Текст книги "Беру тебя в долг"

глава 21

Сначала, сгоряча, все кажется проще. Пусть работы непочатый край, все можно осилить. Да, можно. Но уже на третий день после того, как уехал дядя Меркель, стало ясно, что ничего он не вернет. И даже ничего ему за это не будет. Всегда может сказать, что взял на сохранение властью опекуна. И на его стороне закон.

Будь она совершеннолетняя, могла бы с ним судиться. В крайнем случае, можно было обратиться к королю. Но как только Мара доходила до этого в своих мыслях, сразу все рассуждения сворачивались.

К королю она не станет обращаться никогда и ни за что.

Ей придется бороться своими силами.

В одном она могла быть уверена – Меркель не рискнет продать замок отца. Он слишком трусоват для этого. Потому что, каким бы скромным род Хантц ни был, он записан в главной книге родов королевства. Со всеми знаками и регалиями. А она наследница.

Одно дело – тихо продать замок Малгиту в качестве ее приданого, как дядя и планировал. Возможно, замок входил в часть сделки изначально, а может быть, ее опекун решил содрать со старого барона побольше. Уже неважно. Сделка с Малгитом не состоится.

А выставить замок на продажу открыто дядя не посмеет. Это наследственное владение, акт продажи должен быть вписан в большую книгу родов королевства вместе. Меркель не имеет права на наследство до тех пор, пока она жива.

И вот в этом заключалась определенная опасность.

Мара была уверена, что опекун затаится и будет пакостить. Конечно, не своими руками. Но ведь она в доме одна, с ней только старый Хиберт. И они не смогут вечно сидеть за стенами замка, рано или поздно придется выйти, потому что захочется кушать. Ей невольно подумалось, как бы сплетня, что она стала жертвой разбойников, не оказалась правдой.

Неприятно, но Мара гнала от себя эти мысли.

За эти три дня она навела относительный порядок в замке, правда, у нее руки отваливались и разламывалась спина. Горечь от того, что она смотрела на голые стены и вспоминала о том, что раньше здесь висел гобелен или стоял поставец с посудой, давила в себе безжалостно.

Жива будет, рано или поздно, сделает так, чтобы замок обрел первозданный вид. Сейчас трудно было задумываться о будущем, главное было – дотянуть до совершеннолетия. Тогда она сможет распоряжаться своей судьбой без оглядки на Меркеля.

Плохо было то, что за прошедшие дни в замок не заглянул ни один арендатор. Означать это могло только одно – ее опекун и тут приложил свою руку.

Но это еще предстояло выяснить.

На следующий день, еще раз тщательно проверив запасы, Мара собралась сама съездить к арендаторам и пополнить запасы еды. Она как раз была на конюшне, седлала одну из двух оставленных «щедрым» дядей лошадей, когда вошел Хиберт.

– Что это вы делаете, мадхен? – настороженно спросил старый слуга.

Мара ответила не сразу. А тот отставил лопату к стене и подошел ближе.

– На прогулку собрались? Так я вам не советую, у вашего дяди совести хватит подстроить какую-нибудь пакость.

– Да нет же. Я собираюсь съездить к арендаторам.

– Оставьте все это, – решительно отстранил он ее. – Я сам. А вы сидите в доме и ворота заприте.

***

Вернулся Хиберт уже к вечеру, сумрачный, усталый. Привез кое-какой еды и чуть не с порога заявил:

– Плохи дела, мадхен. Ваш дядя, уж простите, редкостный подлец. Выгреб все подчистую. Люди сами еле концы с концами сводят. Нам-то всегда с едой помогут, но…

Мара поняла без слов.

Приближается время сбора податей в казну, а им платить будет нечем.  Промелькнуло много разных мыслей, но Хиберт смотрел на нее, и она сказала:

– Ничего, как-нибудь выкрутимся.

В тот день у них был очень приличный ужин. Но Мара ела и все думала, что надо бы экономнее расходовать еду. Ей, например, вообще много не нужно, а вот Хиберту – да. На нем вся тяжелая работа. Мяса бы…

И тут он сказал:

– Мадхен, я завтра пойду на охоту. Попробую перепелок набить, кроликов.

– Хорошо, – сказала она. – Тогда я с тобой.

В лесу можно найти грибы, ягоды и дикие груши, орехи. Она уже мысленно это все прикинула.

– Нет, мадхен. Вы останетесь дома, запретесь и будете сидеть тихо. И не смотрите на меня так. Я не юная девица, меня не похитят разбойники.

– Зато они могут напасть на тебя, ранить.

Старый Хиберт тихо рассмеялся.

– Ах, мадхен, если бы в мои молодые годы обо мне так беспокоились. А мы с вашим батюшкой многое повидали, да…

Потом уже серьезно сказал:

– Завтра схожу на охоту. Потом за дровами в лес. И я договорился, раз в неделю с хутора будет приходить жена арендатора. Поможет вам со стиркой и уборкой.

Ей потом было стыдно перед старым слугой. И грустно от того, что тот, кто должен был о ней заботиться, оказался таким подлецом.

О Родхаре Айслинге она в тот момент не думала. Она вообще не думала о нем. Разве что ночью, и немного днем.

***

Утром Хиберт уехал на охоту, а она, как договорились, заперлась. Стала заниматься делами по дому, и вдруг – топот копыт на подъездной дороге к замку. В тишине так громко разносился звук, и слышно было, что всадник несется во весь опор. Ей тревожно стало…

Побежала смотреть.

Там был Меркель Хантц, ее опекун. Подскакал и начал колотить в ворота.

– Откройте! Что, ослепли?! Хиберт! Открывай немедленно.

Она приоткрыла маленькое окошко в окованной железом двери.

– Полегче, дядя Меркель. Если вы будете так кричать, надорветесь.

На несколько секунд он даже потерял дар речи, а потом из него полилось:

– Ах ты бесстыжая! Как ты смеешь так разговаривать со мной?!

Он даже покраснел с натуги, но Маре было все равно.

– Зачем вы пожаловали, дядя?

Он хмыкнул и, внезапно сменив тон, проговорил:

– Приехал проверить, как ты здесь живешь. Не нужна ли тебе помощь?

Столько яду, столько шипящих.

– А вы, значит, приехали мне помочь?

Меркель кивнул:

– Отчего же нет? Если ты правильно себя поведешь.

Что-то такое оценивающе сальное мелькнуло в его взгляде, что Мару просто затрясло.

– Дядя, как вы можете?!

– А что? Замуж ты все равно не выйдешь, так что… О будущем надо подумать, пока ты еще годишься на что-то.

У нее в глазах потемнело от злости, и хоть руки тряслись, но говорила она спокойно:

– Как знать, дядя, как знать.

– Угу, – протянул тот. – А скоро подойдет время платить подать. Чем будешь платить?

– Я несовершеннолетняя, – в тон ему ответила Мара. – Вы мой опекун, подати – это ваша забота. А вы выгребли все подчистую. Как отчитаетесь перед королем, когда подойдет срок?

– А вот тут можешь не беспокоиться. Его величество призвал тебя на отбор? Призвал. Платья тебе надобны были? Надобны. А на это все нужны деньги. Вот и пришлось выгрести все, чтобы отправить тебя достойно. А в том, что ты опозорилась и растеряла все по дороге, разве моя вина?

Мара была потрясена. У него так складно получалось, что она еще вышла виноватой!

– Упрямишься? На порог меня пустить не хочешь? Посмотрим, что будет завтра, когда ты по миру пойдешь, – бросил Меркель напоследок и ускакал.

Она смотрела ему вслед, а потом прошептала:

– Не дождешься.

глава 22

В четкой и размеренной жизни короля как будто произошел сбой. И как он ни старался, положение не удавалось выровнять. С того музыкального вечера, когда Истелинда вывела его из себя, прошло еще несколько безумно скучных дней, выматывающих душу. А с того проклятого дня почти две недели. Он их считал по часам.

На отборе за это время состоялось еще несколько музыкальных и прочих вечеров. И каждый раз генеральская вдова выдумывала какое-нибудь благородное состязание для девиц. За это время они уже и пели, и декламировали, и даже демонстрировали способности к устному счету и рукодельничали.

Родхар сначала испытывал острое желание сослать фонтанирующую идеями матрес Гермиону Пасквел назад в деревню, но потом успокоился. Потому что музыкальные вечера с пением и декламацией остались позади. Теперь девицы были заняты тем, что старались превзойти  друг друга в рукоделии, а он мог хотя бы на время оставаться выше этой возни.

Правда, наступал момент, когда все они  шли к нему со своими поделками.

Говорили:

– Мой король, это для вас.

Улыбались и смотрели ему в глаза. А он ловил себя на том, что хотел бы, чтобы эти слова были сказаны другим голосом и совсем другие глаза смотрели на него. Это выжигало бешенством изнутри. Королю казалось, что подобные желания унижают его достоинство.

Он вырывал это с корнем, отрезал от себя, боролся. Но проклятые мысли неконтролируемо приходили снова. И чем дальше, тем больше это походило на то, что он режет собственную душу.

Пока в какой-то момент не понял одну простую вещь.

Он король.

А раз король, значит, может все! Хочет он, чтобы на него смотрели те глаза? Надо просто взять то, что он хочет. На остальное плевать. И да здравствует здоровый цинизм.

Король даже рассмеялся, внезапно почувствовав дикое облегчение. Вот оно – решение проблемы. Маленькая сложность заключалась в том, что, отсеяв девушку однажды, по традиции он больше не мог призвать ее на отбор как претендентку.

Но он мог призвать ее «в долг» на время отбора. В этом случае никаких прав как участница и претендентка девица не получала, но обязана была присутствовать как компаньонка или сиделка везде, где его величество пожелает. Такой обычай существовал в Хигсланде, правда, очень давно не использовался. Оказалось, как полезно иногда хорошо знать обычаи своей страны!

Стоило принять это решение, в жизни как будто исправился сбой, все обрело смысл и краски. А потом Родхар начал действовать.

Прежде всего он приказал доставить к себе опекуна этой Мары-Элизабеты Хантц. А пока приказание исполнялось, погрузился в текущие дела.

Но после этого в душе как будто пошел внутренний отсчет. Чем бы король ни занимался – просматривал документы, которые ему приносили на подпись, фехтовал, просиживал с девицами на ужине или выслушивал лордов – его постоянно подгоняло изнутри нетерпение. Он дождаться не мог, когда же наконец этого Меркеля Хантца притащат из его медвежьего угла.

И вот наконец, на утро следующего дня, капитан его стражи объявил, что майстер Меркель Хантц доставлен. Родхар находился в кабинете, просматривал отчет  казначейства по податям. В тот момент он испытал мгновенный душевный подъем. Трудно было скрыть реакцию, пришлось прокашляться и переместиться в кресле.

А капитан ждал ответа,

– Пусть войдет, – приказал Родхар.

И начал просматривать очередной лист отчета, поданный секретарем.

***

С того самого дня, как его племянница внезапно заявилась с отбора домой, Меркель Хантц не знал покоя. Все его четко простроенные планы на будущее разом порушились. А угроза, которую девчонка бросила ему в лицо, была нешуточной.

Правда, в то, что король самолично запретил Малгиту на ней жениться, он не очень верил. Мара могла и соврать ему назло. Хантц знал упрямый и вздорный характер своей племянницы, это она только с виду казалась тихой и безобидной, а на деле ему не раз приходилось сталкиваться с ее строптивостью.

Вот как сейчас.

Но если сделка не состоится, барон Малгит однозначно затребует назад свои деньги. А где их взять? Меркель уже спустил большую часть на ремонт и обустройство своего замка. Да и вообще, сама мысль возвращать деньги казалась ему кощунственной. Но подготовиться надо было, потому что с бароном шутки плохи.

Но не из своих же возвращать! Вот он и прошелся по арендаторам покойного брата. Кое-что набрать удалось. Но стоило подумать, что это теперь придется отдать Малгиту за племянницу, у него сердце кровью обливалось.

Теперь он ждал разгневанного барона со дня на день, но тот почему-то не спешил появляться и требовать свое. И тогда Меркель немного успокоился. Он решил попробовать с Малгитом договориться.

В конце концов, что они теряют? Ну не получился брак. Да и Бог и ним. Если барону нравится девица, пусть забирает ее так. Спрячет где-нибудь по-тихому и пользует. Он, как опекун, готов был дать на это свое согласие. Так даже лучше, не надо тратиться на свадьбу.

И раз барон не появлялся, Меркель сам съездил с этим предложением к Малгиту в имение. Однако того и в имении не оказалось. Управляющий сообщил, что его милость как уехали в королевский замок на отбор, так и не возвращались. И распоряжений никаких от него не поступало.

Вот это уже было странно.

Но Меркель вернулся к себе и засел в замке, ожидая появления барона. И все это время он наведывался к племяннице, наблюдал за ее потугами поднять в одиночку хозяйство. Чудес не бывает, и рано или поздно девчонка вынуждена будет сдаться.

А тут уже подоспел ежегодный сбор податей. Как с этим быть, Меркель тоже продумал. Поручил дела жене, а сам на время уехал, чтобы с него взятки гладки, что там у племянницы происходит. Ну а Мара, как и ожидалось, заплатить не смогла.

Вернулся неделю спустя, когда все было закончено. На следующий день собирался навестить племянницу, а тут люди короля.

С приказом срочно прибыть в замок его величества.

Как ему внезапно стало худо…

Попытался узнать причину, ничего ему не сообщили. Велели поторапливаться, выезжать капитан королевской стражи намерен был немедленно. Так и выехали в ночь, Меркель трясся в возке, а справа и слева вооруженные всадники. Стоило выглянуть в окно, у него леденело сердце.

Спал урывками, а сны были такие ужасные, что просыпался он в холодном поту.

Утром они въехали в столицу, а меньше чем через час Меркель Хантц, которому позволили только умыться и быстро сменить одежду, дожидался в приемной перед королевским кабинетом. И обмирал от страха, гадая, зачем его сюда вызвали.

Наконец секретарь отворил дверь кабинета и велел  ему заходить.

Его величество Родхар сидел за столом, изучал какой-то документ. Меркель сделал три шага и замер, глядя на короля. А тот вскинул голову, взглянул на него.

– Ты майстер Хантц, опекун Мары-Элизабеты Хантц? – спросил сурово.

Сердце у Меркеля сделало кульбит.

– Я, ваше величество, – пробормотал он, низко кланяясь.

Король кивнул и снова вернулся к документу, который держал в руке. Меркель немного расслабился. А король вдруг резко подался вперед, вчитываясь в написанное, и рыкнул:

– Что?!

глава 23

В кабинет вошел мужчина средних лет. Коренастый и крепкий, широкое лицо, скуластое, развитые крепкие челюсти, алчный взгляд. Хитер, жаден.

Этот Меркель Хантц королю не понравился. Но ему не детей с ним крестить, а алчность опекуна Мары-Элизабеты Хантц была Родхару только на руку. Его согласие несложно будет получить, достаточно посулить денег.

Король не собирался показывать, насколько он заинтересован, иначе мужлан начнет кочевряжиться. Вернулся к листу отчета, который начал просматривать. И вдруг его взгляд привлекла странная запись. Он быстро пробежался по ней, выхватывая взглядом отдельные слова:

«Хантц… Мара-Элизабета… Подать не уплачена… Имущество арестовано…».

«Замок в состоянии крайней нищеты, земли разорены полностью».

Что?!

Этого просто не могло быть. Если девица получила приглашение на королевский отбор, значит, ее род имел необходимый для этого достаток и подходил по критериям. К тому же он сам видел Мару-Элизабету Хантц. Небогата и незнатна, но нищей эта гордячка уж точно не выглядела.

Отвратительная догадка мелькнула у короля.

– Принеси отчет за прошлый год! – приказал он секретарю.

А сам застыл, сцепив над столом руки. Секретарь обернулся быстро, и вскоре его величество уже просматривал прошлогодний отчет, в котором состояние замка и земель указывалось как удовлетворительное.

Чего и следовало ожидать!

Родхар отложил архивную книгу и листок из нынешнего отчета казначейства. Листок особо. И накрыл его ладонью.

– Так значит, ты опекун Мары-Элизабеты Хантц? – спросил, глядя на стоявшего перед ним мужчину.

Тот, видимо, почуял неладное, глазки забегали.

– Я, ваше величество, – поклонился, не отводя настороженного взгляда.

– Тогда объясни, как получилось, что земли твоей подопечной разорены полностью? Подать не уплачена, родовой замок находится в состоянии крайней нищеты?

– Кхммм… сир…

Майстер Хантц стал мелко кланяться, глаза забегали еще больше. И вдруг выпрямился и довольно складно понес:

– Сир. Требовалось снарядить мадхен для участия в отборе. Это расходы, сир. Мы, кхммм,  небогаты, сир.

– Да? – откинулся назад Родхар. – Что это были за расходы?

– Это, сир… – мужчина вытер вспотевший лоб. – Платья, украшения, приданое… Платья женские нынче дороги.

Чем дольше король слушал, тем больше проникался отвращением. Он прекрасно помнил небольшой сундук с одеждой, в котором было всего несколько платьев, доставшихся в итоге Малгиту. Это было весьма показательно и страшно взбесило Родхара. Он ревновал! Да. Он. Ревновал. Потому он и держал старого сластолюбца под жестким надзором, чтобы тот не посмел тайком сунуться к…

Вот и сейчас, подумав об этом, Родхар испытал приступ черной ярости.

Подался вперед и проговорил:

– Давай, майстер Хантц, расскажи нам, сколько стоят женские платья. И сколько тебе заплатил за твою племянницу Малгит?

Опекун девицы отшатнулся и побледнел, разевая рот, как рыба, выброшенная на песок.

– Ну?! Я слушаю! – рыкнул король. – Как ты разорил вверенные твоей заботе земли, и мы из-за этого недополучили подать?!

А тот вдруг залепетал:

– Не могу знать, сир, мы люди простые… Обманули поставщики, затребовали высокую цену… А мы как же, нельзя не исполнить приказ короля… Сир, ваше величество…

– Мы понесли убыток по твоей вине, – повторил Родхар и повернулся к секретарю. – Капитана стражи ко мне. Этого к дознавателям. Пусть посидит в подвале, пока не расскажет все.

– Сир! – Меркель Хантц вытаращил в испуге глаза. – Я не знал! Я…

– Если хочешь из подвала выйти, вернешь ВСЕ, что ты утаил от казны! – жестко отрезал король. – Но сначала, чтобы впредь не повторилось воровство, ты подпишешь отказ от всех прав. Отныне родовое имение Хантц находится под опекой короны.

Дальше было просто.

Составить документ о передаче опекунских прав короне для секретаря было делом десяти минут. А после того как бумага была подписана, трясущийся Меркель Хантц отправился в тот самый подвал, в котором до него успела побывать матрес Елена Фоурм.

– Отныне пристально следить, чтобы подати в казну поступали вовремя! – приказал Родхар и отпустил секретаря. – Свободен.

***

Оставшись один, король откинулся назад и прикрыл глаза. По губам скользнула нехорошая улыбка. Теперь девица с серебристыми волосами, выжигавшая ему разум, фактически принадлежала ему.

И это меняло многое.

Еще некоторое время Родхар просидел за своим столом с закрытыми глазами, потом, ведомый внезапным порывом, направился в маленькую внутреннюю часовню, в которой хранился главный артефакт рода – Ледяной меч Айслинг. Постоял, посмотрел на святыню рода и, насвистывая, вернулся обратно.

А настроение улучшилось настолько, что он вызвал к себе матрес Гермиону Пасквел и отдал распоряжение провести внеплановый музыкальный вечер.  Дама восприняла по-своему.

– Сир, ваше величество, – сказала она. – Это несколько неожиданно, девушки не успеют подготовиться так, чтобы вы могли оценить их таланты по достоинству. Но я сделаю все, что смогу. Итак, сир, что это будет, что бы вы хотели услышать? Пение, декламация?

Родхару на мгновение показалось, что у него разболелись все зубы. Было острое желание отправить предприимчивую генеральскую вдову назад в деревню. Однако он сдержался.

– Пусть это будет просто бал, матрес Пасквел. Ужин, танцы. Считайте, что это перерыв в отборе.

– Да, конечно, ваше величество, – присела в поклоне смотрительница.

Видно было, что, будь ее воля, она бы выбрала расширенную программу, но это королю настроения не испортило.

***

А вечером на балу Родхар смеялся шуткам и даже танцевал несколько танцев. В этот раз чести танцевать с королем удостоились не только принцесса Амелия и леди Истелинда, но другие девушки.

Это было первое проявление интереса за уже долгое время. Что, естественно, не ускользнуло от пристального внимания придворных. Пошли шепотки о возможном появлении новых фавориток.

Принцесса Амелия восприняла стоически, как и положено будущей невесте короля. А вот леди Истелинду это обеспокоило. Она решила принять свои меры, чтобы вернуть королевское внимание.

Сам король о том, какое брожение в умах могло вызвать изменение в его поведении, не задумывался. Родхара волновало другое.

Сначала, конечно, чувство глубокого удовлетворения перекрывало все. Но потом, когда закончился бал и он отправился в свою спальню, приподнятое настроение сменилось беспокойством.

Ему снова и снова приходил на память последний отчет. Те фразы из него:

«Хантц… Мара-Элизабета… Подать не уплачена… Имущество арестовано…».

«Замок в состоянии крайней нищеты, земли разорены полностью».

Черт бы его побрал!

Как эта девчонка там живет?!

Каким бы циником Родхар ни был, его коробило от этих мыслей. Он снова видел ее перед собой, как там, в лесу, когда прямо на нее выскочил волк. И потом, когда отбил ее у старого мерзавца Малгита и вез ее на своем коне в лагерь. Он только сейчас по-настоящему понял, что девушка может подвергаться опасности, и похолодел.

Это следовало исправить.