Текст книги "За пределами бесконечности. Как не опускать руки, если у ребенка синдром Аспергера"

Свой язык и попытки чтения

Речь Максима – это отдельная и особенная тема. Заговорил он в четыре года, а считать до ста, обозначая числа вслух, начал в два с половиной.

Под «заговорил» я подразумеваю «стал выражать свои мысли в форме, понятной другим людям, используя слова русского языка». Высказывать что-то он начал как раз после двух лет, но это скорее был набор звуков. «Нга» – конфета. «Яя» (ляля) – младший братик. Пообщавшись так около года, я даже вывела аксиому: «Звуком “м” можно описать мироздание». Потому что мы прекрасно понимали, чего хочет Максим, даже при условии, что все обозначалось звуками и странными буквенными сочетаниями. Одним словом «мама» (папа) так много можно выразить! Это и «мама», и «мамино», и «мама, сделай это ты», и «где мама?».

Неизменными оставались цифры и числа. Максим изначально выработал свой способ их обозначения и придерживался строгой схемы:

• Один – Ги

• Два – Га

• Три – Ии

• Четыре – Кетые

• Пять – Ять

• Шесть – Сис

• Семь – Сис

• Восемь – Бага

• Девять – Гиги

• Ноль – Ги! (С восклицательным знаком, ибо все, конец счету!) или позже – Гу, без восклицания

Выучив первый десяток, можно было понять, как образовываются числа второго: одиннадцать – «гигика», двенадцать – «гигака», восемнадцать – «багака».

Числа больше двадцати запомнить проще: тридцать пять – «ии ять», восемьдесят шесть – «бага сис» (впрочем, это же и восемьдесят семь, но числа Максим всегда дублировал на пальцах, поэтому мы очень быстро выучили его язык и в подобных случаях просто смотрели, сколько пальцев поднято на «второй» руке – один или два). Ноль он обозначал кулаком, поэтому десятки было понять проще всего: если не сорок, то девяносто. С остальными двузначными числами приходилось поднапрячься, но могу с уверенностью заявить: любое число до ста можно показать на десяти пальцах (к слову, Алеша в четыре-пять лет на пальцах считал иначе: стаскивал носки и добавлял ноги – он оперировал числами до двадцати, и ему вполне хватало).

Постепенно «математический» язык пополнялся новыми конструкциями и словами. Например, сто – «фо», «ога-ога» – много-много. Со временем числа «нормализовались» (мы-то произносили их правильно, хотя иногда непедагогично срывались на «бага-бага»): за полгода «ять» превратилось в «пак», а потом уже и в «пять».

Иногда, конечно, происходили и конфузы: Максим требовал, чтобы все его слова мы дублировали на «нормальном» русском, и, когда числа перевалили за сотню, стало тяжеловато.

– Гигугагубага! – скороговоркой, на одном дыхании. И с вызовом смотрит: переводи! Ничего не остается, как проговорить это медленно про себя, разделяя на известные цифры («ги гу га гу бага»), а затем сопоставить со словарем («один ноль, два ноль, восемь»).

Элементарно.

– Восемьсот.

* * *

В другой раз Максим гневно заявил:

– Га ить!

Все указывало на число с двойкой и… новое обозначение пятерки? Перебрали кучу вариантов, Максим был уже готов реветь от беспомощности. Но потом угадали: «два раза попить»… От жажды ребенок томился…

«Математический» язык ушел примерно за год: цифры одна за другой приобретали свое нормальное звучание. И к ним (спасибо Даше-путешественнице) добавились и английские, но, к счастью, изначально в правильном произношении. А потом уже пошли фантазийные модификации. Например, в какой-то момент он придумал свой новый язык (подзабыв «первый») и назвал его «па-пука». Все слова папуки (естественно) – числа. У языка было две модификации.

Первая: одинт, двант, тринт, четырент…

Вторая: одинца, дванца, тринца, четыренца… (Причем уанца, туца, срица, фоца, файфца – тоже папука.)

Хотела бы я знать, как все это в его голове укладывалось, когда он цифры в такие формы переводил. Потому что оперировал он всеми тремя вариантами использования легко и особо не задумываясь. Но, к (нашему) счастью, с месяц поиграл и забыл.

Для правильного развития речи я стала читать Максиму перед сном. В «ритуал» это оформилось ближе к трем годам: пыталась и раньше короткие яркие детские книжки читать, но никакого интереса и внимания к происходящему не было. А тут Максим приболел, и достала я «Незнайку» – настоящую книгу, где много текста, а не картонную в 3–5 страниц. Открыла, начала читать. Тут Максим увидел цифру – номер страницы. Все. Чтение пришлось прекратить: пока страницы не перелистал, попискивая от восторга, не успокоился. В картонных ярких книжках нумерации-то нет. «Незнайку» отложили.

Я просмотрела свои детские книги и нашла другую – «Бук-варенок». Оформление иное: слева большая картинка, справа – текст. Наученная опытом, решила чтение построить по иной схеме: открыли рассказ, нашли номер страницы, произнесли вслух, порадовались. Предложила, пока читаю, разглядывать картинку.

Перевернули страницу. Нашли номер. Порадовались. Новая картинка – новый рассказ. Сработало! И так, по паре рассказиков в день, Максим постепенно научился слушать уже без остановок на разглядывание чисел.

Но одно дело слушать, другое – научить Максима читать! В этом мне тоже помогли цифры. Как он выучил буквы, признаюсь честно, уже не помню: возможно, с бабушкой или няней, но как-то он узнал, что А – это А. К трем годам он распознавал буквы, но в слоги и слова складывать не умел.

Наблюдая, что именно интересует Максима в читаемых вслух книгах, я поняла, какая должна быть книга, чтобы он захотел читать сам. Распечатала на листе А4 цифры в хаотичном порядке и выдала «читать». На первом этапе он просто называл их вслух. Затем сделала новый лист: к цифре добавила ее написание большими печатными буквами. Он уже знает, что 1 это ОДИН, поэтому запоминает быстро. Потом к 2 добавляется ДВА и так далее. На третьем этапе цифры постепенно исчезают, и остаются только слова.

Когда листков с цифрами стало несколько, я добавила еще один, со словами «МАМА», «БАБА», «ПАПА» и «ЛЯЛЯ» – короткие и легкие. Так, слово за словом, процесс очень медленно пошел.

В итоге Максим научился читать (осознанно читать длинные серьезные книги) в шесть с половиной лет. Узнали мы об этом так: в детский сад надо было принести любимую книгу, и Максим, недолго думая, потащил «Джорджа и сокровища Вселенной» Стивена и Люси Хокинг – мы ее тогда читали перед сном. Книгу рассматривали все: еще бы, там такие фотографии! Воспитательница сказала мне вечером:

– Сегодня Максим днем читал нам эту книгу – целую главу! Все слушали, было интересно! Хорошо он у вас читает!

Я очень удивилась, потому что дома Максим никогда не высказывал желания читать, но, возможно, ему просто не предлагали… В тот же самый вечер перед сном, вдохновленный признанием его таланта в садике, он заявил:

– Мама, давай не ты мне будешь читать про Джорджа, а я тебе!

И прочитал! Четыре страницы, с легкими запинками!

С того вечера он уже сам читал перед сном: где-то около полугода мне вслух, а потом и про себя. И до сих пор каждый вечер засыпает с книгой в обнимку…

Детский сад

Конечно же, «свой» язык не мог остаться без внимания логопеда. Поэтому, когда подошла наша очередь в два детских сада, мы выбрали тот, который имел логопедический профиль, – и не прогадали. В детский сад Максим пошел в два года и девять месяцев – практически не умеющий говорить (только на своем языке с дополнительными словами общего значения типа «дай», «на»). Мы очень надеялись, что необходимость объясняться с другими побудит Максима к улучшению навыков, но дети понимали его и так, а воспитатели зачастую не обращали внимания.

Спрашиваю у воспитательницы спустя пару месяцев:

– А у вас в группе цифры есть? Максим с ними играет?

– Есть, но не играет. Он, вообще, плохо считает, путается…

Я понимаю, что в группе двадцать детей и они не могут уделить внимание каждому. Но считал Максим хорошо. Когда на родительском собрании сказали, что дети в этом возрасте должны уметь считать до десяти, я про себя усмехнулась: просто до десяти в тот момент Максим считал на английском.

Первое признание Максим получил в феврале – месяце простуд и вирусов. В группу ходило от силы человек пять, и у воспитателей наконец нашлось время, чтобы послушать, что же мой сын говорит.

– А Максим ходит заниматься английским?

– Нет, это он сам…

– Но он так четко и хорошо считает! Нас вот осталось трое, он всех пересчитал!

До трех… ну да, до трех он точно хорошо посчитает…

– И так четко! Вы, наверное, к логопеду ходите?

– Да нет, не ходим пока еще, это он сам…

Я так и не поняла, почему по-английски Максим изначально произносил цифры правильно. Возможно, Даша-путешественница выговаривала их четче, чем мы по-русски.

– А еще: он же у вас знает таблицу умножения! Шесть на восемь – сорок восемь!

Именно этот пример Максим запомнил «по факту», в три с половиной он в таблице умножения уже ориентировался, но не очень уверенно. Но согласитесь, в сентябре не умеет считать, а в феврале знает таблицу умножения – значительный прогресс в глазах воспитательницы!

– И это не все, его очень хвалила учительница по музыке! Он единственный выучил песенку сразу, с лету! И четко пропел! Маме на восьмое марта! И вообще, усердный стал, раньше все раскидывал, а сегодня так хорошо играл, сосредоточенно!

После этого «признания талантов» поведение и общение со сверстниками у Максима пошли в гору. А когда ему поручили следить за календарем в классе, переставлять даты, он почувствовал себя еще увереннее. После младшей группы год ходил в обычную, а затем два года – в логопедическую. Направление комиссия выписала, когда Максиму было четыре года, и, как специально, через неделю после этого он заговорил – развернутыми предложениями и на «нормальном» русском языке. Оставались уже чисто логопедические проблемы со звуками, но «свой» язык в четыре года и два месяца окончательно ушел.

Несмотря на все старания «Команды цифр» рассказать о том, как устроен календарь, Максим придумал свой: в году двадцать четыре месяца. И не переубедить. На предложение назвать месяцы он выдавал счет до двадцати четырех на английском. На все попытки вразумить гневно утверждал, что так и никак иначе. О том, что в году двадцать четыре месяца, Максим сообщал всем – и в садике, и знакомым. А когда с ним не соглашались, бурно протестовал и доказывал обратное.

Подождав пару недель в надежде, что оно пройдет как-нибудь само, и поняв, что нет, надо ребенка переубеждать, я купила календарь со «Смешариками» – на тот момент достаточным авторитетом наравне с «Командой цифр» – и повесила на стену рядом с кроватью. Нашла «окошко» на резинке для выделения текущего дня и показала, как им пользоваться.

В первый же день выяснилось, что несмотря на то, что годы, месяцы и дни Максим знает, о том, как вся эта информация организуется в календарь, – понятия не имеет. До появления визуального календаря текущая дата у него могла меняться в течение дня и иногда даже была больше тридцати одного.

Пришлось начинать с начала. Объяснить, какой сейчас месяц (читаем вместе название в календаре), каждое утро передвигать окошко на новый день. В течение дня предлагать снимать календарь и разглядывать, запоминая, как он устроен. В дополнение я нашла книгу про Смешариков, в которой герои по месяцам рассказывали про дни рождения всех персонажей, и выдала на изучение перед сном. Максим почти полгода засыпал с этой книгой в обнимку, причем каждый раз она была раскрыта на текущем месяце.

На закрепление календаря ушло несколько недель. Сначала перестала меняться в течение дня дата. Затем исчезли двадцать четыре месяца (в детском саду вздохнули с облегчением: у них тоже переубедить Максима не получалось, а он еще и авторитетно нес эти знания в массы). В итоге он точно знал, какое число сегодня, какое было вчера, будет завтра и даже послезавтра.

С каждым днем в нашей жизни становилось все больше и больше цифр. К четырем годам Максим научился писать (конечно, цифры; буквы еще какое-то время ему не давались). И нередкими были такие, например, моменты.

Максим старательно пишет число 2142337675 и комментирует:

– У меня два глазика, один носик, папе сорок два, маме тридцать три, номер нашей машины семьдесят шесть семьдесят пять…

Зачем все это писать словами, когда можно просто выразить числами!

Дорога от садика до дома занимала у нас полчаса. Обычно я забирала Максима после работы, и мы шли пешком. Все это время с ним надо было обязательно вести разговор – Максим не умеет просто молча идти и думать о чем-то своем. Сначала он отказывается идти, пытается реветь и скандалить. На помощь приходят вездесущие цифры – номера машин и домов.

– Максим, смотри, машина! Какой там номер?

Бежит к ней и произносит цифры вслух.

– А на следующей?

Еще пара метров к дому.

После пятой машины он уже забывал, что отказывался идти пешком, и с увлечением бежал к следующей. А через какое-то время даже начал предвкушать саму дорогу и игру «в номера». Если поблизости не было машин – искали номера домов. Когда подрос – цифры стало интересно складывать, а затем и умножать. Так мы постепенно пришли к нашей основной игре во время прогулок – в «примерчики». Это игра, которая возвращает Максима в «родной» математический мир. С ней он способен выдержать многое.

Ждем в очереди? Решаем примеры.

Идем куда-то долго? Решаем примеры.

Едем в транспорте? Решаем примеры.

В «примерчиках» главное – не переборщить с уровнем сложности, потому что эта игра – как палка о двух концах: если Максим не может решить два-три примера подряд, то закатывает истерику. С другой стороны, и слишком легкие примеры он считает «оскорблением» – игра из успокаивающей моментально превращается в вызывающую ярость. Начали мы в четыре года со сложения до ста. В девять лет играем, только если мне доступен калькулятор, потому что я поняла: мой мозг так быстро считать уже не может…

В школе я очень любила устный счет: наша учительница по математике проводила его в начале каждого урока. Но с годами необходимость в сложных операциях отпала (все можно посчитать на калькуляторе), и навык исчез.

Все увлечения Максима точными науками я вместе с ним изучала с нуля. В моей гуманитарной школе не было ни астрономии, ни химии, ни физики. О теории большого взрыва я узнала в тридцать пять лет. Но все это оказалось настолько увлекательным и интересным, что мультсериал «Пин-код», который об этом рассказывает, мы смотрели вместе. И я бы не сказала, что понимала все то, что объясняли детям. Максим же впитывал, как губка.

Осознание собственной беспомощности в точных науках отрезвило меня, и я начала сама, без Максимовых вопросов, читать научно-популярные статьи, «Краткую историю Вселенной» Хокинга, учебник по физике Фейнмана… К сожалению, чем дальше я читала, тем меньше понимала. В один момент мне пришлось остановиться, но все же какую-никакую базу мне прочитанное дало, и я могла слушать Максимовы высказывания более осмысленно, сопоставляя их с усвоенным.

Тогда же я поняла, что если мой сын в шесть лет считает быстрее меня и об устройстве Вселенной знает намного больше (не просто «знает», а, очевидно, понимает взаимосвязи, которые недоступны моему мозгу), то скоро ему понадобится другой учитель. То, что я закончила физмат, хоть и по направлению программирования, не дало мне ровным счетом ничего: для получения зачета по физике не надо было знать о квантовых вычислениях, черных дырах и втором законе термодинамики. Но где искать учителя – я не знала. Надеялась, что как-нибудь сам найдется. А в глубине души сожалела, что с таким учителем мой ребенок «улетит в знания» без меня и понимать его рассуждения мне станет так же сложно, как университетского лектора по физике…

Впрочем, в детском саду я вполне справлялась с преподаванием Максиму самостоятельно, и, когда все доступные учебные пособия он перерешал, я сделала новый математический проект.

Математика на каждый день

Все началось с того, что и воспитатели в саду, и тренер в бассейне стали мне жаловаться на невнимательность и несобранность Максима. Да я и сама заметила: что-то с ним стало не так, пропал интерес ко всему. С одной стороны, что беспокоиться: ребенку пять лет, может, просто устал, но… я чувствовала, что несобранность смахивает на черту характера, с которой надо работать.

Мы в течение какого-то времени больше не занимались вместе математикой по вечерам – потому что устала как раз я. Решила, что чем раньше начну над проблемой (и собой) работать, тем меньше нервов потрачу в школе (увы, надежда не оправдалась, но без этого проекта все было бы однозначно хуже). Три неизвестных, которые надо найти: силы в себе, интерес к обучению у Максима и время у обоих – чем не математическая задача!

С интересом все оказалось просто. У Максима в тот период был непререкаемый авторитет – интернет, а именно сайт математического кружка в Физико-математическом лицее № 30 города Санкт-Петербурга. Мне посоветовали участвовать в их заочных олимпиадах, и Максим процессом очень увлекся (он всегда ждал публикацию результатов, чтобы понять, насколько высоко продвинулся в списке учеников). Задания «от мамы» решать не так круто, а вот «из интернета»… К тому же в тот момент я уже подметила, что за очки или баллы Максим готов на многое. Поэтому также было важно продумать систему поощрений.

Проблема сил и времени решалась еще проще: заданий должно быть ровно столько, чтобы не было сложно ни ему, ни мне.

В итоге Максим получил «по почте» конверт А4. Внутри было письмо, пять листов с заданиями на каждый день и таблицы подсчета баллов. Можно было получить ноль баллов за отсутствие правильного решения, один балл за «в ту степь», два за «хорошо, но неаккуратно» и три за правильное решение (а также четыре, если задача очень сложная). Каждый лист с заданиями содержал обязательные для заполнения поля: фамилия, имя и дата. Заранее проставлены дни недели, чтобы знать, когда какой лист решать. Выглядело это вот так (см. рис. 6).

В первом письме были также листы для подсчета баллов: десять таблиц 10 × 10. Алгоритм таков: Максим решает задания и затем «отправляет» ответы обратно. Через неделю, с новыми заданиями, приходят ответы с количеством баллов. По баллам закрашиваются прямоугольники. Набираешь сто баллов – «присылают» пластиковую медаль-звезду (в среднем одну в месяц). За десять звезд в итоге дают настоящую золотую медаль. Звезду я вырезала формочкой для печенья из полимерной глины, запекла в духовке и повесила на ленточку, а именную медаль «За успехи Максима в математике» заказала в рекламном агентстве.

Задания я не сочиняла: искала в интернете, переделывала что-то из олимпиад «Кенгуру». Подгоняла под одно оформление, чтобы казалось, что это действительно кто-то прислал из серьезной организации. Если видела, что Максим что-то не понимает, то в следующую партию заданий добавляла задания на проработку «пробелов». Потихоньку проверяла, сколько из материала начальной школы он уже знает.

Результаты не заставили себя ждать. Первый появился уже через четыре недели. Во-первых, обнаружилось, что Максим худо-бедно, но научился читать. Потому что были интерес и цель – понять задачу. Во-вторых, он стал исправно оформлять работу (достаточно было сказать: баллы засчитают тому мальчику, чью фамилию прочтут). И самое главное – наконец начал думать сам! Я много размышляла и читала статьи о том, следует ли помогать ребенку в решении сложных задач. Учитывая, что, помогая, по сути, я его обучала (показывала ход мысли, рисовала схемы), приняла решение объяснять и наводить на мысль, а не требовать изначально думать самому (умение считать и оперировать цифрами не означает автоматическое наличие логического мышления). В какой-то вечер предложила объяснить ему решение, но Максим запротестовал:

– Нет, мама, я решу сам! Я перерисую задание в тетрадь (!), сам подумаю (!!), а потом запишу ответ на листок (!!!).

И он сам перерисовал и сам решил.

Через несколько лет психолог, которая поставила синдром Аспергера, про этот проект скажет: благодаря ежедневным математическим занятиям он не ушел глубоко в аутистический спектр. Это был тот самый «первый звоночек», который мы приняли за черту характера и которому не придали особого значения. Позднее то же самое повторилось в первом классе. Как только я перестала заниматься с Максимом дополнительно (понадеявшись, что мою функцию теперь будет выполнять школа), все: потеря интереса, отвратительное поведение и замыкание в себе. Занятия, как и устный счет в стрессовых ситуациях, держат его на плаву в текущем положении спектра, а стоит им пропасть, он тонет… И «Математика на каждый день» стала первым спасательным кругом, она вернула Максима обратно в его привычную среду.