Текст книги "Беру тебя в долг"

глава 18

Боль от раны приходит не сразу. В первый момент, когда кровь еще кипит, рану можно и не заметить. Но потом…

Когда Родхар ускакал с той охоты, он сначала ощущал только обиду и злость. Уже потом, оказавшись в замке и отдав себя наконец в руки лекаря, он понял, что потерял много крови. Волк все-таки здорово потрепал его, но ничего, шкуру Родхар приказал выделать и доставить в его покои. Как вечное напоминание.

И да, пришла боль.

Лекарь шил его раны, а король заливал боль крепким красным вином.

Но только болело у него в душе. Жгло досадой изнутри, горело! Отказ девчонки воспринимался так же болезненно, как если бы это было поражение в войне. Каких только обвинений он не высказал ей мысленно.

И двуличная, и неблагодарная, и меркантильная. Конечно! Она ведь предпочла ему мерзкого старого паука Малгита!

А в глубине души Родхару было безумно обидно. Мужчину заливала горечь и непонятное чувство, которому он не знал названия. А подогреваемые вином мысли постоянно ездили по кругу, и чем дальше, тем больше вскипала злость.

В конце концов он взял себя в руки. Когда чуть не пришиб лекаря.

Довольно. Король не должен размениваться на какие-то дурацкие чувства. Что-то мешает его жизни? Это что-то должно быть удалено. Выброшено. К чертовой матери. К воронам!

Потому, как только ему донесли, что девица Хантц вернулась во дворец, король приказал, чтобы ей доставили положенное за участие в отборе вознаграждение. И велел проследить, чтобы она минуты лишней не задержалась в его замке.

А сам хотел заняться обычными делами.

Но не смог. И дело не в том, что все сильнее саднили раны и ссадины. Король просто не мог заставить себя сосредоточиться. Тогда он просто бросил все и быстрым шагом направился в главный зал. А по дороге отдал распоряжение собрать там всех претенденток отбора и устроить музыкальный вечер.

Но вот незадача, оказалось, что некому руководить столь ответственным делом, как королевский отбор. Крылом претенденток заведовала матрес Елена Фоурм, а сейчас означенная дама сидела под замком, и с ней беседовал королевский дознаватель. Распорядителя отбора тоже временно отстранили от должности, до тех пор пока не будет доказана его (не)виновность.

Помощников у распорядителя было трое, и вся эта нелегкая задача, пока не будет избрана на должность смотрительницы другая достойная дама, была возложена на них. Одного уже отправили проверить, собрала ли свои вещи покрывшая себя позором мадхен Мара-Элизабета Хантц. Ему было велено проследить, чтобы означенная девица убралась из замка, как только будет готова.

Двое других получили приказ проследить, чтобы участницы отбора вовремя попали на музыкальный вечер. И помчались выполнять.

Ибо его величество сейчас лучше было не злить.

***

Как сложно иногда бывает сделать самую простую вещь!

Если бы не вмешалась леди Истелинда, можно было спокойно взять себе деньги, которые он обнаружил в комнате этой мадхен Хантц. А служанку запугать так, что она бы рта не раскрыла. И черт с ними, с платьями! Платья пусть берет себе старый барон Малгит.

И тут дочь лорда Белмара так некстати сунула свой нос и видела все. Теперь по-тихому прикарманить он не мог, потому что эта дама всегда и все докладывает своему папеньке. Разве что остановиться где-нибудь по дороге и отсыпать себе хотя бы часть. Но что делать со стражниками?! Их надо было куда-то услать…

Пока он судорожно пытался придумать, как проделать это все, его нагнал новый королевский приказ. И двое других помощников.

– В чем дело? Чем ты здесь занят? Приказ короля доставить претенденток в главный зал СРОЧНО.

Помощник распорядителя закрыл рукой лоб. Поистине, это был какой-то дурной день. Такое дело! И не выгорело. Но он позаботился, чтобы стражники тоже ничего не растащили по дороге.

Он взял еще двоих молодцов и велел немедленно доставить все его величеству и доложить как есть. А сам отправился выполнять королевское поручение.

***

Его величество Родхар сидел на троне. Держал в правой руке кубок вина, а левая, перевязанная, покоилась на подлокотнике. Лорды уже собрались в большом зале, ожидали, что вот-вот должны появиться девушки, участницы отбора. Рядом срочно накрывались столы для закусок, музыканты наигрывали мелодию.

Король намерен был развлекаться, и плевать ему было на какую-то девицу с серебристыми волосами. Сейчас их тут будет много, он о ней и не вспомнит.

И в этот момент в зале появилась странная процессия. Четыре стражника. Двое впереди несли знакомый на вид сундучок. Двое других шли сзади и несли другой сундук, намного больше. В таких обычно хранят одежду.

Подошли и поставили на пол перед ним.

Родхар замер. Потом подался вперед и спросил:

– Что это?

А когда услышал ответ…

У него почернело в глазах. Ушла. И швырнула ему деньги в лицо.

Это была неслыханная пощечина.

Какое-то время Родхар молчал, не замечая, что кубок из мягкого золота смялся и вино стекает по его руке, словно кровь. Неизвестно, чем бы все закончилось, будь он один. Но в зале были лорды.

Король перевел тяжелый взгляд на сундук и приказал:

– Откройте.

Крышку откинули. Там лежали женские платья. Ее платья. Он увидел сверху то, синее, и непроизвольно сглотнул. Но тут же взял себя в руки и зычно кликнул:

– Малгит! Где он?! Приведите!

– Сир, я здесь, ваше величество.

Оказалось, тот просто прятался за спинами.

– Поди сюда, барон, – медленно проговорил король.

– Да, сир, я уже иду…

И неуверенно приблизился к трону. Родхар смерил его взглядом и подался вперед, перекладывая кубок из правой руки в левую. И тут заметил, что он основательно погнут. Не глядя протянул кубок, кто-то из лордов взял его. Плевать ему было кто.

– Малгит, – сказал король, показывая на сундук с платьями. – Тут кое-что передали для тебя. Это платья. Они тебе нужнее. Бери, не стесняйся. Компенсация за то, что тебе не досталась девушка.

Рядом раздался дружный смех. Малгит быстро зыркнул из-под бровей, потом подошел к сундуку и коснулся платья рукой. За этот жест он готов был удавить старого барона прямо здесь.

Родхару казалось, что в груди ворочается огненный стержень.  Он удержал лицо. Но дальше уже не было сил это терпеть. Все-таки достала его девчонка с серебристыми волосами. Как стрела на излете. Как змея ужалила. Подло!

– Убрать все, – приказал он, преодолевая глухую боль в груди.

А потом вдруг выкрикнул во весь голос, чтобы начинали бал.

глава 19

Переночевала Мара в своей разоренной спальне неплохо.

Правда, поначалу, когда только легла и уставилась в потолок, сна не было ни в одном глазу. Горько было, больно. ЖАЛЬ. Что все пошло по наихудшему пути из всех возможных.

Она смотрела в темноту над головой и вспоминала того черноволосого мужчину, вихрем сбегавшего по лестнице. Красивого, сильного, мужественного. А потом, как он бросился на волка. И как нес ее на руках. Лошадку ту серебристую и порванное розовое платье…

Потекли все-таки слезы, как она ни крепилась.

Жаль.

Так мимолетно, коротко. Мало ей выпало хорошего, и все закончилось слишком быстро. Но, наверное, ей на всю жизнь хватит памяти о тех мгновениях, когда его сердце билось под ее ладонью.

А вот этого, словно он уже купил ее:  «Тебе будут выделены комнаты и полный штат прислуги. Можешь рассчитывать на хорошее содержание. Лошади, украшения, меха – все это сверх того», – она не будет вспоминать никогда.

И вот этого жесткого цинизма: «Амелия станет моей женой, это давно решено. А Истелинда, это Истелинда. Они тебя не касаются. Достаточно того, что ты будешь со мной», – тоже.

В конце концов Мара вытерла слезы и беззвучно прошептала:

– Прощай, Родхар Айслинг – Ледяной Клинок.

Лежала еще какое-то время, глядя в потолок. В темноте даже разглядела паутину. Хотя, конечно, это могли быть трещинки в побелке или потеки, оттого что протекла крыша. Чуть больше недели ее не было дома, а сейчас казалось, что прошла целая вечность.

«Убрать надо будет завтра же», – подумала Мара и наконец заснула.

***

Утром она проснулась с прекрасным боевым настроем.

И сразу занялась уборкой. Обмела всю паутину в своей комнате и в коридоре. Когда старый Хиберт поднялся наверх будить ее, чтобы позвать завтракать, оторопел:

– Мадхен Мара! Что это вы делаете?!

Она обернулась, одной рукой орудуя примотанным к швабре и завернутым в тряпку веником, а другой рукой поправляя косынку. И пропыхтела:

– Убираю.

Немного побелки посыпалось ей на голову, и она фыркнула, отряхиваясь:

– Фууух!

– Мадхен Мара, – проговорил старый слуга. – Зачем же вы сами-то полезли?! У вас потрескается кожа на руках! Давайте мы сейчас…

И оглянулся в сторону выхода на лестницу.

– Хиберт, – сказала она. – У нас нет служанок и нет возможности их нанять.

– Тогда дайте мне! Я сам!

Она замерла, глядя на него, потерла глаза тыльной стороной ладони.

– Нет. Если что, поможешь мне во дворе и в саду. А здесь я сама.

Старый слуга долго смотрел на нее молча, потом покачал головой.

– Мадхен Мара… Ладно, я что хотел-то. Спускайтесь, я приготовил завтрак, и если не побрезгуете…

– Ну о чем ты говоришь, это же замечательно!

Потому что есть и впрямь хотелось, она только сейчас это поняла.

На завтрак была рассыпчатая каша из той крупы, которой раньше кормили кур. И даже по вареному яичку, двух несушек Меркель Хиберту все-таки оставил. Вообще-то яйца Хиберт сварил для Мары, но она есть одна категорически отказалась.

После завтрака она снова принялась за работу. Это было хорошо. Когда работаешь, время проходит с пользой и некогда чувствовать. Прежде всего, конечно, Мара хотела оценить урон, который нанес замку Меркель. При дневном свете было лучше видно, что дела обстоят не так катастрофически. Ее опекун выгреб почти все, оставил только то, на что позариться трудно. Но жить было можно.

И Мара еще собиралась повоевать с младшим братом своего отца. Она, конечно, понимала, что скорее песок расстанется с пролитой в него водой, чем Меркель Хантц с тем, что попало в его лапы. Однако ей тоже было что ему сказать.

Потом она прикинула, как лучше распорядиться тем, что есть в наличии. О ремонте крыши теперь можно было забыть надолго. Мелькнула циничная мысль, что тут бы пригодились королевские денежки за участие в отборе. Но – нет. От короля она не могла взять ничего.

***

Так прошло еще два дня.

А на третий день объявился дядя Меркель.

Мара как раз возилась в саду с розовым кустом. Сначала услышала голос, дядя на повышенных тонах разговаривал с Хибертом. Раньше она робела перед братом отца, потому что до ее совершеннолетия тот имел над ней власть. Но после того, что с ней случилось на отборе, опекуна она больше не боялась.

Чего бояться, если самое страшное уже произошло?

Она спокойно поднялась с колен, отряхнула руки и вытерла о фартук.

А Меркель тем временем закончил разносить старого слугу. Влетел в сад, да так стремительно, что снес калитку. Замер напротив, уперев руки в бока, и уставился на нее.

Дядя всегда двигался очень быстро и порывисто, дверей за собой никогда не закрывал, если что-то попадалось на его пути, он просто отбрасывал это в сторону. Только сейчас Мара поняла, что это такой прием, чтобы подчинить, показать, что он «неотвратим и неизбежен». Только теперь этот прием на Мару не действовал.  Видела она уже по-настоящему неотвратимых и неизбежных.

Они смотрели друг на друга, и пауза слегка затянулась.

– Ты? Откуда ты здесь взялась? – скривился Меркель. – Что ты здесь делаешь?

А глаза злые и бегающие. Мара опустила первый вопрос, ответила только на второй:

– Сами видите, работаю. Пытаюсь спасти то, что вы еще не успели разворовать.

– Как ты разговариваешь со мной?!

– Как вы того заслуживаете.

Меркель смотрел на нее, как будто хотел испепелить. А ей было не страшно. Смотрели уже на нее так, и ничего, выжила.

– Вы, дядя, вор, – сказала она.

– Что?! Да как ты смеешь!..

– Верните то, что вы забрали из моего замка.

И тут он внезапно сменил тон.

– Это больше не твой замок. Я дал согласие на твой брак с бароном Малгитом. Поскольку ты несовершеннолетняя, – ехидно протянул он и шутовски раскланялся.

Да, ей девятнадцать, и она несовершеннолетняя. И это плохо, иначе на порог бы не пустила дядю.

– Замок отходит барону в качестве приданого. Как и все остальное, – продолжал Меркель, проникаясь пафосом. – Но барон в этой рухляди не заинтересован, и по его указанию я выставляю замок на продажу.

Мара слушала и мысленно улыбалась, а когда он закончил, сказала:

– У вас устаревшие сведения. Мой брак с бароном Малгитом не состоится.

– Я дал согласие, и это не обсуждается!

– Вы дали согласие, дядя, да только это ничего не значит.

Говорила она так спокойно и уверенно, что Маркель занервничал. Выкрикнул, взмахнув рукой и переминаясь с ноги на ногу:

– Ты спятила! Тебя никто не спрашивает!

Вот теперь ей стало действительно смешно. Мара склонила голову набок и прищурилась:

– Где вы были последние пять дней, дядя? В какой дыре? Если не знаете того, что уже почти весь Хигсланд знает? Король запретил Малгиту жениться на мне.

– ЧТО?! – прогромыхал Меркель, до которого наконец стало доходить. – Так вот оно что?! Ах ты гнусная! Опозорила себя, и тебя выгнали с отбора? Ха-ха! То-то я думаю, чего это ты здесь и одета, как оборванка?! Всегда знал, что ты тварь! Такая же, как и…

Неизвестно, что еще полилось бы из его грязного рта, но тут Мара выставила вперед правую руку и твердо сказала:

– Не советую.

Тот замер, шумно дыша и глядя на нее. Мару сейчас трясло от злости, но она держала себя в руках. Этот бой она должна была выиграть во что бы то ни стало.

– На вашем месте, дядя, – проговорила она. – Я бы подумала, как вы будете возвращать Малгиту деньги, которые он вам заплатил за меня. Потому что Малгит сейчас будет очень зол.

Столько ненависти было в глазах опекуна, он скрипнул зубами и уже собирался вылить на нее очередную гадость, но она успела раньше.

– И как будет зол король!

А теперь во взгляде Меркеля уже мелькнул страх. Ей стало противно. До дрожи. До тошноты!

– Вы обворовали дом брата!

– Я не воровал, я взял в наследство.

– Наследство вы получите, когда я умру, а я пока что жива! – не выдержала она. – А сейчас убирайтесь! И  будьте любезны вернуть мое приданое!

Меркель шагнул к ней и навис угрожающе. Однако в следующее же мгновение он круто развернулся и вылетел из садика, так хлопнув калиткой, что та слетела с петель окончательно.

Мара еще продолжала  стоять, сжимая кулаки, очнулась только, когда ее окликнул Хиберт:

– Мадхен… Я все слышал. Как вы, мадхен?

– Хорошо, – механически ответила Мара. – Меркель не продаст замок.

– Но и то, что забрал, не вернет, – старый слуга с сожалением покосился в сторону калитки.

А она вдруг почувствовала себя усталой. Разжала кулаки и проговорила вполголоса:

– Посмотрим.

Во всяком случае, у нее остался дом, а с остальным она справится.

***

Три дня – небольшой срок.

Но за это время в королевском замке произошло немало интересного.

(Дорогие мои, кусочек не вычитан, еле успела, надеюсь на ваше понимание )

На том балу, устроенном почти сразу после охоты, его величество был неразговорчив, моментами даже откровенно страшен и пугал девиц мрачным весельем. Придворные склонны были списать мрачность короля на то, что его беспокоит рана, полученная на охоте. Других версий не было, а если и были, их никто не решался озвучить.

А дальше, на следующее же утро, полностью сменилось руководство на королевском отборе. Кое-кто из придворных лишился должности. А кому-то, как матрес Фоурм, пришлось отправиться в пожизненное изгнание. Не помогло даже то, что она когда-то была фрейлиной матушки его величества.

И произошли новые назначения. На место матрес Фоурм смотрительницей была назначена вдова генерала Пасквела. Почтенная матрес Гермиона Пасквел уже почти год проживала в своем имении, но ради такого случая за ней срочно отправили кортеж. Говорили, что сразу же после приезда дама имела беседу с королем и из кабинета вышла зеленая.

О чем именно его величество предупредил даму, так и осталось неизвестным. Двор затаился в ожидании новых событий. А что касается самого отбора, то король, казалось, совершенно забыл о нем.

Потому что после того бала никаких увеселений не устраивалось. Ни музыкальных вечеров, ни ужинов, ни охоты, ни встреч с кандидатками в гостиной. Зато в последующие дни все свободное от государственных дел время король проводил в фехтовальном зале или устраивал бешеную скачку по окрестностям.

Жизнь в замке замерла, стали поговаривать, что Родхар Ледяной Клинок готовится к войне с соседями.

Разумеется, в этой двойственной ситуации девушки-участницы, вынужденные целыми днями сидеть в крыле претенденток, пытались разными способами разузнать, что происходит. Потому что новая смотрительница отбора хранила полное молчание. И охраняли теперь претенденток отбора лучше, чем казну королевства.

Так прошло еще два дня.

Наконец, по прошествии этих двух дней, матрес Гермиона Пасквел объявила о том, что король намерен возобновить встречи с претендентками отбора.

И завтра по приказу его величества состоится первый музыкальный вечер.

глава 20

За эти несколько дней раны затянулись, хоть Родхар и изнурял себя то занятиями в фехтовальном зале, то бешеной скачкой по окрестностям. Сначала ныло и саднило все, болели мышцы, потом и это прошло.

Не прошла жгучая боль в груди. Она накатывала приступами, внезапно, заливала его целиком, оставляя после себя ядовитую досаду и злость. Обрывки воспоминаний. Голос, звеневший в ушах.

В такие минуты хотелось крушить все вокруг себя.

Казалось, простить то, что сделала маленькая дрянь с серебристыми волосами, невозможно. И он говорил это ей. Кричал на все лады. Доказывал! Но ничего не получал в ответ. Потому что все эти споры происходили в его душе.

Наконец, на пятый день, он просто устал.

Что-то циничное, всегда жившее в нем, взяло верх.

И оказалось, что незачем беситься. Глупее не придумаешь занятия! Родхар вдруг остановился посреди всех своих дел, запрокинул голову и захохотал.

Он король.

Его дело править страной.

Преумножить достояние и передать сыну, наследнику. А раз наследника у него нет, нужна жена, способная родить сыновей. Благородного рода, высокого положения, равная. Для этого он и созвал этот проклятый отбор.

По сути, отбор был, конечно же, формальностью. Данью традиции, не больше. Точно так же, как идиотская традиция нацеплять на венчание Ледяной Клинок – Айслинг. Который якобы обладает магическими свойствами. Тупой старый меч.

Жену он уже выбрал. Надо просто выдержать положенное время, а потом назначить день свадьбы. И выбрать себе официальную любовницу. Потому что это тоже традиция, черт бы ее побрал!

Он приказал возобновить увеселения на отборе.

А тот проклятый комок, разрывавший ему грудь… Его просто нет.

***

С утра король был занят делами, которые на пять дней забросил, и заодно морально готовился к тому, что вновь придется посетить отбор и, будь он неладен, музыкальный вечер. Он даже переоделся ради этой цели.

Пока переодевался, к нему попросился с докладом главный ловчий.

– Сир, шкура того волка подготовлена. Я распорядился набить чучело, когти мы сделаем серебряные, а глаза…

Родхар не дал ему договорить, резко развернулся.

– Я хочу просто шкуру. На пол, под ноги.

Секундная заминка, потом Белмар изобразил улыбку и поклонился:

– Да, сир. Будет исполнено.

А он снова повернулся к зеркалу, оправляя черный дублет. Камердинер подал драгоценный пояс, наборный из пластин серебра, инкрустированных необработанными самоцветами. К нему короткий кинжал и широкую цепь на шею.

– Сир, – заговорщически понизив тон, сказал Белмар. – Осмелюсь доложить, наши девушки затеяли кое-что интересное.

Король хмыкнул. Новая смотрительница отбора, вдова генерала Пасквела, просила разрешения внести кое-что дополнительное в программу музыкального вечера. Честно говоря, ему было плевать на все эти потуги.

Кстати, матрес Пасквел испросила разрешения на еще одно новшество. Табурет. Его поставили в центре, и каждая из девушек усаживалась на него перед выступлением. Это чтобы все участницы отбора ощутили себя равными. Родхар позволил.

Слуга поднес на узком золоченом подносе перстень и маленькую стопочку крепкого красного вина со специями. Родхар выпил вино, надел перстень и обернулся к главному ловчему.

– Что ж, посмотрим, что приготовили нам наши дамы.

А потом направился в гостиную.

***

Если бы он знал!

Он запретил бы предприимчивой генеральской вдове всякую самодеятельность. Девицы пели. Кто как может. А Родхар вынужден был их выслушивать.

Король уже второй час сидел на троне, и все его усилия уходили на то, чтобы не кривиться и не зевать. Взгляд его скользил по залу, время от времени останавливаясь на красавице Истелинде. А у той вид был такой загадочный, что королю становилось ясно: Истелинда намерена блистать. Потому и выбрала себе жребий петь последней.

Действительно, когда подошла ее очередь, красавица уселась на табурет и попросила себе лютню.

– Сир… Ваше величество, – проговорила она, томно вздохнув, при этом ее грудь колыхнулась в вырезе вишневого платья.  – Я спою песню, услышанную мной однажды на постоялом дворе. Ее пел бродячий бард. Не судите строго, это песня простого народа.

«Так вот ради чего все затевалось», – подумал король, глядя на Истелинду.

И тут она запела:

– Любви моей ты боялся зря,  не так я страшно люблю*…

А его словно полоснуло тем обжигающим чувством, которое он давил в себе со вчерашнего дня. Голос у Истелинды был высокий и звонкий, и выводила она мелодию красиво. Но видел он сейчас перед собой совсем другое лицо. И слышал другой голос.

Все это вернулось, ударило в него воспоминанием. Родхар как будто видел со стороны себя и ее, девушку с серебристыми волосами.

«Я снимаю тебя с отбора».

«Я уеду сегодня же».

– Мне было довольно видеть тебя, – выпевала Истелинда. – Встречать улыбку твою*…

И он снова слышал ее и себя.

«Ты останешься здесь».

«Нет».

«Ты будешь со мной!»

«Я выйду замуж за барона Малгита».

Король закрыл глаза, стиснул зубы и сжал кулаки. Как только Истелинда закончила петь, он тут же поднялся и вышел.

Примечание:

*  Новелла Матвеева «Не так я страшно люблю».