Текст книги "Амир. Книга вторая"

4

Амир пришел на балкон, когда я грустно рассматривала звезды.

– Добрый вечер.

– Добрый…может и добрый.

Вся моя решимость быть спокойной и благоразумной рухнула в одно мгновение. Я вся сжалась и опустила голову, молчать, что бы ни сказал, рта не открывать. Амир молчал долго, я смогла поднять голову и сделать вид, что смотрю на море. Наконец, он спросил:

– Ты хочешь еще остаться?

– Нет, можно ехать.

– Тебе понравилось?

– Да, здесь было хорошо. И Мари приезжала.

– Вы красиво пели.

– У нее очень хороший голос, красивый и сильный.

– Без тебя она не пела.

– Ее Фиса научила. Мы завтра поедем?

– Да.

– Хорошо.

Я развернулась и хотела уйти с балкона, но Амир подхватил меня на руки и прижал к себе:

– Рина…

Приложив палец к его губам, я сказала, четко произнося слова:

– Ты во всем прав. Не нужно ничего объяснять. Отпусти меня.

Глаза из голубых стали черными и сощурились в жесткой усмешке. Я убрала палец и опустила глаза.

– Ты простила меня?

– Мне нечего тебе прощать.

– Гарем?

– Гарем.

И сразу мы оказались в моей комнате. Но Амир не отпустил меня, встал перед постелью и спросил никаким голосом:

– Значит, гарем?

Мои нервы не выдержали напряжения последних дней, и я крикнула:

– Гарем! Хватай, рви на части, используй, делай, что хочешь! Убей меня! Ты все получил! Все! Теперь уже можно убить! Ненавижу тебя! Отпусти меня! Не смей!

Я пыталась вырваться из его рук, стучала по груди кулачками, а он не отпускал, только пытался прижать меня к себе.

– Отпусти! Иди к ним! Перед тобой весь мир! Все твое, все для тебя! Мне только умереть! Ненавижу! Закон прав!

– Амир!

Как оказалась на руках Вито, и куда делся Амир, я не поняла, пришла в себя на балконе. Прохладный ветер шевелил волосы, и звезды ярко светили на темном небе. Огромная луна безразлично смотрела на меня своими таинственными пятнами и ни о чем не думала. Я тоже не буду думать.

– Рина, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Амир ушел.

– Его право.

– Рина…

– Его право, он хозяин.

– Он тебе не хозяин.

– Хозяин.

Вито не стал спорить, лишь покачал головой, но тут же пожалел об этом.

– Вито, тебе не нужно меня спасать, не рискуй больше собой. Не думай обо мне и не переживай. Я лишь вещь из гарема.

– Рина…

– Причем вещь очень дешевая. Сколько стоит литр крови для вас? Явно не очень дорого. Неси меня в лабораторию.

– Зачем? Тебе плохо?

– Мне хорошо, мою кровь в колбочки переливать будем.

– Никто не будет…

– Будет. Ты и будешь. Или Сережу позовем, он талантливый мальчик, уже детей лечит. И ты лечишь. Ты собой больше не рискуй, и Яну в обиду не давай. Мари. Она его дочь, он ее не тронет. И Сережу не тронет, потому что его королева нашла и к нему послала, а тебя может убить из-за меня.

– Не убьет.

– Это пока я есть, а потом сможет, придумает, все твои грехи вспомнит и убьет.

– Когда потом?

– Когда меня не будет.

И тут железная выдержка Вито сдалась, он крикнул:

– Не смей так говорить!

– Теперь ты меня бить будешь?

– Буду! Пороть, Фиса права, только пороть.

А сам только вздохнул и сильнее меня к себе прижал.

– Вито, ты на меня не сердись.

Я погладила его ладошкой по широкой груди.

– Понимаешь, закон прав, на самом деле прав. Амир не виноват, что вождем родился, и его так воспитали, а потом шестьсот лет так жил. И я не виновата, что такая на свет уродилась, что мужа не понимала, все неправильно делала. Это же случайность, что я ему попалась, не повезло ему.

– Не случайность, в тебе…

– Я знаю, что во мне все собралось. Поэтому закон прав, я должна умереть.

– Не должна.

– Пойми, я тоже не сразу поняла, ты меня слушай. Я всегда забываю, что вы так от крови зависите, Амира не понимаю, как ему тяжело со мной. Не понимала, что не чувствует ничего, я ведь сама чувствую. И сегодня скандал устроила, а он прав, понимаешь, прав, ему каждый момент надо чувствовать. А со мной что? Ему на меня приходится оглядываться, а это неправильно, он жить должен, жить полной жизнью. А я все равно умру, днем раньше днем позже, это для вас как день, мои годы. Поэтому, какая разница, мне только надо успеть все отдать.

– Ты будешь жить.

– Буду, но вряд ли долго. Пошли в лабораторию.

Но Вито в лабораторию не пошел, отнес меня в комнату и уложил на постель.

– Отдыхай.

Всю ночь мне казался Амир, то стоял у постели, то держал меня за руку. Я открывала глаза, и никого не было. Но каждый раз просыпалась, как только появлялось ощущение присутствия. Утром я встала разбитая на множество осколков от своих мыслей и недосыпания.

Купание настроение не улучшило, было стыдно за истерику перед Амиром и Вито. Яна только посмотрела на меня с грустью, и мы обе долго вздыхали. Уже в столовой, а кроме нас больше никто не появился, Яна вдруг подошла ко мне и взяла за руку, неожиданно встала на колени.

– Яна, встань немедленно!

– Рина, я все слышала. Ты нужна нам, ты такая удивительная…мы людей не знаем, существуем в своем мире и не понимаем вас. Прости.

– Ты что, как ты можешь такое говорить! Ты мне так помогаешь, я без тебя уже сто раз бы пропала. Яна, я вздорная тетка, из-за которой ты теперь вынуждена отвечать перед Амиром, а кто же сможет предположить, что я выкину! Немедленно встань!

Яна встала и очень серьезно сказала:

– Я навсегда запомнила твои слова, что мы женщины и многое можем. Я почувствовала себя женщиной, а не бойцом.

– Вот и правильно! Ты прекрасная женщина, удивительная, такой всегда и оставайся, ты …

– Свободна.

В дверях стоял Амир, и хотя взгляд был светлым, лицо говорило само за себя. Яна несколько долгих секунд еще подержала мою руку в своих ладонях, а потом исчезла. А я опустила голову и сложила руки на коленях, соответствующий вид при появлении хозяина. И все-таки, что со мной творится?

– Прости меня.

– Мне не за что тебя прощать.

– Я хотел, чтобы ты ревновала меня.

– Ревновала? Зачем?

Я не удержалась в изображении покорности и подняла на него глаза, Амир стоял передо мной и смотрел со своей высоты ярким голубым взглядом.

– Ревность очень сильное чувство.

– Чувство? Ты специально…

– Да.

Мгновенным движением он встал на колено и взял меня за руку.

– Ты так спокойно отнеслась к моему танцу с Люси, что я подумал… тебе все равно. Решил проверить.

У меня получился только шепот:

– Проверил?

– Да. И должен признаться, что прикосновения к ее коже … ее смех, радость от моего присутствия тоже доставили своеобразное удовольствие.

Пощечина звонко прозвенела в столовой, а я лишь подумала, надо же, кожа у него оказалась теплой и мягкой. Первая в моей жизни пощечина мужчине, ты получил удовольствие, а я тоже, и почти радостно посмотрела в яркие глаза Амира. Только рука побаливала, сильный получился удар, и я потрясла ею, стала ее растирать, даже дунула на пальцы.

Голубизна глаз светилась так, что, казалось, затмила собой все вокруг, Амир приблизил свое лицо к моему, будто в ожидании следующего удара. Он подставлял себя, а губы чуть раскрылись как алые лепестки и подрагивали в ожидании. Я вдавилась в спинку стула и, защищаясь от этого взгляда, протянула пальцы к его губам. Той руки, которой ударила. Амир коснулся их горящими губами, и я медленно убрала руку, спрятала за спину. Он опустил голову и хрипло спросил:

– Ни пощечины, ни поцелуя?

Я отрицательно помотала головой и так же хрипло ответила:

– Нет, я не прошла…проверку… мне все равно…на тебя.

Ледяная стрела пронзила сердце, и я вздрогнула, схватилась за него, но не успела, оно остановилось.

Кругом был лед, и я состояла из льда, из множества колючих ледяных звездочек, их острые лучики пронзали меня, разрывали тело и вырывались в ледяное пространство. Яркий свет отражался на их гранях, сверкал голубым холодом. Звездочки летали в Пустоте, заполняли ее собой, образовывали Ледяную Пустоту. Наконец, вихри блистающих ледяных граней объединились в один сплошной поток, несущийся в Ледяной Пустоте к Ледяной Звезде. Она ждала их, протянула к ним свои ледяные протуберанцы, готовые принять, втянуть в себя, в свое ледяное нутро, а потом создать из них новую Ледяную Звезду.

И вдруг появилась волна, похожая на свет утреннего неба, встала на пути ледяного вихря почти перед самой Ледяной звездой, растеклась по пространству и прикрыла протуберанцы, не дала им возможности коснуться звездочек, завернула их в себя. Волна цвета зари собрала их в единый сверкающий голубой шар и закрутилась в собственном вихре, постепенно меняя свой цвет на желтый, наполненный солнцем и теплом. И ледяные звездочки стали таять от этого тепла, ручейки растекались по поверхности голубого шара, он постепенно исчез в потоке чистой прозрачной воды.

Солнце светило своими лучами, обволакивало меня теплом и тихо нашептывало:

– Твоя любовь все может, сила в любви, только она может рассеять темноту. Только любовь, верь ей.

Но в моем сердце остался кусок острия ледяной стрелы, который не растаял, не поддался теплу, не растекся ручейком, и сердце не понимало слов солнца.

Я пришла в себя, резко открыла глаза и увидела Яну, Вито и Алекса. Яна отпустила мою руку и вскрикнула:

– Рина!

– Все хорошо, Рина, все хорошо, только не двигайся, молчи.

Алекс тронул мой лоб и покачал головой:

– Что-то не так, Вито, убери камни.

Поведя глазами, я увидела, что лежу на столе, а на мне корсет моего бального платья, сразу почувствовала тяжесть и прошептала:

– Тяжело…

– Рина, только из рук не отпускай.

Вито снял корсет, я облегченно вздохнула, и повела пальцами, оказалась, что мои руки полны крупных камней, очень горячих и тяжелых. Я попыталась подвигать руками, но Яна сразу накрыла их своими ладонями и быстро заговорила:

– Рина, их пока нельзя убирать, в тебе мало энергии, потерпи.

– Туфли поправь, одна упала.

Алекс держал ладонь на моем лбу, и от его руки шло тепло, оно доходило до сердца, но не проникало в него, уходило дальше, лишь едва коснувшись ледяной оболочки. Яна поправила туфлю, съехавшую с моей ноги, но тепло Алекса так и не достигло моего сердца.

Меня всю обвесили драгоценностями, даже на голову нацепили много украшений, завернули в несколько одеял как подарок, и Вито взял меня на руки:

– Мы немного полетаем.

– Самолетом?

Я разговаривала с трудом, почти шепотом, и хотя Алекс грозно требовал молчать, иногда изрекала что-нибудь.

– Самолетом.

– Сразу?

– С крыши.

– Не уронишь?

Он улыбнулся, вспомнил мой вопрос в один из первых дней моего присутствия в ковровом дворце.

– Не уроню.

– Закрой глаза.

Алекс коснулся моего лба, и я уснула.

Меня разбудил голос Фисы: громкий, полный ярости и негодования:

– Ирод! Погубить захотел, мечта говорил единственная, а сам сердце разбил, на кусочки рассеял! Крови тебе мало, жизни светлой! Ниточки не осталось, чтобы вернуть, только лучик один, глазки ясные закроет и его не будет! Из-за шалавы подзаборной, куклы соломенной свет потушить во всем мире темном, нет тебе прощения во веки веков! Птица наша святокрылая темень твою черную на себя взяла, муки терпела, которые никому не пережить, только бы душу твою мерзкую спасти, волю тебе дать, свет хоть краешком глаза увидеть, а ты…

И Фиса такое сказала, что я даже зажмурилась и хихикнула, вот уж не ожидала услышать такие слова из ее уст. Она тут же и меня приструнила:

– А ты молчи, тебе слова нет, и ты виноватая, посмела из-за этого…

Слова повторились в том же порядке с добавлением подробностей, от которых я даже одеялом прикрылась, не на шутку Фиса разбушевалась.

– Сгинь с глаз долой, иди к своим…

И опять с конкретным объяснением к кому и зачем нужно идти Амиру, глаз я не открывала, но сразу поняла, для кого предназначена ее грозная речь.

– Да смотреть не смей в сторону спасителей! Если бы не они, не их свет да любовь, погибель уже была вам, тебе веры нет теперь, а значит и помощи для мечты твоей от тебя! Единожды дает Матушка-земля такое счастье, да ты сам все потерял, своими руками погаными оборвал ниточку, которая тебя с мечтой связывала! Второго такого раза не будет!

Наступила тишина, в которой было слышно только тяжелое дыхание Фисы. Я зашевелилась и скинула одеяло с лица, но посмотреть на Амира не успела, грозный окрик Фисы заставил сразу зажмуриться:

– Не смей свет свой на него обращать! Тебе даже вздохнуть с ним одним глотком нельзя! Раз не сумели уберечь, растеряли по глупости своей дар бесценный, обиду нанесли Матушке-земле, так и быть вам врозь! Сгинь в свою темноту, не являйся, покуда не позову!

Последнюю фразу Фиса сказала тяжелым тягучим голосом, как будто скинула Амира в бездну, дверью чугунной вход прикрыла, да каленым железом печать установила.

Прошло много времени тяжелой тишины, я так и не посмела открыть глаза без разрешения Фисы, только слушала ее взволнованное дыхание. Наконец, послышался ее уже почти спокойный голос:

– Витек, зайди, говорить буду.

Через мгновение голос Вито ответил:

– Слушаю тебя, Фиса.

– Ты ирода сопровождай, да Машу с собой возьми, перечить не посмеет, мое слово для него теперь закон неизменный, знает, если ослушается, то и конец всему сразу наступит. Машенька девонька мудрая, сумеет слово правильное сказать, душа чистая, темнота ее еще не коснулась, она ему помощь сейчас.

Она помолчала, а потом со вздохом добавила:

– Витек, ты вот что, скажи ему о себе, правду скажи, да о Маше не молчи, знать ему надо, сейчас тебя понять. Ежели сможет, то и надежда какая появится.

Я едва расслышала слова Вито, так тихо он сказал:

– Ты знаешь…

– Дак женщина я, хоть и ведьма старая. Рина небось тоже догадалась, изреки, можно уже.

Вито стоял бледный, с опушенными глазами, и сжатыми в кулаки руками.

– Догадалась. Мари … она… верит тебе.

– Зело правду говоришь, вера она основа всего, есть вера, значит и все будет, коли нет ее, так и зачинать нечего.

Фиса подошла к нему, посмотрела снизу вверх:

– Только ты сейчас ироду помочь сможешь. Ты тоже силу свою осознать должен, велика она, больше, чем знаешь о себе, а с Машей еще и свет к тебе пришел, вам и тьму рассеивать, да себя познавать каждым мгновением. Иди, далеко небось ирод-то успел…

– Амир не ушел, он в доме.

– Как так не ушел?! Да как посмел?! Витек, гони его, метлой поганой гони из дома этого, чтобы духом не пахло!

Вито исчез, а Фиса гневно обернулась ко мне:

– А ты молчи, да глаза закрой, у меня к тебе тоже речь будет, не меньше чем ироду говорить буду! Яся! Иди сторожить, а я ирода из дома провожу, чтобы даже тени его рядом не было!

Яна проявилась у моей постели и взяла за руку, а Фиса унеслась, грозно махая кулачком. От удивления, практически шока, я ничего не придумала, как спросить:

– А почему Яся?

– Фисе так больше нравится меня называть.

– А давно…долго я спала?

– Четыре дня. Фиса запретила будить, пока тебе не станет лучше.

– И она все время ругалась на Амира?

– Только сегодня разрешила ему прийти.

Да, за четыре дня в ней накопилось много всего, даже слова разные выплеснулись.

– Позвала, чтобы сказать, что она о нем думает?

– Камням свою энергию передать, чтобы тебе можно было ими помочь.

– Яна, как это камням энергию передать? Или они тоже как стол?

– Определенные камни, не все, только бриллианты совершенной чистоты, принимают энергию, сохраняют ее в себе. Защищают своей силой того, для кого они предназначены. И при необходимости эту силу можно использовать, направить так, что она передается человеку. Все камни, которые были на твоем платье, Амир наполнял своей энергией.

– И туфли?

– И туфли, и украшения. А на колье бриллианты особой силы, в них кроме энергии Амира есть энергия Мари и Алекса.

– Получается, что я у Амира не могу принять энергию?

– Нет, он пытался, когда твое сердце остановилось, но ты не принимала его энергию.

– Мое сердце остановилось? Я думала, что это сон…

– Оно действительно замерло… Алекс силой камней смог заставить его снова работать.

– Вы втроем, Фиса сказала, что только вы и смогли меня спасти.

Она кивнула головой и опустила глаза.

– Но без энергии камней у нас бы не получилось, сила Амира в камнях и наша, вместе.

И я почувствовала ледяной осколок в сердце, он зашевелился после слов Яны, решил напомнить о себе.

– Теперь все хорошо, хочу поплавать.

– Еще чего вздумала! Наплавалась уже, нагулялась по бережку! Яся, уходи, я этой…этой…

Фиса все-таки не смогла мне сказать тех слов, которые выпалила в гневе Амиру:

– …девице премудрой, курице безголовой, которая по двору бегает, только кудахтать не может, по тому как голову-то уже потеряла!

Яна улыбнулась, чуть пожала мне руку в качестве поддержки и исчезла. А Фиса уперла руки в бока и началось:

– Ты что себе надумала?! Мужик он и есть мужик, хоть ирод, хоть святой, он завсегда мужиком остается, а этот сейчас пацан безмозглый, в нем не то что мыслишки нету, он как только глаза раззявил, девку первый раз увидел! Ему сейчас вся его мудрость за тыщи лет только дури добавляет, помнить ничего уже не помнит, кроме драк своих, а хотенье оно … все никак уложиться в башке не может! Хоть и седой, да щенок, кидается в разные стороны, от радости куснуть может, а мозгов не хватает помыслить, как кус его тебя убить может! Ты вона сама всего-то ничего как оклемалась, а уже туда же, доказывать решила, мол сам дурак, чего посмел!

– Фиса, я…

– Замолкнь! Замужняя уже была, не девка неученая! С одним иродом жила, так помяни, каково оно, с другим-то уже надо маленько гонор свой поумерить, змейкой проскользнуть, да пухом ласковым приголубить, а ты …

И опять Фиса удержалась, только широко руками взмахнула и отвернулась к морю, призывая его в свидетели моей женской глупости:

– И откель такие только берутся, жизнь свою подарком драгоценным преподнесла, кровь всю чистую, ничем не замутненную, муки перетерпела, ни словечком не попрекнула, а глупости мужицкой, каковая в них отроду не переводилась, не может перенесть!

– Я…

– Да ты умишком своим куриным хоть бы успела … ведь всех под монастырь подвела, словом одним, а тепереча что? Я ведь Витька-то может на погибель послала, да Машеньку на растерзание, кто ж теперь за него поручиться может, за ирода твоего?

– Не посмеет…Фиса… он их не тронет…

– Ан ты тепереча ему не указ! Нету твоего слова для него! Собственными устами отвергла! Во тьму послала, свет свой для него погасила! Он может только за твой взгляд ласковый и держался, да спектаклю эту и устроил, чтобы ты хоть капелюшечку себя приоткрыла, радость свою от егонного глаза голубого, от рук его… бесстыжих … иродовых… И как только ты мысль такую допустила, что эта…эта… шалава… да рядом с тобой встать на берегу может?

– Сам сказал.

– И ты премудрая, да великозрячая сразу и поверила?

– Да я сама видела!

– Так как тебе еще показать, что рядом он, туточки…

– Но не так же! То целует, купает, одевает сам…мол, ритуал не доделал, а сам потом танцует с ней так… Фиса, да не совсем же я курица, замужняя была, вижу все, как это… Понимаешь, для него гарем как был, так гарем и остался – все мои, кого захочу та и будет!

– А ты крылышки свои и сложила, головку опустила, да помирать собралась, не хочу в гареме, хочу королевишной, потому нечего мне на этом свете делать, вы как хотите живите, хоть сгиньте все, оставляю вас на растерзание!

Фиса очередной раз взмахнула руками и опять отошла к морю, а я опустила голову, я так не думала, хотя я ни о чем в этот момент не думала. Наше молчание длилось долго, Фиса вздыхала, а я ничего не могла придумать в свое оправдание.

– Фиса, я ведь права, всем будет легче, если у меня взять кровь, пусть будет, если что со мной случится…

– Курица, курица и есть, одно слово, безголовая, только кровью двор забрызгать и может, мозгов-то уже нет.

– А ты меня не ругай!

Я неожиданно рассердилась, Амир вытворяет, все что захочет, а я стала виноватой.

– Сама говоришь, что они все такие, а я значит молчать должна? Смотреть на все? Так я и молчала, так и сказала – что прощать мне его не за что, гарем, пусть будет гарем, все как тебе угодно, милый муж!

Фиса обернулась ко мне, постояла в задумчивости, сложив руки на животе, потом подошла, утерла губы краем платка и строго заявила:

– А ты, девка, молодец, правильно ему по морде-то дала. Только потом зазря в ледышку превратилась, сама его до сердца своего допустила, а теперь льдом прикрываешься.

– Я его до сердца допустила? Я?

– А как же, ежели тебе до него дела никакого нет, так чего обиду держать, пусть хоть всех баб…пересчупает, да перетаскает в свою каморку. Тебе же лучше, хоть дело мужицкое вспомнит.

Я возмущенно фыркнула и прикрылась одеялом, с ума сошла Фиса, нашла о чем говорить. А она вдруг засмеялась тихим смешком опытной женщины и заговорила уже другим тоном:

– Птица в тебе запела, песня уже в слова облачилась, только сама ты от звука ее ухо свое отворачиваешь, да крылья морозишь, страх свой лелеешь.

Она походила по комнате в задумчивости, мне стало жарко под одеялом, пришлось выбраться из-под него, и я увидела, как улыбка появилась на круглом лице.

– А что, лебедушка, не одному ироду спектаклю-то устраивать.

– Спектакль? Фиса, что ты придумала?

– Поднимайся, лежать не то, что летать, ты птица сизокрылая, в небо тебе путь, да и лед сам не растопится, его только солнышком, лучом горячим растопить можно.

Если бы я знала, зачем Фиса меня с постели поднимает, то осталась там на века. Мало того, что руки ее по моему телу горячему, иногда пылающему проходили с такой силой, что я кричать начинала, так еще и маслице, да всякое холодное и горячее купание добавилось. Алекс только улыбался, а Яна в ужасе глаза закрывала.

– Ты лебедушка, тебе воды бояться не положено.

– Фиса, кипяток, я же сварюсь!

– А лед в сердце девичьем зачем допустила? Теперь топить надобно.

Через несколько минут уже другой крик:

– Фиса! Я уже ледышка! Алекс, немедленно достань меня!

– Алешенька, стой, милок, стой, пусть голова-то посветлеет, может чего, какая мысль умная и возродится.

Бассейн превратился в озеро пыток, будуар в концертный зал позора. Фиса заставляла меня вставать в центре, Алекса и Яну усаживала на диван, а сама пристраивалась на пуфике и требовала от меня исполнения песен, причем постоянно критиковала.

– Это у нас гуси так шипят, ежели кто во двор войдет.

Или:

– Ты что ли в болоте сидишь, да лягух созываешь?

Но самым ее любимым выражением было:

– Стонота разлилась, горы да моря утопила.

Я раздражалась, пыталась убежать, Алекс меня ловил по знаку Фисы, и с улыбкой устанавливал на прежнее место.

– Ты бегать-то погоди, березка белая, покудова слова как надобно не польются, стоять будешь.

Яна краснела и бледнела, когда Алекс стал все ближе и ближе к ней садиться на диванчике, а я не сразу поняла, что Фиса о них все давно поняла, этот цирк во многом для них устроен. Спектакля.

Но я выдержала и это, моя решимость не думать об Амире способствовала исполнению некоего тайного замысла Фисы. Она так и не рассказала мне о своей задумке, только отшутилась, что спектакля она спектакля и есть.

Все выяснилось в тот день, когда я дошла до точки кипения. Фиса превзошла саму себя в придумывании различных видов пыток для меня. С утра, даже не дав позавтракать, Алекс по ее приказу морозил меня в бассейне, окунал в ванну с горячей водой, завернул в какую-то ткань, пахнущую невозможным образом, и заставил лежать целый час. Чтобы я не сомневалась в том, что он может ошибиться во времени, поставил передо мной часы, песочные.

– Ровно шестьдесят минут.

От запаха я зажмурилась, и не открывала глаза, пока он не развернул меня. На завтрак Фиса приготовила какую-то мерзость красного цвета, но сама есть отказалась:

– Мне такого лекарства уже не надобно, а тебе в самый раз будет.

Попробовав на кончике ложки варево, я долго махалась и разевала рот, пытаясь охладить хоть на мгновение пожар, возникший во рту. Фиса философски прокомментировала:

– Все съешь, так оно не так уж и будет жарко, ты ешь, все ешь, покудова…

– Я…не…могу…

– А как дурь-то из тебя выпускать, вот тепереча уста твои ласковые поумнее будут, головы нет, так им решать, каким словом встречать мужа. Да и очи тоже сами … ты поплачь, слезами умойся, легшее будет.

Я уже рыдала от одной ложки, а как остальное в себя затолкать? В общем, тарелка улетела под стол, Алекс меня поймал в побеге, но я успела размазать кашицу тапочкой.

– Не буду! Не буду это… это есть!

Фиса оглядела меня спокойным взглядом, кивнула головой и приказала Алексу нести меня опять в бассейн. Он только усмехнулся, и я поняла, что Фиса еще что-то придумала, очередной раз попыталась сбежать, как всегда не удалось. И я захныкала:

– Алекс, отпусти, я приказываю как жена вождя, поклялся, ведь ты поклялся, отпусти…

– Я защищаю тебя.

– Интересно от кого? Защити меня от Фисы.

– От тебя самой.

Возмутиться я не успела – и как это получается, все лучше меня знают, что мне нужно – Алекс положил меня в ванну. Это был какой-то отвар, и я наивно обрадовалась, что не кипяток и не Ледовитый океан. Но через несколько минут наслаждения почувствовала – как-то странно себя кожа ощущает, как будто натягивается, становится плотной. Я даже руку подняла и пощупала, она действительно натянулась, хотела и лицо умыть, но Фиса меня остановила:

– Личико не умывай, не для него травка.

То, что не для личика, я поняла очень скоро, все кругом защипало, и я взвизгнула, но Фиса опять выдала обычный приказ:

– Лешенька, подержи лебедушку, чтобы раньше времени из водицы не вылетела.

Алекс послушно положил мне руки на плечи и тихо сказал:

– Рина, халат я уже приготовил.

Это значит, один халат заменим другим, а то, что я терплю муки в водице, особого значения не имеет. И так до обеда: меня мочили, сушили, опять чем-то заворачивали. Мои вопли никто не слушал, а Яна только головой покачивала и помогала переодеваться или сохнуть под простыней.

В обед меня, наконец, накормили нормальной едой, и Фиса неожиданно предложила:

– Поспи девонька, отдохни маленько.

Я сразу насторожилась, чего это вдруг отдыхать позволила, небось какой-то совсем ужасный ужас приготовила. Так и оказалось – поправляя на мне одеяло, она сказала:

– Ну вот, вечерком гостям песенки свои и споешь.