Текст книги "Маска короля"

– Чегой надо?

Зинаида протиснулась в дверь осторожно, бочком, толстая корова. Жену Степан не любил, хотя женился с выгодой, уж больно хорошее приданое положил Зинин батюшка, ныне покойный, все боялся, что дочку его так никто за себя и не возьмет. Некрасивая она была, толстая, волосики жиденькие, лицо рябое, как яйцо у больной несушки, ко всему еще и глупая.

– Степнаушко, – завела свою волынку жена, – ты только не серчай, там Кириллу, молодшенькому, совсем худо стало, с животом, бедненький, вторые сутки мается. Я дохтура покликать велела. – Она уставилась на него своими глупыми коровьими глазами.

Дура! Дура, как есть! «Дохтура» он позвала, хоть бы выговаривать для начала научилась! Идиотка! А что доктору платить придется, так это ее не волнует?! Подзабыла, небось, науку мужнину, ну ничего, сегодня Степан напомнит этой жирной свиноматке – вон как разнесло-то, ни дать ни взять кадушка с дрожжевым тестом, того и гляди, через край перельется, – кто хозяин в доме.

Подумал, и на душе враз потеплело, особенно умилил его испуг в больших, по-коровьи беспомощных глазах жены: знала, небось, на что шла, когда врача вызывала. Степан Афанасьевич бил жену часто и со вкусом, а она только закрывала лицо толстыми мягкими руками да тихонько повизгивала. Еще отец Степана Афанасий любил приговаривать: «бей бабу молотом – будет баба золотом». Будет, будет, мысленно пообещал Степан, с неприязнью разглядывая блинообразное лицо Зинаиды, а то взяла, видите ли, волю – докторов вызывает.

– Пошли кого сказать, чтоб не шел, пущай передадут, что все в порядке!

– А дите? Жалко же. – Вот дура, «дите» ей жалко, а денег мужниных не жалко, которые коновалу отдать придется, чай, за бесплатно никто работать не спешит.

– Дай отвару какого, ну, там, семени льняного или еще чего. Мне тебя учить, что ли?! – внезапно разозлился Степан. Вот прицепилась, корова, как репей!

– Так, Степанушко, – Зинаида жалобно захлопала короткими рыжими ресницами, – он уже пришел.

– И что?

– Тебя позвать велел. Поговорить хочет.

– Что ж ты сразу не сказала, дура! – заорал Степан Афанасьевич. – Веди сюда! Хотя нет, – Директор окинул критическим взглядом свой кабинет: чисто, тепло, уютно, мебель хорошая. Пожалуй, сюда вести незнакомого врача не стоит, еще цену заламывать начнет, а там, внизу, сразу видно – сиротский дом, взять с них нечего. – Сам спущусь. А ты сгинь с глаз моих, чтоб я тебя больше не видел!

Лия

Сегодня впервые я посмотрела на забор, окружавший ТЕРРИТОРИЮ, новыми глазами – глазами насмерть перепуганного человека. Я вообще на работу идти не хотела, но Локи сказал, что это будет выглядеть подозрительно, и пришлось собираться. Как нарочно, все валилось из рук: сказывались бессонная ночь и нервное потрясение… Странное дело, при дневном свете ночные чудища больше не казались такими уж страшными, но… Наша идея, точнее, идея Локи, выглядела еще более идиотской.

Он попросил, чтобы сегодня я ничего не предпринимала. Интересно, что я вообще могу предпринять? Забраться в кабинет директора со связкой отмычек в сумочке? Хотя нет, отмычки придется оставить на пропускном пункте. Тогда протащить мини-камеру? Во-первых, у меня ее нет, а во-вторых, как я собираюсь ее тащить? Поэтому на слова моего незваного напарника или, скорее, сообщника, я ответила утвердительным кивком, но Локи не поверил и повторил свои наставления еще раз. У него вообще все получалось очень просто: я должна вести себя максимально естественно, словно ничего не произошло. Легко ему говорить, а я театральных институтов не заканчивала и актрисой стать не мечтала, и вот как мне, после всего услышанного, делать вид, что все хорошо? Позднее, когда я немножко освоюсь с ролью тайного агента, мне придется не только смотреть по сторонам, вынюхивать и подслушивать, но и провоцировать людей на разговоры. Можно подумать, на любой мой идиотский вопрос собеседник враз осчастливит меня ответом и при этом не станет интересоваться, зачем мне та или иная информация. Глупо, конечно, но, поскольку я уже согласилась на эту авантюру, будем что-то думать.

Локи, видимо, опасаясь, что самостоятельно я до работы не дойду, вызвался доставить меня к месту назначения. На мотоцикле. Байк у него был просто отпадный, нет слов: черный, блестящий, украшенный какими-то не то подвесками, не то бахромой, и очень громкий. Когда мотоцикл завелся, двор аж вздрогнул, а все, кто еще спал, мгновенно проснулись, во всяком случае, мне так показалось. Наверное, весело мы со стороны будем смотреться: впереди Локи, похожий не то на металлиста, не то на бомжа, сзади я, в сером костюме классического покроя и остроносых туфельках.

Несмотря на мои опасения, добрались нормально. Локи высадил, читай – вытряхнул меня аккурат напротив ворот и умчался в неизвестном направлении, сказал – дела у него.

А я побрела к пропускному пункту с таким чувством, словно иду на казнь.

Наверное, у меня не слишком получалось притворяться, потому что даже молчаливый охранник, от которого ничего, кроме «здравствуйте» и «до свидания», слышать мне не приходилось, заботливо осведомился о моем самочувствии. Я буркнул что-то насчет головной боли и, опасаясь дальнейших расспросов, прошмыгнула внутрь.

Наверное, мне повезло, в любой другой день меня бы так просто в покое не оставили. Но сегодня… Что-то произошло. Все были какими-то нервными, взъерошенными, такое впечатление, словно кто-то засунул в наш муравейник толстенную палку и хорошенько ею поворошил. Так что моя бледность и легкая растерянность удачно вписывались в общий фон.

Выловив Светлану, я спросила, что случилось, она же, широко и абсолютно фальшиво улыбнувшись, заверила меня, что все в полном порядке. Просто день такой.

Ну, день так день, бывает.

– Как же, день такой, – презрительно хмыкнула Вероника, стоило Светлане уйти, – ничего лучше придумать не могла!

– Но ведь не соврала же, – отозвалась Елизавета Петровна, подкрашивая губы.

Несмотря на запрет, косметикой учителя пользовались вовсю, а следили главным образом за тем, чтобы оная косметика не попала в руки подопечных.

– Так и правды не сказала.

– А кому она нужна, твоя правда?

– Ей, например, – Вероника вытащила из ящика стола пачку сигарет – неслыханное нарушение режима, и смачно затянулась, – пусть знает, в какое болото влезла.

– Я, пожалуй, на свежий воздух выйду, – заметил Альберт Эдуардович, одарив Веронику неодобрительным взглядом.

– Иди, иди, – отозвалась та, – надышись, пока можешь.

– Мне кто-нибудь объяснит, в конце концов, что здесь происходит?

На мой пламенный призыв никто не отреагировал. Вероника с мечтательным видом пускала в потолок струйки дыма, Елизавета Петровна, отложив помаду, взялась за карандаш и принялась рисовать в уголках глаз жирные зеленые стрелки. Наталья Сергеевна, поджав тонкие губы, старательно вязала шерстяной носок.

– Ничего. – Наконец Вероника снизошла до объяснения: – Тебе же сказали, день такой… Нехороший.

– Почему нехороший?

– А день, когда в ворота стучится милиция, по определению нехороший.

– Милиция? – Я почувствовала прилив радости. Неужели Локи ошибся? Неужели все обойдется и без нашего, вернее, моего участия?

– Милиция, – подтвердила Ника, – а ты, кажется, и рада?

– Да, то есть, нет. Я думала, случилось что-то действительно серьезное.

– Куда уж серьезнее. – Елизавета оторвалась от зеркальца. – Пришел, задает всякие глупые вопросы о Жене. Зачем, ведь и так все понятно.

– Не знаю, не знаю, – Наталья Сергеевна на минуту перестала стучать спицами, – мне, например, ничего не понятно. Странное дело. Зачем ей понадобилось ехать ночью в тот район? Там же ничего нету. Куда она шла?

– Не куда, а к кому, будто вы не знаете, – Вероника затушила окурок о дно фарфоровой кружки. – В том районе Андрей обитает. Все знают, что у них роман был.

– Это только гипотеза, – Наталья Сергеевна не спешила отступать.

– Ага, ваша гипотеза на территории по всем углам обжималась, словно подростки, им даже босс замечания делал.

– Верно. Но не складывалось у них в последнее время что-то, – Елизавета посмотрела на себя в зеркало и с чувством выполненного долга убрала косметические причиндалы в сумочку. – Женька смурная такая ходила, нервная.

– Точно. И я вспомнила: я у нее какую-то ерунду спросила, а она как вскинется, наорала на меня, а потом сама – в слезы. Натуральная истеричка!

– Наверное, – выдвинула гипотезу Елизавета, – Андрей себе новую пассию нашел, а Женьку по боку, вот она и переживала. Не хотела его отпускать.

– Вот-вот, – Вероника вошла в раж, играть в детектива ей понравилось, – поэтому она на ночь глядя домой к нему и поперлась, надеялась, пожалеет, не выгонит, а там, глядишь, и сладится все. Только наш донжуан порядочной скотиной оказался, хотя я всегда ей говорила: кобель – он и есть кобель, как ни старайся, его не изменишь. Точно вам говорю, выгнал ее Андрейка, она опять в слезы, вот и забрела ненароком на пустырь. Судьба… Эх, дуры мы, бабы, из-за какого-то козла жизни лишиться…

– И у меня однажды так было, – Елизавета начала делиться своим жизненным опытом, но я уже не слушала. Надежда угасла, как свеча: милиция приходила из-за Жени, а не из-за того, что происходит на территории приюта, и копала, судя по всему, не в том направлении, совершенно не в том.

Локи

Гера, как всегда, оказался на высоте. Первое время Локи дико удивляло, как, в буквальном смысле слова, сидя на одном месте, можно столько всего узнать. Потом ничего, привык. У Геры связи были везде. Причем это «везде» не ограничивалось какой-либо страной, социальной прослойкой или профессией. Везде означало везде: правительство, модельный бизнес, портовые кабаки, мексиканские контрабандисты, адвокатская коллегия, друзья, собутыльники, товарищи, знакомые, знакомые знакомых. Если бы Гера мечтал о карьере разведчика, ему не было бы цены. Но нет, мальчик хотел стать известным актером. Не сложилось, и Гера стал уникальным специалистом по добыче информации. Вот и сейчас от него пришел замечательный полновесный файл. Локи, даже не заглядывая в него, мог быть уверен: в файле содержится вся более-менее существенная информация, которую можно добыть более-менее легальным путем.

Итак, что мы имеем благодаря стараниям Геры? Церковь Живой веры, она же Церковь обретения Благодати Божьей, здесь же – Союз независимых христианских миссионерских общин. Названий много, суть одна. Во главе секты – Аввакум Иерусалимский, он же Уильям Снольски, потомок польских эмигрантов, прижившихся на благодатной американской почве. Он же: Отец, Проповедник, Мессия, Избранный, короче, тот, кому открылась Истина, и тот, кто понял, как из этой истины выгоду извлечь. Обычному американскому проповеднику Истина открылась не где-нибудь, а у Гроба Господня, где Господь Бог лично снизошел до скромного праведного американца и выказал свое божественное недовольство состоянием дел на планете. Дескать, люди погрязли во грехах, церковь запуталась в интригах, слова истины потеряны, и вообще, мир вот-вот канет в геенну огненную, если, конечно, на планете не наберется достаточное количество праведников, дабы спасти человечество. И тут же продиктовал, что именно нужно делать, чтобы спастись.

Вернувшись домой, американец не растерялся, написал книгу, потом еще одну, собрал кружок таких же шизонутых и создал собственное учение, смысл которого сводится примерно к следующему: делай, что говорит тебе твой учитель, и на тебя всенепременно снизойдет благодать господня, а заодно и мир спасешь.

В общем, ничего нового американец не придумал… Последний абзац поставил Локи в тупик. На территории Российской Федерации не было зафиксировано деятельности Союза. Аввакум Иерусалимский – это ж надо было себе такой псевдоним придумать! – вообще предпочитал не выбираться за пределы любимых Штатов. Да и секта у него была небольшая, возможно, со временем учение разрастется, навербует новых сторонников, пойдет по миру широкими шагами, но куда более вероятно, что Снольски нагребет достаточно денег и тихонько прикроет секту, или она сама распадется. Одно понятно – он не станет тратить доллары на покорение далекой и плохо изученной России. Значит, кто-то прикрывается его именем или его организацией. Сейчас любые документы изготовить можно, были бы деньги, и мандат личного посланника папы Римского со всеми печатями тебе выправят, а не то, что хлипкое американское удостоверение личности.

Следующий вопрос: а смысл? Зачем представляться филиалом Союза? Полузаконной организации, которая находится у черта на куличках?

Ответ не заставил себя ждать. Именно потому, что секта, и именно потому, что на куличиках. Во-первых, головной офис далеко, значит, здесь о нем информации крайне мало, да и интересоваться никто не станет. Ну, вкладывают буржуи свои капиталистические доллары в детишек, так бог им в помощь. Во-вторых, тот, кто запустил эту карусель, человек умный, заранее планирует свой выход из игры – через год, два, три – не важно. Важно, что когда откроется правда, все грехи спишут на американцев, а там опять же – где та Америка, попробуй, дотянись! А если и дотянешься, радости тебе от этого не прибавится, ибо Уильям Снольски о российском филиале своего Союза знать ничего не знает и ведать не ведает.

Черт… Черт. Черт! С таким ему сталкиваться еще не приходилось. Бывало, секты маскировались под альтернативные религиозные течения, под психологические клубы, кружки по интересам и так далее, но чтобы кто-то маскировался под секту? С одной стороны, Локи пребывал в замешательстве, а с другой… Если убрать организатора, все развалится, и играть придется против человека, конкретного человека, а не против безликой живучей гидры. В этом были свои преимущества и свои недостатки.

Самое большое преимущество – у больших сект всегда имеются финансовые и человеческие ресурс. Крысиный король пока один, он никому не доверится настолько, чтобы попросить помощи. И самый существенный недостаток – исполнителям нужно давать команду, отсюда – задержка реакции, которая не раз спасала его шкуру; Крысиный король действует сам, а в уме и оперативности ему не откажешь.

И еще: в конце письма Гера попросил, чтобы Локи срочно с ним связался, причем по телефону, почта, даже сверхбыстрая, электронная, его не устраивала.

Интересно, зачем он понадобился другу?

Дед Мороз

Когда раздался телефонный звонок, Максим Ильич занимался интереснейшим делом – пытался стереть широко известное всей стране матерное слово из пяти букв, выцарапанное каким-то хулиганом на спинке его стула. Слово не стиралось, и дед Мороз начал раздражаться, а тут еще и телефон. Звонок двойной, внутренний, не иначе, как опять кто-то кабинетом ошибся, только от дел его отрывают, никакого покоя.

– Да! – рявкнул он в трубку, чтобы на том конце провода мгновенно сообразили, что следует незамедлительно извиниться и отключиться. Не извинились и не отключились. Наоборот, холодный строгий голос потребовал: незамедлительно явиться пред ясные начальственные очи. Что-то новенькое и вряд ли хорошее.

Интуиция его не обманула: начальник был не просто зол, он весь трясся от ярости. Орал, выплевывая слова со скоростью пулемета. А причина сего высочайшего гнева была проста – школа-интернат. Мало того, что Максим Ильич, манкируя своими непосредственными обязанностями, начал играть в частного детектива, так он еще осмелился побеспокоить директора столь уважаемого в городе учреждения! И, заметьте, без санкции, постановления или хотя бы устного указания. Оказывается, Максим Ильич проявил редкостное нахальство и грубость, прорываясь на территорию школы, и для этих целей он воспользовался удостоверением сотрудника правоохранительных органов, то есть использовал служебное положение в личных целях. С директором, уважаемым человеком, разговаривал как с подозреваемым, задавал глупые вопросы, требовал какую-то нереальную информацию. И вообще, Игнат Владимирович НАМЕКНУЛ, пока только намекнул, будто Морозов попытался прибегнуть к шантажу. Естественно, начальство понимает, последнее является не более чем художественным преувеличением, фантазией испуганного человека, но оно, начальство, надеется, что Максим Ильич сделает правильные выводы, в противном случае будет поставлен вопрос о профессиональной пригодности следователя Морозова, тем более, что следователю этому давно на пенсию пора. Вот так.

Покинув кабинет шефа, до отвращения похожий на резиденцию директора интерната, дед Мороз крепко призадумался. Не то, чтобы он испугался, в его возрасте уже мало чего боятся, тем более, такой эфемерной угрозы, как пенсия – какая разница, месяцем раньше, месяцем позже, выслуг-то у него хватает. Дело в другом: кто-то успел стукнуть начальству о его визите. Кто-то такой, кого начальство – в лице Вадима Вадимовича Петренко – боится до дрожи в коленках. И еще: если последовала такая реакция, значит, не зря он туда ходил. Значит, его испугались. А обычно кто боится? Тот, кому есть, что скрывать. Следовательно, его задача – найти, что же такое скрывается за нервной улыбкой Игната Владимировича и воплями Вадима Вадимовича.

В кабинете Морозова ожидал стул с нестираемой похабной надписью, но, глянув на словцо из пяти букв, Максим Ильич только ухмыльнулся и придвинул стул к стене. Надпись – на спинке, а стена, даже если и прочитает ее, не обидится. Плохое настроение как рукой сняло, что хмуриться-то, когда столько всего нужно сделать.

– Можно? – в кабинет заглянула баба Шура, как всегда, без стука. – Ты, Максимка, вот что… – Она замялась, подбирая слова.

Баба Шура была старой, много старше его, еще когда он, молодой и горячий выпускник школы милиции, приехал по распределению в Алиев, баба Шура работала здесь следователем и величали ее тогда уважительно – Александрой Денисовной. Потом произошла некая неприятная история, ее обвинили в получении взятки, потере важных улик и вымогательстве. Был суд, дали срок. Вернулась она уже не солидной, уважаемой дамой, Александрой Денисовной, а сломленной жизнью старухой: ни работы, ни денег, ни жилья, которое бывший муж успел перепродать еще до того, как расторг брак. Кому она была нужна в свои шестьдесят лет со справкой об освобождении, прокуренным голосом, больными легкими и скрюченными артритом суставами? Тогда Максим ей помог – не бабе Шуре, а Александре Денисовне, человеку, которого он когда-то безмерно уважал и у которого он научился почти всему, что знал. Устроил на работу, сюда же, в прокуратуру, уборщицей, комнату в общежитии выбил – как сотруднику. Из нынешних мало кто помнил следователя Александру Денисовну, зато все быстро привыкли к неопрятной, вечно ворчащей старухе с ведром в одной руке и шваброй в другой.

– Словом перекинуться надо бы. Дело у меня к тебе. Важное. Давай через часика два на том месте, где тебя впервые от вида трупа скрючило. – Баба Шура хохотнула. – А теперь давай, шуруй отсюдова, не мешай чистоту наводить. – И, нагнувшись, принялась елозить рваной тряпкой по полу. – Давай, давай, иди.

Дед Мороз послушно вышел. С каждым часом жизнь становилась все интереснее…

Локи

Гера настолько искренне обрадовался его звонку, что Локи стало неудобно. Какая, в сущности, ерунда: набрать номер и пару минут поговорить со старым товарищем, так ведь нет, все руки не доходят.

Впервые за все годы их знакомства Гера обратился к нему с просьбой, что само по себе было удивительно, а то, что просьба напрямую касалась «профессии» Локи, было удивительно втройне.

Если вкратце: у Геры в городе Алиеве были друзья – ничего нового, у него, наверное, в каждой захудалой деревеньке есть знакомые. У этих друзей, чью фамилию Гера благоразумно опустил, имелась дочь Юленька. Единственный ребенок, настоящая отрада родителей, умница, красавица, спортсменка. В этом году девочка должна была закончить школу и, как всякий благоразумный ребенок, совершить попытку прорваться в приличный университет, любящие же родители заранее побеспокоились о том, чтобы попытка эта увенчалась успехом. Университет и факультет были выбраны уже давно, и дитя, кроме постижения обычных школьных премудростей, занималось с репетиторами. Почему в прошедшем времени? Да потому, что девочка пропала. Не физически, морально – исчезло то доброе, светлое существо, та Юлечка, к которой привыкли все окружающие. Юля принялась прогуливать уроки, откровенно грубить и учителям, и репетиторам, и собственным родителям, доводя последних до истерики. Наотрез отказалась поступать куда-либо, еще и подворовывать начала. Во всяком случае, из дома стали пропадать деньги, золотые украшения, монеты из папиной коллекции и прочее, и прочее. На все вопросы и попытки поговорить девица реагировала одинаково – презрительно фыркала и отворачивалась или просто посылала родителей на три буквы. А когда папаша, у которого после пропажи особо ценного экземпляра коллекции лопнуло терпение, взялся за ремень, Юленька, не долго думая, побежала в милицию и накатала заявление. Дело с трудом удалось замять. Положение осложнялось тем, что папа нехорошей девочки Юли занимал в городе видный пост, и любой мало-мальский скандал мог стать началом конца его карьеры.

Родители подозревали, что в преображении их обожаемого чада виновен молодой человек, с которым это чадо связалось. Сначала они не обратили внимания на нового кавалера дочери, благо поклонников у Юли всегда хватало, но, когда характер девушки стал меняться, к парню присмотрелись. На первый взгляд, ничего подозрительного – из хорошей, обеспеченной семьи, студент, ни в каких криминальных разборках замечен не был, вежлив, воспитан. Почти идеал. Но… У идеала были длинные волосы, странная татуировка на левом предплечье, золотая цепочка с кулоном в виде нацистского креста-свастики и необычные идеи. Лев – так звали парня – искренне считал себя человеком новой волны, нового поколения. В разговоре через каждые пару фраз он вставлял: «Мы, как представители человеческой элиты…» Он бредил разрушением, искренне полагая, что новое поколение просто обязано уничтожить старую цивилизацию, чтобы дать возможность возникнуть цивилизации новой.

Полный бред! Локи даже примерно представлял себе, отчего девушка слушала эту ахинею как истину последней инстанции: для нее Лев стал не просто очередным влюбленным в нее юнцом, готовым ради ее ласкового взгляда совершить подвиг. Нет! Лев был Учителем, Открывателем Пути, одним из тех, кто, не испытывая ни сомнений, ни душевного трепета, готовы разрушить этот мир. Все верят в собственную исключительность, но Лев возвел эту веру в абсолют. Локи уже приходилось сталкиваться с подобными типами, у них не то, что идеи и методы работы одинаковы, слова-приманки – и то идентичны. Наверное, Лев говорил что-то вроде: «Мы – вершители судеб мира». Под «мы» подразумевались: он, Юля и другие такие же одержимые. Сатанисты.

Последний факт Юлины родители узнали, когда, отчаявшись справиться с дочкой собственными силами, наняли частного детектива. И пришли в ужас: их скромная нежная красавица ошивается в толпе моральных уродов! Детектив что-то говорил и о развратных оргиях, в которых Юля принимала непосредственное участие, о жертвоприношениях кошек и собак, об осквернении могил. Вникать в подробности родители не захотели. Мать слегла в больницу в предынфарктном состоянии, отец принялся искать выход и каким-то образом вышел на Геру, а Гера обратился к Локи.

– Девочку вытащишь когда? – Гера даже не спрашивал, согласен ли Локи вообще браться за это дело. Правильно, куда он денется с подводной лодки, Гера – единственный человек, которому Локи не мог отказать, тем более, что до сегодняшнего дня тот ни разу не обращался к нему с просьбами.

– Не знаю. Честно. Сатанисты – это такое дело… Непредсказуемые ребята. И мозги промывают хорошо.

– Опасно? – в голосе друга слышалось волнение. Если сейчас Локи ответит «да», Гера отзовет свою просьбу, если «нет» – не поверит.

– Не более чем всегда.

– Ты имеешь желание составить завещание? – Стандартный вопрос, который Гера – или Грег – задавал ему в конце каждого разговора. Его, наполовину ирландца, наполовину шотландца и самую чуточку русского, очень возмущало такое небрежное отношение Локи к своему имуществу, тем более, при подобной работе. Каждый раз Локи отвечал отрицательно, но сегодня… Почему-то сегодня он ответил утвердительно:

– Хочу.

– Ты говоришь серьезно? – Гера уже почти запаниковал.

– Более чем. Только не надо нервничать, хорошо?

– Я приеду.

– Успокойся, я зайду в любую контору и составлю бумагу, потом перешлю тебе.

– Даже не думай! Ваши юристы… Они… Они есть мафия! – выдал Грег. – Они подделывать документ! Я буду в Москва в два дня.

– Не в Москва, а в Москве, – поправил Локи, – и не «в два дня», а «через два дня». Понятно, бестолочь американская?

– Понятно. Что такое бестолочь?

– Ничего. – Локи повесил трубку. Значит, через два дня нужно будет наведаться в Москву, а то этот энтузиаст сюда припрется, можно подумать, что, кроме него, настоящих юристов в мире не осталось! Ладно, приедет – поговорим, а пока есть смысл наведаться к родителям девочки Юли. Локи не отпускало странное чувство, что он видит отдельные кусочки общей картины и никак не может сообразить – что же там такое нарисовано?