Текст книги "Портал"

Глава 7

Свинцовые веки приоткрываются не сразу. Вишневая штора грозно колышется сквозь нее я вижу распахнутое настежь окно. В комнате холодно, и я никак не могу заставить себя вылезти из кровати. Зарываюсь носом в одеяло и продолжаю дремать.

Еще несколько минут я пребываю на грани реальности и грез. Я слышу, что происходит вокруг, и сквозь полуприкрытые глаза замечаю странное голубое свечение из левого угла. Вероятно, свет бьет из коридора. Но откуда там свет?

Я приподнимаюсь на локтях и неторопливо покидаю постель. Я все еще не уверен, что это мне не мерещится. Однако вскоре понимаю, откуда исходит свет. Не из коридора – из моей куртки, небрежно брошенной на спинку стула, что стоит рядом с платяным шкафом. Свет струится, поднимается и рассеивается на полметра от одежды. Сильнее всего его столб прямо над внутренним карманом. Внутри, должно быть, лежит браслет – я забыл его вытащить. Удивленно извлекаю вещицу наружу и спокойно рассматриваю ее. Странно! Свет исчез.

С браслетом в руках я выхожу из комнаты, иду, поглощенный думами о том, как все-таки шумно я передвигаюсь. Сжимаю браслет крепче и ловлю себя на мысли, что давно хочу почувствовать его тяжесть на руке. Я без страха продеваю в него запястье.

Лишние мысли исчезают, зрение проясняется. Я смотрю перед собой и вижу, что коридор меняется на глазах, он вытягивается, как пластилиновый. Свет бра причиняет резкую боль, хрусталики глаз всасывают его, словно невидимый проникающий газ. С дверями тоже происходит что-то неладное: они не на своих местах и их не четыре, а больше…

Я неуверенно оборачиваюсь, и мои зрачки расширяются от ужаса: лестница, которая располагалась раньше впереди, уплывает и выгибается под странным углом в стену. Светильники, двери с каждым взмахом ресниц плывут, меняют свое расположение. Такие игры с рассудком могут завести слишком далеко…

В конце пластилинового коридора набегает тень, ее края колеблются вместе с разреженным воздухом. Тень отбрасывает собственную тень. Разве такое возможно?

Я замечаю внутри странные очертания. Прищуриваюсь и неловко шагаю вперед, чтобы лучше рассмотреть. Во мраке блестят два крохотных огонька, мне кажется, что это глаза существа, которое следит за мной изнутри живого кокона!

Срываю браслет. В ушах слышу грохот собственного сердца. Морок исчез, и я с облегчением вздыхаю.

Что это было? По щекам течет пот. Я чувствую себя в коридоре жутко неуютно. Глаза больше не болят от света, только слезятся.

– Майк, что ты здесь делаешь? – в Мире пропадает дар убивать человека на месте. Особенно когда он ее не замечает, хотя стоит в трех шагах. Она бросает взгляд на браслет в моей руке, встревоженная моим нездоровым видом.

– Что с тобой? – пугается она. – Ты болен? – ее теплая ладонь вытирает с лица капли пота. Она трогает мой лоб и приходит к выводу, что ошибается.

Ветер резко ударяет по оконной дверце, и мы одновременно вздрагиваем.

– Нет, все нормально! – отвечаю я не так добродушно, как хотелось. Галлюцинации оставили неприятный осадок.

– Ты его надевал! Верно?! – Мира подходит чуть ближе, но я этого не замечаю. Я полностью абстрагирован от действительности.

– Нет, конечно. С чего ты взяла? – выдавливаю из себя.

– Ну, для начала – он в твоей руке. И ты стоишь в пять утра здесь.

– Ты, кстати, тоже. Не замечаешь?

– Меня разбудил шум!

– Извини. Я не лунатик, правда. Просто кошмар приснился. А это, – я поднимаю руку с браслетом, – вытащил из кармана куртки. И вообще я шел на кухню… Да. Я шел именно туда, а потом почему-то передумал…

Мира смахивает с правого плеча прядь волос.

– И давно тебе снятся в этом доме кошмары? – спрашивает она.

– Нет, это только второй раз. Только сон как будто наяву. Хотя в первый раз было нечто подобное.

– Сон наяву… – подхватывает она. – Знаешь, мне неспокойно в этих стенах, особенно ночью. Я ведь почти не спала. Здесь так холодно…

– Хочешь, согрею?

Мира зарделась от смущения.

С ней я чувствую себя спокойней. Ужас и оцепенение понемногу отступают.

– Тебе тоже холодно? – она видит, что я дрожу.

– Если ты позволишь, я тебя поцелую, и все пройдет.

– Майкл, прекрати…

– Я не шучу.

Я быстро целую ее, но это не приносит того облегчения, о котором я теперь мечтаю. Браслет выскальзывает из разжавшихся пальцев и с грохотом падает рядом с нашими босыми ногами.

Мира смотрит на меня, проводит пальцем по разбитой губе, молчит. Ей словно передаются мои гнетущие мысли, и она тоже начинает дрожать.

– Нужно поспать, – говорю шепотом я. – У тебя слишком много потрясений за один вечер.

– У тебя тоже. Давай ты поостынешь и больше не будешь так резок, как сейчас. Мы слишком мало друг о друге знаем. Ладно?

Я отстраняюсь от нее уже во второй раз за ночь. Думаю, она права. Я отхожу в сторону, мы странно смотрим друг на друга. Я уверен, она не понимает, что творится со мной. Но я тоже этого не знаю. Мы расходимся по своим комнатам и выключаем свет.

Мира будит меня в семь утра. Трясет за плечо, затем звук ее шагов доносится со стороны окна.

– Завтрак остынет, Майк. Я зря старалась, что ли?

Я уверен: она мне снится. Ее голос – утреннее наваждение, как тогда было с Ивелен.

В ответ я мычу и исчезаю с головой под одеялом. Но Мира резко стаскивает его и отодвигает штору. Свет слепит меня. Я болезненно щурюсь, разлепляю веки, пытаюсь разглядеть на фоне окна стройный женский силуэт. Но вижу только пятна – это блики на моей сетчатке от резкого открывания глаз. Мира уже в своей высохшей одежде. Она смотрит издалека, скрестив руки на груди.

– Просыпайся, Майк. Тебе еще меня обратно в город везти.

– Погостить не желаешь? Я бы смог устроить интересную экскурсию по дому, – я медленно потягиваюсь и встаю. – Куда нам спешить? Впереди прекрасный день. Знаешь, а ведь днем здесь почти не страшно.

– Извини, может, в другой раз. Мне на работу выходить. Кстати, у Джека сегодня запланирован прием у врача, если ты не забыл.

– Ох, – я легко вздыхаю. – Вылетело из головы. Конечно, я отвезу всех нас, куда я денусь.

Но я улыбаюсь слишком коварно, так что Мира закатывает глаза и выходит вон. Я спускаюсь следом за ней на кухню; вкусный запах выпечки и молотого кофе, который она чудом отыскала на полках, заставляет кровь быстрее бежать по венам. Теперь я готов к завтраку.

– Я обычно бегаю по утрам, а уж потом вкусно завтракаю. Но сегодня день не такой, как всегда, он особенный…

– Почему? – она сидит напротив.

– Потому что ты со мной!

После этого Мира еще какое-то время не ест, только смотрит в тарелку.

Я нервно ерзаю на стуле. На ум, как назло, не приходит ничего, что помогло бы вернуть ей естественную подвижность.

– Я что-то не то сказал?

– Нет, все нормально. Я просто не привыкла к таким словам. Не думала, что когда-нибудь кому-то окажусь нужна! Это так приятно, Майк.

– Я вообще удивлен, что при такой внешности и доброте ты до сих пор одна. Конечно, я не должен у тебя это спрашивать, прости за интерес. Сколько тебе лет?

Вилка чуть не выпала из пальцев Миры.

– Двадцать пять.

– Неплохо. Отличный возраст для прекрасной девушки, чтобы начать серьезную жизнь…

– Что ты подразумеваешь под серьезной жизнью?

– Все, о чем мечтает любая нормальная женщина!

– Я тебя поняла, – улыбка едва касается ее розовых губ, бледные щеки становятся пунцовыми.

Я словно почувствовал невидимое тепло, исходящее из ее закрытого сердца.

– Когда мы снова увидимся, Мира Джонс?

– Зависит от того, как скоро ты вернешься из этого мира! – она обводит глазами пространство вокруг нас.

Ах, Мира, Мира! Если бы ты знала, что мой мир не так далек от твоего, как может показаться на первый взгляд. Мое временное затворничество, переосмысление приоритетов и желаний вывели меня на дорогу, которую любой человек мог бы со временем возненавидеть. Все очень просто: не каждый способен круглые сутки быть наедине с собой. Но жизнь в маленьком или в любом крупном городе еще хуже. Она отравляет первозданность, меняет и ожесточает сознание. Я всегда боялся увидеть в глазах живых людей лишь одно – безразличие ко всему: к горю, к войне, к смерти. Я верю, что в этом месте и в этом доме я оказался не случайно.

Мира стоит на улице с волком. Рядом живые цветы. Она рассматривает клумбу, пока я обуваюсь. Я тихо подкрадываюсь сзади и негромко говорю:

– Интересные цветы, не находишь? Сколько сейчас градусов на улице? Минус пять, семь? А им хоть бы что…

– Может, здесь проходят трубы с отоплением?

– Может быть, но нет! У меня есть план всех коммуникаций.

– Я уверена, они очень зимостойкие.

Я не стал распространяться о странном ощущении тепла рядом с бутонами.

– Уверен, кусты – это отголосок лета. А может, аномальное место, – шепчу я ей на ушко. – Из нас двоих я ничего не знаю об этом месте. Тебе видней.

И отвожу всех к машине.

Неважно, что означает взгляд, брошенный украдкой в мою сторону. Она переживает за меня – мне важно это знать и чувствовать. Делиться несложно, но для меня главное – ее душевное спокойствие. Это все, чего я ей желаю. Ведь я сам до конца не осознаю игры!

Вечер наступает дню на пятки. Прощаясь с Мирой, я еле удержался от поцелуя.

Зато сумел нечаянно отыскать среди витрин магазин Адмунта Риза. За переулком, на следующей улице, на углу красной стены висит коричневая жестяная вывеска «Талисманы & Обереги», а снизу, прямо под ней, на крохотной табличке, каллиграфично выведены серые буквы: «И все, во что вы не верите, но это есть, несмотря ни на что!»

Я потом очень пожалел, что не заглянул в гости к тому, кто меня сам пригласил. Возможно, он смог бы дополнить захватывающие истории старых жильцов иными загадочными моментами, которые пролили бы свет на предназначение таинственного браслета.

Я замечаю седую голову за широкой большой витриной. Белая копна волос шевелится за ней и медленно приближается к стеклу, чтобы помахать мне рукой и пригласить внутрь. Я оброс короткой бородой – она придает мне не очень приветливый, скорее хмурый вид. Я надеюсь, он не расстроился из-за моего поступка: я поднял стекло и уехал. Сделал вид, что никого внутри не заметил. Пусть так думает.

Если даже мистер Риз сейчас костерит меня последними словами, я не в обиде. Я всегда поступаю не так, как хотят или ожидают от меня люди. Да, я чуточку резок, иногда груб, но мне важно общение, я не отказываюсь от общества, но, бывает, видеть никого не хочу. Наверное, поэтому меня разрывает на части между цивилизованным миром и царством природы.

Я бы мог построить судьбу иначе, под дядиным крылом я вырос бы настоящим фермером, но мне всегда нравилось бродить с фотоаппаратом в лесу, заглядывать в микромир под нашими ногами. Внизу – совсем другая планета. Параллельный мир, с которым мы соприкасаемся каждый день, не замечая его. Мы часто не замечаем, что находится рядом, но при этом стремимся покорять космос и другие планеты. Наверное, я бы и там был не против пофотографировать.

Я зажигаю центральную люстру в холле, вывожу журнальный столик из зала поближе к ступеням лестницы. Укладываю браслет на стеклянную поверхность, присаживаюсь на вторую ступень, кладу на колени ноутбук.

Мой взгляд падает на Джека: он только что вернулся с прогулки. На улице давно стемнело. Волк укладывается на ковре, кладет голову на передние лапы, словно говоря про себя: «От меня ускользнула добыча, и теперь я буду еще сутки очень зол».

Я понимаю, он расстроен, и его взгляд наполняет меня воспоминаниями обо мне и брате. Я уверен, мне это поможет написать ему большое откровенное письмо.

Меня очень огорчает равнодушие брата. Прошло полгода, а он не изъявил желания даже просто поговорить – о здоровье и других мелочах, которые связывали нас раньше. Я долго собираюсь с мыслями и вдруг начинаю вспоминать тот вечер в их доме, в Торонто.

Доминик может прожить целую жизнь за своим рабочим столом. Он программист, ему тридцать три года, он ниже меня на голову, достаточно крепко сложен, и это несмотря на просиживание задницы за компьютером. Правильное лицо, выпирающие скулы, ярко-голубые глаза. Он красив и умен. Мне каким-то чудом удалось привить ему любовь к спорту, но, кажется, я продлил годы его профессии, а не ему.

Он раньше меня вырвался в свободную жизнь из дядиного дома. Я в это время все еще продолжал искать свое место и никак не мог найти его на всем земном шаре.

После встречи с Элизой Доминик переехал в Торонто. Все произошло стремительно, успевай только завидовать. Не пойму только одного: почему они так медлили со свадьбой?!

Мне неведома причина неприязни Элизы Шетти к моей скромной персоне.

Ну, подумаешь: подкалываю, шучу, но ведь все мягко, по-доброму. Хотя и я ее общество не переношу на дух. Она сразу показалась мне лживой и лицемерной. Что-то в ней было не так; несмотря на приятную внешность, ее глаза источали алчность, злобу и равнодушие ко всему, кроме своего дохода.

Она быстро взяла брата в свои руки – разукрашенные татуировкой в виде лотоса, символа ее родной индийской культуры. Элиза не канадка; ее корни уходят на территорию Южной Азии, уже там ее предки обрели светлый тон кожи и присущий белым людям нрав, а потом дед перебрался в Америку и разбогател.

Мой брат чрезмерно отзывчивый, чуткий – настоящий джентльмен. Этого у семейки Эсмов не отобрать. Поэтому – как бы помягче сформулировать – он прогибался под нее.

Происходит всякое: бывают плохие дни, а бывают неадекватные люди. Элиза относится к числу безжалостных истеричек, так что я сочувствую брату. Уж и не знаю, что там она ему обо мне плетет, знаю только, что это небылицы – дикие, странные, рвущие нашу кровную связь. Жаль, что Доминик по-прежнему не имеет своего мнения, как щенок, заглядывает в рот большой суке в ожидании снисходительного взгляда и прощения за ошибки, которые он может случайно сделать в будущем.

Первая стычка произошла ровно два года назад, когда Доминик и Элиза еще не были женаты, но уже жили вместе. Брат пригласил меня в гости – очень опрометчиво с его стороны, скажу я вам.

У нее неплохо получается бросать возле бассейна между делом шуточки о моем «заоблачно» древнем возрасте, без конца сватать мне своих подружек-уродин и напиваться при гостях в хлам. Потом прыгать в бассейн без кофточки и лифчика. И все это происходит наедине со мной. Неуважительно к брату.

– Что здесь происходит? – ругается Доминик, вылавливая барахтающуюся русалку из ее родной стихии.

Дальше становится интересней.

Ее требования становятся все неприличнее. Доминик злится еще сильней и в запале переходит на личности: он больше не желает видеть меня у них дома.

Я поступил неэтично по отношению к нему, а особенно к ней. Я должен был не смеяться, а просто выйти вон.

Вот тогда я действительно надолго ушел из его жизни.

Потом он как-то скинул мне на электронную почту сообщение о свадьбе, будь она трижды неладна, но я не хотел с ними общаться. И не надо было этого делать. Ничего хорошего опять не вышло: произошел скандал – громкий, изматывающий, с его уже законной женой.

– Ты оскорблял меня, – до моего слуха доносятся горькие слова. Элиза застает меня врасплох в гордом одиночестве на заднем дворике их дома. – Поэтому мне пришлось выставить тебя в таком свете перед братом.

– Что-то не припоминаю никаких оскорблений, Элиза, а вот твоя выходка до сих пор мне является в кошмарах.

В ее карих глазах появляется злость.

Элиза, перекрашенная блондинка с прической а-ля Мэрилин Монро, в белом пышном платье невесты, со смуглой кожей, ужасная от гнева, стоит напротив и испепеляет меня взглядом.

– Не припоминаю, в чем же моя вина перед тобой.

– Зачем явился к нам на свадьбу? Ты же знаешь, ты мне не нравишься…

– Я приехал поддержать в трудную минуту брата, не тебя. Поэтому, будь добра, потерпи. Поверь мне на слово, я сам не в восторге от нашей встречи.

Прошу только, прояви благоразумие и до утра оставь спиртные напитки своим гостям, иначе они рискуют наблюдать то же, что ты устроила тогда в бассейне.

– Что? Да как ты смеешь, лжец… – она замахивается, но я резко останавливаю удар. – Тебе это будет дорого стоить, хам…

И тут злодейка-судьба опять берет меня в оборот. На открытой веранде внезапно появляется Доминик. Он прекрасно выглядит в темном смокинге с атласными лацканами на пиджаке, с небрежно расстегнутой пуговицей на сорочке и с модной прической. Он снимает черную бабочку и обращается к нам. Нет, только ко мне:

– Позволь, я задам тебе всего один вопрос, Майкл. Как это понимать? Я думал, вы помиритесь и больше не будете выяснять отношения.

– Она хотела меня ударить, – оправдываться я не люблю, но он застал нас врасплох.

– Это неправда, Доми! – Элиза кричит так громко, будто ее уличили в измене.

– Давай по очереди говорить? – вежливо прошу ее я. – Только не заводись, братишка…

– Я с ума скоро сойду. Что между вами происходит?

– Ничего! – в один голос отвечаем мы оба. Звучит как минимум неубедительно. Я чувствую, что срываю свадьбу. Я отпускаю запястье Элизы, отхожу в сторону, а потом двигаюсь по направлению к коричневому дому.

Брат был взбешен не на шутку и требовал объяснений.

– Я думал, все в прошлом! – говорит он, нервно теребя вторую пуговицу на кристально-белой сорочке.

– Так и есть, для меня во всяком случае.

– На что ты намекаешь? – вспыхивает молодая супруга.

– Ни на что. Все действительно в прошлом. Я скоро уйду, потерпи меня немного, Элиза!

Хотя действительно, что может быть в прошлом? Ничего ведь и не было, по крайней мере у меня.

Она смотрит мокрыми глазами на мужа, и тот, видя эти слезы, говорит:

– Это ни к чему. Можешь прямо сейчас покинуть мой дом, я не обижусь.

Из дома на веранду выходят любопытные гости. Те, кому не хватает места и наглости, остаются за большими стеклянными дверьми.

– Ты уверен в этом, Доми?

Он холодно, с металлическими нотками в голосе произносит:

– Да.

Мне никогда не забыть злорадной ухмылки этой гарпии.

Но я просто сделал то, чего хотел мой брат. И с того дня мы больше не общались – даже по телефону. То есть, в общей сложности, примерно полгода.

Но я соскучился по Доми, хотел наладить связь. Ссоры – такая глупость в жизни человека. Как правило, они незначительны, но мы тратим на них лучшее время. Нам стоит чаще себе напоминать: ничто не вечно. Только Элиза не имеет никакого к этому отношения!

Воспоминания рассеиваются стремительно, как только мои чувства возвращают меня к позабытой на десять минут реальности. В гробовой тишине дома мерно тикают настенные часы. Они будто его сердце – отбивают свой особенный ритм.

А я как будто только сейчас услышал его пульс, и теперь тиканье часов кажется мне не обычными звуками. Я замечаю, что слышу в нем что-то еще.

Джек удрал. Этого зверя нигде не видно. Скорее всего, унесся на улицу, так что я опять буду ночевать здесь один.

Я сошел со ступеньки ровно в полночь.

Предаваясь воспоминаниям, я ничего не видел и не слышал и был, как никогда, уязвим, открыт для удара с любой стороны. Но я успел написать письмо и даже его отправить. Теперь я стою и сосредоточенно прислушиваюсь к тому, как бешеный ветер колотит по ставням, по стеклам, рвет прочную черепичную крышу.

Причинял ли сам особняк страдания своим жильцам или здесь и вправду бродит невероятное существо?!

Почему эти мысли лезут мне в голову? Ведь они, как отрава, заражают каждую частицу тела, чтобы в итоге подчинить его животному ужасу. От страха нет толку, его польза в сложных ситуациях сводится к нулю. Надо взять себя в руки и подняться на стук, к спальням.

Браслет загорается ярко-голубым пламенем – оно вырывается из блестящей выпуклости на нем, которая меня сразу заинтересовала. Я колеблюсь. Мне нужна ровно одна минута, чтобы понять происходящее. Но я совсем ничего не понимаю. Где проводки или хотя бы батарейки, которые питают источник света?

Тем временем наверху я слышу шум, он не похож на такой, какой обычно издаю я сам. Видимо, пока я задумался, кто-то, воспользовавшись этим, незаметно проник в дом.

Нет. Я бью себя ладонью по лбу. Это же Джек. Ну конечно, кто же еще может прошмыгнуть мимо меня незаметно. Делаю над собой усилие и начинаю как можно тише подниматься по ступеням до самого верха. Я поворачиваюсь в сторону звуков и слышу, будто кто-то царапает дерево в самой дальней комнате справа, по соседству со спальней, где ночевала Мира.

Я стараюсь разобрать, что происходит внутри, и понять, как Джек мог там оказаться, а потом закрыть за собой дверь.

Невероятно! Для чего ему надо было подниматься сюда и драть когтями паркет и стены? Он же прекрасно понимает, что я накажу его за это. Но потом мне приходит на ум: это не Джек. Внутри комнаты притаился посторонний, который с остервенением царапает податливую поверхность чем-то очень острым – бритвой или ножом.

Я останавливаюсь на полпути и четко произношу:

– Кто здесь?

Мой голос поглощает абсолютное безмолвие. Я бы назвал его опасным, потому что звуки исчезли. Если посторонний проник через окно (хотя весьма сложно подняться по гладким кирпичикам стены), то сейчас он либо прислушивается, либо все-таки сматывается обратно на улицу.

Допустим, Мира говорила о Демоне всерьез, и он действительно существует и любит похищать людей. Тогда мои дела совсем плохи. Сердце отчего-то начинает бешено колотиться в груди. Стены давят на меня, мои руки холодеют.

Я не дышу и не могу пошевелиться. Потом смотрю на браслет: пламя загадочно мерцает, вокруг шара оно становится все плотнее, все гуще, словно предвещая беду. Я запихиваю вещицу в карман брюк, будто в этом заключается мое спасение.

У меня не возникает и мысли укрыться, спрятаться, а тем более убежать.

По спине пробегают мурашки, волосы на голове шевелятся, и в этот момент полированная медная ручка начинает медленно поворачиваться.

Дверь резко распахивается настежь, ударяется о стену и отскакивает от нее. Затем на полу возникает тень – не волка, а более высокого существа, похожего на человека. Я разворачиваюсь и галопом несусь вниз по ступеням. Меня кто-то преследует, я слышу странные отголоски прежних звуков. Я ни жив ни мертв, перемахивая через три ступени, перепрыгиваю стеклянный журнальный столик, едва не наступив на него.

Чего не случается – того не случается!

Сворачиваю налево, в узкий коридор на три комнаты, влетаю в первую попавшуюся. Бегло осматриваюсь, чем можно подпереть дверь.

Шкаф! Ну конечно, что может быть лучше для баррикады. Вытянутый пустой буфет для посуды отлично перегораживает проход внутрь.

В голове звучат отголоски шагов. Вдруг что-то налетает на дверь с другой стороны. Я поначалу отскакиваю и прислоняюсь к стене, а затем вытираю пот со лба и принимаюсь за дело. Буфет сильно дребезжит в руках, но я держу его изо всех сил, пальцы впиваются в бортики. Влажные пылающие ладони прилипают к поверхности, и я ощущаю колоссальное давление. Слышу, как бешено дергается дверная ручка.

Тот, кто находится с той стороны, обладает нечеловеческой мощью. И он рвется сюда.

Я никогда в жизни не ощущал ничего подобного. Загнанный в ловушку, в тупик, я прячусь за хрупкой дверцей, как перепуганная дочка Хорсея. Теперь мысль о сумасшедшей девочке, видевшей собственными глазами нечто, не покидает мой воспаленный мозг.

Проходит вечность, прежде чем эта сволочь перестает биться, скрестись когтями, словно животное, и вскоре, так же внезапно, страшные звуки исчезают. Но я не могу отпустить буфет – я словно прилип к его поверхности. В тишине комнаты замечаю, что слишком громко дышу. В крохотную комнату проникает только слабый свет луны. Я присаживаюсь на небольшой диван, и меня начинают терзать нехорошие предчувствия. Эта гробовая тишина еще хуже, чем прежние звуки, когда существо рвалось сюда, внутрь. Тогда я, по крайней мере, знал, где оно находится. Теперь тихо, и мне становится еще страшнее.

Укрыться, если «это» прорвется сюда из окна, негде. Из этой маленькой квадратной комнаты можно было бы выскочить на улицу, но теперь я знаю, что наружу не вылезу. Я не готов повстречаться нос к носу неизвестно с кем…

Только я выдохнул, как окно заскрежетало. За ним мелькнули две длинные тени, и на меня грозно воззрились два светящихся глаза.

– Джек! Тебя дери, – ругаюсь я шепотом, замечая два отпечатка волчьих лап, которые холод и ветер быстро стирают с поверхности стекла. – Ты не мог вернуться нормально, как раньше?! – говорю я и жду, когда он оттолкнется от каменной вазы, земля в которой смерзлась в ком.

Волк виляет хвостом по-собачьи, высовывает язык, запрыгивая на подоконник. Я выпускаю его из объятий, и он идет к моей баррикаде.

Однако немая тишина тревожит меня по-прежнему.

– Это случайно не ты был, Джек?

В ответ на мою шутку волк скалится. Он не отходит от буфета. Он будто видит сквозь стену того, кто прислушивается из коридора. Хотя могу поклясться, что я ощущаю то же самое. Я тереблю холку Джека и вдруг чувствую дрожь, которая пронзает его члены. Мы испытываем с ним одинаковое напряжение. Я больше не могу его держать, лихорадочная тряска овладевает его конечностями.

Я быстро возвращаюсь к окну и задергиваю плотнее шторы. В темноте я не могу разобрать их цвет, а теперь не вижу даже собственных рук – ни черта не видно. Оно и к лучшему: так мы сразу заметим, если кто-нибудь попытается проникнуть сюда через окно.

Мы в глубокой заднице. Я извлекаю из кармана браслет: он больше не светится. Я задумываюсь. В прошлый раз, когда я надел его, после его свечения в коридоре собиралась Тьма! Сегодня происходило почти то же самое. Мне кажется, он каким-то образом связан с тем, кто приходит сюда по ночам! Мы вместе с Джеком располагаемся на диване и забываемся беспокойным сном.

Я резко открываю глаза, потираю веки, чтобы скорее стряхнуть вялость. Вижу в рассеянных сумерках комнаты, как через щель шторы прорывается тонкий луч света. В нем медленно кружатся крошечные пылинки, резной столик сбоку у стены очерчен изящной линией, и в его лакированной поверхности я замечаю, что падает снег.

Резким движением раздвигаю шторы и любуюсь, наконец, первыми настоящими сугробами в Юконе.

– Как спалось? – шутка совсем неуместная, но я хочу слегка разрядить обстановку.

Услышав мой голос, волк оживает и подходит к буфету.

– Хочешь выйти? – я не уверен, что это хорошая идея, но другой у меня все равно нет. – Конечно, стоит! Мы же хотим выжить, а не загнуться здесь. Верно?

Я освобождаю проход от баррикады, отодвинув буфет. Джек проскальзывает в проем. Я ныряю вслед за ним, но он уже исчез из поля зрения.

Я нерешительно провожу пальцами по деревянному наличнику и вижу царапины. Они разной глубины, самая глубокая – около дверного замка, она будто высечена с помощью острого предмета. Тут я бью себя по карману, обнаруживая пропажу браслета.

Где он? Я хочу закричать на себя. Иду обратно в комнату и переворачиваю там все верх дном. Браслета нигде нет…

Я перешагиваю журнальный столик, бесшумно поднимаюсь по ступеням и поворачиваю направо. На паркете царапины, дверь висит на одной верхней петле, нижняя вырвана с корнем. Становится так же жутко, как тогда! Я хочу уйти, повернуть назад, но ноги идут сами. Я просто захожу в комнату.

Обычная с виду спальня: двухметровая кровать с высоким изголовьем, по бокам от нее – два незанавешенных окна. Серые обои изодраны в клочья только на правой стене, под чьим-то старым мужским портретом. На самом видном месте – знакомые отметины. Я и сам стою на следах ночного визитера. Приседаю на корточки и включаю камеру.

Неужели это когти зверя? Может, медведь? Ведь это животное проворно, умно, сообразительно и, главное, обладает неимоверной силой, так что выломать дверь для него не составляет труда. Но у меня есть сомнения: окна закрыты, и это противоречит моей версии.

Не из другого же измерения явился сюда этот «дружелюбный» гость. И не чай же попить он меня приглашал. Если да, то при таком упорстве ему будет трудно отказать.

Нет, я просто схожу с ума, это же очевидно! Все эти сдвиги в голове происходят из-за переезда, который дался мне нелегко. Я совсем по-другому его представлял. Готовился обрадовать Ивелен – все-таки год отношений… Поэтому после тяжелого расставания я сразу отложил покупку жилья. Я был уверен, что она обрадуется предстоящей перемене. Но ее не устраивала такая жизнь, где пришлось бы забыть о ресторанах, о развлечениях, о работе и где ей предстояло стать домашней и верной женой. Я покусился на ее свободу, и поэтому был безжалостно выброшен за борт. Одно я знаю точно: провести в доме и следующую ночь я не хочу.

Я поразмыслил над словами Миры и Адмунта Риза и пришел к выводу, что мне необходимо с ним поговорить. Но перед тем, как поехать в Темный Бор, я поднимаюсь на чердак, хватаю с полки лист бумаги, лежащий рядом с пишущей машинкой, и с глухим стуком закрываю за собой дверь.

– Джек, залезай в машину, мы уезжаем.

Волк недоверчиво косится на заднее сиденье.

– Что! Хочешь ехать впереди?

Естественно, он молчит. Я вижу этот взгляд впервые.