Текст книги "Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя"

Глава девятая

Важность обладания Калафатом. – Движение турецких войск к Видину. – Вступление 3-го корпуса русских войск в княжества. – Усиление Маловалахского отряда; расположение его. – Позиция при Четати. – Дело 25-го декабря полковника Баумгартена. – Бой у селения Фонтаны-Бунулуй. – Движение Баумгартена к Четатской позиции; атака и защита этой позиции. – Наступление 3-го батальона; отбитие двух орудий. – Гусары и казаки опрокидывают турок и отбивают еще два орудия. – Движение генерала Бельгарда с Одесским полком от с. Моцецеи к полю битвы. – Движение генерал-адъютанта Анрепа-Эльмпта от Быйлешти к Модловиту. – Турки отступают. – Потеря в отряде Баумгартена и Бельгарда. – Потеря турок.

Омер-паша, оставивший Ольтеницу, не имевший успеха ни на одном пункте на обширном пространстве, оберегаемом русскими войсками, несмотря на числительность сил своих, в то время значительно превосходивших наши, Омер-паша крепко держался в Калафате. Кажется, впрочем, к удержанию этого пункта побуждали его более приказания, получаемые из Константинополя, чем собственные стратегические соображения. Правительство султана считало обладание Калафатом очень важным. Во-первых, через Калафат надеялись добывать из богатого края Малой Валахии жизненные припасы для голодной турецкой армии; во-вторых, сюда были устремлены взоры всех славянских племен, готовых взяться за оружие по первому слову русских начальников, но слово еще не было произнесено. В самом сильном увлечении народной вражды, воюющие с нами державы должны сознать, что мы не воспользовались, как бы могли, этим важным для нас пособием.

Омер-паша отовсюду стягивал свои войска к Видину. Окрестные христиане, которых тысячами пригоняли на работы калафатских укреплений в течение всей зимы, отдавали последний скот для перевозки провианта и артиллерийских снарядов в эту крепость. По довольно достоверным известиям, в Видине и Калафате находилось в конце декабря с лишком 40,000 войска.

Между тем, и наше правительство, убедившись, что война принимает такие размеры, которых оно никогда не могло ожидать, к которым вовсе не готовилось, верное своей миролюбивой политике, решилось, наконец, увеличить свои силы в княжествах и двинуло к границам их 3-й пехотный корпус. 8-я и 9-я дивизии этого корпуса выступили 10-го ноября из места своего расположения, и первая колонна этих войск прибыла 24-го ноября в Скуляны. Легкая кавалерийская и 7-я пехотная дивизии с их артиллерией должны были прийти двумя неделями позже.

Сближение новых войск к театру войны дало возможность командующему ими, князю Горчакову, отрядить в Малую Валахию, для усиления тамошнего отряда, 12-ю пехотную дивизию с ее артиллерией под командой генерал-лейтенанта Липранди, две роты саперов, Бугский, Уланский полк и Донскую № 9 батарею. 19-го декабря прибыл в Крайово передовой Одесский егерский полк. С прибытием этого полка, граф Анреп-Эльмпт выдвинул вперед войска свои с тем, чтобы стеснить круг действий неприятельских отрядов. С этой целью войска расположились в следующем порядке: штаб перешел в с. Быйлешти; с ним было три с половиной батальона Екатеринбургского пехотного полка, батарейная батарея, конно-артиллерийская батарея, дивизион гусар принца Фридриха Карла Прусского полка и 2 сотни казаков. В с. Четати размещены были под командой полковника Баумгартена: три батальона Тобольского пехотного полка (четвертый был расположен в Крайове и Слатине), шесть орудий легкой № 1 батареи, один эскадрон гусар князя Варшавского и одна сотня Донских казаков № 38 полка. Для связи этих двух отрядов и, в случае нужды, для подкрепления одного из них, находился в с. Моцецее генерал-майор Бельгард с Одесским егерским полком, 6 орудиями легкой № 1 батареи, 2 эскадронами гусарского генерал-фельдмаршала князя Варшавского полка и сотней казаков № 38 полка.

Пять эскадронов гусарского принца Фридриха Прусского полка стояли в с. Синешти-Кручи, имея один эскадрон на аванпостах в с. Ковей-де-Сус и 5-ть эскадронов гусарского генерал-фельдмаршала князя Варшавского полка в с. Чароям.

Турки, узнав о таком расположении наших войск, решились воспользоваться им до прибытия остальных войск генерала Липранди; о движении отрядов они знали через лазутчиков. 25-го декабря, еще до рассвета, полковнику Баумгартену донесли о движении больших масс турецких войск к Четати. Нужным поставляем заметить здесь, что от Четати до Моцецей, где находился генерал-майор Бельгард, 12 верст расстояния; до Быйлешти, где был расположен отряд графа Анрепа-Эльмпта – около 30 и до Калафата 20 верст. С. Четати лежит в версте с небольшим от Дуная и расположено параллельно течению его, на гребне высот, которые тянутся вниз по Дунаю, спускаясь обрывисто к левому его берегу и полого к стороне Малой Валахии. К этому селению примыкает небольшая деревенька Фонтына-Бунулуй. Вправо тянется низменное прибрежье Дуная с несколькими заливами; влево возвышенности, спускаясь постепенно, переходят в обширные равнины. С. Четати и Фонтына-Бунулуй, подобно большей части деревень этого края, обнесены со стороны степи валом; за ним, влево от Фонтына-Бунулуй, расположены виноградники. Обе деревни перерезывает большая дорога, которая идет из с. Ульму в с. Гунию.

Турки наступали по дороге из Гунии. Силы их, по крайней мере, в восемь раз превосходили числительностью отряд полковника Баумгартена. По точным сведениям, которые были собраны впоследствии, у них было 15,000 пехоты, 3,000 кавалерии и 24 орудия. В войсках было много иностранцев. Едва рассветало. Полковник Баумгартен поспешно вывел на позицию свои войска. 4 орудия были поставлены впереди селения Фонтына-Бунулуй, по дороге на Гунию; правее и левее их, за строениями, расположены в ротных колоннах две мушкатерские роты, а в резерве их одна гренадерская. Впереди селения и вправо от батареи, за канавой с насыпью, находились штуцерные. Левее селения, на возвышении, поставлены два орудия; впереди их, за валом, одна и далее, по валу с левой стороны, остальные мушкатерские роты в рассыпном строе; резерв этих рот прикрывался строениями селения. Со стороны Четати, за рвом, рассыпана 3-я мушкатерская рота, имея в резерве 1-ю гренадерскую. Общий резерв составлял 3-й батальон, расположенный на площадке посреди селения; а эскадрон гусарского генерал-фельдмаршала князя Варшавского и сотня Донского № 38 полков были выдвинуты, для наблюдения за неприятелем, влево от селения.

Около 8 часов утра показалась турецкая кавалерия. Своротив вправо, она расположилась близ дороги, ведущей в Моцецей, и выдвинула вперед, к стороне селения, 6 конных орудий. За кавалерией шли колонны пехоты. Поровнявшись с курганом, возвышавшимся на дороге из Гунии, они выстроились по обе стороны его, поставили батарею и выслали сильную цепь штуцерных, потом стремительно двинулись вперед; но несколько раз повторенные атаки с этой стороны, были отбиваемы огнем наших орудий и штуцерных. Тогда неприятель, усилив батареи против нашего фронта и левого фланга, направил по крутым возвышенностям целые роты штуцерных, поддерживая их сомкнутыми колоннами. Отбитые, опрокинутые турецкие войска сменялись новыми; обогнув селение с южной стороны, они уже врывались в него. Для поддержания находившихся тут двух рот, введены были в дело еще две. Кровавый бой кипел на нашем правом фланге более двух часов. Уже пали храбрые командиры 3-й и 4-й гренадерских рот капитан Грицай 2 и штабс-капитан Грицай 1, один – убитый, другой – тяжело раненый, и семь других офицеров, но неустрашимые тобольцы держались.

Полковник Баумгартен, подавляемый отовсюду массами неприятеля, решился отвести войска на другую, выгоднейшую позицию за Четати, где он уже выдержал 19-го числа все атаки турецкой кавалерии с одним 4-м батальоном тобольцев.

Оттягивая таким образом за собой турок, он давал возможность отрядам генерал-майора Бельгарда и генерал-адъютанта графа Анрепа взять в тыл неприятеля и отрезать его от пути отступления.

Движение Баумгартена было произведено в удивительно стройном порядке под прикрытием двух рот, расположенных у входа в Четати; войска наши двинулись через все селение, тянувшееся почти на две версты в длину. Турки, как и должно было полагать, рассчитывая на свою многочисленность, не оставляли их. Еще при выходе из д. Фонтыны-Бунулуй одна рота была атакована двумя турецкими батальонами, но командир роты, поручик Калакуцкий, ударил в штыки и опрокинул неприятеля, уже расстроенного сильным ружейным огнем. Тоже случилось при переходе из Фонтыны-Бунулуй в Четати, где две роты были атакованы неприятельской кавалерией. Напрасно турки старались ворваться в Четати и с левой стороны, – всюду были они опрокинуты и отброшены. Полковник Баумгартен был у выхода из селения Четати, когда увидел, что избранная им позиция уже занята неприятелем, который вполне знал важность ее по делу 19-го декабря. Турецкая кавалерия, выдвинув вперед 6 конных орудий, ожидала на этой позиции приближения русских; но русские не остановились. Полковник Баумгартен сам повел 3-й батальон в штыки. Наступление было так стремительно, что неприятель, бросившись назад, успел увезти только 4 орудия; остальные два были взяты тобольцами. Здесь, впереди своего батальона, получил две раны храбрый майор Коломейцев и, не смотря на то, оставался до конца в деле. Турецкая кавалерия понеслась вновь отбивать захваченные тобольцами орудия, но 8-й эскадрон гусарского генерал-фельдмаршала князя Варшавского полка, бросился на их правый фланг. Завязался рукопашный бой, который продолжался около 5 минут, не смотря на сильный батальный огонь двух рот 3-го батальона, находившихся за валом. Кавалерия наша отстояла орудия, опрокинула неприятеля в овраг, где казаки взяли еще три орудия с подбитыми лафетами, одно вовсе без лафета и зарядный ящик. Орудия эти, по невозможности везти за собой, бросили в овраге. Неприятель в этой схватке понес сильную потерю.

Рис. 4. План села Четати [3].

Полковник Баумгартен, заняв позицию с бою, решился защищать ее до последней крайности. Турки недолго заставили ожидать нападения. Выдвинув батарею против фронта, а две другие против левого фланга, они повели атаку на правый фланг нашей позиции, спустили пехоту по косогору и ударили в штыки; подобные атаки были повторяемы ими часто, но всякий раз, встречаемые горстью храбрых, нередко одной ротой, кидавшеюся смело против двух батальонов в штыки, турки были опрокидываемы. В одной из этих атак был ранен в голову храбрый штабс-капитан Ляпунов.

В то же время неприятельская кавалерия атаковала наш левый фланг; отбитая огнем пехоты и артиллерии, она возобновляла свои атаки, но бесполезно. Русские войска, участвовавшие в этом деле, показали, что их можно скорее уничтожить, чем сбить с места. Поручик легкой № 1 батареи Липарский, лишившись всей своей прислуги, сам действовал банником. Штабс-капитан той же батареи Гиршхейд, с двумя орудиями удерживал натиск всей массы неприятеля, при движении Баумгартена из деревни на позицию.

Бой самый кровопролитный длился уже около 3 часов; в артиллерии оказался недостаток в снарядах; стали стрелять из наших орудий турецкой картечью, найденной в отбитом у неприятеля ящике.

Действуя с левого фланга и фронта огнем артиллерии и штуцерных, а с правого атаками пехоты, неприятель, наконец, готовился произвести решительное наступление всеми силами с фронта, как вдруг, в тылу его, раздались пушечные выстрелы. Неприятель остановился. Заметно было колебание в рядах его. Турецкая кавалерия стала отходить; вслед за ней снялись постепенно батареи на левом фланге и с фронта, а потом потянулась и вся пехота.

Легко было понять причины отступления турок. Генерал Бельгард, находившийся, как мы уже сказали, в с. Моцецей с Одесским егерским полком, 6 орудиями, двумя эскадронами гусар и сотней казаков, услышав часу в 9-м утра пушечные выстрелы со стороны Четати, выступил из Моцецея двумя колоннами: 6 рот при двух орудиях, под начальством командира полка генерал-майора Жигмонта, направил прямо к Четати, в помощь полковнику Баумгартену, и с двумя батальонами, при 4 орудиях, двинулся сам по дороге на Гунию, с целью атаковать в тыл неприятеля и отрезать ему путь отступления.

Кавалерия, под командой лейб-гвардии конной артиллерии полковника Костанды, выслана была вперед для открытия неприятеля. Узнав, что с. Гуния слабо занято неприятелем, и заключая, по сильной канонаде, о затруднительности положения Баумгартена, генерал Бельгард принял вправо, с целью атаковать с. Фонтына-Бунулуй. В то же время, генерал Жигмонт, убедившись, что доступ к с. Четати сильно занят неприятелем, стал сближаться к правому флангу генерала Бельгарда. Пехота построилась в ротные колонны: на правом фланге 3-й и 4-й батальоны и в интервалах их 2 орудия, на левом фланге три роты 2-го батальона. Общий резерв составили две карабинерные роты. На возвышение выдвинуты были 4 орудия; кавалерия находилась на левом фланге.

Неприятель, убедившись в движении Бельгарда, переменил фронт и занял сильную позицию против Одесского полка. Впереди, на возвышении, за рвами с насыпью, залегли развернутые батальоны, во второй линии находилась в густых колоннах турецкая пехота, на флангах кавалерия, на высотах правого фланга и впереди второй линии поставлены были батареи.

Не смотря на сильную позицию и значительный числительный перевес неприятеля, генерал Бельгард решился атаковать его. Одесский полк, под сильным неприятельским артиллерийским огнем, двинулся стройно вперед. Встреченный картечью и метким огнем штуцерных, рассыпанных по рвам и канавам, он не поколебался. 3-й батальон, под личной командой генерала Жигмонта, бросился в штыки, выбил неприятеля из первых рвов, зашел ему во фланг и атаковал второй вал. Уже большая часть офицеров и батальонный командир, полковник Борщов, были убиты, полковой командир ранен – когда Одесский батальон был атакован с фронта свежей турецкой пехотой, и с фланга кавалерией. Мужественно отбивался он, отступал на свой резерв, состоявший из одной роты и в свою очередь атакованный кавалерией, которую едва успел отбросить. В то же время генерал Бельгард с 1-м и 4-м батальонами стремительно атаковал центр неприятельской позиции и, пройдя картечный выстрел, бросился в штыки, но встреченный батальным огнем неприятеля, расположенного за рвом, поражаемый во фланг артиллерией, потеряв убитыми своих батальонных командиров, полковника Захарова и майора Стефанского и многих офицеров, он остановился и стал отстреливаться. Солдаты изнемогли от похода и битвы.

Между тем, как наши две колонны пытались проложить путь вперед и одна рота, прикрывавшая левый фланг, удерживала попытки турок с этой стороны, артиллерия, выдвинувшись вперед, поражала турок анфиладными выстрелами. Кавалерия же, под начальством полковника Костанды, отражала все покушения неприятельской кавалерии.

Генерал Бельгард, не слыша, наконец, выстрелов со стороны, где находился полковник Баумгартен и, заключая из этого, что Тобольский полк находится уже вне опасности, прекратил дальнейшие атаки позиции неприятеля и, изнеможенный боем и сильными потерями, отвел свои войска вне выстрела.

Неприятель покушался было атаковать наши войска при их обратном движении, но в это время со стороны Скрипетула показалась русская кавалерия и за ней пехота.

Мы оставили генерал-адъютанта графа Анрепа-Эльмпта, расположенного с отрядом своим в Быйлешти; услышав выстрелы, он некоторое время не решался оставить позади себя край и главный город Малой Валахии, почти совершенно обнаженными от русских войск, но, наконец, двинулся по направлению к Модловиту. Турки, завидев передовые войска его, бросились назад по двум дорогам: нижней – на Голеницы-Команы, и верхней – через Гунию и Модловиту. Полковник Баумгартен, изнуренный боем, отошел в с. Дебридор и потом в Моцецеи, где, ночью, присоединился к нему генерал Бельгард, а граф Анреп-Эльмпт, довольствуясь тем, что неприятель находился в полном отступлении, возвратился из Скрипетула.

Отдавая полную справедливость испытанной уже столько раз неустрашимости графа Анрепа, мы не можем не заметить, что, в этот раз, он упустил случай ознаменовать себя новым подвигом и разбить турок, уже понесших большие потери и изнеможенных продолжительным боем. Ответственность за вверенный ему край, оставленный с ничтожными средствами к защите и в котором было много революционеров, волновавших народ, кажется, заставила его поспешить возвратиться с поля действия.

В Четатском деле русские войска дрались в течение нескольких часов против сил, в восемь раз значительнейших, а некоторым частям приходилось выдерживать натиск неприятеля в 12 раз сильнейшего. При таких обстоятельствах потеря наша, конечно, была значительна.

В отряде полковника Баумгартена убиты: штаб-офицеров 1, обер-офицеров 11, нижних чинов 514; ранено: штаб-офицеров 2, обер-офицеров 21, нижних чинов 801. В отряде генерал-майора Бельгарда убиты: штаб-офицеров 4, обер-офицеров 6, нижних чинов 299; ранены: генерал-майор Жигмонт, обер-офицеров 8, нижних чинов 357. Полковник Баумгартен легко ранен.

Конечно, потеря эта чувствительна для русских войск; но, с другой стороны, Четатская битва вполне доказала ничем несокрушимую стойкость русского солдата, составлявшую во все войны его отличительную черту и дала возможность храбрым тобольцам, с первого же дела, занять почетное место в числе храбрейших полков русской армии.

Полковник Баумгартен произведен за это дело в генерал-майоры и удостоился получить Георгия 3-й степени. Подобно тому, как в других битвах, и здесь офицеры и солдаты, не смотря на полученные ими раны, оставались в битве на сколько сил доставало, а артиллерийские офицеры, потеряв большую часть прислуги, сами исполняли ее обязанности.

В деле этом каждый начальник отдельной части, выполняя в точности преднамерения отрядного начальника, распоряжался сам с редким хладнокровием и благоразумием. Чтобы показать дух офицеров полка, упомянем об одной рыцарской выходке: командир 2-й роты, штабс-капитан Бантыш, дал обет никогда не отступать от неприятеля и лечь костьми на занимаемом им посту, если бы пришлось роте его идти назад: он свято исполнил свой обет.

Турецкие войска понесли огромные потери; поле от Четати до Гунии было покрыто трупами, которые два дня оставались неубранными. В числе убитых находился один паша. Вся потеря турок простиралась в этот день до 3,580 человек, как показали валахские местные власти, которым поручено было убирать мертвые тела с поля. Кроме двух орудий, отнятых у неприятеля с бою, и четырех, оставленных заклепанными, взято у турок много ружей, штуцеров и два байрака.

Глава десятая

Дальнейшее развитие политики западных держав; политика Австрии и Пруссии. – Союзный флот входит в Дарданеллы, а потом в Черное море. – Объяснение этого действия. – Разрыв с Англией и Францией. – Восстание в греческих и славянских провинциях Турции. – Высочайший манифест о войне. – Отъезд господарей из Молдавии и Валахии. – Назначение генерал-адъютанта Будберга чрезвычайным и полномочным комиссаром для обоих княжеств.

Следя за нитью военных действий, совершавшихся на берегах Дуная, мы на время отклонили взоры свои от политического горизонта, все более и более покрывавшегося тучами. После небрежного отказа Дивана принять ноту, составленную союзными державами, Венские конференции были закрыты, и австрийский кабинет предоставил свою политику течению событий. Морские державы, уже утвердившиеся в своих намерениях, не сводили глаз с австрийского двора, стараясь привлечь его на избранный ими путь. Страх внутренних потрясений, страх революций постоянно парализовал все действия Австрийской империи и, как злой дух, как кошмар, преследовал и подавлял ее даже тогда, когда вокруг все было спокойно и, по-видимому, счастливо. Этим страхом, этим направлением успели воспользоваться западные державы, угрожая ей то восстанием Ломбардии, то волнением в Венгрии, то негодованием славянских племен, связанных с нами кровными узами. Таким образом, Австрия, несмотря на недавние обязательства с Россией, подписала сначала протокол 27 ноября/9 декабря, потом 1/13 января, наконец, в феврале сделала еще шаг вперед. Трудно было угадать, на чем остановится она, но уже нельзя было не предвидеть известной конвенции 2-го декабря, судя по всем ее действиям. Не так поступал Берлинский кабинет: он определил себе цель и границы, до которых мог действовать в связи с западными державами, – сохранение целости Турецкой империи и свободное плавание по Дунаю. Дойдя до этих границ, он остановился, и ни ласкательства, ни те видения, которые представляли ему западные правительства, не могли пока поколебать его самостоятельности. Последствия покажут в какой степени эта политика согласна была с пользами как самой Пруссии, так и всей Германии.

Мы здесь умалчиваем о толках, порожденных пояснениями русского кабинета, представленными в дополнение Венской ноты: насильственные обороты и истолкования, которые придавали им, не могли увлечь в обман самых легковерных людей; они служат только свидетельством изворотливости политики западных держав, умевших пользоваться всяким предлогом для достижения своих целей.

Мы оставили союзные флоты в заливе Безика, у входа в Дарданеллы. Наступило зимнее время; надо было думать о более удобной стоянке. Возвратить назад эти флоты, так неожиданно появившиеся вблизи Константинополя и побудившие Диван к упорству и противодействию, в то время когда русские войска занимали княжества, казалось оскорбительным для национального чувства; стали думать о том, чтобы ввести их в Дарданеллы. Но трактат 13-го июля 1841-го года, явно восставал против такого действия. Западные державы, однако, не остановились перед этой преградой: под ничтожным предлогом, – будто бы возбужденный в Константинополе религиозный и воинственный фанатизм подвергал опасности жизнь и собственность подданных Англии и Франции, послы этих держав ввели в Дарданеллы сначала одну дивизию своих эскадр, а, вскоре, после объявления войны с Портой, и весь союзный флот.

Между тем, турки, еще до объявления войны, вторглись в наши азиатские владения, захватили пост Св. Николая, варварски истязали пленных и внесли войну в Армянскую область. Этого мало: в глазах иностранных послов, под флагом Франции и Англии нагружались и готовились в поход транспорты оружия, войска, снарядов для возбуждения и поддержания войны в наших пределах. С той же целью вышла из Босфора значительная турецкая эскадра и укрылась, по случаю наставшей непогоды, в Синопе. Спрашивается, могло ли наше правительство оставаться равнодушным к подобным поступкам, могло ли оно из-за того только, чтобы не оскорбить народной гордости союзников, которых флоты находились в Мраморном море, оставаться зрителем разорения своих берегов и не предупредить нападения.

Знаменитая Синопская победа (18-го ноября) была последствием двуличных поступков турок. Эта победа, выставившая во всем блеске дух наших моряков и их бессмертного героя, принадлежит к истории действий черноморского флота, и связана с историей войны на Крымском полуострове, а потому мы не станем ее описывать здесь; она растравила еще сильнее желчное чувство зависти и вражды в западных державах. 22-го декабря (3-го января) союзные флоты вошли в Черное море. Но и тут, при столь явном нарушении общенародного права, русский двор искал средств и поводов для удержания мира. Императорский кабинет просил письменного объяснения такого поведения союзников. Они отвечали, что вступили в Черное море для того, чтобы прикрывать турецкие суда и берега и прекратить свободное плавание русскому флоту. Все это делалось без объявления войны, более, в формах миролюбивых, как будто сам факт не служил уже явным нарушением достоинства Российской Империи и не возмущал чувств народной независимости; подобное объяснение было равносильно самому объявлению войны. Этим не удовольствовались: по предварительному соглашению с Портой, предложили России принять условия, составленные с точки зрения турецкого правительства, и при каких обстоятельствах? Когда союзный флот препятствовал всякому свободному действию нашего флота в Черном море и угрожал берегам. Такому унижению, конечно, не подчинилось бы и второстепенное государство, не истощив предварительно всех сил своих. С этих пор все убедились в неизбежности разрыва союзных держав с Россией; не знали только когда последует и в какую форму облечется вызов и слепо предавались случайностям войны, к сожалению, очень мало думая о том, какие страшные размеры может принять она.

Вследствие сделанных объяснений французским и английским кабинетами относительно цели вступления их флотов в Черное море, Государь Император протестовал торжественно против такого явного нарушения прав своих и против действительного участия западных держав в нашей войне с Турцией. Пребывание русских представителей в Париже и Лондоне сделалось уже невозможным; дипломатические сношения наши с Англией и Францией прекратились.

Таким образом, на скользком пути враждебных направлений еще сделан один шаг. Что ж влекло нас так неудержимо вперед по этому пути? Последствия выяснили, что это была не одна простая случайность и вовсе не упорство нашего кабинета; но заранее предпринятая и ловко обдуманная политика Франции и Англии! Она так искусно была задрапирована в императорскую мантию и громкие фразы, что заранее угадать ее было трудно. Переговоры велись для того только, чтобы выждать время, нужное для приготовлений, а вовсе не для мирных соглашений. Там, где они были возможны, их прерывали насильственно, и тут только можно было подметить тайные намерения морских держав, как напр., в отказе Турции принять Венскую ноту. Дело в том, что для Наполеона III нужна была война. Не станем говорить о личных страстях, сильно затронутых в сношениях с нами, заметим, что хотя он вышел торжествующим из своего «coup d'état» 2-го декабря[41]41
  «Переворот» (пер. с фр.) – 2 декабря 1852 года. – Прим. ред.


[Закрыть], но, что народ мог одуматься, если дать ему время спокойно размыслить о своем положении и не удовольствоваться одним названием «Империи» за все утраченные им права, что нужно возвратить Франции ее прежнее влияние, значение; нужен подвиг, достойный Наполеонидов, слава, блеск, который бы ослепил французов, заставив их забыть об утраченной свободе. При таких условиях – война с Россией, главной виновницей поражения первой Империи, являлась едва ли не единственным ручательством за его дальнейшее правление. Англии оставалось разжечь и взлелеять эту мысль, вполне совпадающую с ее политикой. Притом же, кабинет ее хорошо изучил Наполеона и, направляя оружие его против России, он знал, что тем отклоняет удар от себя.

Недоумение Европы продолжалось недолго; вслед за событиями, изложенными нами выше, появилось в официальной части «Всеобщего монитера» письмо Императора французов к Его Величеству Императору Всероссийскому, а по получении его в Петербурге, было напечатано в здешних газетах, вместе с ответом Императора Николая I[42]42
  Письма эти помещены в приложении 8-м.


[Закрыть].

Наполеон III говорил за себя и за свою союзницу; впоследствии пришлось ему и действовать за нее, предоставив Англии роль страдательную в продолжение всей войны. Сам тон письма делал невозможным примирение. Людовик-Наполеон[43]43
  Луи Наполеон. – Прим. ред.


[Закрыть] требовал, чтобы мы оставили княжества, требовал, стоя с флотами союзников в Черном море; предлагая возобновить переговоры, он присоединял к предложению обвинение и угрозу за поражение турецкого флота при Синопе. Считаю излишним распространяться здесь, в какой степени Россия была вправе напасть на турецкий флот, перевозивший войска и оружие на наши азиатские берега, напасть на него после того, как турки уже захватили Николаевский пост и ознаменовали себя жестокостями, достойными варварских времен, в Армении: вопрос разрешается сам собой. Как бы желая придать более значения своей угрозе, Наполеон III, декретом от того же числа (17/29 января) призвал под знамена 40,000 конскриптов 1851 года.

Ответ Императора Николая I-го исполнен достоинства. В нем, между прочим, сказано: «когда Ваше Величество, не довольствуясь быть зрителем или даже посредником, пожелали быть вооруженным пособником моих врагов, тогда, Государь, было бы гораздо прямее и достойнее вас, предварить меня о том откровенно, объявив мне войну. Тогда всякий знал бы, что ему делать». Далее: «если при всем том Ваше Величество, с меньшим равнодушием к моей чести, возвратитесь чистосердечно к нашей обоюдной программе, если вы подадите от сердца вашу руку, как я предлагаю вам свою, в эти последние минуты, я охотно забуду все, что в прошедшем могло бы быть для меня оскорбительным. Тогда, Государь, но только тогда, нам можно будет вступить в суждения и может быть согласиться. Пусть ваш флот ограничится удержанием турок от доставления новых сил на театр войны, охотно обещаю, что им нечего будет страшиться моих нападений. Пусть они пришлют мне уполномоченного для переговоров, я приму его с надлежащим приличием. Условия мои известны в Вене. Вот единственное основание, на котором мне позволено вести переговоры».

Это письмо было выражением духа народного, только облеченного в формы более умеренные. В то время, конечно, ни один русский не склонился бы перед надменным диктаторством Людовика-Наполеона, и если не всякий верно понимал значение громадных сил, скоплявшихся против нас, то всякий помнил 1812 год и веровал в правоту своего дела, твердость и несокрушимость русского духа. В России был общий возглас – война! Как будто долго сдерживаемый порыв, наконец, порвал все дипломатические путы и освободился от них. Радостно откликнулся этот народный возглас на далеком юго-западе турецких владений, между племенами нам единоверными, и какие теплые и чистые молитвы воссылали они за успех русского оружия.

В то время восстание греков уже разгоралось в Эпире и готово было обнять весь юг Европейской Турции; – угнетенные, истерзанные, доведенные до отчаяния жестокостью и самоуправством пашей, жители взялись за оружие, решившись лучше погибнуть славной смертью, чем томиться жизнью позора, под гнетом нравственным и материальным. Некоторые славянские провинции Турции отозвались на этот порыв отчаянного самоотвержения. Вскоре после того, как горсть смелых защитников народных прав, собравшись в небольшой деревне Радобице, провозгласило во всеуслышание восстание христиан в Турции, и когда Сули, Ламары, Кампочи и др. стекались под знамена независимости, в северной оконечности Албании, храбрые горцы славянской провинции Васовичи, при пособии своих соседей черногорцев, разбили и прогнали турок, объявив себя независимыми. Их примеру последовали другие славянские племена. В Греческом королевстве это восстание против тирании и насильства турецкого правительства нашло сочувствие: потомки освободителей независимой ныне Греции добровольно покинули покойный, безопасный кров свой и отправились в горы отстаивать права человечества и свободу, утраченную бедными раями, о которой не позволяется даже и мечтать христианину на востоке.