Текст книги "Белая крепость"

Глава 11. В которой объясняются некоторые качества охотников, и герой получает задание

– А что с охотниками? – вскрикнул Олег, погружаясь в протоку. – Что делать?

– С какими ещё охотниками? – Сивоус отнял палец от ладони.

– Ну хотя бы с этим здоровенным мужиком…

Погружение замедлилось.

– Что за здоровенный мужик? – озадачился Сивоус.

– Бородатый, черный. Побольше вас будет. И вширь, и в рост. Силищи в нём просто страшное количество. Одной рукой грузовик за колесо – раз!

Сивоус охнул:

– Зубы у него, зубы видел?

– Ага. Желтые, как будто в золотых коронках все. И блестят.

Небо просветлело, протока больше не сжимала Олегу ноги.

– Матерь Божья! – воскликнул Сивоус, и в глазах его показался ужас.

– А-а, – Олег неожиданно для себя обрадовался, что старик тоже боится бородатого громилу, что не один он такой на свете, – так вы, вижу, знакомы?

– Царица Небесная! – ахнул старик, и схватился за свои усы, дернул, будто старался оторвать совсем. – Ох, горе мне, старому, горе немощному. Где ты его видел?

– Возле музея.

– Любава далеко оттуда?

– Ну прилично, – пожал Олег плечами. – Две остановки на трамвае.

– Ох, господи, – он прижал ладони к лицу. – Они там уже, уже там…

– Кто – они? – осторожно поинтересовался Олег.

– Хлопец, – посмотрел он на него сквозь пальцы. – Возвращаться тебе надо! Быстрее возвращаться и забирать Любаву, девочку мою. Они её нашли, нашли, вороги…

– Ну не совсем. Мужик этот, видимо, за мной пришел.

– За тобой?

– Похоже, – Олег вспомнил, как бородач улыбался ему навстречу. – Вроде как меня ждал.

– Зачем ждал? – Сивоус отнял от лица ладони и поглядел на него с подозрением.

– А я знаю? Не успел спросить.

Старик закачался:

– Я знаю, что им нужно. Любаву они ищут, вот что. Тебя выследили, чтобы её найти. А раз тебя искали, – покачал он головой, проговорил задумчиво, – где она не знают они. Пока что не знают…

– А кто такие – они?

Сивоус сморщился, как от зубной боли, и отвернулся:

– Ой, не спрашивай! Не всё тебе знать надо, хлопец…

Это замечание Олега задело.

– Как это – не надо знать? – В его груди раздулся шарик обиды. – Как это? Меня, значит, гоняют туда-сюда по каким-то протокам все кому не лень. Какие-то мужики, понимаешь, двери ломают в музеях. Цыганки какие-то летают и стрелами стальными в меня метятся. А мне, значит, не надо знать, кто меня ухлопать хочет?

– Что ты сказал? – Сивоус отшатнулся. – Летает? Стрелами метит? Смуглянка такая, очи чернющие, громадные такие, будто с перепугу выпученные?

– О, вижу, вы и с ней знакомы, – не упустил Олег случая съязвить.

– Дева Пречистая, Богородица, спаси, – перекрестился старик. – Не остави нас в лихую годину!

И повернулся к Олегу:

– Кто ещё там есть?

– Всё. Не считая, конечно, ожившего чучела…

– Что ещё за чучело?

– Ну вроде пугала. Кукла большая. Как человек, только из тряпок. На него одежду всякую вешают.

Сивоус качнулся, ощупью нашел стену, уперся в неё ладонью:

– Ох, господи…

– Вам плохо, да? – Олег подступил к нему, представив на мгновение, что тот сейчас упадет, и совсем не понятно, чем можно помочь и, наверное, даже не удержать его, такой он толстый.

– Ничего, хлопчику. Ничего.

Старик потёр грудь ладонью, сотворил пальцами странный знак и вдруг и гул площади, и звуки чужеземного войскового стана померкли. Олег заметил, что контуры крепостных зубцов, строчки каменной кладки поплыли вдруг, как если бы вокруг оказалась прозрачная мутная стена.

– Слушай сюда, – проговорил Сивоус, и голос его загудел торжественно, словно труба. – Видел ты самых страшных людей из тех, что рождались от самого Адама по сию пору на земле нашей. И как ты жив, пока не ведомо, но уж если жив, то знай, что тебе свезло так, как не свезло ещё на земле ни одному человеку. Потому что люди, которых ты мне расписал, люди эти промышляют только тем, что ищут других по приказу. И они в своём деле так преуспели, что считаются самыми-самыми, и нет такой задачи, что они бы выполнить не смогли. Ведь по сию пору ни один человек, что встретился с ними, не мог ещё похвастать, что ушел от них живым и невредимым.

Мороз пробежал по спине Олега, стягивая пупырышками кожу.

– Великан этот, ходят слухи – наполовину медведь, – продолжал Сивоус. – Волосат и дик, говорить не обучен, но любую речь разумеет. И сила в нём неизмеримая, и ярость звериная, и быстр он к тому же и ловок, что человеку не угнаться за ним, и не сладить целой дружине воинов. Говорили ещё, что пришел он в наши земли с турками, был у Глали-бея-паши первым багатуром, да обманул его паша как-то, на верную смерть отправил. А багатур этот хитрость паши разгадал, вернулся, и пашу и всех, кто коварного Глали-бея защитить хотел, порешил, так что сотни две мертвыми насчитали там. С той поры сам себе голова он. Кто платит больше – тому и служит. Где хочет – там живёт. Только и слышно, то в Ковно богатея пополам порванного нашли. То в Кракове со шпиля городской ратуши кого-то снимали. Работы ему хватает на грешной земле, времена нынче лютые, звериные.

Сивоус откашлялся и продолжил:

– Та, что ты цыганкой назвал, сама из дальних мест, из-за гор высоких и чужой нам, неведомой земли, где бродят огромные звери с двумя хвостами и всегда тепло, а дождь идет полгода и днём и ночью. Там, в её земле, тысячи лет князья враждуют друг с другом, и войнами сотрясается земля и льётся кровь веками, что тот дождь. Только не войной чаще решают вражду между собой князья тамошние, а подлым убийством. У них даже цеха мастеровых есть с незапамятных времён, вроде кузнечных или пушечных у нас, которые только этим коварным ремеслом живут. Веками живут, с каждым поколением шибче их приёмы, быстрее удары, хитрее уловки. Тысячелетьями уже служат они князьям, передают свое черное искусство от сына к отцу, от матери к дочке, а женщины почитаются там сильнее мужчин и опаснее многократно, потому как мужику и в голову не придёт такое, что, бывает, женщина замыслит. И та, что для тебя цыганка – она последняя и самая искусная из своего тысячелетнего рода.

Олег вспомнил, как взлетела охотница по лестнице, и звон её арбалета вспомнил, и ему стало дурно.

– Значит, они пришли отсюда? – произнёс Олег вяло.

– Верно. Тем они сильны ещё, что входят в протоки, и нет для них преград ни в этом свете, ни во времени.

– Их кто-то нанял, – голос Олега упал. – Убить… меня, да?

Сивоус неожиданно захохотал, и хохотал он долго, поглядывая на него, словно на клоуна:

– Ох, хлопчик, ох-хо-хо…

Отсмеявшись, вытер слёзы ладонью:

– Ты ж сам сказал – отсюда они. Что ж им от тебя-то понадобилось, в твоей-то жизни, а?

– Она в меня стреляла, – попытался защититься Олег.

Глаза старика стали круглыми, как блюдца:

– В тебя? Стрелами?

Олег почувствовал вдруг странную гордость, что его пытались подстрелить.

– Ага, – подтвердил с достоинством.

– Дивны дела твои, господи, – покрутил старик головой. – И ты увернулся?

«Споткнулся», – вертелось на языке, но Олег смолчал, спросил только:

– А чучело – кто?

Сивоус сразу потупился и вздохнул:

– Это, хлопчик, самый из них лютый. Сам он не может ходить в протоки, как другие его прихвостни, но способности его самые ужасные и чудные. Он силу имеет управлять всем, до чего сквозь протоку дотянуться может. И чучелом, и не чучелом. И оружием, и зверями, и брёвнами. Даже управлять человеком может, если человек пустой или отвлекся ненароком. Такой вроде как спит, а когда опомнится, случается, столько бед натворит, что и подумать бы никогда не смог. И страшен он тем, что не узнан никем, в любом оставаться может и творить, что пожелает, а как время придет – бросает тело и другим властвует издалека, неуязвимо и недосягаемо.

– Ох, ужас, – вырвалось у Олега.

– Верно сказал, – кивнул Сивоус. – Ужас, да и только. Сам не свой человек делается. И может быть с каждым это. С каждым!

И перекрестился старик:

– Храни нас, Пресвятая Богородица!

Ужас сковал Олега. Он собственными глазами видел, что бородач необъяснимо силен, а охотница движется с быстротой молнии, и как чучело ожило в музее. Слова Сивоуса ясно поясняли эти чудеса, и верилось в них уже безоговорочно, до последней буквы верилось. Так верилось, что показалось ему, как в темноте крепостного прохода, там, куда не светят факелы, незримые, неслышные, крадутся к нему сейчас самые страшные на земле охотники.

Мир померк и поплыл. Сивоус, уже потерявший краски и контуры, превратившийся в серое пятно, шептал едва слышно, и голос его метался эхом в темном туннеле протоки:

– Приведи её… приведи сюда… спаси мою дочечку, заклинаю тебя…

Глава 12. В которой герой попадает в западню

Мгла рассеялась, и Олег без особого удивления увидел потолок и люстру своей комнаты.

– Желтые тюльпа-аны! Вестники разлу-уки! – пели совсем неподалёку.

На будильнике был почти полдень. Олег встал, машинально поправил постель и пошел на голос.

Пели двое. Певица в телевизоре и Люба. Перед ней на разделочной доске горками лежали нашинкованные редиска и зелёный лук.

– Цвета запозда-алой! Утренней звезды, – закинула голову, зажмурилась, вытягивая, – утренней зве-езды-ы!

Открыла глаза и увидела Олега.

– Уже вернулся? – улыбнулась тепло.

– Освоилась? – констатировал Олег с удовольствием.

– Со скуки да с голодухи – всякий освоится. Проверил протоки?

Олег замялся. Вздохнул тяжело.

– Что такое? – встревожилась Люба.

Олег снова вздохнул.

– Что-то случилось?

– Ничего, – выдавил Олег. – Ну как бы ничего…

Она вытерла руки полотенцем, заглядывала ему в глаза, но молчала. Олег сглотнул комок в горле:

– Тут такое дело… в общем…

– Какое дело? – не выдержала его молчания Люба.

Потер ладони. Решился:

– Слушай, Люба… нам нужно это…

И замолчал. Она спокойно, кажется, даже слишком спокойно повесила на крючок полотенце:

– Что это?

– Ну… ехать надо… или как это назвать, – потёр лоб, – перемещаться, наверное.

– Вот и хорошо, – сказала просто. – Окрошку любишь?

– Люблю, – Олег вздохнул с облегчением.

– Поедим – и в дорогу. У вас хлеб есть?

– Я схожу, – и Олег с облечением прошел в коридор, щелкнул замком, – я быстро…

Олег слетел по лестнице вниз, толкнул с разбегу дверь подъезда, но тут же отпрянул и шмякнулся на спину. Дверь пискнула пружиной и закрылась. Олег сел в углу, прижался спиной к почтовым ящикам. Затаил дыхание и выглянул в щелочку.

На входе во двор в арке ворот стояла охотница и глядела черными глазами прямо на него. Ему стоило серьёзных усилий убедить себя, что видеть его за стальной дверью она не может. Или может?

На полусогнутых подрагивающих ногах, стараясь как можно скорее пробегать мимо окон подъезда, Олег вернулся в квартиру.

– Как ты быстро! – удивилась Люба. – Купил?

Олег без единого слова прошел к окну, дернул шнур, стягивая шторы, и кухня погрузилась в полумрак.

– Там эта, – коротко выдохнул.

Глянул между шторами, но цыганки не увидел.

– Кто? – так же коротко выдохнула Люба.

Олег встал на цыпочки, просматривая двор вглубь:

– Ну эта. Со стрелами…

И тут увидел охотницу. Она мелкими шажками шла по узкому тротуару, оглядывая внимательно окна. В руках её в тряпичном коконе дремал арбалет.

– Кто со стрелами? – Люба подошла к нему.

И расширил щелку в шторах и ткнул пальцем вниз:

– Эта вот. У синей машины, там…

Люба глянула с любопытством и сразу же побледнела. Подняла на него округлившиеся растерянные глаза.

– Полицию вызвать! – Олег бросился к телефону.

И замер с поднятой трубкой, откуда лился плаксивый гудок. Что сказать полиции? Во дворе бродит женщина-охотница из средневековья? А поведал ему о ней сивоусый старик в тысяча шестьсот тридцать четвертом?

Опустил трубку, щелкнул рычагом. Люба по-прежнему стояла с поварёшкой у окна в полной растерянности.

– Как она нашла нас? – проговорил Олег возмущенно, вернулся к окну, но выглянуть не решился. – Или не нашла ещё…

Потянул край шторы. Охотница, так же мелко ступая, будто боялась поскользнуться, прошла к третьему подъезду.

– Край протоки ищет, – едва слышно проговорила Люба.

Олег мгновенно уловил, о чем она говорит – охотница искала след его перехода от Сивоуса. И залился краской – прав был старик, тысячу раз прав, не зная ничегошеньки о протоках, он вызвался гонять туда-сюда, будто по автомагистралям, по колдовским каналам во времени. И притащил на хвосте охотницу.

– Уходить надо, – пробормотал Олег виновато.

Люба кивнула, бросилась в комнату, вернулась, положила на стол поварёшку и вновь исчезла за дверью. Олег поглядел в кастрюлю окрошки, посыпанной густо зеленью. И тянущее неприятное предчувствие в груди покусывало.

– Готова, – Люба стояла в сапожках и шубке, и смотрела на него доверчиво и от этого взгляда Олег внутренне собрался.

Оттянул едва штору и прилип к стене – охотница стояла перед его подъездом и внимательно оглядывала окна. Если она ищет край протоки, то стоит прямо перед ней и скоро найдёт. А проскользнуть незаметными мимо никак не получится. И через пару минут она может быть здесь. Влетит прямо в окно, что ей стоит…

Если её не отвлечь.

Он бросился к телефону.

– Дежурная часть, – откликнулся вялый женский голос.

– Девушка, у нас во дворе грабят автомобили, – ляпнул первое, что в голову пришло. – Приезжайте скорее, стекла бьют и грабят, среди бела дня…

– Адрес? – по-деловому осведомилась трубка.

– Пушкина, шестнадцать. Женщина в желто-красном платке. Туркменка, наверное, такая смуглая. Восточной внешности, в общем. С ребенком на руках.

– С ребёнком? – уточнила бесстрастно полицейская.

– Ужас, представляете? – ахнул Олег притворно и понял, что переигрывает, но обороты не сбавил. – Ничего уже не боятся.

– Фамилия?

– Печегин Олег.

– Оставайтесь на месте. Наряд выезжает.

Опустил трубку на рычаг. Прошла долгая и неспешная минута.

– Ничего, они скоро, – проговорил Олег успокаивающе.

И выглянул украдкой во двор. Охотница своей утиной походкой лавировала между автомобилями и глядела точно в его окно черными навыкате глазами.

Его будто ветром бросило к двери:

– Уходим!

– Что там? – Люба за ним выскочила на лестницу.

Он зазвенел ключами, промахиваясь мимо замочной скважины:

– Она, кажется, нашла нас…

В низком окне лестничной площадки охотница шла к подъезду.

– Наверх! – махнул Олег рукой.

И побежал, девушка за ним.

– А что там? – задыхаясь на бегу спросила Люба.

– Выход на крышу, – Олег тоже запыхался, но страх гнал его выше и выше, – переберёмся в соседний подъезд.

По зелёной обшарпанной лестнице они поднялись к узкому слуховому окошку, вспугнули разомлевших на солнце голубей. Олег выглянул вполглаза поверх рыжей покатой крыши с серебристыми бляшками льда. Видно было только часть двора, детскую площадку, арку ворот и улицу за ней. Цыганки не было.

– Что там? – прошептала Люба.

– Не видно никого, – так же тихо прошелестел Олег в ответ.

Заметил у ворот коробочку полицейского УАЗика, подмигнул девушке, мол, всё идёт по плану. Но тут заскрипели пружины двери подъезда и воздух качнуло страхом – что, если охотница уже крадется к ним сейчас по ступенькам?

Он вскарабкался на крышу. Встал, раскинув для равновесия руки. УАЗик прокатился вдоль тротуара, скрипнул тормозами. Олег посмотрел вниз и тут же отвел глаза – голова закружилась.

Сухо щелкнула дверца автомобиля.

– Ну и где она? – послышался голос полицейского.

Значит, охотница уже в подъезде!

– Давай, не бойся, – Олег протянул руку Любе, помог выбраться, – к тому окошку потихонечку…

Прислушался. В подъезде подвывал едва слышно ветер. Ни отзвука шагов, ни дыхания. «Она последняя и самая искусная из своего тысячелетнего рода», – вспомнилось, и страх подстегнул его. Олег раскинул руки и пошел осторожными, короткими шажками и представлялось ему, как охотница выглядывает за ним на крышу, бесстрастно сбрасывает коротким движением со своего страшного арбалета ткань и все четыре стрелы…

– Гражданочка! Эй, гражданочка! – послышалось со двора.

Олег глянул через плечо. Полицейский с блестящими латунными лычками сержанта махал рукой цыганке, стоящей у детской площадки. Олег хмыкнул довольно, шаркнул ногой неудачно крышу и подтаявший хрупкий ледок скользнул вниз, сбил шапочку снега с карниза и просыпался осколками на припаркованные у дома автомобили.

Сержант задрал голову, прищурился, сделал ладонь козырьком, приглядываясь:

– Эй! А вы там чего делаете на крыше?

Охотница подняла на Олега свои черные глаза и в одно мгновение прыгнула, словно кузнечик, на полицейский УАЗик. Хрустнул под её ногами плафон мигалки. Полетел невесомо на землю платок, открывая стальные ребра арбалета.

– Эй, ты чего, гражданочка? – охнул сержант.

Охотница без видимых усилий взвилась над автомобилем и в легком пируэте оказалась на перекладине уличного фонаря. Так же невесомо, будто танцуя, охотница толкнулась в прыжке о ствол голого тополя и, словно в ночном кошмаре, бесшумно и плавно, по крутой дуге, перемахнула на крышу дома и опустилась мягко на решетку телевизионной антенны, так что только развевались её цветные лохмотья.

И замерла.

– Эй! – заорал снизу сержант, дергая непослушный клапан кобуры. – Гражданочка! Ты чего? Ты чего делаешь-то!

Олег побежал, чувствуя, как сгустился вокруг него воздух. Он едва-едва двигался, похожий на увязшую в сиропе муху, а воздух сдавил грудь, и крикнуть сил не оказалось, даже дышать. Олег понял, что пропал, что охотница держит его своей колдовской властью. И вот-вот сорвутся с зацепов зазубренные стрелы, просвистят, вспарывая ветер хищно, и врежутся в него, пробьют насквозь…

Страх взорвался в его груди, ослепляя. Небо померкло, только протянутые встречно руки девушки, и эхо «не потеряй в протоке… не потеряй».

И Олег тянулся и тянулся к ней, летел, пока не почувствовал тепло ладони…

Глава 13. В которой герой слышит о себе немало неприятного

– Ах, ты ж дедуган старый, вон чего ты удумал, – металась по трапезной Николиной башни Люба и в глазах её сверкали молнии. – Тягу он сделал! Силком утащил! Кто просил-то тебя? Кто?

Старик глядел в стену, будто его это не касалось никак. Ус покусывал.

Олегу жалко стало старика.

– Мы договорились, – вставил он. – Там же охотница и этот, бородатый…

– А ты вообще молчи! – Люба остановилась перед ним, сжав кулачки. – Ты что – сказать не мог? Что ж ты не обмолвился даже!

– Ну, гм, – Олег отвел глаза, – дядька сказал, что так надо…

– А сам что ты думал? Дядька ему сказал! – она вновь подступила к Сивоусу. – Ты забыл всё, старый? Забыл, что юродивый сказывал? Память у тебя пропала?

– Негожая он для тебя компания, – проговорил старик, однако на княжну не глядел, будто изучал что-то важное на стене.

– Кто? – прищурилась она.

– Вот этот, – произнёс старик.

И пальцем показал.

– Это я негожий, что ли? – поднялся Олег с обидой.

– Помолчи! – бросила ему Люба, повернулась решительно к Сивоусу. – С чего это ты, старый, мне компанию выбирать взялся?

– У него от страху штаны полны каждый раз. Негожий он тебе в путь, – пробубнил старик упрямо.

– Дядька, вы за что так?! – Олег оторопел от его бесцеремонности.

– Помолчи, хлопец, – обронил старик, повернулся к девушке. – Любава, посуди сама – то я тягу сделал да поймал. А если бы Кукольник сделал тягу на вас? И поймал? Кто бы сейчас плакал?

– Кукольник был уже там! И Мерхаб был, и Ниварья. И держали они меня, а он, – ткнула в сторону Олега пальцем, – увёл!

– Увёл! – подтвердил Олег гордо.

– Помолчи! – махнула кулачками Люба. – Сядь!

Олег сел.

– Что молчишь, старый? – заглядывала она в лицо старика. – Сказать нечего?

– Он не умеет ничего, – пробормотал тот. – Один раз вышло – в другой раз не случится.

– Но ведь вышло, – вскочил Олег опять.

– Да помолчи ты! – поглядел Сивоус грозно.

– Да как молчать? – возмутился Олег. – Вы же меня обсуждаете! А я здесь, между прочим. И всё слышу!

Ведьмак с княжной переглянулись.

– Иди, хлопчик, погуляй, – проговорил старик.

– Да, сходи пока, – согласилась Люба.

Его самым бессовестным образом выгоняли!

– Куда ж я пойду-то? – попытался Олег защититься. – Меня ж не знает тут никто. И я никого. Заблужусь ещё, потеряюсь тут у вас…

– Сходи на Николину башню, не заблукаешь, – отвернулся Сивоус. – Только не высовывайся, а то ляхи собьют.

– Сходи, да, – кивнула Люба. – Только будь осторожнее там. Присядь где-нибудь.

Идти Олегу не хотелось.

– А если увидит меня кто-нибудь? – пустил в ход последний аргумент.

– Никого там нет, – проговорил старик.

– А может, я тут посижу? Я тихо-хонько, – и присел на лавку всем своим видом демонстрируя, как скромно будет себя вести.

– Иди! – выдохнули они хором.

Олег нехотя поплёлся, едва волоча ноги, к винтовой лестнице. Вот она, благодарность. Чуть не погиб из-за них. По крышам бегал. От стрел уходил. А они вот как с ним.

Необразованное и невоспитанное средневековье.

Выбрался на площадку башни, к бойницам подходить не стал. Слишком волнующее, слишком страшное там было кругом – и поле боевое, чужими войсками заполненное, и люди осаждённые, бедой из выгоревших домов на площадь согнанные. Сел спиной к стене. Башня Николина за пятьсот лет почти не изменилась. Зубец один в современности сколот был – говорили, в Великую Отечественную артиллеристского корректировщика из орудия снимали. Да и надписей хулиганских сейчас, в семнадцатом веке, не было ещё: «Тут были мы», «Выпуск – 2018».

– Так почему он меня вытащить смог? – послышался совсем неподалёку голос Любы. – Почему?

Олег огляделся. У крайнего зубца поднимался едва заметно дымок – выходила сюда, судя по всему, вентиляция из трапезной. Олег быстренько улегся на живот ближе, навострил уши.

– Сам он тягу сделать не может, ты понимаешь это? – прогудел в ответ старик. – Куда его понесёт? Куда?

– Не заговаривай мне зубы! – отозвалась Люба. – Отвечай, ведьмак, как он меня вытащить смог?

– Да потому это, что он в тебя втюрился! Потому и тяга!

Олег затаил дыхание.

– С чего ты взял, старый? – прозвучал удивлённый голос княжны.

– Да это ж любому ясно!

– Ничего и не ясно! – отрезала.

– Ой, да что ты такое говоришь! Как он глядит на тебя – видела?

Люба помолчала.

– Как глядит? – спросила едва слышно.

Тут помолчал старик. Проговорил с хрипотцой:

– Э, дочка, погодь… а сама-то не втюрилась в него часом?

Сердце Олега замерло.

– А это ты с чего взял, старый?

После долгой паузы послышалось раздумчивое Сивоуса:

– Я старый, да не слепой ещё, дочечка. Вижу кое-что ещё. Различаю…

– А если и втюрилась, что? Тебе, старый, что за дело до того?

Старик покряхтел:

– А то, что… кто любит – слепнет, дочечка. Тому и всё равно, кривой или горбатый. Или мужеством обделённый, страхом живущий, как заяц в поле, пока ноги целы – пока и жив.

Тут Олег обиделся на Сивоуса. Раз и навсегда. Этот жирный старик стал ему противен. Как не стыдно, а?

– Он добрый, – послышался приглушенно голос Любы.

Щелкнуло кресало – Сивоус раскуривал трубку, пропыхтел:

– Заяц волка тож не тронет!

– Он добрый, – повторила Люба. – И смелый.

Старик хмыкнул только, завозился.

– И ты его научишь, – так же твердо и тихо проговорила княжна.

– Учил волк козла овец драть, – опять хмыкнул Сивоус.

– И мы с ним уйдем из города.

– Дочечка! – вскрикнул старик с дрожью в голосе. – Дочечка моя! Ты не чокнулась ли часом? Ум у тебя есть, дочечка? Куда ты уйдешь? Куда?

Молчание. Олег затаил дыхание. Старик в это время, видимо, состязался с княжной взглядами. И, видимо, проиграл.

– Дочечка, не думай даже, что ты! – воскликнул нетерпеливо Сивоус. – Куда ты пойдешь? Да здесь, за этими стенами только и спасение, только здесь и сила наша! А печати мои на что крепость боронят? Сколько тут храбрых хлопцев – отстоим, выдюжим! А там и воевода с Пожарским подойдут! Недолго осталось. Сила войска слабеет, голодают ляхи, наймиты бегут от них, дочечка моя! Пересидим, переждём…

– Меня выкрадут, – проговорила она глухо.

– Да кто тебя выкрадет, да кто посмеет, мы же все за тебя…

– Меня выкрадут, – повторила Люба ещё тише, – и сделают размычку. У Красных ворот.

Тишина.

– А перед размычкой вырежут всех, – едва разборчивое послышалось. – И стариков и детей малых. Потому как вы ворота откроете.

– Где такое значится? – так же негромко спросил старик.

– В летописи твоей.

Шумное пыхтение, из вентиляции повалил густо табачный дым – Сивоус переживал.

– Там, в будущем, значит, летопись моя жива? – просипел после паузы старик.

– Жива, дядька. Я её сразу узнала. В музее лежит, всем известно, что с нами случится.

Скрипнула скамейка.

– А сожгу я летопись, – грозно проговорил старик. – Сожгу!

– И что, дядьку? Это поляков остановит?

Тут за спиной Олега, совсем рядом послышалось деликатное покашливание. Он вскочил, как ужаленный. Прислонившись плечом к стене, чуть поодаль стоял жилистый мужичок лет сорока. Русоголовый, с отливающей рыжим куцей бороденкой, в бесформенной мохнатой шапке, коротеньком одеянии, вроде куртки, кожаных штанах, и в высоких сапогах. Руки он скрестил на груди, сунул ладони в подмышки, будто грел.

– Что, лаются? – спросил он как-то по-домашнему просто, и страх Олега улетучился.

– Ага, – только и сказал он в ответ.

– Так они всегда лаются, – сообщил мужичок доверительно. – Сивоус при ней с малолетства в дядьках. Ещё под стол ходила – всё с ним воевала. Сам кто такой будешь?

Пола кафтана чуть качнулась ветром, и Олег увидел, что в руке мужичок держит длинный кривой нож.

– Олег я, – произнёс поспешно, и кровь схлынула с лица. – Мы тут с Сивоусом. С княжной, в общем. Вы спросите, они подтвердят.

– А чей ты будешь, Олег? – так же просто поинтересовался мужичок.

– Печегин я.

– Печегин будешь? – Мужичок поглядел куда-то вверх, прищурившись. – Не из слободки? Скорняка Егория сынок?

Олег кивнул, пожал плечами, покачал головой.

– Не скорняка? – поднял тот брови. – А и то верно. У него же только четыре дочки. Запамятовал я.

Он опустил руку с ножом, так, чтобы Олег видел. По зеркальной полоске заточки пробежала солнечная искорка.

– Значит, не здешний ты, – проговорил мужичок с сожалением.

Олег опять пожал плечами:

– Ну не совсем. Я тут родился. Хотя, – покраснел, – не совсем тут. Ещё не родился, в общем-то…

– О как! Ты гляди, – закивал мужичок понятливо. – А скоро?

– Что – скоро? – не понял Олег.

– Ну родины твои? – глядел он с неподдельным интересом.

Олег замялся. Как бы ему пояснить-то попроще…

– Скоро, – не стал вдаваться в подробности.

– Ну, – он подмигнул ему, – позвать не забудь, ага? Кошка я.

– Что? – не сообразил Олег.

– Кошка. Игнат Кошка, – проговорил он. – Меня всякий знает. Спросишь Кошку – тебя и проводят.

Олег глядел на него во все глаза. Тот самый Игнатий Кошка, богатырь из музейной летописи, подорвавший себя в польском подкопе вместе с сотней готовившихся к штурму вражеских пехотинцев! Вот он. Как живой. Хотя – действительно живой! Ещё живой…

– А пока что я тебя проведу, Олег, – он развел руками. – Раз уж ты сам пришел…

– Не к тебе пришел, – послышалось гулкое, как из бочки, и на площадку с лестницы поднялся Сивоус. – Не с тобой и пойдёт.

Был он опечален чем-то, усы его болтались по ветру, глаза потемнели.

– А-а, так это твой хлопчик? – усмехнулся Кошка и неуловимым движением спрятал нож в складки одеяния. – То-то я смотрю – не в себе он вроде. Бормочет чего-то – рождаться, мол, вот-вот буду. Всё ворожишь, ведьмак?

Старик вздохнул, поглядел на Олега сурово. Проговорил:

– Ты иди, Кошка. И не говори никому про него.

– Лады, ведьмак. А что княжна возвернулась, тож помалкивать?

– О ней тож.

– Лады, – Кошка подмигнул Олегу. – Пригласить на родины не забудь! Эх, загуляе-ем…

И легко ступая, исчез с глаз в черной пасти лестничного прохода.