Текст книги "Портал"

В семь с половиной шагов я догоняю этого крайне недовольного врача, который торопится быстрее попасть домой, и перегораживаю ему дорогу.

– Представьте, что он собака, только чуть-чуть диковатая.

– Вы в своем уме?! А если он меня цапнет? Мне что, потом всю жизнь уколами лечиться?

– Посмотрите на меня, – я нарочито улыбаюсь. – Со мной все в порядке, я его привез прямо у себя за спиной, и ни разу ни покусанный!

– Почему он в крови?

– С медведем дрался. Что-то не поделили…

– Ага. Или кого-то!

В ее голосе звучал такой сарказм, что я опешил.

– Простите?

Врач по-деловому разворачивается на каблуках, бросая через плечо:

– Заносите своего «пса».

Я возвращаюсь к полуприкрытой двери автомобиля. Волк устало поднимает янтарные глаза. Но стоит только протянуть к нему руки, как он принимается сердито ворчать.

– Не огрызайся, Джек, прошу тебя. Мы же договорились, если ты, конечно, от боли еще способен здраво мыслить. Поверь, мне самому все это безумно не нравится.

– Вы закончили? – устало окликает она.

– Конечно, – отзываюсь я тут же, с трудом заставляя волка выбраться на улицу.

Мы с ним входим не спеша в светлый приемный зал. Молочная плитка на полу сверкает от огней люстры, свисающей сосульками посреди комнаты. Справа от стены стоит кипенно-белый диван, у противоположной стены – стол для обслуживания посетителей. Зал переходит в просторный коридор. Здесь врач включает торшеры с оранжевыми круглыми абажурами, приятно, ненавязчиво рассеивающими свет.

В коридоре я насчитал две пары дверей напротив друг друга, из левого прохода к нам возвращается ветеринар, облаченная в белый халат нараспашку. Над верхним карманом висит бейдж с именем: «Мира Джонс, ветеринар».

– Можете следовать за мной, – доброжелательно говорит она, заходя в правую комнату. – Ну что ж, Джек, сейчас посмотрим на твои боевые раны, если не возражаешь. Прошу вас, положите его на стол.

Подвижный металлический стол не понравился волку с самого начала, он хотел было повернуть назад, но я тут как тут. Небрежно и резко подхватываю на руки извивающегося альбиноса, кладу беднягу на холодную поверхность. Приходится еще какое-то время успокаивать вырывающееся животное, но мне наконец удается погасить нервную дрожь в его сильных членах.

Волк терпеливо ждет, когда врач наберется храбрости для осмотра.

Мира подвозит к нему галогеновый светильник с отражателями. Освещающий блок фиксируется над теменем врача, который внимательно и очень осторожно трогает раны двумя пальцами. Я щурюсь, потираю пальцами глаза, понимая, что пропустил исследование черных корок и собственно области ранения.

– Что там, Мира? Вы разглядели? – спрашиваю ее.

Я не замечаю, как она улыбается. Я стою позади нее.

Мира отвечает:

– Похоже, его неплохо потрепал медведь. А вы разве не знали, что они в конце осени особенно агрессивны? Они подумывают лечь в спячку, и тут вы сами нарываетесь. Волк-то понятно…

– Простите, я вас до конца не понял. При чем здесь я?

– Он вас защищал?

– Не знаю! Джек живет в стае, я понятия не имею, что случилось, когда… – я внезапно умолкаю.

– Когда что? – интересуется Мира.

– Разве это так важно?

– Нет, не важно, просто интересно.

– Я фотограф. А дикая природа – продолжение меня, но ее законы, к несчастью, не всегда соответствуют нашим представлениям о морали. Я сам нарвался на медведя. Не думал, что буду сейчас с вами разговаривать. Я тогда к самому худшему приготовился.

– Значит, по доброте душевной волку помочь решили?

– Не знаю, Мира, возможно, просто из благодарности. Он все-таки жизнью рисковал. Сам мой дом отыскал. Как я после этого мог его бросить?!

– Итак, тише, Джек. Помогите…

Я придержал волка, раздраженного нервным ожиданием чего-то нехорошего.

– Лежи, друг, скоро все закончится.

Мои слова подействовали мощнее любого снотворного. Джек обмяк, затих, высунув при этом длинный розовый язык, конец которого улегся на поверхность блестящего стола.

– Итак, поведение вашего волка «слегка» агрессивное. Дефицит пульса не наблюдается, частое дыхание сопровождается стонами. Лапа поджата. Подозрение на вывих сустава. Смотрите, я сейчас трогаю конечность, тише, тише, мальчик. Сильно выраженная болевая реакция. Он мучается от силы пару дней. Это хорошо, вывих свежий, значит, не будет никаких осложнений. Сейчас я сделаю рентген, и мы определимся с его лечением.

Я успокаивал альбиноса, как мог.

– Как же он заработал себе эту напасть? – спрашиваю я серьезным голосом у симпатичной молодой женщины.

– Проще, чем вы думаете. В его случае это могло быть связано с падением, ударом. В любом случае, он травмировал лапу, мое дело – вылечить, чтобы это больше его не беспокоило.

Выждав с минуту, я говорю:

– Спасибо вам, Мира.

– Пока не за что, тем более что это моя работа, мистер…?

– Майкл Эсм. Извините, что не представился сразу.

– Ничего страшного. Я понимаю вашу озабоченность, но, поверьте, это несмертельно для такого сильного животного, как ваш волк. Все будет хорошо.

– Благодарю.

Мира просит меня поднести к Джеку переносной рентгеновский аппарат. Манипуляции, которые происходят у меня перед носом, удивляют своей скоростью. Я не успел дотащить аппарат до места, как рядом со столом для осмотра возникает дополнительный столик.

Несколько минут терпеливого ожидания вознаграждаются ответом врача. Мира откладывает снимок в сторону и поворачивается на стуле ко мне.

– Вывих свежий, закрытый, неполный.

– Что означает «неполный»?

– Имеется в виду, что суставные ткани разорваны частично, суставная капсула не повреждена, движения болезненны, но вполне возможны. У него подвывих. Держите волка, будем вправлять.

При этих словах волк будто начинает понимать человеческую речь. Он тревожится, словно только сейчас понял, где оказался. Он доверился первому встречному и уже начал об этом горько сожалеть. Он скалится и рычит на нас обоих. Я замечаю, что он следит за нашими руками и ждет подвоха.

– Ему будет чуточку неприятно. Давайте наденем намордник, чтобы защитить руки в случае чего.

– Нет, – наотрез отказываюсь я. – Не губите его доверие, иначе он покусает меня дома. Я ручаюсь за него, Мира. Обещаю, что смогу его удержать.

Она молча пристально смотрит на меня, и мы приступаем. Подходим, так сказать, к кульминации процесса.

Джек не визжит, не скулит, не вырывается, держится молодцом, лишь единожды зажмуривается. Теперь, получив в придачу успокоительного, дозу витаминов и еще чего-то для поддержания гемоглобина, он, весь в эластичных бинтах и пластырях, ковыляет из кабинета в коридор. Его раны обработаны антисептиком.

Мира глубоко вздыхает. Она подходит к рукомойнику, снимает с хрупких запястий резиновые перчатки, и они тут же исчезают в мусорном ведре.

– Сколько я вам должен? – я лезу в карман за кошельком в тот момент, когда врач вытирает мокрые руки бежевым махровым полотенцем и следит за мной через овальное зеркало, не ожидая, что я это замечу.

– Это было несложно, поэтому нисколько, – отвечает Мира, поворачивая ко мне свое прекрасное лицо. Да-да. Именно сейчас я замечаю, как красива эта женщина.

– Странно! Разве сверхурочная работа не оплачивается?

– Нет, не оплачивается, – она смущенно отводит хризолитовые глаза. – О, уже почти двенадцать, пора закругляться.

– Хорошо, тогда не смею вас больше задерживать. Мира, благодарю от всего сердца. Вы точно не передумали? Все-таки был риск…

– Нет, Майк, все нормально. Может, выпьем по чашке кофе? – вдруг спрашивает девушка.

Чего-чего, а этого я совсем не ждал. Я киваю головой и тут же выхожу в коридор, направляясь к манящему дивану. Крепкий напиток перед длинной дорогой – то, что надо, он поддержит меня в бодром состоянии несколько часов.

Через несколько минут Мира передает мне черный кофе в фаянсовой чашечке.

– Где ваш друг? – с иронией говорит Мира Джонс, возвращаясь без белого халата, но в строгой обтягивающей фланелевой блузе.

– Позади вас, – я замечаю ее страх, ухмыляюсь и тут же спешу взять ситуацию в свои руки. Для того чтобы Мира чувствовала себя комфортней, я встаю рядом с волком, а она, наоборот, присаживается на диван.

– Через несколько дней жду вас на осмотр.

– Обязательно приедем, – вежливо заверяю я, потрепывая доброжелательно настроенного Джека за холку.

– Швы сниму, может, через неделю.

– Хорошо. И все-таки, почему вы наотрез отказываетесь принимать деньги? Удовлетворите мое любопытство.

– Заплатите за повторный прием. Не каждый день мне приносят из леса раненых животных. Ваш поступок поразил меня до глубины души, так что и вы меня простите за холодность в начале, – виноватая улыбка трогает розовые припухлые губы Миры. – В наше время не хватает добрых дел, а только они поистине ценны!

– Значит, я тоже ценен?

– Не выворачивайте смысл, Майк! Я имела в виду, что это хорошо. Достойно уважения.

– Жаль, я это не снял, – с сожалением бубню я, глядя задумчиво в пол.

Тонкие брови Миры Джонс взмывают кверху, как две летящие ласточки.

– Вы не канадец, верно?

– Угадайте, Мира.

– Это несложно, Майк. Вы англичанин, довольно убедительно звучат в вас английские манеры и акцент!

– Не надейтесь, что я из дворянской семьи. Это далеко не так.

– Мне неважно, кто вы и откуда. Главное в человеке – открытость. Я всегда ценю в людях те качества, которые мы так привыкли открывать в последний представившийся момент.

– А вы интересная собеседница, Мира. Но мне уже пора. Дорога домой неблизкая.

– А где вы живете, если не секрет? Я вас никогда раньше здесь не встречала. Город маленький, все друг друга знают!

Мира задает вопрос, наклонившись к окну автомобиля, когда я сижу за рулем.

– Я купил особняк «Темный бор», он в двух часах езды по трассе. Может, вы знаете какие-нибудь секреты из его темной истории?

Глаза Миры округляются, и она тихо отвечает, едва двигая губами:

– О том месте, где вы сейчас живете, у нас не принято говорить вслух, дабы не накликать беды его прошлых хозяев.

– А что с ним не так, что случилось с этими людьми? – мой тон становится серьезней.

– Зачем вы его купили, Майк? – следует встречный вопрос взволнованной Миры.

– Я должен вам ответить сейчас?

– Необязательно! – она пожимает плечами. – Просто мой отец рассказывал мне в детстве несколько историй, связанных с вашим домом. Поверьте, не очень обнадеживающих.

– Вы вселили в мое сердце тревогу. Неплохо было бы послушать об этих историях за чашечкой чая. Например, здесь! – я указываю на кафе на противоположной стороне дороги, которое даже в эту позднюю пору приглашает посетителей в уютный вытянутый зал. Таким и должна быть привычная забегаловка на главной улице городка. – Может, через день-два. Когда вам, Мира, удобно?

– Я еще не сказала да! Но если вы настаиваете, позвоните мне, ладно?

– Окей.

Джип мягко катится вперед. Силуэт девушки быстро растворяется в дверях клиники, а само здание исчезает в полумраке безлюдных улиц. Я по инерции продолжаю поглядывать в зеркало заднего вида, но потом всю дорогу просто присматриваю за уснувшим волком.

Поместье встречало нас гнетущим молчанием и темнотой окон. Давящий вид дома вызвал дрожь, сердце поначалу бешено колотилось, но потом, когда проснулся Джек, я расслабился. Напряжение улетучилось.

Я вспомнил увертливого агента Билла Донатана, когда мы вместе осматривали владения. Я интересовался историей поместья, но он каждый раз уклончиво отвечал, что здесь год как никто не живет. Последний владелец не пожелал вписываться в историю архаичного имения и просто исчез. Агент не смог мне ничего толком объяснить, поэтому я решил не обращать внимания на эти странности.

Странная тайна поместья «Темный бор» должна быть раскрыта. Я позвоню Мире Джонс через день, чтобы растянуть ожидание нашей встречи.

Глава 5

За эти дни я не сделал ни одного звонка! Не успел. Я посвятил все время обработке фотографий и чтению писем – довольно грубых, мягко говоря. Издательство необоснованно присваивало мне язвительные эпитеты неисполнительного человека, а в целом корреспонденция содержала сплошное нытье: «Мы не укладываемся в сроки! Когда же мы дождемся от тебя работу?» и так далее и тому подобное.

Еще мне приходится присматривать за альбиносом и исправно кормить его мясом, купленным в ту же ночь, после приема в клинике «Дар».

Дезинфицировать раны, в общем-то, несложно, но у меня это получается, только когда он ненадолго засыпает. И, конечно, тяжело ловить Джека, если у него плохое настроение. Да уж, уход – дело непростое!

Я подхожу к окну. Мое внимание привлекает мокрый первый снег в конце октября. Тучи сгущаются в плотную массу. Ветер играет с кронами деревьев, гоняет по дорожкам сада ковер листьев.

Я не стесняю волка в передвижениях. Он изучает человеческое жилье, доселе никогда не виданное, может в любой момент выйти на улицу, свободно ходить, куда заблагорассудится. Дверь в доме не запирается. Я не хочу отбирать у него право, данное ему самой природой. Все происходит на абсолютном доверии.

И еще я, наконец, оправил на электронную почту Тима несколько гигабайтов прекрасного материала.

Обедаю жареной картошкой с артишоками, вареными овощами, цветной капустой и кусочками сельдерея. Пью чистую прозрачную воду, набранную во флягу прямо с верхушки водопада. Я решаю прогуляться на свежем морозном воздухе, чтобы взбодриться и разыскать бедное животное, которое уже измучилось ходить на трех ногах. Хотя вру, он ходит на четырех, но прихрамывает. Вообще Джек быстро идет на поправку. Я уже подумываю позвонить нашему любимому врачу. Стоп! Я сказал «любимому»? Наверное, перенапрягся за компьютером.

В саду, на той самой дорожке, я обнаруживаю волка. Он молчит и отчужденно поглядывает на дом, то и дело задирая голову на слуховое венецианское окно, располагающееся под самой крышей и распахнутое настежь. Или у меня плывет в глазах, или мне все-таки кажется!

Нет, отнюдь нет. Я обеспокоенно топчусь на месте. Осторожно осматриваюсь и только потом двигаюсь к парадному входу. Поднимаюсь по чердачной винтовой лестнице. Моя рука нервно застывает у дверной ручки, я почти касаюсь ее пальцами. Прислушиваюсь к громким ударам сердца в ушах и висках и берусь, наконец, за ручку. На моем лице появляется недоумение. Как это понимать? Я же сам несколько дней назад совершенно безрезультатно пытался открыть дверь. Очень странно.

Мягко, деликатно толкаю дверь из темного дуба. Смотрю на ЗАПЕРТОЕ ОКНО! Надо же, как со мной играет воображение.

Я заглядываю внутрь комнаты, скольжу рассеянным взглядом по старому пыльному паркету. Одна из стен, обшитая деревянными панелями, заставлена до потолка коробками, на которые наброшены какие-то пожелтевшие тряпки.

В самом дальнем конце комнаты стоят вазы с пестрым цветочным орнаментом и две старые резные прикроватные тумбы с хромированными ручками, изогнутыми полумесяцем.

Левая стена почти не захламлена. В одной из ниш под круглым окошком располагается этажерка, на ее полке стоит сломанная печатная машинка, рядом – чистый, пожелтевший от сырости лист бумаги. Кому все это принадлежало? Какие-то тайны мадридского двора.

С крутой конусовидной крыши тянется вниз белый провод с одной ввинченной лампочкой. Я не зажигаю свет – тут его, несмотря на грязные окна, предостаточно. Оставлю все как есть. Ко всему прочему провод, словно его движет невидимая сила, раскачивается, особенно когда я прохожу под ним.

И ради этого окна я сюда поднимался, даже не зная, как попаду на чердак?

А теперь дверь каким-то чудом открылась сама, но закрылось окно. Мне в голову вдруг приходит очевидная мысль: теперь надо пойти в сад и опять посмотреть с того же места на чердачное окно. Что изменится на этот раз?

Я подхожу к слуховому окну, откуда открывается вид на мои скромные владения. Сверху лес кажется менее приветливым, отчужденным. Ему не видно конца. Этот вид успокаивает и засасывает в пучину грусти и меланхолии. Я не испытываю тоски, хотя ловлю себя на мысли, что совсем не хочу так жить в старости. Без голосов и смеха близких людей я просто однажды сойду с ума.

Я прислоняю ладони к окну и пытаюсь отворить его. Не поддается ни одна из трех створок. Я решаюсь уйти, и словно неведомая сила читает мои мысли. Дверь вдруг с протяжным скрипом захлопывается! Даже в испуге я сдерживаюсь от проклятий, хотя на языке крутится больше дюжины подходящих выражений.

И тут я замечаю странную вспышку, скосив глаза в ее строну, смотрю на верхнюю полку этажерки под нишей, на желтый лист бумаги, лежащий рядом с печатной машинкой. Ох, это еще что?!

Я приближаюсь. Передо мной лежит странный на первый взгляд предмет.

Обруч или браслет диаметром чуть больше моего запястья, весьма тяжелый, толщина кольца чуть ли не в половину большого пальца. Сам металл, из которого отлит браслет, похож на сплав трех элементов – меди, олова и свинца. Это мои предположения, конечно. Но самой интригующей деталью была округлая выпуклость на вещице, гладкая на ощупь, идеальной формы, размером с наперсток.

– Откуда ты здесь взялся? Тебя же тут только что не было! – восклицаю я, удивляясь текстуре находки и колориту намешанных, словно в сумбуре, цветов: бурый, красный, охряный, желтый. Этот коктейль оттенков придавал увесистому изделию такой же сложный цвет.

Я подбираю чистый лист бумаги формата А5, на котором обнаружил находку, кручу в руке и кладу его на место. На кой черт он мне сдался? Оставлю здесь!

Потом я покидаю чердак и выхожу в сад, вороша на ходу кучи преющих листьев. Слуховое окно заперто. Значит, мне просто показалось. На радостях я успокаиваюсь, хожу взад-вперед по дорожкам. Осматриваю еще раз дом, окна, стены с разных углов. Воображение может разыграться от одиночества у любого человека. Думаю, акклиматизация прошла более чем успешно. Я начинаю привыкать к таким мелочам. Меня это, безусловно, утешает, но немного.

Я стою у окна гостиной в левом крыле, прямо напротив холла и парадной двери. Сквозь арку открывается обзор коридора правого крыла и дивана. Сидя на просторном подоконнике, я набираю номер Миры Джонс и прислушиваюсь к гудкам. Браслет лежит на журнальном столике, он всегда у меня на виду.

– Я слушаю! – раздается бархатный голос женщины на том конце провода.

На улице вечерело.

– Мира, здравствуйте! Вас беспокоит Майкл Эсм. Я надеюсь, вы еще не забыли, как принимали у себя раненого волка и его скромного сопровождающего?

– Такое не забудешь! – восклицает Мира, из ее голоса тут же улетучиваются сонные нотки. – Куда вы оба исчезли, позвольте спросить? Нельзя тянуть с повторным осмотром, Майк, это несерьезно!

– Он особо не жалуется.

– Волки – очень терпеливые животные, поверьте на слово, – она ненадолго задумывается. – И вы, видимо, тоже.

– Я решил, что сейчас – наилучшее время назначить нашу встречу…

– Встречу? Вы так думаете? – неуверенно переспрашивает она.

– Я имею в виду прием, но если хотите, можно отложить до следующего раза, а сейчас встретиться в том кафе! Как вы на это смотрите, Мира?

– Вы приглашаете меня на свидание?

Я задумываюсь:

– Да, если хотите! – отвечаю уверенно, не надеясь получить желаемый ответ, но получаю его.

– Хорошо, Майк, завтра в шесть устроит?

– Конечно. С вами – в любое время, – громко отвечаю я.

Мира вполголоса смеется.

– Идет, Майк, тогда до встречи. И если не затруднит, привезите мне свежие снимки с Джеком. Я хотя бы по ним отслежу его состояние.

– А это возможно?

– Конечно же, нет, но я попробую.

– Мира, он постоянно где-то бродит, я его почти не вижу. Сделаю, что смогу.

– До встречи, Майк.

– Пока, Мира.

Я бросаю телефон, целясь в диван. И тут мой взгляд падает на браслет, который безмолвно, терпеливо лежит на стекле. Что он такое? Как он оказался на этажерке? Как он появился там, где его поначалу не было? За несколько мучительных часов эти вопросы свели меня с ума. Этот день меня раздавил психологически, я пребывал в смятении, угнетенно рассматривая проход в холл.

И я замечаю еще кое-что!

В воздухе повисла Тень, она расширяется в стороны. Колеблющийся кокон, казалось, следит за мной, будто он здесь из-за меня. Я чувствую себя из-за этого неуютно, мне не по себе. Меня охватывают боль, паника, ужас, но встать с подоконника я не могу, словно весь обмазан клеем. Я ощущаю, как плавится мой мозг, как он горит, превращается в кипящий свинец.

Пылает где-то… Кто так истошно кричит?!

Я падаю с подоконника, приходя в сознание уже на полу, больно ударившись головой и плечом. Неужели я задремал? Но этот кошмар показался таким реальным, что я сразу устремляю взгляд в холл, где должно сейчас витать черное облако. Голова болит, я поднимаюсь на ноги, беру со столика браслет и ухожу спать, чувствуя себя разбитым.