Текст книги "Мама"

Янкель сидит на стуле, погруженный в свои мысли, и очнулся лишь от крика попугая:

– До свидания! Будьте здоровы! – крикнул попугай офицеру, направлявшемуся к выходу с пакетом под мышкой.

Офицер на пороге оглянулся и удивленно спросил портного, кивнув на попугая:

– На каком языке это он?

– На идиш. По-еврейски, – со вздохом сказал портной.

– Скажите, – протянул офицер, – на этом языке уж и евреи не разговаривают, а он, птица, болтает.

Портной печально взглянул на офицера поверх очков:

– Евреи на этом языке не разговаривают, потому что некому говорить. Мертвые ни на каком языке не разговаривают. На всей нашей улице один я уцелел. Да вот еще один… с того света, – кивнул портной на Янкеля.

– Двое нас сейчас… и еще попугай… говорящий на идиш.

– Здравия желаю, – откозырял офицер, и ему ответил попугай:

– Будьте здоровы! Заходите почаще!

Когда за ним захлопнулась дверь, портной с трудом поднялся с колен.

– Теперь не только попугай, но и мы с вами можем поговорить… на идиш. Ближе к делу. Что вас ко мне привело? Хотите заказать костюм?

– Нет, – покачал головой Янкель. – Хотя однажды я уже заказывал у вас…

– И вы остались недовольны моей работой?

– Честно говоря, не помню. Слишком давно это было и тогда в этом доме тоже жил попугай… Другой. Желтый с зеленым. А этот с синим…

– О? Вы даже того попугая помните? Что ж это я вас не знаю?

– Не узнаете меня? – приподнялся Янкель.

– Нет, дорогой, – вздыхает портной. – У меня зрение ослабло.

– Тогда я вам напомню. Когда-то очень давно вы сшили для мальчика костюм, который, по вашему мнению, можно было послать, не краснея, на всемирную выставку в Париж.

– Эти руки сшили столько костюмов… – протянул к нему руки портной. – И, к сожалению, ни один не попал на всемирную выставку в Париж. Хотя каждый был этого достоин.

А Янкель в возбуждении продолжал:

– В этот костюм мама облачила своего сына и отправила его в Варшаву поступать в университет, чтоб он вернулся через пять лет в Вильно адвокатом со столичным дипломом. Вот я и вернулся… правда, с некоторым опозданием… и без диплома.

Портной долго молчал.

– Что же вы делали все это время?

– Что делал? – переспросил Янкель. – Вы не поверите… но… я искал маму.

– Ну, и где же она? – прошептал портной.

– Об этом я вас хочу спросить, – сказал Янкель. – Вы же ее очень хорошо знали.

– Знал, – кивнул портной. – И даже кое-что сохранил… на память о ней.

Он, сгорбясь, отошел от стола, порылся в углу в наваленном кучей хламе и вытащил обеими руками длинную доску с облупившейся местами краской. Приставил доску к стене, кряхтя разогнулся и испытующе посмотрел на Янкеля. А тот; не отрываясь, глядел на доску и не проронил ни слова.

Перед Янкелем стояла старая вывеска, некогда красовавшаяся над входом в магазин:

ГОРЯЧИЕ БУБЛИКИ МАДАМ ЛАПИДУС И СЫН

По пустынному полю идут Янкель и портной. За их спинами виднеются очертания города с частоколом колоколен виленских церквей.

Они входят в молодой невысокий ельник.

– Вот здесь, – обводит рукой портной. – Их всех и убили. 80 тысяч евреев зарыли штабелями в огромных ямах, которые копали в войну для противотанковых рвов. Где тут покоится ваша мама?

– Где? – вздрогнул Янкель.

– Я знаю? – пожал плечами портной. – Мне повезло. Моя пуля меня не убила, и я упал на чьи-то тела, потом сверху на меня упали еще мертвецы… и когда яму зарыли… и все стихло… я выполз наружу… весь в крови… и ушел в лес.

– А мама?

– Мама? Ваша мама не выбралась оттуда. Ее пуля не сделала промаха. Плачь… не стесняйся, мальчик.

– Я даже не знаю, над какой могилой поплакать, – прошептал Янкель. – Здесь так много могил… И в какой из них моя мама, никто мне не покажет.

– А ты поплачь у всех могил… Здесь лежит много матерей, поплакать по которым некому. Потому что их дети тоже не уцелели. Поплачь за всех.

Янкель стоял с сухими глазами. В них не было слез.

Теперь он знал, что мамы больше нет в живых. Кончились поиски, рухнула последняя надежда, теплившаяся в душе столько лет.

На всем белом свете он остался один.