Текст книги "Игры судьбы (сборник)"

– Что это, я спрашиваю? – гневно повторила я, глядя на приближающуюся к нам сотрудницу центра с ребёнком.

– Ну… Я решил, что ты не сильно рассердишься. Я написал за тебя пожелания о поле ребёнка и его воспитании… Знаешь, я даже твою подпись точь-в-точь воспроизвёл! Ему сейчас три года… Прости, но ты была занята, поэтому он так долго был здесь. – Он говорил быстро и сбивчиво, понимая, что дальнейшего шанса выговориться может и не представиться.

Во мне клокотал гнев на себя и на него. «Как такое могло произойти? Что я буду делать с этим ребёнком? Это же мальчик!» – лихорадочно проносились мысли и обрывки чувств, затормаживая восприятия времени.

Провожатая вежливо кивнула мне и ушла, оставив малыша. Он стоял всего в метре от нас, хлопал широко распахнутыми голубыми глазками и робко улыбался. Артур вернул ему улыбку, полную тепла. Я же ничего не могла поделать, просто смотрела на него, не в силах растянуть губы в улыбку.

– Мама? – тоненький нежный голосок переполняли надежда и страх.

Я чувствовала его любовь и стремление быть нашим. Душа стукалась о рёбра, пытаясь дотянуться до ребёнка. Но я опять ничего не могла, тело одеревенело и не слушалось, одурманенное происходящим. За что? Как он мог ослушаться? Я не смогу сдать своего мальчика в лагерь! Но, если оставлю, то потеряю уважение, дальнейший карьерный рост, да и его обреку жить изгоем… Я не могу! Голова кружилась и наливалась тяжестью, я смотрела и ничего не видела.

Не думала, что на меня может свалиться ещё что-то более страшное и ошеломляющее, чем сын. Оказалось, судьба способна на сюрпризы.

– Ирина, не молчи, – тихо сказал Артур. – Ты можешь перевестись в другой город. Например, в Новосибирск. Там в области есть посёлок-резерват, где все живут по старинке и равны между собой.

– Что? – прохрипела я, обезумев. – Ты ещё и в изменники решил заделаться?

– Не выражайся, – поморщился он. – Интернет не запрещён, как и знания… Тем более ты всё утрируешь.

Правая рука зачесалась, хотелось размахнуться и дать пощёчину. Нельзя. Хотя, он мою жизнь пустил под откос. Стоит ли теперь думать о благоразумии и поведении, достойном гражданки первого уровня?

– Да я тебя завтра же сдам обратно, – прошипела я.

– Не примут, – спокойно отозвался Артур, глядя в глаза. – Возврат возможен в течение первых двух лет, а мы с тобой женаты уже девять.

– Отлично, тогда в дом отчуждения. Будешь там век доживать, овощи выращивать и философствовать.

– Мама? – со страхом позвал малыш. Первые слезинки, не торопясь, скатились по крохотным щёчкам, оставляя мокрые дорожки. – Вы из-за меня ссоритесь? Я вам не нужен?

Я видела, что его глаза мутнеют, а плечики подрагивают от болезненной дрожи неприятного открытия. Ещё минута – и он не выдержит, сорвётся с места и убежит… А я останусь. Наедине с собой и Артуром, прятавшим глубоко внутри свои надежды и мечты, притворяющимся, что всё хорошо, но часто смотрящим сквозь мои глаза. Захотел бы он быть рядом, если имел выбор? А этот ребёнок хочет.

– Конечно, нужен, что ты такое говоришь, – улыбнулась я ребёнку и протянула руку. – Тебе уже дали имя?

Малыш изумлённо округлил глаза:

– Нет, такое сложное дело только мама и папа могут сделать.

В мыслях застыла растерянность: «Как его назвать? В честь мужа? Ещё чего! Тогда как дедушку. Бабушка писала, что он замечательный… Наверное, поэтому она всё бросила и уехала жить вместе с ним в горы. Тогда господствовали более строгие порядки среди правящих леди, о равенстве мужчин и слышать не хотели: если не согласен, твоя дорога или в колонию или в Тмутаракань. Несмотря на уважаемую должность и шикарный дом, бабушка выбрала верность своим новым взглядам. Странно, ведь раньше она сама имела ранг Леди и входила в партию «Матриархат»… Чего я удивляюсь? Сама хочу встать на те же грабли!».

– А как тебе имя Олег?

– Очень красивое и серьёзное, – восторженно выдохнул сын.

– Вот и договорились.

Одной проблемой меньше. Осталось написать рапорт, заявление на долгосрочный отпуск, объяснительную на работу и в партию… Да, мой спуск с карьерной лестницы обещает быть эффектным. Криво улыбнулась, представив удивлённые, чуть брезгливые взгляды коллег. Ладно, настоящая женщина сложностей не боится. Разберусь с воспитанием сына и наверстаю.

* * *

Оксана нервно барабанила пальцами по столу: «Вот же, помог Бог с сестрёнкой! Это надо такое учудить, да ещё и на пороге выборов моего проекта об инакомыслящих. И отказать в помощи нельзя. Сейчас за мной усиленно следят разные комитеты и журналисты, стоит проколоться хоть в малейшем недостатке гуманности или ущемлении прав, как тут же покатят бочку. Что делать? А что, если включить её семью в программу?». Её лицо озарила облегчённая улыбка, и она нажала селектор связи:

– Майя, включи новых кандидатов на полёт к «Эльзе».

– Конечно, Оксана Мартовна. Сколько человек?

– Трое. Глава семьи – Ирина Мартовна Штраль, тридцать четыре года, химик, первая ступень. Артур, двадцать семь лет. Их сын… – она на секунду замешкалась, вспоминая разговор с сестрой. – Олег, три года.

Секретарша если и удивилась, то никак не выразила, лишь деловито уточнила:

– Следуя статусу кандидатки, её стоит включить в первый класс и зачислить в исследовательский центр?

– Да.

«Надеюсь, Ирина не потеряла остатки разума, и поймёт мой поступок, – вздохнула Оксана, ощутив мимолётный укол совести. – Там будет хорошо. Новая планета, красивая природа, натуральные продукты, современные дома, люди… её взглядов. Она сможет воспитывать сына без оглядки на общество, там ведь все такие двинутые. Забыли, видимо, историю Земли. Да, если бы не победа радикальных феминисток, ничего бы не осталось. Мужики со своими замашками и войнами… Ненавижу! – Она глубоко вздохнула, выбрасывая негативную энергию. – Сестра ещё будет меня благодарить, если проект одобрят, она ничего не потеряет. Разве что связь с Землёй. Семье надо помогать, но, когда необходимо, стоит подумать и о себе».

Последний бунт

Белый пух плавно спускался с серого неба, пролетая мимо старых мрачно жёлтого цвета стен, хранящих тепло десятилетий и отвлечённые взгляды из маленьких окон. Безликие отчуждённые лица провожали глупое течение дня и вечно опаздывающих пешеходов. Всё двигалось и бежало, не останавливаясь ни на секунду. Хмурые люди шли по своим делам, теряясь в лабиринтах гигантского муравейника. Очень мало света. Тусклые скудные тона опутывали город, подобно смогу, отравляя всё вокруг… Так продолжалось очень долго, настолько долго, что все забыли о прошлой другой жизни.

* * *

– Сколько мне осталось? – прошептал Олег Николаевич, отходя от услышанного приговора.

Благополучный мир технологий и межгалактических полётов так и не сумел обрести бессмертие. Люди продолжали болеть, а фармацевтические компании – богатеть… Он немало пожил на свете, девяносто лет, половину из которых посвятил имперской армии, но обидно умирать, только выйдя на пенсию, да ещё и тогда, когда остальные живут по полтора века.

– Если бы вы обладали полной страховкой, мы бы могли провести ряд необходимых процедур.

«Считают, не заслужил, – горько подумал Олег Николаевич, – Сволочи! Нельзя бросать людей на произвол, мы готовились отдавать жизни, а вы…» – и, разозлившись, рявкнул:

– Сколько?

– Месяц, – обиженно отозвался врач.

Олег Николаевич кивнул, проглатывая комок в горле, и молча вышел из кабинета.

На улице моросил дождь, сглаживая очертания монолитных высоток и редких деревьев, посаженных в строгом порядке. Серая картина Всевышнего без единого яркого мазка.

– Куда вас подвезти? – спросила белая машина с чёрными шашечками на боку.

– Никуда, я пешком, – зачем-то ответил Олег Николаевич. Его вежливость распространялась даже на искусственный интеллект, который он, впрочем, недолюбливал.

Он решил идти к дому через парк. Всюду царил образцовый порядок и полная симметрия. Ничего не выбивалось из общей гармоничной картины.

«Противно, – неожиданно подумал он. – Неправильно. Раньше по-другому было… Мы воевали за свободу, традиции, веру, деньги, в конце концов… Наверное, мне просто скучно без работы, вот и грешу на закон. Без индивидуальности лучше».

Квартира встретила его одной из десяти стандартных мелодий, означавшей, что никто не звонил. Олег Николаевич знал это без всякой электроники: все близкие ушли в иной мир.

Он прошёл в гостиную и достал из тайника в полу старые фотоальбомы, спасённые бабушкой от уничтожения. Он листал страницу за страницей, разглядывал через фотографии былое время… В его голове затрепетала идея, сначала почти неощутимо, потом всё сильнее. Олег понял, что они потеряли и как это изменить: «Лишь бы хватило времени!».

* * *

Звонки сыпались, словно град на головы ни в чём неповинных блюстителей спокойствия. Егор Иванович усталым голосом в тридцатый раз заверял, что разберётся.

«Интересно, кто такой отчаянно наглый? – подумал Егор Иванович. – Хотя, возможно, и туфта. Любят эти законопослушные граждане утрировать… Эх, как невовремя! Прямо перед сдачей годового отчёта. И ладно бы какая-нибудь мелочь, а то нет ведь. Всплеск индивидуальности – дело нешуточное, взгреют по первое число! Скажут – не доглядел, и не видать тогда повышения, как своего затылка, и очередь пролетит».

Мужчина тяжело вздохнул, пропуская через себя давние мечты о заслуженном отпуске, отеле «Лазурное» на дне Средиземного моря.

– Чёрт! Осталось-то всего три месяца, четырнадцать дней и шесть часов.

Он ждал три года, терпеливо переминаясь в виртуальной очереди из нужных членов общества. «Лазурное» было его мечтой… Колыхание солнечных бликов в толще изумрудной воды, разнообразие рыб и цветовых оттенков, улыбки любознательных дельфинов, заглядывающих в окна. Абсолютная тишина и неспешное течение времени. Там можно быть самим собой, дурачиться, сотворить какую-нибудь глупость, и никто не заявит на тебя. На отдыхе разрешено всё.

– Не могла эта индивидуальность попозже всплыть, – в который раз посетовал Егор Иванович, горько вздохнув, и подошёл к плотно зашторенному окну. – Открыть! – приказал он, и жалюзи мгновенно разъехались, обнажая монохромное нутро города.

С высоты тридцать пятого этажа любые проблемы казались незначительным. Люди, как муравьи, бежали выполнять поручения, сновали машины. Он минут десять смотрел в никуда, цепляясь взглядом то за одну высотку, то за другую. Не было простора… Ни взглядам, ни мыслям… Всё заставлено, занято полезной информацией, строгими правилами и нормами.

– Дела, – вздохнул Егор Иванович и потёр переносицу.

Он готовился составить и принять план действий, но ничего не получалось: «Индивидуальность требует устранения. Материальное доказательство уничтожить любым физическим способом. Информацию о контакте стереть из памяти… Блин! Как это выполнить в данном случае? Сколько людей видело экспозицию? Где их отлавливать? Можно дать информацию по имперскому каналу, и они сами придут в медицинский центр для корректировки воспоминаний… Правильно. Но что делать с нарушителями? Как вообще умудрились провернуть такое? Сколько же бунтовщиков надо? Много. Непонятно, как их окружающие не сдали? Нонсенс… Ничего не ясно. Больше вопросов, чем ответов».

– Придётся разбираться самому, и на месте, – решил Егор Иванович, досадливо поморщившись.

Обычно такие дела решали подчинённые. В его же работу входила разработка операций, корректирование действий, последующий анализ выполненного задания. Он – участковый-координатор города. Должность ответственная и уважаемая. В шестьдесят лет подобного способен достичь лишь особенный человек, к которым он с удовольствием причислял себя.

– Горов, Борков и Петренко поедут со мной, – сухо сказал он в селектор.

Не положено ему приезжать на место преступления в сопровождении менее чем трёх человек. Об этом говорят правила поведения в Империи, а именно нормы и должностные инструкции хранителей правопорядка. Егор Иванович выполнял их неукоснительно, и каждый день вносил в память незначительные изменения… Это свидетельствовало о профессионализме и трудовом рвении. Кто он? Всего лишь винтик огромной и мощной общественной системы. Он прекрасно понимал это, как и остальные миллионы людей.

* * *

Олег Николаевич не боялся, что кто-нибудь его сдаст. Он хорошо знал правила игры, и поделился планами только с военными, с которыми воевал бок о бок и не проходившими обряд внушения, обязательный для гражданских. Это был правильный ход. Во-первых, свои не выдадут. Во-вторых, им плевать на незаконность, если идея придётся по душе.

Проект закрутился, постепенно материализуясь в реальность. Земля в парке промышленного дизайна арендована, рабочие руки найдены, а вот с материалами и инструментом – проблема. Где их достать, если любое творчество под запретом? Стройка – прерогатива государственных компаний, и только из современных материалов искусственного происхождения…

Наконец, у кого-то нашёлся хороший знакомый в заповеднике, двухсотлетний старик, не слыхавший о новой политике, у другого – водитель большегруза, парень, прошедший частичную лоботомию, у третьего – долгожитель-коллекционер строительного инвентаря из далёкой глубинки, у четвёртого прабабка-знахарка побаловала их всякими диковинными штуками.

– Надеюсь, они смогут оценить, – прошептал Олег, глядя из окна квартиры на серые лабиринты гигантского муравейника, отравленного тусклыми тонами и безликой атмосферой.

* * *

Стройка шла в режиме особой секретности, для чего арендованный участок огородили и повесили соответствующую табличку. Администрация парка уважала деятельность реставратора прошлого, в роли которого выступил Олег Николаевич, наговорив о реконструкции великого этапа в становлении капитализма.

Две недели он вместе с друзьями заливал фундамент, складывал сруб и печку, резал, стругал доски, стучал молотком, красил… Пожалуй, то короткое время Олег Николаевич чувствовал себя по-настоящему живым и счастливым. Глядя в светящиеся азартом глаза друзей, он понимал, что сделал правильный выбор. Пусть его поступок лишь капля, но и он чего-то стоит.

Олег Николаевич старался всё продумать: «У меня будет один день, дальше вмещаются власти. Наверное, я смогу какое-то время побегать, но результат один – тюрьма. Всю вину возьму на себя… Лишь бы люди поняли! А для этого стоит провернуть действо масштабно. Распродам имущество и вложусь в крутую рекламу… Напрямую нельзя, а вот что-то типа: «Назад в прошлое», пойдёт».

* * *

Крошечный деревянный домик на два оконца неожиданно появился в конце экспозиции, посвящённой добыче драгоценных камней. Ярко-синяя железная крыша, резные ставни с причудливыми узорами, высокое крыльцо с перилами, покрытыми разноцветной росписью, дверь с массивным металлическим кольцом вместо ручки. Разукрашенный и нелепый, он бросал вызов заведённым порядкам… Прохожие недоумённо смотрели на странное сооружение давно забытого мира, невольная тень улыбки озаряла их лица, что-то ёкало в груди, но через секунду срабатывала неминуемая реакция нейронов, внутри начинал трубить сигнал: «Творчество запрещено, инициатива наказуема!». Привитые с детства чувства: бдительность, долг и ответственность, вышколенно набирали номер, диктовали адрес нарушителя, а душа тихо радовалась увиденному чуду.

* * *

Егор Иванович с трудом сохранил нужное выражение лица: «Что за чучело? Где они такое убожество увидели? Поистине, человеческая фантазия способна на шизофрению». Он внимательно смотрел на объект преступления. Три с половиной метра в высоту. Материал – дерево, бетон, железо, стекло и много разноцветной краски. «Где они взяли столько? Всё ведь продаётся строго по разрешениям. Неужели подпольщики? Нереально. Как смогли это сюда подвезти? Надо всё задокументировать», – решил он и приказал:

– Горов, веди полную съёмку для архива и разбирательства. Борков, сними показатели и возьми анализы. Петренко, обойди здание по периметру и доложи.

Все занялись делом, а Егор Иванович продолжал стоять и разглядывать диковинку. Резные ставни, козырьки, синяя крыша, ярко-голубая краска стен со странными разноцветными цветками его определённо беспокоили: «В голове не укладывается… За тридцать лет работы первый раз такое вижу. Слишком масштабно… Сердцем чую: не к добру это. Снимут меня, а я ведь всё на карьеру поставил. – Он тяжело вздохнул. – Жил, стремился, потом пошло как по накатанной колее. Работай, соблюдай правила и будет тебе профессиональный рост. Сколько более способных пролетело мимо, не сумели показать своё послушание и ответственность… Что же так тошно?!».

– Егор Иванович, наружный осмотр завершён, – отрапортовал Петренко, остальные согласно кивнули. – Разрешите идти внутрь.

– Разрешаю, – сухо буркнул он.

В его голове мелькнула странная мысль: «Не ходи… Ошибка… Погубит», но он отмахнулся от интуиции и толкнул деревянную дверь в цветочек. Она с приветливым скрипом подчинилась и впустила их в прохладу горницы.

– Ничего себе, – сказал кто-то из подчинённых за спиной.

«Да уж. Данная выходка готовилась не один день. Это не всплеск индивидуальности, а лавина, которая накроет нас с головой, – тоскливо подумал Егор Иванович и опять вздохнул. – Словно в другой мир попал». Кругом аккуратно лежали самотканые разноцветные половички, в углу примостилась белоснежная красавица-печка, вдоль стены стояли деревянные лавки. В общем, всё как в книжках по истории, только в свободном исполнении и немного яркой раскраске.

Его люди стояли как столбы, и ошарашенно крутили головой. На лице Петренко появилось опасное любопытно-восторженное выражение.

– Так, – громогласно заявил Егор Иванович, возвращая к реальности особо впечатлительных. – Мы на работе, а не в музее. Закрыли рты и начали искать улики. Понятно?

– Да! – хором ответили они.

Он безучастно наблюдал, как его работники снимают объект на камеру, обыскивают дом, берут образцы для лаборатории, составляют опись предметов.

– Готово, – сказал Петренко и быстро опустил глаза.

«Видимо, стыдится своих эмоций, – подумал Егор Иванович. – Ничего. Он – хороший парень. Не стоит заявлять руководству о подобной мелочи».

– Удалось что-нибудь обнаружить? – спросил он, обращаясь ко всем сразу, и, прослушав доклад, довольно кивнул: «Поймать преступника и вычислить сообщников не составит большой сложности. Тем более они действовали открыто, провинившаяся администрация парка легко опознает организатора, если он не поменял облик… Ладно, разберёмся. Не впервой!».

Егор Иванович отправил сотрудников из дома, сам ещё раз огляделся, перебрал возможности, выстроил гипотезы и только тогда счёл нужным доложить начальству по имплантату связи о проделанной работе.

– Объект немедленно уничтожить. Инструкции сто пятьдесят шесть.

Ожидаемый результат почему-то огорчил Егора Ивановича. Глубоко запрятанные струны его души натянулись и вздрогнули тоскливым аккордом.

Неказистый смешной домик, облитый бензином, горел, словно бенгальский огонь. Ярко и быстро. Обжигающее тепло опахнуло лицо. Егор Иванович машинально отметил, что собралась толпа, но ничего не предпринял. Люди стояли и смотрели на прожорливые язычки пламени. В мыслях тихо меркла холодная угрюмость слегка притормаживающего времени: «Не так всё плохо… Есть о чём подумать». Ещё не поздно утонуть в воспоминаниях, придумать оправдание впустую потраченным минутам, придать смысл и краски проматываемой жизни.

Серый дым извилистой линией поднимался вверх и сливался с густым едким смогом. Люди поднимали глаза к небу и провожали убитую мечту. Их мысли забирались в привычный панцирь повседневной запланированной жизни и засыпали крепким сном…

* * *

Егор Иванович с трудом плёлся домой. Усталость дня давила, въедливо заполняя каждую мышцу, а осознание того, что он теперь преступник, придавливало к земле. Лифт, заметив его приближение, услужливо распахнул двери и вознёс на нужный этаж. Пластиковая крышка бесшумно приоткрыла вход в квартиру. Он зашёл и огляделся, прощаясь с привычной жизнью. Всюду образцовая чистота и порядок, поддерживаемый железными слугами. Прохлада, заботливо контролируемая кондиционером, приятно остудила разгорячённую кожу.

«Зачем я спас безумца? – подумал Егор Иванович, доставая из-за пазухи капсулу со всеми материалами по делу последнего всплеска. – Потому что так правильно. Я чувствую это, но не могу объяснить… Дурак! Я сошёл с ума!». Вспыхнувшее раздражение отдалось во рту горьким привкусом.

– Утилизатор!

Небольшой пластиковый контейнер выехал из ниши в стене и услужливо замер. Егор Иванович открыл капсулу и вывалил содержимое в прожорливое нутро машины.

«Обратного хода нет. Я сделал выбор. Героев не должны судить, – подумал он о строителях дома и неожиданно ощутил ярость. – Несправедливо загонять людей в рамки, заваливать нормами, запрещать быть самим собой. Гнусно! Ненавижу!».

Симметричное, правильное расположение вещей сдетонировало его неконтролируемую злость, и хрустальная ваза полетела в окно, но, столкнувшись с непробиваемым препятствием, рассыпалась на тысячи переливающихся кусочков. Ожил экран. Голос, лишённый эмоций, сообщил, что о поступке доложено в главное управление. Егор Иванович криво усмехнулся и с силой вонзил иглу шприца с сывороткой сна.

Ему снились самые близкие люди, атмосфера просыпающегося дома и голоса птиц, порхающих где-то в высоте голубого неба, ослеплённого солнцем. Маленький деревянный домик, с любовью расписанный красками. Запах булочек с изюмом и парного молока. Сестра, сочиняющая сказочный мотив на неведомом инструменте, влитом в одну из стен. Удивительно знакомая, завораживающая лёгкостью мелодия из далёкого детства… или будущего.

Он летел, а за ним бежал чёрный пушистый зверёк, воплощающий в себе неземную любовь и преданность. Внизу был цветущий сад, белые колонны, изумрудно-голубая вода озера. А потом… Потом вся семья собралась на цветущей поляне и рисовала сияющими красками пёструю картину своей жизни. Но она получалась грустной, и они рисовали снова и снова.

* * *

Олег Николаевич уехал в резервацию для староверов, расположившуюся на участке спасённой тайги. Никто не пытался его остановить, словно и не было маленького бунта. Долгими вечерами он сидел около потрескивающей печки и задавался вопросом: А было ли всё это?».

Одним из дней, когда солнце ласково припекало землю, и Олег Николаевич вовсю занимался посадками, пришло письмо. Один из друзей, который помогал в реализации идеи, писал, что дело закрыли за недостатком улик, рассказывал про ЧП в городе – участковый-координатор покончил жизнь самоубийством.

«Дурак, – подумал Олег Николаевич. – Жизнь – великая ценность, её надо беречь… Хотя… что за радость существовать в таком мире».