Текст книги "Так вышло: 29 вопросов новой этики и морали"

Глава 9
Бывает ли работа плохой?[33]33
  Об этом мы говорили 24 мая 2019 года.


[Закрыть]

Кейс

Сервис доставки еды Delivery Club запустил в мае 2019 года рекламную кампанию, героями которой стали курьеры. Из постеров, развешанных на улицах и в метро, мы узнали, что среди курьеров Delivery Club есть заслуженный артист России, учитель литературы, полиглот, альпинистка и репортер. Целью кампании, по словам представителей Delivery Club, было показать значимость профессии курьера.

Катя: Первые реакции на рекламу Delivery Club были такие: «Это прорыв, мы гуманизируем курьеров, мы показываем, что они такие же люди и перестаем их игнорировать». Кто-то писал, что теперь мы наконец начнем уважать труд курьеров и давать им нормальные чаевые. Моя реакция была совсем другой, я подумала: «Как же это ужасно, какая грустная реклама – у нас в стране учителя, люди, владеющие девятью языками, репортеры, альпинисты работают курьерами за 200 рублей в час».

Андрей: А тебе не кажется, что ты стала жертвой социальных конструктов, которые внушают тебе, что учитель – это хорошая работа, а курьер – плохая?

К: У меня не было другого варианта – когда мне говорят, что передо мной не просто курьер, а учитель, мне навязывают этот конструкт.

А: Когда человек говорит «Я учитель» или «Я полиглот», это жизненный выбор, он выбрал себе какое-то дело и профессию. И работа курьером (говорят нам создатели рекламы) тоже может быть выбором, и делом, и профессией. Но мне видится неправда в том, что курьера противопоставляют учителю. Нельзя сказать, что учитель – это сейчас самая социально приемлемая, самая социально успешная работа. Многие люди работают учителями конъюнктурно. Например, те, кто учится в университете на старших курсах, могут пойти поработать учителями, потом найти другую работу, уйти из школы. То же самое с курьерами – если временно нет работы, можно пойти поработать курьером. Но, когда я вижу рекламный плакат, на котором написано, что мой заказ доставит доктор наук, для меня это выглядит так, будто этот человек навсегда останется курьером. А это уже грустно.

К: Мы знаем, что есть такие работы, которые считаются временными. На такую работу зазывает к себе «Макдоналдс» – «Ты никто, у тебя нет резюме, тебя никто не возьмет на приличную работу, иди к нам. Ненадолго – сначала постоишь у кассы, потом помоешь полы, потом пожаришь картошку, потом станешь менеджером зала, а затем пойдешь работать в какую-то нормальную компанию».

А: И это честно. К тому же они прямо обращаются к студентам и обещают им независимость и зарплату.

К: Это такая же работа, как бебиситтер, официант и, собственно, курьер – для молодых людей летом перед поступлением или после учебы.

А: Я знаю многих людей, которые работали курьерами, и никто из них этого не стеснялся. А такая реклама нам говорит «Вот работа, которую нужно стесняться, а мы вам покажем, что она нестыдная».

К: Ты веришь, что есть профессии, не требующие большого ума, даже не профессии, а работы? Что можно выстроить интеллектуальную иерархию работ?

А: В иерархию работ я не верю, хотя верю, что бывают люди успешные и не очень успешные.

К: Тебе не кажется, что твоя работа, например, при таком же заработке интереснее, осмысленнее, чем работа человека, который дремлет в будочке у эскалатора метро?

А: Может быть, но я же тоже делаю неинтересные вещи, посуду каждый день мою. Я, конечно, не по 10 часов ее мою, но я не стыжусь этого, это не часть моей идентичности, не свидетельство моей успешности в жизни в целом, не мой карьерный выбор.

К: Не у всех есть возможность выбирать. Курьерами работает огромное количество людей, приехавших из соседних государств. Странно делать вид, что доктор наук просто так решил поработать курьером. Это люди, которых не берут на другую работу. Это люди, которые, возможно, с удовольствием работали бы по профессии.

А: Если ты доктор наук, получаешь копейки дома и у тебя нет денег на еду, а здесь ты можешь прокормить детей или отправить их в школу, то это шаг вверх, и не важно, какая у тебя научная степень. Когда нам показывают доктора наук и говорят, что он работает курьером, это выглядит так, будто работа курьером для этого человека – финальная стадия поисков себя. Но в действительности дело в том, что бывают такие места на земле, где, выучив девять языков и физику в придачу, все равно придется голодать.

К: Тогда тем более странно использовать такой рекламный ход. Помнишь, как раньше пугали – «Не будешь учиться, кем станешь?».

А: Дворником.

К: А теперь говорят «Да выучи хоть девять языков, никто не гарантирует, что ты не закончишь курьером».

А: Целый пласт советской культуры был посвящен романтизации работы дворника. Когда человек идет работать дворником, чтобы иметь больше свободы или чтобы не учить историю КПСС и не общаться со свиными рылами, это его выбор. Если человек сделал выбор – подумал и решил, что пусть система не работает и мир устроен плохо и несправедливо, но он будет что-то вне этой системы делать и делать хорошо, в этот момент профессия, которую он выбрал, становится благородной. Но, в принципе, вне зависимости от отношений с системой, если человек работает, чтобы прокормить семью, добиться своих целей, то это хорошо, а не плохо.

К: Тогда не надо делать вид, что работа классная.

А: Ты не знаешь, работает этот курьер шесть часов или десять, получает он удовольствие или нет. Наверное, есть множество более приятных работ, но человек уже совершил выбор, и совершил его в некоторых обстоятельствах.

К: У меня был опыт эмиграции – и с работой, и без. Я могу себе представить ситуацию, в которой я иду мыть полы или нанимаюсь к кому-то бебиситтером. Но я не хочу, чтобы на улице висел плакат с моей фотографией и подписью «Это Катя, она журналист, она вела подкасты про этику, а теперь работает курьером». Не хочу, чтобы меня таким образом использовали.

А: Как они убедили людей сниматься и про себя рассказывать, мы не знаем. Солидаризироваться с героем плаката мне сложнее, чем с человеком, который идет работать курьером, чтобы прокормить себя и своих близких. Глядя на плакат, я вижу не курьера, а актера.

К: И не зря. Оказалось, что одна из героинь рекламной кампании то ли никогда не работала курьером, то ли работала всего две недели и непонятно в каком качестве.

А: Тут я, как человек либеральный, должен сказать: «Ну и хорошо, наняли кого-то для съемок – это тоже работа, все честно сделали свою часть».

К: А скажи мне, считаешь ли ты, что труд должен цениться одинаково? Мне кажется, что есть такая работа, которую – аккуратно скажу – может сделать робот.

А: Между прочим, именно так сейчас и принято говорить детям: «Если будешь плохо учиться, когда вырастешь, тебя заменит робот».

К: И ты думаешь, это правильно?

А: Если серьезно, я считаю, что дети должны учиться, потому что у тех, кто лучше образован, жизнь гораздо интереснее. Более того, я уверен, что жизнь образованного курьера богаче, чем жизнь курьера необразованного. Он идет мимо домов и узнает эпоху по деталям декора, он читает хорошую книжку – все это принципиально другие удовольствия, чем часами разгадывать судоку.

К: Ты только что очеловечил работу курьера, причем гораздо лучше, чем это сделала реклама Delivery Club. Как ты считаешь, нужно гуманизировать профессии, которые в обществе считаются неблагородными? Я все время говорю «профессия» вместо «работа», но в нашем с тобой разговоре это одно и то же.

А: Сейчас уже нет такого слова «профессия», есть слово «работа», надо все время переучиваться, все время искать себя. Я против идеи призвания, против немецкого Beruf – когда ты пошел подмастерьем к кожевнику в 8 лет, сносил побои, потом стал кожевником 3-го разряда, 2-го, 1-го, потом сам начал наносить побои, пошел в гильдию и так далее. Так было еще в Средние века. А мы живем в мире, где все постоянно меняется и статус профессий повышается. Например, профессии официанта или актера, который прошел путь от полного презрения до восхищения. Когда я брал интервью у антрополога Джеймса Скотта, он мне рассказал, что с интересом следит за тем, как повышается статус людей в равных свободных обществах, например, в Дании, где он в то время жил. Раньше по улицам ходил дворник с метлой, и у него был довольно низкий социальный статус. А теперь дворник едет на уборочной машине, у которой есть манипуляторы, рычаги и так далее. Чтобы просто управлять ею, нужно учиться несколько месяцев. И уже как специалист дворник получает принципиально другую зарплату. Так за счет роботизации поднялся статус профессии дворника.

К: Это, скорее, говорит о том, что нас всех постепенно заменяют роботы. Возможно, поэтому и повышается статус оставшихся профессий: если людей еще не заменили роботы, это уже ценность.

А: У меня есть и другой аргумент против иерархии профессий. Если мы считаем какую-то работу работой для неудачников, то автоматически закрываем возможность оценивать, насколько хорошо человек с ней справляется.

К: То есть ты считаешь, что бывают талантливые курьеры?

А: Да, и более того, есть бесталанные. И разница между первыми и вторыми невероятная.

К: Что такое «бесталанный курьер»? Человек, который не может пользоваться навигатором?

А: Невежливый, не умеет пользоваться навигатором, не умеет войти в подъезд, восемь раз звонит.

К: Он же просто неудачник, нет?

А: Нет, я знаю много людей, очень успешных в других специальностях, которые тоже обладают этими недостатками, просто они не работают курьерами. Но, даже если у человека нет явного таланта к тому, чем он занимается, ничего страшного.

К: Потому что таких людей большинство.

А: Да, главное – честно делать работу, которая кому-то нужна. Можно средненько шить, или средненько заниматься наукой, или средненько играть на скрипочке.

К: Для меня это непростой вопрос. Если ты видишь, что твой ребенок пусть и талантлив в чем-то, но у него при этом нет выдающихся способностей, нужно ли настаивать на том, чтобы он продолжал заниматься? Стоит ли мучить ребенка, заставлять бесконечно играть гаммы, чтобы он стал 33-й скрипкой?

А: Почему нет? Оркестр не может без 33-й скрипки.

К: Зачем мне хотеть такого будущего своему ребенку?

А: А ты не допускаешь, что человек может получать удовольствие от того, что он 33-я скрипка? Если ты первая скрипка, у тебя очень большая ответственность, а если 33-я – ты играешь красивую музыку, слушаешь красивую музыку, работаешь с лучшими дирижерами на земле, перед тобой открыт удивительный мир, недоступный другим людям. Быть средним в чем-то абсолютно нормально. И быть плохим в чем-то тоже нормально. Но зачем заниматься тем, в чем ты плох? Если есть что-то, что ты делаешь лучше, займись этим. Но не потому, что быть курьером плохо, а потому, что ты плохой курьер.

К: Когда мне рассказывают, что ко мне придет очень талантливый курьер или доктор наук, я не очень понимаю, что мне делать с этой информацией. Для меня курьер – это функция, это доставка, как «Почта России».

А: Не бывает работы, которая не была бы функцией. Все, что тебе кажется в твоей работе творческим полетом, это на самом деле ты и твои амбиции. У нас с тобой тоже есть функция как у журналистов или подкастеров – развлекать людей. То, как мы это делаем, – поем a capella или выступаем комическим дуэтом – уже наш выбор. Точно так же и курьеры бывают разные – есть те, которым доверяют перевозить очень ценные вещи. Про таких курьеров даже фильмы снимают.

К: Они все-таки не лапшу доставляют. Интересно, что в преступном мире курьер гораздо более уважаемая профессия.

А: Проблема в том, что социальные лифты криво работают. В любой профессии есть высоты, просто мы не всегда можем их увидеть.

К: Я не готова с тобой спорить о том, бывают ли хорошие или плохие курьеры. Но мне кажется, что некоторые профессии лучше описываются функцией, чем другие. Грубо говоря, одну работу легче роботизировать, чем другую. Можно доставлять заказы дроном, убирать листья специальной машиной. Многие пытаются доказать, что робот может написать художественный роман или картину, но мы точно знаем, что пока есть вещи, которые нельзя описать функцией. Не случайно же люди ходят слушать великих музыкантов в консерваторию.

А: Мне кажется, что твою мысль можно переформулировать так, чтобы она относилась ко всем профессиям: «Дойди в своей работе до предела, сделай так, чтобы тобой восхищались, а когда ты уперся в потолок, двигайся дальше». Можно и так, но бывает, что возникает драма, как в книге или в фильме, когда человек стремится к одному, но в силу обстоятельств или собственных ошибок делает что-то другое.

К: Так не надо делать вид, что это нормально. Человек получил уважаемую профессию, но волею судеб работает курьером. Не надо делать вид, что это то же самое, что его собственный выбор.

А: Но ты-то делаешь вид, что место, где он находится сейчас, – это дно. А может быть, это ступенька на пути наверх.

К: Если бы в рекламе говорилось, что перед вами будущий учитель, будущий астроном, будущий доктор наук, это звучало бы совершенно по-другому.

А: Собственно, так и стоило бы делать эту рекламу. А у нас с тобой есть еще один важный вопрос, который мы должны обсудить, – чаевые.

К: За мной один раз в Израиле бежал официант и скандалил полчаса, потому что я оставила ему всего 10 % чаевых. Я не могла поверить, что я веду с ним такой спор, что он меня не отпускает.

А: Идея, что каждый приходящий должен заплатить 10 % или 15 %, мне кажется недостойной обсуждения, потому что это либо грабеж, либо завуалированный налог. Интересно мне другое – можешь ли ты повлиять на то, как человек выполняет свою работу и ведет себя, с помощью чаевых.

К: Есть люди, как ты говоришь, талантливые официанты, они умеют так общаться с посетителями, что те оставляют больше чаевых. Конечно, это инструмент. Бывает, что мы не оставляем чаевых, когда возмущены уровнем сервиса, но на самом деле непонятно, можем ли мы таким образом воспитать человека. Станет ли он лучше выполнять свою работу или мы сделаем его еще более несчастным и злым? К тому же у нас нигде не прописано, сколько и за что оставлять, и очень редко где можно добавить чаевые в счет. Если нет наличных, все время чувствуешь себя виноватым.

А: В некоторых приложениях для заказа такси есть опция выбора размера чаевых. Ты можешь их добавить, а можешь поставить водителю звездочки, мне кажется, это честная альтернатива. Оценка человека, как и чаевые, хорошо работает на эмоциональном уровне.

К: Почему тогда ты не даешь мне чаевые после удачного выпуска? Может, нам надо начать собирать деньги со слушателей? Пусть они оценивают наши разговоры.

А: Вот видишь, настроение у тебя сразу улучшилось. Появился маленький шанс, и ты сразу стала больше улыбаться, хотя вряд ли твоя жизнь изменится и ты станешь богаче от того, что нам будут переводить несколько долларов за выпуск.

К: Моя жизнь совершенно изменится, потому что я буду знать, что эта сумма – оценка того, как мы с тобой поговорили.

А: Я боюсь только, что ты меня заменишь на робота, когда поймешь механику этого бизнеса.

К: Если это будет собирать больше чаевых – конечно.

Глава 10
Какую ответственность несут с собой знания?[34]34
  Об этом мы говорили 30 августа 2019 года.


[Закрыть]

Кейс № 1

В августе 2019 года фонд «Эволюция», который занимается популяризацией науки и рационального мышления в России, в рамках своей краудфандинговой программы представил лот – яйцеклетки научной журналистки Аси Казанцевой. В описании лота приведены ее слова: «Я в любом случае собираюсь их замораживать следующей осенью и ничего не имею против того, чтобы половину добытого отдать тем, кто планирует заводить детей в обозримом будущем». Лот был куплен, но и сама журналистка, и фонд «Эволюция» столкнулись с критикой и непониманием. В прессе и социальных сетях Асю Казанцеву обвиняли в том, что она хочет заработать, и обсуждали, может ли она в принципе быть донором.

Катя: С одной стороны, мы говорим, что хорошо помогать людям, у которых сложности с зачатием ребенка. С другой – если донорство не анонимно, то, покупая яйцеклетку как в магазине, человек выбирает ту ДНК, которая ему больше нравится.

Андрей: Ася Казанцева так и говорит в интервью «Фонтанке.ру»[35]35
  Статья «Ася Казанцева о продаже яйцеклетки: Прикольно скрещивать людей – и смотреть, что получится» вышла на портале «Фонтанка.ру» 22 августа 2019 года.


[Закрыть] – может быть, кто-то не готов рисковать с анонимным донором и предпочтет ее яйцеклетку, потому что знаком с ее работами и статьями.

К: В США была похожая история – в 1980 году миллионер Роберт Грэхем открыл элитный банк спермы, донорами которого были люди только с высоким IQ, в том числе три нобелевских лауреата. Через несколько лет разразился скандал – оказалось, что все доноры белые гетеросексуальные мужчины, а продает сперму этот фонд только белым гетеросексуальным женщинам.

А: Банк пришлось закрыть, когда его основатель умер и общественные настроения изменились.

К: У Аси Казанцевой тоже есть некая идея, которую она довольно последовательно развивает и пропагандирует: размножение – это не долг и не обязанность, но, если вы решились, можно подойти к вопросу с научной точки зрения и сделать все лучшим способом. И в этом смысле публичное обсуждение заморозки яйцеклеток и их продажа выглядят довольно логично. Или все же существуют некие этические требования, которые мы предъявляем людям определенных профессий, и подобная публичная дискуссия их явно нарушает?

А: В защиту Аси Казанцевой я должен сказать, что ее формулировка – «Если вы не готовы на анонимного донора, а хотите яйцеклетку того, кто вам просто симпатичен» – кажется мне очень человеческой. Другое дело, что и Ася, и фонд «Эволюция» – просветители, их работа состоит в том, чтобы объяснять людям, как сложно устроен мир, в том числе генетика и репродуктивная биология, какие этические вопросы они ставят перед нами. И с этой работой и Ася, и фонд справились плохо. Они не нашли способа объяснить, что это за лот и как к нему относиться.

К: То есть если ты просветитель и продаешь яйцеклетку, то должен ответить на сопутствующие этические вопросы, которых, конечно, возникает множество. Предположим, все бросятся сдавать сперму и яйцеклетки. У нас возникнет большой банк данных. Что мы умеем делать с большими данными? Мы умеем делать из них сервисы вроде Tinder. Заходишь в приложение и выбираешь себе сперму или яйцеклетку.

А: То есть в приложении будет не только фотография, но еще и ДНК?

К: А еще склонности, состояние здоровья и, конечно, уровень интеллекта. Кейс Аси Казанцевой выводит донорство из анонимного поля: вот есть журналист и просветитель, читайте ее интервью и покупайте ее яйцеклетки. И, между прочим, отсутствие анонимности делает будущего ребенка незащищенным.

А: Конечно, он будет не защищен. И поэтому, то, что делает Ася Казанцева, – это не просто акция, это нравственное утверждение. И, повторю, это утверждение ни она, ни фонд «Эволюция» не разъяснили.

К: Надо сказать, что мы не абстрактно обсуждаем будущего ребенка, ведь лот сразу купили.

А: Я не знаю, как была устроена оферта, и я не знаю, что мотивировало покупателя – ведь он мог купить яйцеклетки Аси Казанцевой, просто чтобы поддержать ее взгляд на жизнь и ее заявление. Как коллекционер, который поддерживает художника. Она ведь, по сути дела, поступила как современный художник, который устраивает перформанс и предлагает публике и кураторам самим разбираться с эмоциями, которые он у них вызывает.

К: Ася Казанцева говорит в разных интервью, что не ожидала такой реакции. В чем я вижу некоторое кокетство, потому что этот лот – безусловная провокация. И в каком-то смысле действительно акт искусства, который не существует отдельно от вызванного им обсуждения. И масса вопросов, которую он породил, – можем ли мы деанонимизировать доноров, несут ли они ответственность за тех детей, которые родились из их генетического материала?

А: Не появится ли идея улучшения человеческой расы через отбор потенциальных доноров?

К: Стоит ли нам вообще ее улучшать? И какими способами можно сделать это корректно? Один из аргументов Аси Казанцевой, который она приводит в интервью, – нам нужна десакрализация всего, что связано с репродуктивной системой человека. И, надо сказать, я не против. Если отбросить то, как эта история была представлена публике, останется только факт продажи яцеклеток, а в нем самом я не вижу ничего экстраординарного. Процедура извлечения непростая, но раз Ася и так собирается их замораживать, то проблема решена. Меня смущает в этой истории только цена. Высокая цена сама по себе подразумевает отбор, пусть и другого типа. Потому что 90 000 – это большие деньги, а если еще посчитать, сколько стоят все сопутствующие процедуры, получится сумма, доступная далеко не всем.

Кейс № 2

8 августа 2019 года на ракетном полигоне в Неноксе недалеко от Северодвинска во время военных испытаний произошел взрыв. Погибли семь человек, четверо получили высокие дозы радиоактивного облучения. Вся информация об инциденте засекречена. По официальным данным, взорвался жидкостный ракетный двигатель, однако многие и в России, и за рубежом подозревают, что российские власти скрыли истинный масштаб катастрофы.

Андрей: Мы с тобой обсудили просветителей, совершенно логично поговорить теперь про ученых. Эта история, как назло, случилась вскоре после выхода сериала «Чернобыль» на канале HBO. Обсуждая его, все говорили, что такое замалчивание трагедии и игнорирование аварийных протоколов могло произойти только в Советском Союзе. И вот теперь что-то похожее случилось под Северодвинском.

Катя: Когда пострадавших доставили в районные больницы, врачам сказали, что они неопасны. В одной из больниц были счетчики Гейгера, и врачи увидели, что это вранье, а в другой счетчиков не было, и там, по-видимому, кто-то облучился. Как и в Чернобыле – никому ничего не сказали, всем наврали, всем заморочили голову.

А: Больше того, в России, как и в других странах, есть система мониторинга радиоактивных испытаний. Станции, которые фиксируют содержание радионуклидов в воздухе, постоянно обмениваются информацией. Так вот, Россия свои станции отключила для того, чтобы в мире никто не заметил или не мог получить более-менее достоверную информацию о том, что происходит.

К: Нам казалось, что это абстрактный вопрос, но теперь, после того, что произошло в Северодвинске, мы должны обсудить, несет ли ученый – человек, который в основном занимается бумажной или лабораторной работой, – ответственность перед населением страны, а то и мира, за то, что не рассказывает о катастрофе.

А: В «Чернобыле» был такой персонаж, ее звали Ульяна Хомюк.

К: Важно, что на самом деле такого человека не было, это единственный персонаж сериала, у которого нет реального прототипа.

А: Да, это собирательный образ научного сообщества, которое хочет рассказать правду и борется за то, чтобы это сделать. Такие люди должны были быть и в Северодвинске – среди ученых и среди военных. И они могли бы рассказать о случившемся – чрезвычайная ситуация, которая может иметь последствия для здоровья большого количества людей, не подпадает под закон о государственной тайне. Очевидно, что долг любого человека, который знает об угрозе, предупредить других. Хотя бы анонимно – у некоторых СМИ и сайтов, которые занимаются расследованиями, есть для этого специальные «черные ящики». Можно даже без подробностей – просто не подходите к этой зоне, будьте внимательны.

К: Я согласна с тобой – у ученых есть такое моральное обязательство. Обычные люди неспособны понять, что именно происходит и каковы последствия, даже если им честно расскажут, что взорвалось и каков теперь радиоактивный фон. Им должен кто-то объяснить. И тогда получается, что каждый, кто хочет стать, например, ядерным физиком, решает про себя сразу, готов ли он в случае катастрофы поступить согласно этическим нормам и предупредить людей.

А: Я, честно говоря, даже подумал, что можно сделать значки и раздать ученым «Если случится новый Чернобыль – я вам расскажу». Чтобы они все время помнили об этом.

К: Но ты не можешь знать, как человек будет вести себя, когда случится катастрофа. Мы с тобой обвиняем Асю Казанцеву в том, что она плохой просветитель, а физиков – в том, что они нарушают этические законы. Мы хотим, чтобы просвещением и наукой занимались люди, поступки которых безупречны с точки зрения этики. Но так можно сказать про любую работу, и тогда чем будут заниматься люди с неразвитым чувством этики? Это нежизнеспособная система.

А: Часто ситуация усугубляется тем, что среда постоянно воспроизводит какие-то правила, которые на самом деле ничем не обоснованы. Наша задача – предложить другой вариант поведения.

К: Но мы не можем никого убедить действовать по-новому. Как ты собираешься бороться за чистоту этики ядерных физиков?

А: К сожалению, никак. Но я хотел бы, чтобы в среде ядерных физиков началась дискуссия об их ответственности перед обычными людьми. И поэтому популярность сериала «Чернобыль» – хороший знак.

К: У многих людей в домах появится счетчик Гейгера?

А: Дети, мужья и жены многих ядерных физиков спросят у них: «Ты же кому-нибудь расскажешь, если что-то случится?» Только так это и работает.