работать весь вечер, хочется только быть с Лидией: они на палубе, разгоряченные в знойную летнюю ночь, но страсть заставляет их жаться друг к другу. Они бы смотрели, как фейерверки пронизывают черное небо и, шипя, сгорают. Рори слушал бы дыхание Лидии, ее голос, гладил бы ее вьющиеся пряди. Потом раздел бы ее, и она отдалась бы ему с той же страстью, какую он питает к ней. Они бы оставались на воде всю ночь, и лодка качалась бы на приливных волнах еще долго после окончания фейерверка.

– Где тут туалет?

Рори встряхивает головой, прогоняя грезы. Перед ним, держа за руку девочку, стоит мужчина в коралловых шортах и рубашке в мелкую клеточку. И откуда у банкиров такое пристрастие к розовым шортам? Девочка нетерпеливо дергает мужчину за рукав, но, кроме Рори, проблему никто не решит – он единственный помощник шерифа на празднике.

– Вам прямо вон по той тропинке и потом налево.

Тут-то он и замечает Оливера, сына Лидии, на обочине тропинки у школы. Мальчик, задрав голову, смотрит, как в сторону Атлантики улетает красный шарик. Отчего-то жителям острова кажется, что им ничто не грозит. Что они создали мир, в котором время остановилось и где хорошим людям ничего не страшно. Жаль, но это не так. Даже в Мэне, даже на клочке суши посреди огромного океана маленький мальчик сам по себе – это непорядок.

– Оливер! – зовет Рори.

Лицо мальчика озаряется улыбкой. Он вытягивает руку, и Рори дает ему пять.

– На что смотришь, приятель?

– Шагик, – отвечает Оливер, радостный и одновременно готовый расплакаться.

– А папа где?

Оливер пожимает плечами.

Рори озирается в поисках Трея, которому полагается быть тут, с сыном. Трей и прежде оставлял Оливера без присмотра, но не в такой же день, когда кругом столько чужаков и так велик шанс потерять мальца. Надо бы рассказать Лидии. Она непременно должна все знать.

– Может, купим тебе новый? – предлагает Рори. – Заодно и папу твоего поищем. Где вы последний раз виделись?

– Низаю, – отвечает Оливер и бросается вперед.

Рори бежит следом. В бухте тем временем паро́м, пыхтя, огибает крошечный необитаемый остров Боумана. Рори надо в порт, чтобы встретить судно, это часть его обязанностей. Догнав Оливера, он подхватывает мальчика на руки.

– Посмотрим, как корабль заходит в порт, – говорит он. – Вместе. Может, даже Пит пустит тебя на палубу.

Пит – брат Рори и капитан парома. Они вместе живут на краю городка. Рори берет Оливера за руку, и вместе они встают на самый край пирса лицом к воде. Вокруг собираются люди. Паром из Бутбей-Харбор приходит дважды в день, доставляя новую толпу и забирая старую. Сегодня, даже со своего места, Рори видно, как на верхней палубе сгрудились пассажиры, приехавшие на экскурсию. Обратный рейс – в четыре часа, и если кто на него не успеет, то застрянет здесь до утра, свалившись на голову Рори.

– Какого черта?

Обернувшись, Рори видит Трея. Трей высокий и щеголеватый, у него густые темные волосы с длинной челкой. Он совсем не похож на полицейского, а выглядит, скорее, как большинство местных – будто только с регаты.

– Теперь ты решил похитить у меня сына? – спрашивает Трей и тянется за Оливером, но тот вжимается в ногу Рори.

– Ты его бросил, – напоминает помощник шерифа.

– По нужде отошел. Выхожу, а тут сюрприз – сына нет. Я эти пять минут места себе не находил.

Трей разговаривает с Рори как с прислугой или того хуже, будто они не знакомы. Ему каким-то образом удается внушить Рори чувство вины; приходится напомнить себе, что это Трей бросил четырехлетнего мальчика без присмотра. Хороший же из Рори был полицейский, если бы он пустил такую ситуацию на самотек.

– Не смей растрепать об этом Лидии, – предупреждает Трей. – Все равно не получишь того, чего хочешь.

– Да? И чего же я хочу?

Трей ухмыляется краешком рта.

– Мы оба знаем ответ. Его все на острове знают. И Лидия тоже.

Рори заливается краской. Ему сто́ит огромных сил не отвести взгляд. Ответить он, правда, не смеет – голос выдаст его.

– А еще я слышал, что ты подал заявку на госэкзамен, – говорит Трей. – Снова. Третий раз уже, да? Заруби себе на носу: чтобы стать полицейским, нужно уметь оценивать ситуацию. Нельзя вот так взять и уйти с чужим ребенком.

Оливер тычет пальцем в небо.

– Чего тебе? – резко спрашивает Трей.

– Шагик, – говорит Оливер.

– Чего ты как маленький? Это же ты его упустил, да? Я же говорил: держи крепко.

На пирсе в этот момент раздается крик:

– Бегите!

Рори резко оборачивается: паром, не сбавляя скорости, идет прямо на них. На борту какая-то девушка из палубной команды продирается через толпу в сторону мостика. На Рори прет сплошная стена людей, и в этой суматохе он упускает из виду Трея. Зато удается поймать за руку Оливера и подсадить его себе на плечи. Рори относит мальчика к столбу возле «Дока», подальше от толпы и от пирса.

– Держись за столб обеими руками, – велит он. – Не сходи с места. Ни на дюйм.

Затем он, размахивая руками, бежит вперед, прямо в толпу.

– Назад, – кричит он. – Бегите!

Люди орут. На их лицах паника. Чужаки смешались с давними друзьями, которых Рори знает всю жизнь. Паром несется прямо на пирс. Остается каких-то шестьдесят ярдов, пятьдесят, сорок, но в последний миг двигатели дают задний ход, и судно замедляется. Мучительно подходит к сваям причала и, едва не столкнувшись с ними, начинает пятиться.

Рори закрывает глаза и делает первый за последние минут, наверное, пять выдох. Оборачивается к толпе.

– Обошлось! – кричит он. – Успокойтесь.

Рядом возникает Трей.

– Не твой ли брат капитаном на пароме? – спрашивает он.

– Сам знаешь, что он.

Рори снимает с пояса рацию и вызывает паром. Отвечает один из членов палубной команды, вроде бы та девчонка.

– Дай-ка мне Пита, – кричит в рацию Рори.

– Не выйдет, – говорит та.

– Это почему?

– Он обдолбался.

– Чем?

– Без понятия.

Стараясь не глядеть на Трея, Рори опускает рацию. Тут кто-то хватает его за руку. Это Лидия. Взгляд у нее безумный.

– Где Оливер? – спрашивает она.

Видимо, слух о едва миновавшей катастрофе достиг уже и пекарни.

– Все хорошо, – говорит Рори. – С Оливером ничего не случилось. Он там.

– Где?

– Вон там, – говорит Рори, указывая в сторону «Дока», где оставил Оливера, где велел ему ждать, не сходя с места.

Только мальчика там уже нет.

Понедельник, 23 сентября

Глава 1

Эстер Терсби сунула пакетик, полный крекеров, в рюкзачок племянницы Кейт с принцессами. Сегодня, говорила она себе, все будет иначе.

– Сегодня все будет иначе, – сказала она своему отражению в зеркале в парадной двери дома в Сомервилле, что в штате Массачусетс. Затем повторила это раз девять, для уверенности.

Кейт спихнула миску с хлопьями с салфетки на кухонном острове в мойку и спрыгнула с барного табурета. При виде этого маневра Эстер по-прежнему замирала в страхе, опасаясь, как бы племянница не упала и не раскроила себе череп. Однако в августе Кейт исполнилось четыре года, она – наконец-то! – научилась использовать местоимения и настаивала на том, чтобы сидеть за столом, как большая девочка. А еще научилась считать до ста, сменила любимый цвет с розового на зеленый и перестала быть пухляшкой-милашкой. Она вытянулась, и Эстер это не сильно нравилось, но время ведь идет.

День при любом раскладе должен был пройти хорошо. Сегодня исполнялось тридцать семь лет не совсем мужу, но уже и не просто бойфренду Эстер, Моргану. А день рождения Моргана – это и день рождения его сестры-близнеца Дафны, по совместительству матери Кейт и лучшей подруги Эстер. Ровно год назад они праздновали тридцать шестой день рождения Моргана и, вернувшись домой, обнаружили, что Дафна, которая ушла с вечеринки пораньше, исчезла из города. Она только оставила клейкий листочек с запиской на пижамке спящей Кейт: «Вернусь через час, самое большее». С тех пор она прислала парочку электронных писем, но больше о ней не было ни слуху ни духу, и Эстер с Морганом – главным образом, конечно же, Эстер – приходилось растить Кейт самим. В заботах о ребенке минул год, и Эстер осознала, что с ужасом ожидает дня, когда Дафна все же вернется и нарушит устоявшийся порядок. Большую часть времени она, правда, старательно убеждала себя, что сильно ничего не изменится.

Хотя на самом деле это, конечно, не так.

Эстер выключила радио. Всю неделю в новостях только и говорили что об урагане, принесшем разрушения на западное побережье Карибских островов. Теперь вот, ближе к вечеру, то, что от него осталось, обещало пройтись по Новой Англии.

Эстер осмотрела кухню и гостиную, проверяя, не забыла ли чего. Из мойки чуть не вываливались немытые тарелки, на полу лежали детские и собачьи игрушки. Ладно, порядок можно и потом навести. Морган утром взял машину, поэтому, чтобы успеть с Кейт в садик, нужно было сесть на автобус от Юнион-сквер до Портер-сквер. Потом Эстер прыгнет в вагон метро до Гарвард-сквер и, если повезет, окажется на рабочем месте за стойкой библиотеки Уайденера ровно через – она снова сверилась с часами на сотовом – двадцать одну минуту. Закинув сумку на плечо, она придержала дверь на лестницу для Кейт.

– А мы куда? – спросила четырехлетка.

– В садик, – как можно веселее ответила Эстер и приготовилась к ответной реакции.

Кейт, как по команде, скукожила, словно резиновую, мордашку и, сложившись пополам, упала на пол.

– Не хосю, – завопила кроха, цепляясь за перила лестницы.

– Ой, да ладно тебе, – сказала Эстер. – А куда мы еще, по-твоему, собирались? Ну же, ну, идем.

Автобус будет на остановке через три минуты, а следующего ждать еще двадцать.

Племянница уже орала в голос, а значит, уговаривать ее стало бесполезно. Если она что втемяшит себе в голову, поможет только грубая сила. Эстер рывком подняла ревущую Кейт с пола и, на каждом шагу отрывая ее пальцы от перил, стараясь не уронить сумку и рюкзак с принцессами, пошла вниз. У порога Кейт руками и ногами уперлась в дверную раму, но Эстер кое-как прорвалась на крыльцо. Оказавшись на тротуаре, она бегом припустила в конец улицы: сумки съезжали с руки, очки – на нос, а «хвост» чуть не распустился. На остановке Эстер с невинным видом встала среди других пассажиров, в то время как Кейт вопила. Соседи старательно упирали взгляд в экраны телефонов. Почти всех из них Эстер знала в лицо, если не по имени. После такой сцены кто-то наверняка да позвонит в органы опеки.

Но вот из-за угла наконец вырулил автобус, и водитель, остановившись и открыв двери, поздоровался:

– Ну привет, маленькая мисси.

Кейт сразу же просияла, как будто последние пять минут ничего не происходило, а сердце Эстер, несмотря ни на что, исполнилось любви к этому ребенку.

– Идеальный малыш, – похвалил водитель, пока Эстер искала проездной. – Мне бы такого.

– Мне бы тоже, – ответила Эстер, пробираясь в дальнюю часть салона, где они встали, держась за поручень. Кейт принялась болтать на весь салон: громко перечисляла свои любимые блюда («КУЙИНОЕ ФИЛЕ С УККОЛОЙ») и, конечно, свои не любимые («ФИКАДЕЛЬКИ И АПЕЛЬСИНОВЫЙ МАЙМЕЛАД»), а заодно имена своих плюшевых игрушек и планы стать принцессой, врачом, учителем, ветеринаром, работницей бензоколонки («БЕНЗИН ВКУСНО ПАХНЕТ»), полицейским и шеф-поваром.

– А библиотекарем не хочешь? – спросила Эстер.

Кейт покачала головой:

– Не-а.

– Ясное дело.

Вскоре автобус остановился на Портер-сквер, и все вышли. Эстер взяла Кейт за ручку и поспешила через разделительную полосу, пробежала через парковку, мимо «Портер-сквер букс» и дальше по Массачусетс-авеню. До́ма, с таким бардаком, у нее не было и секунды, чтобы остановиться и прислушаться к себе, зато сейчас, несясь мимо «Данкин», она старательно давила в себе мысли, не обращая внимания на то, что происходит внутри: участилось сердцебиение, стало не хватать воздуха, а идея, пустившая корни в уме, из крохотного семечка превратилась в росток, распустилась и уже захватила воображение, сметая с пути все, любой рассудочный довод.

Буря.

Она приближается.

Разыграется уже сегодня.

Синоптики обещали пять дюймов осадков.

Побережье затопит. Ураганным ветром оборвет провода. Оставайтесь дома, предупредил ведущий прогноза погоды. Пораньше уйдите с работы. Избегайте вождения. Не затевайте ничего.

Ураганы ведь меняют курс. Иногда уходят в сторону. А бывает, и ускоряются. Вдруг этот налетит раньше времени? Вдруг Кембридж и Сомервилл затопит и Эстер не сумеет попасть из библиотеки в садик? Она вспомнила кадры из Хьюстона, когда на город обрушился ураган «Харви»: люди брели по грудь в воде, усадив детей и животных в каноэ. В отчаянии. Черт, вот каноэ-то у Эстер как раз и нет.

Хватит!

Она приказала мозгу отключиться.

Неужели все повторяется?

Эстер замедлила шаги. Впереди виднелся устрашающий знак садика: яркий, собранный из деревянных кирпичиков, – под которым прочие родители уже целовали детей на прощание и бежали по делам. Хотя какая из Эстер мать? Она только тетя. Да и не тетя даже, они ведь с Морганом не женаты. Непрошеный гость. С ней и полиция-то, наверное, общаться не станет, если Кейт вдруг потеряется.

Вот и еще одна навязчивая тревожная мысль.

У ворот, встречая припозднившихся, стояла воспитательница. Точнее, даже сама заведующая, средних лет, плотного телосложения, опытная; за годы работы с четырехлетками голос у нее сделался тонким, как у ребенка. Как там ее? Мисс Мишелл?

– Мисс Микаэла! – позвала Кейт и чуть не вырвалась навстречу воспитательнице. Эстер все же ее не пустила.

А надо бы. Ей пора на работу.

Мисс Микаэла опустилась на корточки, и Эстер с огромным трудом удержала себя, чтобы не подхватить Кейт и не броситься с ней наутек. Она отпустила племянницу, и та побежала, энергично работая ручками-ножками. Эстер начала задыхаться.

– Мы, кажется, не сможем остаться, – произнесла она.

Внутри детишки уже расселись на стульчики за столиками, на которых уже ждали материалы для маленьких поделок. По классу бдительно расхаживали воспитательницы, поддерживая порядок. Вот только защиту Кейт Эстер никому не доверила бы. Никто, как Эстер, не сумеет с Кейт убежать, спрятаться или драться за девочку. Кругом слишком много опасностей. Мир – страшное, пугающее место, в котором случаются ужасные, ужасные вещи. Где угодно. С кем угодно. Эстер потянулась к Кейт, а на глаза у той уже наворачивались слезы.

– Она простужена, – сказала Эстер.

Девочка вцепилась в ногу мисс Микаэлы.

– Ничего страшного, – ответила воспитательница. – Проходите, оставайтесь до вечера.

Эстер подхватила племянницу на руки.

– Может, все-таки перестанете? – спросила ее мисс Микаэла.

– Глупости, – ответила Эстер. – Завтра придем. После бури.

Прижав к себе хнычущую Кейт, она пошла прочь.

Свернув за угол, Эстер рухнула на первую же скамейку. Достала сотовый и набрала Кевина, сообщила, что на работу не придет.

– Завтра тебя ждать? – спросил Кевин.

– Непременно.

Кевин вздохнул, повисла пауза. Эстер даже успела понадеяться, что его терпению пришел конец и ее наконец уволят. Однако за эти несколько недель Кевин доказал, что его колодец щедрости поистине бездонен.

– Тогда до встречи, – попрощался он.

Сгорая со стыда, Эстер нажала отбой. Взглянула на Кейт – та молча хныкала, посасывая пальчик, – и у нее чуть не разорвалось сердце. Эстер прекрасно видела себя со стороны, понимала, как выглядит ее поведение для окружающих. Кейт, само собой, эти спектакли надоели. Ей надоело мотаться на автобусе в садик только лишь за тем, чтобы сразу же вернуться домой. Да и кому бы такое понравилось?

И буря тут совершенно ни при чем. Все дело в событиях минувшей зимы: похищение, холод, поездка в багажнике, темнота, вечное покалывание в обмороженном мизинце. Дело было в том, как тогда рисковала сама Эстер и какой опасности подвергла Кейт.

– Крекер хочешь? – предложила она племяннице.

– Нет!

– Если перестанешь плакать, я куплю тебе мороженое.

Слезы моментально прекратились, будто перекрыли кран.

– Пьямо на завтьяк?

– Я бы и сама рожок съела. Поедем к Кристине.

А вообще, не помешал бы виски.

– Только пообещай мне кое-что, – предупредила Эстер.

– Не говойить нисего дяде Мойгану, – подсказала Кейт.

Девочка росла слишком уж сообразительной и сейчас говорила все верно: Морган понятия не имел о том, что творится. Эстер чудом удавалось скрывать, что с начала августа она не работает, а Кейт не посещает занятия. Вместо новых табелей успеваемости Эстер показывала прошлогодние. Выдумывала истории о том, как ее достали студенты Гарварда, интересующиеся историей сериала «Различные ходы»[2]2
  Оригинал. «Diff’rent Strokes», американский телесериал о миллионере с Манхэттена, которому волей судьбы приходится воспитывать родную дочь и заодно детей своей умершей темнокожей экономки.


[Закрыть]. Поразительно, как просто давался обман, как легко получалось поддерживать небольшие выдумки. Однако Эстер знала, что когда построенная из них башня рухнет, то получится зрелищно и безобразно.

Какого дьявола, когда она успела сойти с ума?

– Завтра все будет по-другому, – пообещала она Кейт. – Честное слово.

– Хосю сандей.

– Не вопрос.

– С зефийками.

Ну, зато ребенок научился извлекать пользу из плохой ситуации.

– Все, что пожелаешь.