Текст книги "Голоса из окон. Ожившие истории петербургских домов"

Дом Гурьева
(1820-е гг.)
Фонтанки наб., 27

«Они поселились в доме Гурьева на Фонтанке и открыли дом, взяли ложу во французском театре. Повар их Lallemand был лучший в Петербурге и делал des dîners tins (изысканные обеды). Дипломатический корпус, падкий на хороший обед, часто посещал их дом… <…> Ливрея была синяя, а панталоны коричневого цвета, оливковые чулки и башмаки, упряжь была русская. Повар был француз, но для Стефани особенно готовила жена ее возлюбленного Сергея Никитина, который стоял за ее стулом, и она с ним разговаривала. Ей готовили щи или борщ с пирожками, кулебяку, жареный картофель с луком, яичницу с луком, варенье, и она пила брусничную воду. <…>

Французской кухни она не касалась. M-r Lallemand огорчался, учился русской кухне; но она ему не давалась. <…> Во время беременности Стефани ела воск, от нее прятали воск, даже восковые свечки. На бале она подошла ко мне и сказала: «Je n’aime et ne veux que les bougies en belle cire et je voudrais toutes les manger» («Я люблю и хочу только свечи лучшего воска, я хотела бы их все съесть» – фр.). <…> Эти свечи свели ее в гроб, заклеив ее внутренность»[66]66
  Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М.: Наука, 1989.


[Закрыть].

Дом, занимаемый австрийским послом и свояком декабриста Трубецкого, где и произошел арест последнего в 1825 году, спустя три года открыл свои двери еще одному декабристу – двадцативосьмилетнему графу Льву Витгенштейну. Витгенштейн поселился в трехэтажном (дом был надстроен до пятиэтажного спустя век) особняке со своей новоиспеченной восемнадцатилетней женой Стефани.

Здание принадлежало вдове и детям недавно умершего министра финансов графа Дмитрия Гурьева, оставшегося в истории не столько благодаря своей правительственной карьере, сколько благодаря любви к изысканным кушаньям: «Гурьев недаром путешествовал за границей: он там усовершенствовал себя по части гастрономической. У него в этом роде был действительно гений изобретательный, и, кажется, есть паштеты, есть котлеты, которые носят его имя»[67]67
  Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1891–1892.


[Закрыть]. Обеды у Гурьева, в том числе и в этом доме, где он поселился лишь в старости, за два года до своей смерти, славились на весь город. Граф и его любезная супруга, статс-дама Прасковья, почивали дипломатов и избранное светское общество блюдами своих талантливых крепостных поваров.

Имя знаменитой гурьевской каши, любимой знатью и императорской семьей, связано с хозяином этого дома – когда-то Гурьев выкупил у своего друга повара, придумавшего ее рецепт.

Гурьев переехал сюда на старости лет из-за скандала. Этот дом был куплен им к свадьбе дочери Марии и ее избранника графа Нессельроде, состоявшейся в 1812 году, сам же министр финансов жил на казенной квартире.

Мария Нессельроде

Двадцатишестилетняя фрейлина Мария Дмитриевна вскоре станет одной из самых влиятельных дам столицы. Когда Карла Нессельроде назначат министром иностранных дел, чета переедет в Министерский корпус Главного штаба, прямо под окна к императорской семье.

Холодную, высокомерную даму, игравшую судьбами своих великосветских друзей, побаивались. Кто-то отмечал, что «сокровища ее ума и сердца, очень теплого под этой ледяною оболочкою, открывались только для тех, которых она удостаивала своею приязнию»[68]68
  М. А. Корф / цит. по: Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Исследование и материалы. М.: Книга, 1987.


[Закрыть], другие считали, что посредством дерзости и нахальства Мария держала «в безмолвном и покорном решпекте петербургский придворный люд, люд малодушный и трусливый, всегда готовый ползать перед всякою силою»[69]69
  П. В. Долгоруков / цит. по: Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Исследование и материалы. М.: Книга, 1987.


[Закрыть].

Поэт Александр Пушкин испытывал к графине нескрываемую ненависть – он не без оснований полагал Нессельроде виновной в придворных интригах, порочащих его имя и честь его жены, а также в злополучном скандале с любимцем графини Дантесом, который закончился для Пушкина смертельной дуэлью. Существует подтвержденное воспоминаниями графа Адлерберга мнение, что именно Мария Нессельроде была автором пресловутых анонимных писем – дипломов на звание рогоносца, – полученных Пушкиным в ноябре 1836 года, за три месяца до его смерти.

Пока же, в начале семейной жизни в этом доме, будущая «председательница» высшего петербургского света принимает поздравления выбору своего избранника, искренние и не очень: «Из разных сведений, необходимых для хорошего дипломата, усовершенствовал он себя только по одной части: познаниями в поваренном искусстве доходил он до изящества. Вот чем сумел он тронуть сердце первого гастронома в Петербурге, министра финансов Гурьева. Зрелая же, немного перезрелая дочь его, Марья Дмитриевна, как сочный плод, висела гордо и печально на родимом дереве и беспрепятственно дала Нессельроде сорвать себя с него. Золото с нею на него посыпалось: золото для таких людей, как он, то же, что магнит для железа»[70]70
  Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1891–1892.


[Закрыть].

В 1823 году, через одиннадцать лет после свадьбы дипломата и дочери Гурьева, над старым графом и его домом, занимающим целый квартал от Караванной до Фонтанки, разразился скандал.

Его зять Карл Нессельроде, продолжавший жить здесь с семьей, был недавно назначен министром иностранных дел. В том же здании, часть которого использовалась как доходный дом и сдавалась в аренду, поселился министр и два секретаря австрийского двора. Последние, естественно, имели возможность следить за делами министерства иностранных дел и были осведомлены обо всех событиях и посетителях графа Нессельроде. Чтобы уладить конфликт двух посольств, расположившихся под одной крышей в компрометирующей близости друг от друга, Гурьев оставил казенную квартиру и перевез в этот дом на Фонтанке всю свою семью – дом из доходного превратился в личный особняк, где жили и сами граф и графиня, и их дети и внуки. После смерти Гурьева квартиры в здании снова стали сдаваться.

Вернемся к новым нанимателям квартиры в доме на Фонтанке. Молодые супруги Витгенштейн были одной из самых популярных и обсуждаемых пар столицы.

Княжна Стефания, урожденная Радзивилл, – самая богатая невеста Европы, фрейлина императрицы Александры Федоровны, обласканная не только тридцатилетней государыней, недавно взошедшей на престол, но и ее предшественницами.

Всего пяти лет от роду Стефания фактически осталась сиротой при живой матери – из Европы ее привезли в Петербург и определили в Екатерининский институт. Отец девочки, польский князь Доминик Радзивилл, имевший 150 000 душ крестьян в Польше и Литве, владелец огромной территории в Царстве Польском с центром в родовом замке города Несвиж. Ему принадлежали нескольких имений, предприятий и лесные угодья. Погиб Радзивилл в возрасте двадцати семи лет, сражаясь на стороне Наполеона против России, где до того был тепло принят императором Александром I и жил на широкую ногу в почетном чине камергера.

Мать Стефании – ветреная польская красавица Теофила Моравская, вся жизнь которой была чередой любовных романов, замужеств и скандалов. В своего веселого и обходительного кузена Доминика Радзивилла девушка влюбилась в шестнадцать лет, будучи уже замужем, и муж, по слухам, проиграл ее Радзивиллу в карты, после чего начался громкий, стоивший миллионы бракоразводный процесс. Теофиле, которую злые светские языки называли развратницей, а дипломатичные – обольстительницей, удалось-таки сочетаться церковным браком с Домиником, что сделало родившуюся после этого Стефанию, в отличие от непризнанного первенца, единственной законной наследницей несметных богатств отца.

Несмотря на скандальную репутацию матери, которая после смерти князя охотно сбыла девочку с рук, чтобы пуститься в дальнейшие любовные приключения, а также предательство самого Радзивилла, принявшего сторону Наполеона в войне 1812 года, оказавшаяся в Петербурге малышка Стефания мигом очаровала свою покровительницу – вдовствующую императрицу Марию Федоровну, приходившуюся ей дальней родственницей. Мария Федоровна полюбила девочку как родную дочь и приняла горячее участие в ее судьбе – отказалась по окончании обучения возвращать Стефанию в «плохие руки» матери и ввела ее в светское общество, сделав украшением двора и завидной невестой.

О богатстве княжны ходили легенды – поговаривали, что в стенах ее роскошного родового Несвижского замка замурованы изумруды, припрятанные покойным отцом во время войны. Стефания же сокровищ не видела – опекуны, заведовавшие ее финансами, отпускали ей ежемесячно лишь необходимые суммы, которые она тут же дарила подругам и слугам. Зная, что хитрые дельцы разворовывают ее состояние, Стефания, равнодушная к деньгам, предпочитала раздавать все своим приближенным. Однако не только несметные богатства и более миллиона гектаров земли, ожидавшие княжну, привлекали очередь из высокопоставленных женихов и поклонников, среди которых был даже двоюродный брат государя.

Стефания унаследовала от матери веселый нрав, кокетство и склонность к авантюрам. Поэты вроде Пушкина, с которым княжна не раз танцевала на балах, Козлова, Жуковского видели перед собой нежную застенчивую ангелоподобную деву с младенчески чистой душой и печальным взором, а подруги, с которыми Стефания, весело смеясь, пробиралась в свои фрейлинские покои в одиннадцать вечера, каталась на санях по Невскому, флиртуя с гарцевавшими рядом кавалерами, и подшучивала над соседками, заводя ночью мешавшую спать музыку Гайдна, видели в ней озорную и добрую болтунью и шутницу. При этом бескрайне учтивую и абсолютно лишенную претенциозности.

 
Твоя безоблачная младость
Цветет пленительной красой;
Ты улыбаешься, как радость,
Ясна и взором и душой.
 
 
Рукой ли белой и послушной
По звонким струнам пробежишь
Иль стройно в резвости воздушной
Кружишься, вьешься и летишь, —
 
 
Ты радугой горишь пред нами;
Она так блещет летним днем
И разноцветными огнями
Играет в небе голубом.
 
 
Но в те часы, как ты снимаешь
Венок из розовых цветов
И с милой томностью внимаешь
Мечтам задумчивых певцов, —
 
 
Как ты младенческой душою,
Участница в чужих бедах,
Грустишь невинною тоскою,
И слезы ангела в очах…
 
 
О, так в саду росою чистой
Лилея нежная блестит,
Когда луна цветок душистый
Сияньем томным серебрит![71]71
  Козлов И. И. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л.: Советский писатель, 1960.


[Закрыть]
 

Помолвка Стефании с графом Львом (или Луи, как его называли в обществе) Витгенштейном тоже походила на легкомысленную авантюру.

Однажды скучая на даче с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, фрейлины увидели в окно нового дежурного по караулам – красавца брюнета, с которым Стефания тут же решила познакомиться и попросила друзей пригласить его на бал.

То, что у Витгенштейна была любовница и трое детей, не имело значения: «Мое сердце свободно, а родители желают, чтобы я женился, так как мне уже тридцать лет, но все мое состояние – 25 000 р., из них я посылаю отцу на расходы»[72]72
  Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М.: Наука, 1989.


[Закрыть]. Стефания тоже была свободна – ее кузен Фердинанд Радзивилл, с которым ей прочили брак по расчету, умер, остальным претендентам девушка отказала, а Витгенштейн, несколько раз приглашенный на ужин, сумел очаровать ее и понравиться Марии Федоровне. Прежде чем принять предложение руки и сердца, Стефания рассудила, что надо бы поближе познакомиться с женихом – на это у молодых людей было шесть недель.

Несмотря на покровительство вдовствующей императрицы и уговоры собственной жены, император Николай I не почтил своим присутствием свадьбу – из-за своего прошлого Лев Витгенштейн был в опале. Он был декабристом, участвовал в подготовке покушения на Александра I и передавал сведения Пестелю о собственном отце, генерал-фельдмаршале Петре Витгенштейне, близком к государю. Именно репутация отца спасла тогда Льва от ареста. Петр Витгенштейн, известный по прозвищу «Спаситель Петербурга» был выдающейся фигурой в русской армии. Из уважения к его заслугам Николай I приказал считать Льва непричастным к делу декабристов, но военную карьеру юноше все же пришлось оставить. Несмотря на вину Витгенштейна перед государем, новобрачные сочли его отсутствие на свадьбе глубочайшим оскорблением.

В этом доме молодожены прожили меньше года. Завсегдатаями их обедов, как и у Гурьева, были иностранные послы, а за спиной хозяйки всегда стоял ее верный камердинер Сергей, еще до замужества бывший возлюбленным Стефании.

Именно здесь во время своей первой беременности графиня пристрастилась к поеданию восковых свечей. Эту привычку друзья молодой девушки считали причиной развившейся вскоре чахотки.

Лето супруги провели в усадьбе Дружноселье, подаренной отцом Льва, а затем уехали в Италию, где Стефания родила еще одного ребенка, увлеклась полонизмом и стала противницей России, разлюбив даже Марию Федоровну.

Семейная жизнь графини продлилась всего четыре года. «Однажды вечером она была в розовом капоте, покрытом кружевом, закашлялась и сказала мужу: “Louis, faites-moi un lait de poule” (“Луи, сделайте мне гоголь-моголь”), и, не проглотив ложечки, склонила головку на плечо мужа – умерла»[73]73
  Смирнова-Россет А. О. Указ. соч.


[Закрыть].

Стефанию, польку, рожденную в Париже, владевшую роскошными замками и бескрайними территориями в Восточной Европе, прожившую последние годы в Италии, похоронили в построенном для нее Брюлловым костеле в имении Дружноселье под Петербургом. Ей было всего двадцать два года.

А твой сбылся волшебный сон, Младая прелесть; ты имела Все то, чем смертный восхищен, – Богатством, знатностью светлела, Пленяла милою красой, И друга по сердцу сыскала, И тихо, с неясностью святой Младенца в персях прижимала; И вянешь ты во блеске дней, Лилея, сердцу дорогая!.. Увы!.. Как рано перед ней Открылась тайна гробовая!.. Любовью, радостью дышать… И в сень подземную скрываться Ей страшно было умирать – Еще страшнее расставаться[74]74
  Козлов И. И. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л.: Советский писатель, 1960.


[Закрыть].

Убитый горем Лев с двумя детьми больше не вернулся в этот дом. Императрица Александра подыскала ему новую жену, с которой он поселился во Франции. Здание же это до самой революции принадлежало наследникам и потомкам графа Гурьева.

В течение двадцати пяти лет, с 1839 года и до своей смерти, здесь, в квартире второго этажа окнами на Фонтанку, жил сын Дмитрия Александровича Гурьева – член Государственного совета Александр Дмитриевич. Затем, в 1903 году, дом унаследовала сначала одна его внучка, а потом вторая – княгиня Мария Шаховская, при которой здание было отремонтировано и вновь наполнено предметами искусства.

«Ожил старый дом – и в двадцатом столетии, рядом с кипучей артерией столицы, рядом с Невским проспектом, по которому шумит трамвай, несутся автомобили, движется многотысячная толпа… ему хорошо и спокойно – он чувствует, что его испытания окончились, что он надолго останется молчаливым свидетелем “прошлого далёка”, что его характерные черты – признаки прошлого – не будут уничтожаться, а наоборот, подержатся заботливой рукой»[75]75
  Столпянский П. Н. Дом княгини М. А. Шаховской, Фонтанка, 27. Пг.: 1916.


[Закрыть], – писал в 1915 году журналист Петр Столпянский. Он не предполагал, что блестящая эпоха княгини Шаховской – лебединая песнь дома на Фонтанке.

В 1920-х здание было отдано под эстонскую партшколу и издательство. Сейчас дом занимает отделение Математического института им. В. А. Стеклова РАН.

Литература:

Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1891–1892.

Вяземский П. А. Полное собрание сочинений: в 12 т. – Т. 8. – СПб., 1883.

Козлов И. И. Полное собрание стихотворений. – 2-е изд. – Л.: Советский писатель, 1960. – (Библиотека поэта. Большая серия).

Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. – М.: Наука, 1989.

Столпянский П. Н. Дом княгини М. А. Шаховской, Фонтанка, 27. – Пг.: 1916.

Фикельмон Д. Дневник 1829–1837. Весь пушкинский Петербург. – М.: Минувшее, 2009.

Ходасевич В. Ф. Графиня Нессельроде и Пушкин // Пушкин и поэты его времени. – Т. 2. – (Статьи, рецензии, заметки 1925–1934 гг.)

Черейский Л. А. Нессельроде Мария Дмитриевна // Современники Пушкина: документальные очерки. – 1-е изд. – Л.: Дет. лит., 1981.

Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина: исследование и материалы. – М.: Книга, 1987.

Доходный Дом Коноваловой
(1874 г., архитектор В. М. Некора)
Озерной пер., 12

«8 мая 1918 года я отправилась в Петербург. С Финляндского вокзала мне пришлось добираться до дома… пешком.

Муж пришел встретить меня. Я заметила, что он был очень печален. Вечером дома Александр сообщил мне, что мой брат Георгий умер в Сухуми 18 февраля, в день, когда город бомбили большевики. Прошло три месяца со дня его смерти, и я ничего об этом не знала!

В нашем доме происходили неприятные изменения. Нам приходилось продавать ковры, чтобы сводить концы с концами. Еда была в большом дефиците.

Как сотрудник комиссии по обмену гражданскими узниками, [муж] мог наслаждаться порцией собачьих галет и мясом с кашей – ужасной смесью, которую он находил превосходной.

Мой муж, дворник и прачка – как работающие – получали полфунта хлеба, тогда как нам полагалась лишь 1/8. Когда мы уже больше не могли содержать слуг, у нас осталась лишь старая нянька, которая жила в нашем доме. Она осталась с нами и готовила нам еду.

В месяц на домашнее хозяйство нам позволялось снимать с нашего счета в банке только 150 рублей. Из этих денег мы должны были платить зарплату и кормить двоих прачек. Наша повариха была чудной женщиной. Мы вместе ходили на базар и покупали провизию.

В нашем втором доме, который находился в том же дворе, теперь разместился полк кавалерии. <…> Наш скудный паек сахара мы делили на восемь частей.

По воскресеньям к нам приходили племянники и племянницы мужа, и мы угощали их рыбным пирогом, большая часть которого состояла из картофельных очисток.

Из Швейцарии мы получили таблетки какао, которые сосали, прогуливаясь по улице. Сама жизнь, за исключением продовольственного вопроса, все больше и больше напоминала прежнюю, до прихода к власти большевиков. Друзья приходили в гости, и мы, как и в старые дни, музицировали.

Но где-то подсознательно не покидало ощущение безнадежности, становилось ясно, что дальше так продолжаться не может»[76]76
  Оболенский И. В. Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений. М.: Астрель, 2012.


[Закрыть].

Этот дом, а точнее домовладение из двух зданий, имеющих общий двор, купил в начале XX века тридцатишестилетний барон Александр Феликсович Мейендорф для себя и своей супруги Нины (бывшей грузинской княжны, урожденной Цулукидзе).

Александр Мейендорф (ЦГАКФФД СПб)

Тогда, в 1904 году, дворянин, увлеченный политикой и правом, работал приват-доцентом (то есть внештатным преподавателем) юридического факультета Санкт-Петербургского университета и делопроизводителем в Министерстве внутренних дел, но, получив наследство от покойного родственника, стал финансово независимым, смог оставить государственную службу и приобрести этот дом.

Новая собственность Мейендорфа состояла из участка, ограниченного Озерным переулком и Бассейной улицей (ныне – улица Некрасова). По переулку располагался трехэтажный дом, построенный тридцать лет назад для купчихи Пелагеи Коноваловой (лепные инициалы бывшей хозяйки барон не сбил – они и сейчас красуются на необарочном фасаде). А по Бассейной улице стоял небольшой доходный дом (№ 41), выстроенный архитектором Иогансеном для предыдущего владельца участка – переехавшего в столицу из Твери купца Григория Пинеса. Кстати, соседний дом (№ 39) занимали родственники Александра по другой ветви рода – шестидесятичетырехлетний барон Кондратий Мейендорф с женой и двадцатисемилетней дочерью.

Заселение в новый дом совпало для Александра с бурным периодом его политической карьеры. Зимой 1905 года после расстрела мирной демонстрации рабочих, шедших в Зимний дворец к Императору с петицией, в которой содержался ряд требований, направленных на ограничение самодержавия, в Петербурге началась первая русская революция. Через девять месяцев Николай II, дабы справиться со смутой и повсеместными забастовками, принял «Манифест 17 октября», учреждавший Парламент и гарантировавший некоторые гражданские свободы. В том же месяце появилась партия «Союз 17 октября», одним из основателей которой стал Александр Мейендорф.

Октябристы были либералами, однако придерживались умеренно-правых антиреволюционных взглядов. Мейендорф состоял не только в Центральном комитете Союза, но и служил в Государственной Думе, в которой у октябристов к 1907 году было явное преимущество. Из этого дома политик ездил на заседания, где блистал новый председатель Совета министров – сорокачетырехлетний реформатор Петр Столыпин. Мейендорф был двоюродным братом Столыпина, а партия октябристов – опорой Петра при принятии новых законопроектов и подавлении революции, которую удалось усмирить в июне 1907 года. В том же году Александр был назначен помощником (заместителем) председателя Госдумы.

Помимо успеха в политике, июнь 1907 года ознаменовался для Александра и личным событием – тридцатидевятилетний барон женился на сорокавосьмилетней княгине Варваре Шервашидзе, тете первой жены барона – Нины, которая умерла год назад. Варвара, или Бабо, как ее называли близкие, была дочерью последнего владетельного князя Абхазии Михаила Шервашидзе. Княжество было упразднено, а Абхазия окончательно присоединена к России, когда Бабо было всего пять лет.

Маленькая Варвара была по принятой тогда традиции с рождения отлучена от матери и воспитывалась в семье другой абхазской княгини, чьи сыновья участвовали в организации беспорядков.

Бабо, обретя в чужой семье молочную мать, должна была сплотить кланы и, как и остальные дети Шервашидзе, отданные на воспитание в разные города и впервые увидевшие друг друга через несколько лет, упрочить дружбу влиятельных родов.

Дети, действительно, были привязаны к своим молочным семьям больше, чем к родителям. Однако после упразднения абхазского княжества семья Шервашидзе (мать к тому времени умерла, остался только отец) была вынуждена собраться вместе для высылки в Воронеж с запретом возвращения в родные края.

Принцесса Евгения Максимилиановна Ольденбургская (ЦГАКФФД СПб)

Вскоре умер и отец, и одинокая молчаливая Варвара, повинуясь распоряжениям императорской семьи, отучилась в тифлисском пансионе благородных девиц, где учителя относились к княжне с подчеркнутым трепетом, за что однокашницы невзлюбили «ее высочество». Окончив обучение, Бабо переехала в Петербург к старшему брату и его жене, вместе с которыми бывала в обществе Императора Александра II и еще чаще – его сына, будущего императора Александра III, и его жены Марии Федоровны. Двадцатидевятилетняя Мария играла с Бабо в бильярд и учила ее ездить верхом. А в восемнадцать лет княжну назначили фрейлиной действующей императрицы Марии Александровны. Затем Бабо стала компаньонкой и подругой принцессы Евгении Ольденбургской и поселилась с ней и ее мужем Александром в их особняке на Дворцовой набережной. С этой добродушной и энергичной парой, постоянно занятой многочисленными благотворительными проектами, барышня объездила Европу, вела активную светскую жизнь и еще чаще общалась с императорской семьей, познакомившись теперь и со следующей, будущей – и последней – императрицей, Александрой Федоровной.

Первое замужество Варвары с грузинским князем Цулукидзе оказалось неудачным, и после восьми лет брака княгиня получила развод и обосновалась в Петербурге. Официальное знакомство Бабо с Мейендорфом (она видела его и до этого, на похоронах своей племянницы – первой жены) состоялось на катке, куда княгиню пригласили друзья. Известный политик, прекрасно держащийся на коньках, помог неумелой княгине удержаться от падения.

Свадьба прошла в домашней церкви во дворце Ольденбургских, а этот дом принял свою вторую хозяйку, Варвару, новую баронессу Мейендорф. Петр Столыпин при знакомстве с Бабо сказал о своем кузене: «Александр из тех мужчин, что камня на камне не оставит, пока не сделает вас счастливой»[77]77
  Оболенский И. В. Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений. М.: Астрель, 2012.


[Закрыть].

Но занятый политикой барон редко бывал дома, и Бабо, несмотря на то что вела жизнь светской дамы, часто проводила время в одиночестве, иногда уезжая поиграть в бридж во дворец старой подруги принцессы Ольденбургской, к этому времени уже парализованной.

В первый день Февральской революции 1917 года машина принцессы по обыкновению приехала в Озерной переулок. Бабо было тогда пятьдесят восемь лет, а Евгении – семьдесят два. Баронесса съездила на игру в карты и без происшествий вернулась домой.

В следующие дни, однако, передвигаться по городу транспортом стало невозможно, и под крики уличных мальчишек «Бей ее!» женщина каждый вечер ходила к подруге пешком, благо путь отсюда до Дворцовой набережной занимал чуть более получаса.

Весь 1917 год Мейендорфы провели в этом доме в Озерном переулке. Пока баронесса ходила по магазинам в поисках недоступных теперь продуктов и ругала солдат за любовь к Ленину, Александр, разочаровавшийся в действиях Временного правительства во главе с Керенским, разыскивал по больницам и моргам тела своих коллег и друзей, застреленных революционерами. Учредительное собрание, в которое был избран Мейендорф и которое должно было решить государственное устройство страны, было распущено сразу после созыва, не дав возможность противникам революции повлиять на ситуацию.

Барон был назначен сотрудником комиссии по обмену гражданскими узниками и помогал бывшим дворянам уехать из страны. Бабо, несколько месяцев прогостившая у Ольденбургских в Финляндии, вернулась в Петербург, чтобы быть рядом с мужем.

Пешком придя домой с Финляндского вокзала, она увидела, как изменился дом, в котором они прожили более десяти лет. В еще недавно принадлежавшем Мейендорфам здании по улице Некрасова теперь разместился полк кавалерии. У них Александр покупал овес, из которого готовили кофе и кашу. Дом на Озерном пока не отобрали, хотя живших на верхнем этаже слуг (двоих прачек, повариху и старую няню) комитет переселил в кладовую комнату на этаже Мейендорфов. Скоро, однако, платить слугам стало нечем, и осталась одна няня. Парадный вход было приказано закрыть, а всех посетителей пускать лишь через черный.

Главой бывшего домовладения барона теперь был старший дворник, а его жена, новоиспеченная хозяйка, устраивала заседания, на которые приглашалась и Бабо, как рядовая жительница. Чтобы купить теплые вещи или снять деньги на провизию с банковского счета, приходилось просить разрешения у домового комитета во главе с дворником.

Осознавая безнадежность ситуации, немолодая чета решила покинуть город и двинуться в Латвию, гражданином которой был Мейендорф, а затем под обстрелом большевиков проследовать дальше – в Англию, куда направился миноносец, увозивший в эмиграцию латвийского премьер-министра и пятьсот беженцев.

Мейендорфы обосновались в Лондоне, где Александр стал преподавателем Лондонской школы экономики. Барон и баронесса больше никогда не возвращались в Петербург. Но навещали кузину в имении Мон Репо в Выборге, который был тогда территорией Финляндии, какое-то время они и сами жили там.

Варвара скончалась на руках мужа в 1946 году в возрасте восьмидесяти семи лет. Александр пережил ее почти на двадцать лет. Бывшие дома Мейендорфов в Озерном переулке и на улице Некрасова ждала обычная участь – в них появились коммунальные квартиры. В подвале дома в переулке Озерном в 1930-е годы на самостоятельно устроенных нарах селились нищие, а в 1960-е – дворники. Затем какое-то время здание было заброшено. Дом по улице Некрасова был частично разбомблен во время войны и позже реконструирован.

Литература

3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. – СПб.: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.

Андреева Н. С. Мейендорфы // Немцы России. – Т. 2. – М., 2004.

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века / под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб.: Пилигрим, 1996.

Оболенский И. В. Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений. – М.: Астрель, 2012.

Политические партии России: история и современность / под ред. проф. А. И. Зевелева, проф. Ю. П. Свириденко, проф. В. В. Шелохаева. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000.

Программы главнейших русских партий: 1. Народных социалистов. 2. Социал-демократической рабочей партии. 3. Социалистов-революционеров. 4. Партии народной свободы. 5. Партии октябристов (Союз 17 октября 1905 г.). 6. Крестьянский союз. 7. Национальной демократическо-республиканской партии. 8. Политические партии различных национальностей России («Украинцев», «Бунда», и др.): с приложением статей: a) О русских партиях, б) Большевики и меньшевики. – М., 1917.