Текст книги "Роковое увлечение"

Нежданная гостья

Подготовка к праздникам (которой были заняты все) подходила к завершению. Моник с изумлением отметила, что слуги находятся в приподнятом настроении. Дом сверкал огоньками и небывалой роскошью праздничных убранств. Мишель и Ален успели съездить в Париж по неотложным делам, ну и, конечно же, приобрели подарки. Привезенные ими коробки слуги отнесли в главный зал; к каждой была прикреплена цветная фигурная картонка с именем будущего владельца. Моник уже заметила, что Мишель не всегда ведет себя как аристократ, и вскоре этому нашлось объяснение. Все же по воле судьбы он был воспитан Жюли, простой женщиной, пусть и бонной – образованной нянькой, и та волей-неволей привила ему определенное отношение к жизни. Герцог покупал подарки для слуг, сажал их за свой стол (как, например, происходило с Аленом) и делал многое другое, что вызвало бы у его матери неодобрение, негодование и даже ужас. Но Мишель хорошо понимал, где, когда, а главное, с кем можно позволить себе такое поведение.

Демократичность герцога нравилась Моник, ведь так этот родовитый мужчина становился ей ближе и понятнее. Быть может, отчасти благодаря этой простоте, впитанной с молоком кормилицы, он однажды обратил внимание на девушку незнатного происхождения, но близкую ему по духу – на нее, Моник. И, вероятно, отчасти в этом была причина его странного, неосознанного восхищения этой простой, но утонченной девушкой, выделяющейся на фоне дам из высшего общества. К удивлению окружающих, молодые люди комфортно чувствовали себя в обществе друг друга. Моник тянулась к высокому, Мишель – к простому, и в итоге их союз давал каждому из них желаемое.

Вот уже несколько дней девушка с интересом и восторгом наблюдала за этой суматохой. Прежде она не видела ничего подобного. Привыкшая к скромным праздникам, Моник с непривычным ей доселе нетерпением и любопытством ждала грядущего торжества. Конечно, она понимала, что бо́льшую часть времени ей придется провести в одиночестве, ожидая возвращения Мишеля. Нужно было смириться с этим, хоть и невозможно было утаить от герцога свою печаль.

Моник ждала и верила, что когда-нибудь все изменится. Боялась этих мыслей, но все же мечтала, мечтала, как любая женщина, о настоящей семье, свадьбе и детишках. Не понимала, как это осуществить, но не могла запретить себе хотя бы фантазировать об этом, и грезы, словно целебное снадобье, давали ей терпения и сил преодолевать печали и проращивали в ее сердце надежду.

Вскоре Мишель уехал в имение к матери. В эти холодные вечера люди собирались вместе, повсюду слышались веселые голоса, звонкий смех детворы. Впервые за долгое время Моник почувствовала себя по-настоящему одинокой. Она закрывалась в спальне, много читала, что-то писала и откровенно скучала, поглядывая в окно на холодную, хмурую погоду и опустевший двор. Слуг в доме поубавилось, ведь многие из них встречали праздники с семьей. Осталась Жюли с двумя сыновьями, еще пара служанок, уже немолодых и, видимо, одиноких, а также конюхи, заботившиеся о лошадях герцога, и, конечно же, всеми нелюбимый Жак, рассорившийся со своими родственниками. Так бы и тосковала Моник, стараясь не попадаться управляющему на глаза, если бы не неожиданный визит.

– Моник! – с нескрываемым волнением, громко произнесла Жюли, влетев в ее спальню.

– Что случилось? – лениво потягиваясь в постели, спросила девушка, сердясь из-за того, что ей не дали выспаться.

– Собирайтесь, мадемуазель, вас ждут! – торопливо доставая из шкафа наряды, произнесла Жюли.

– Да успокойся ты! Кто меня ждет, Мишель? – поинтересовалась сонная Моник.

Она не скрывала раздражения и сердито хмурила брови. Моник, как и в день своего приезда, была мила и проста в обращении со слугами герцога, но в ситуациях, подобных этой, не стеснялась выражать недовольство. Неосознанно для самой себя и незаметно для других девушка все чаще и чаще примеряла на себя новый образ, новую роль. Ей принадлежала некая власть. Пока еще негласно, Моник возвышалась над другими обитателями дома, даже над теми, кто провел здесь всю свою жизнь (как, например, Жюли, Люк и прочие), ведь она была любимой женщиной герцога и, кто знает, быть может, когда-нибудь станет его женой. И будет с гордостью носить титул герцогини, пусть даже это всего лишь формальность. Вероятно, именно поэтому ее негативные эмоции не вызывали у прислуги ни возмущения, ни даже недовольства.

Жюли, продолжавшая перебирать наряды, оглянулась на Моник и пояснила:

– Герцогиня Элен!

Девушка переменилась в лице, выскользнула из-под теплого пушистого одеяла и подбежала к окну. Увидев незнакомую дорогую машину, она растерянно спросила:

– Зачем? – и, не дожидаясь ответа, удалилась в ванную комнату, что-то шепча одними губами.

– Мадемуазель, мадемуазель! – догоняя ее, подбежала к закрывающейся двери Жюли и торопливо сунула конверт в узкую щель, шепнув: – Это письмо она передала вам.

Моник взяла конверт и резко захлопнула дверь. Даже не взглянув на письмо, она раздраженно бросила его на подоконник и принялась умываться. Ее настроение было испорчено – не столько бестактным вторжением Жюли, сколько волнением, вызванным неожиданным визитом.

Девушка вытерла лицо полотенцем, а затем, вспомнив о письме, подошла к окну и взяла конверт. Повертела его в руках, открыла и пробежала глазами первую строку. Неожиданно Моник замерла и нежно улыбнулась. Снова вернулась к первым словам и уже внимательно прочла все письмо. Оказалось, что оно от Мишеля. После приятных, ласковых слов о любви он объяснял причины визита Элен. Оказалось, что тетушка герцога, несмотря на свой веселый нрав и широкий круг общения, все же была довольно одинока. Она была старшей и единственной сестрой отца Мишеля, погибшего во время Первой мировой войны. С Полет у нее были довольно натянутые отношения, и даже то, что ее второй муж был двоюродным братом Элен, не делал женщин ближе. У этих двух дам были совершенно непохожие характеры, и они по-разному приспосабливались к жизненным переменам. Элен принимала все легко, быстро адаптировалась к новым обстоятельствам и даже умела извлечь из них пользу, в то время как Полет была довольно консервативна и потому упрямо цеплялась за пережитки прошлого. Кроме прочего, мать Мишеля считала своего первого мужа предателем и виновником всех своих неудач; казалось, она его ненавидела, а из-за того, что отец и сын были очень похожи друг на друга, Полет испытывала к Мишелю неприязнь, постепенно сменившуюся безразличием. Элен же с детства была дружна со своим братом и теперь, когда его не было в живых, всячески старалась поддерживать его сына, но не забывала и о Жозефин. Оказалось, что тетка Мишеля решила пригласить Моник к себе, дабы скрасить свое одиночество, тем более что та произвела на нее приятное впечатление.

Моник не заставила себя долго ждать. Спустившись к нежданной гостье, она осыпала ее комплиментами и очаровала своей улыбкой. Они недолго побеседовали – лишь пока одна из служанок собирала вещи Моник. Затем, накинув недавно подаренную Мишелем шубку и поправив шляпку, девушка последовала за полной, но очень живой, энергичной Элен.

Всю дорогу женщины весело болтали, удобно расположившись на просторном заднем сиденье автомобиля. Элен, как и прежде, не спускала с рук своего любимого песика, едва ли не целуя его. Моник про себя поражалась такому отношению к собаке, но внешне ничем не выдавала своих мыслей. Тетушка герцога была очень жизнерадостной и разговорчивой. Сразу после знакомства они мало общались – Элен была тогда несколько сдержанна.

Свою молодую гостью она разместила в одной из самых красивых спален, гораздо больше той, что была у девушки в имении герцога.

– Ну, как ты устроилась, деточка? – на следующий день за завтраком лукаво поинтересовалась Элен.

– Слово «хорошо» не передаст этого шика… Скажу проще – по-королевски! – хитро улыбаясь, произнесла Моник, приступая к трапезе.

– Ты мне нравишься!

– Неужели только я вам льщу?

– Да нет, но только ты, в конечном счете, так просто сознаешься в этом, и это радует меня еще больше! – искренне улыбаясь, ответила развеселившаяся Элен.

Эти две, казалось бы, такие разные особы быстро нашли общий язык. Моник поняла, что не ошиблась: у герцога очень веселая и добрая тетушка. Она легко относилась к причудам молодежи и не заостряла внимание на социальном положении, на неравенстве. Удивительно, но у них с Моник нашлось много тем для разговоров, обсуждений, даже споров. Чем больше девушка общалась с Элен, тем отчетливее ощущала огромную, нерастраченную, невостребованную силу любви, таящуюся в сердце этой женщины.

– Простите, но могу ли я задать вам личный вопрос? – спросила однажды Моник, не в силах более сдерживать любопытство.

– Наверное, ты спросишь о любви?

– Да, вы правы! – удивилась Моник проницательности Элен.

– Ну, если тебе действительно хочется это узнать, что ж, слушай. Когда-то, как и все, я была молоденькой. Я была девушкой из богатой семьи, представительницей уважаемого старинного рода. И как часто бывает в нашей среде, родители подыскивали мне соответствующую партию. Но я не могла принять фальшивые комплименты, неискренние слова, лукавые взгляды, хоть и в, так сказать, интеллектуальных рамках – холодные, равнодушные беседы. И однажды отчаянно влюбилась в обычного, ничем не выдающегося, неприметного, но искреннего, доброго, честного молодого человека. Беда в том, что он был сыном нашего конюха. Юноша был необразован, но от природы обладал тонкой душой. Бог наделил его даром – он красиво рисовал. Мы долго скрывали ото всех свои чувства. Да что там говорить, и от самих себя поначалу тоже…

Моник с нескрываемым любопытством слушала историю любви этой необыкновенной, энергичной, веселой женщины, в душе которой, судя по всему, таились противоречивые чувства: радость и печаль, тревога и спокойствие. Чего только не хранят в себе человеческие сердца, какими только секретами и переживаниями они не истерзаны!..

Долго еще Элен рассказывала свою историю. Время от времени она умолкала, как будто набираясь сил. Ее глаза становились влажными, но ни одна слезинка так и не упала на ее пухлые щеки. Теперь, когда Моник узнала печальную историю этой женщины, ей вдруг стало тревожно, отчасти и за себя, за свою любовь. Родители Элен безжалостно разлучили ее с милым. Тяжело переживая расставание, она заболела, и это спасло ее от поспешного брака с нелюбимым. Тем временем родители переключили внимание на сына, Эдгарда: они нашли ему достойную партию и все свободное время готовились к свадьбе.

– Неужели вы больше не виделись? – спросила Моник, растроганная этой историей.

– Нет, ни разу.

– Неужели он вас не искал?

– Кто знает? – печально ответила Элен, поглаживая песика, и тихо добавила: – Иногда недосказанность, ложь во благо разлучает влюбленных навек. Им бы встретиться, поговорить, объясниться, а они вместо этого молча страдают порознь всю оставшуюся жизнь.

– И что, вы так ничего о нем и не узнали?

– Отчего же? Узнала… Он погиб во время войны. У него осталась жена и трое детей. Это могли бы быть наши дети, но… Мой отец насильно женил его на служанке одного из своих компаньонов. Не позволял ко мне приблизиться… Мне же тем временем внушали, что он меня разлюбил и с легкостью от меня отрекся. С тех пор каждый из нас зажил своей жизнью…

– Но простите, насколько мне известно, вы так и не вышли замуж?

– Нет! Достигнув возраста, когда можно самостоятельно принимать решения, я уже не видела в этом смысла. Я не была обделена вниманием мужчин. Детишек же заводить тогда было уже поздно… А впрочем, я люблю свою свободу и независимость!

Но почему-то последняя фраза, хоть и была произнесена с уверенностью, прозвучала слишком уж грустно.

Женщины много общались и часто прогуливались по парку. Они вместе встретили Рождество, посетили мессу, отпраздновали торжество пышным, обильным застольем. За все это время к Элен почти не приезжали гости, за исключением немногих мужчин, которые все же нашли свободную минутку и посетили ее, быть может, надеясь на то, что это поможет им приблизиться к ее огромному состоянию. Элен как истинная женщина кокетничала с ними, шутила, смеялась, а когда они уезжали, говорила, обращаясь к самой себе:

– Они милы: повеселили старушку. Но жаль их: мои купюры шелестят не для них…

Так и шли дни. В гостях было интересно, но Моник хотелось вернуться в имение герцога. Ей не терпелось увидеться с Мишелем, очень уж она по нему соскучилась.

Девушка начала потихоньку собирать вещи. За этим занятием и застала ее Элен ранним морозным утром, когда прохлада с улицы коварно проникала в дом, пытаясь его остудить.

– Ты уже собираешься, моя дорогая? – войдя в комнату следом за служанкой, принесшей гостье горячий кофе с молоком и сдобу, спросила хозяйка спокойно и иронично.

Моник растерялась; ее губы прошептали:

– Я просто хотела сложить вещи, которые не понадобятся мне в ближайшее время…

Элен уселась в удобное кресло и, загадочно улыбаясь, принялась рассматривать свою гостью. Моник отложила вещи, вздохнула и села напротив гостеприимной хозяйки. Элен приказала служанке подать ей то же угощение, что и девушке. Когда распоряжение было исполнено и дверь за прислугой беззвучно закрылась, женщина, поставив песика на пол, обратилась к Моник:

– Я не хотела начинать наше знакомство с этого разговора, поэтому оставила его напоследок.

Девушка невольно напряглась, но улыбка, не радостная, а скорее растерянная все же скользнула по ее губам.

– Надеюсь, ты понимаешь всю сложность своего положения? Я не намерена тебя пугать, ты мне понравилась, и мне бы не хотелось, чтобы ты страдала. Но пойми: между тобой и Мишелем бездна. Моник, ты еще очень молода и красива. У тебя все впереди. Однако боюсь, ты на ложном пути, – тихо произнесла Элен.

Девушка молчала и только сильнее сжимала пальцы: эти слова резали ей слух и ранили в самое сердце.

– Пойми, – продолжала женщина, – я болею за вас всем сердцем. Но Полет, мать Мишеля, давно вынашивает честолюбивые планы в отношении своего сына и никому не позволит их нарушить. Боюсь, мой мальчик не сможет ей противостоять – она имеет над ним какую-то необъяснимую власть.

Моник поднесла чашку к губам и отпила кофе. На несколько минут в комнате воцарилась тишина.

– А вы? На самом деле, что бы вы сделали на моем месте? – решительно спросила девушка.

– У каждого из нас свой путь, своя судьба. Могу лишь сказать, что у ваших с Мишелем отношений нет будущего. Но глупо опускать руки, даже не попытавшись бороться за свое счастье. Ведь порой возможно невозможное…

Моник продолжала пить кофе, пытаясь осознать услышанное. Элен же, подозвав своего забавного песика, снова взяла его на руки и неторопливо вышла из комнаты, оставив гостью одну. Она попыталась дать понять девушке, что ее положение шатко, что отношения с молодым герцогом непрочны, что Полет настроена враждебно ко всем, кто вмешивается в ее планы, особенно если они связаны с ее сыном, на которого она возлагала огромные надежды, тщательно подбирая ему достойную, выгодную партию. Для себя же за проведенное с Моник время Элен в очередной раз отметила, что молодые люди действительно искренне любят друг друга, и теперь ломала голову над тем, как им помочь. Женщина не желала никому из них пережить то, что пришлось пережить ей, из-за чего она за все эти годы так и не обрела счастья, и ее душа жаждала противостоять придуманным людьми препятствиям на пути к искренней любви.

Карнавальная авантюра

А тем временем Мишель в обществе сестры, матери, отчима и еще нескольких родственников, приехавших на Рождество, праздновал по-семейному, но шумно и весело. Молодой герцог отметил про себя, что у них уже давно не случалось таких теплых встреч. Все это время он то и дело вспоминал о своей очаровательной Моник и с нетерпением ожидал, когда же к ней вернется. Предвкушая скорую встречу, мужчина все чаще задумывался и уединялся с книгой в руках. Нет, он вовсе не зачитывался ею. Книга скорее нужна была ему для прикрытия, дабы у окружающих, особенно у Полет, не возникло лишних вопросов по поводу его таинственной задумчивости.

– Дорогой, ты так же, как и много лет назад, любишь читать; это похвально, – застав Мишеля в библиотеке с томиком в руках, отметила мать.

Герцог очнулся от грез, внимательно взглянул на Полет и поспешно убрал книгу в ящик стола, за которым сидел. Что-то в глубине его души подсказывало Мишелю, что матери глубоко безразлично, чем он на самом деле озабочен. Он смотрел на нее, уже зная, что эта властная женщина пришла к нему не для того, чтобы побеседовать на отвлеченные темы, обсудить прочитанную книгу или спросить, чем еще интересуется ее сын. Ее привело к нему нечто крайне важное, что она обязательно хотела ему сказать.

– Милый мой, я очень рада, что ты прислушался к моим словам. Мне лестно, что для моего сына мнение матери все еще важно…

На глазах женщины выступили слезы, соленые, прозрачные, но неискренние.

Мишель подошел к Полет, взял ее под руку и предложил присесть на удобный диванчик. Она вытерла лицо белоснежным носовым платком, отороченным тонким кружевом, и, усевшись как можно удобней, продолжила:

– До меня дошли слухи о твоих визитах к друзьям. Я счастлива, мой мальчик! Вот увидишь, скоро ты даже не вспомнишь, как звали эту девицу. Ну чем она так тебя очаровала? Ах, мужчины, вас невозможно понять! Скажи, она не устроила тебе скандала, когда ты отправил ее восвояси? – поинтересовалась Полет, совершенно забыв о том, что кроме прочего до нее дошли слухи и о его чрезмерном интересе к алкоголю.

– Мама! – с нескрываемым раздражением воскликнул герцог.

Полет удивленно расширила глаза, не понимая сыновнего гнева. Мишель тут же осознал свою ошибку и, присев рядом с матерью, успокаивающе поцеловал ей руку.

– Ну ладно, все пройдет. Понимаю, тебе не хочется говорить на эту тему, но знай: я очень довольна тобой, мой мальчик! Таким девицам нет места возле моего сына, я не позволю тебя одурачить!

Полет погладила Мишеля по волосам и, довольная беседой, вышла из комнаты.

Молодой герцог уронил голову на руки и тяжело вздохнул. Он понимал, что все его старания: встречи с друзьями без Моник, имитация холостяцкой жизни, – лишь отсрочат разоблачение, которым рано или поздно закончится эта вынужденная ложь, сплетенная ради спасения любви…

От печальных дум герцога отвлекла веселая сестра, вбежавшая в комнату и как вихрь закружившаяся возле него.

– Мишель, не обращай внимания на Полет. Она уверовала в то, что ты пустился во все тяжкие, но зато удалил от себя главную угрозу, по ее мнению, нависшую над нашей семьей, – молодую смазливую авантюристку.

– Жозефин, я бы хотел, чтобы ты приехала к нам на Новый год! – будто бы не слыша сестру, произнес герцог.

Девушка в восторге запрыгала и, захлопав в ладоши, принялась целовать брата. Она была так рада его неожиданному предложению, что не смогла сдержать охватившие ее эмоции. Жозефин уже достигла возраста, когда все чаще хочется оторваться от дома и строгой матери, пококетничать с молодыми мужчинами, понаблюдать за восхитительными дамами…

Недолго думая, девушка помчалась к Полет, чтобы спросить у нее разрешения на столь неожиданную поездку. К удивлению Жозефин, мать почти сразу же согласилась. Единственное, чего требовала Полет от дочери, – это разузнать истинную обстановку в доме Мишеля и доложить о его новых увлечениях, дабы иметь возможность контролировать неугодные ей связи сына, на которого у нее были большие планы. Жозефин поспешно согласилась на все условия, лишь бы не упустить шанса погостить у брата.

Хотя Мишель и предложил сестре отметить Новый год у него в имении, он никак не ожидал, что мать так легко ее отпустит. Теперь, когда все вещи были собраны и можно было отправляться в дорогу, он почему-то медлил. Наверное, ожидал, что Полет неожиданно передумает, но она была твердо уверена в принятом решении и не собиралась его менять. Жозефин взяла с собой огромное количество нарядов, как будто уезжала не меньше чем на полгода. Брат все же убедил ее оставить часть вещей, обещая сделать ей подарки. Наконец молодой герцог с сестрой отправились в путь.

Тем временем шофер Элен привез Моник назад, в имение молодого герцога. Жюли была сильно возбуждена и рассеянна; она не очень тепло встретила девушку и поспешила вернуться к своим делам. Моник не стала огорчаться по этому поводу. Она распорядилась, чтобы слуги отнесли в спальню ее багаж, в том числе и два свертка с отрезами дорогих тканей, подаренными ей щедрой Элен. Затем девушка поспешила в ванную комнату, где провела все оставшееся до ужина время, ведь она приехала довольно поздно. Поужинать Моник решила у себя в спальне, не желая спускаться в большую пустынную столовую. Вкусно и сытно поев и выпив сладкого вина (именно такое она любила больше всего), девушка не спеша переоделась и улеглась в холодную, огромную, пустую кровать. Но уснуть ей долго не удавалось. Моник ворочалась с боку на бок, вздыхала и нежно прижимала к груди подушку, на которой обычно спал Мишель. И все же в конце концов девушка погрузилась в сон.

На следующее утро, сладко потянувшись, Моник лениво приоткрыла глаза и неторопливо оглядела комнату. Все было так же, как и вчера. Откинув теплое одеяло, девушка, одетая в свою роскошную пижаму, сунула ноги в тапочки, накинула пеньюар и неторопливо направилась в ванную комнату для привычных утренних процедур. Полностью погрузившись в свои мысли, молодая особа долго умывалась, не замечая ничего вокруг. Когда же холодная вода, которой Моник неизменно завершала умывание, окончательно разбудила ее, девушка, вытирая лицо, заметила на столике рядом с раковиной маленькую темно-красную коробочку. Моник поспешно открыла ее, и содержимое ее восхитило. Взгляду удивленной неожиданным подарком девушки предстала брошь, сделанная в виде изящной золотой птички с маленькими блестящими камешками на крылышках. Обрадованная Моник выскочила из ванной, напугав служанку, убиравшую постель. Всего мгновение поразмыслив, что надеть, девушка выбежала из комнаты в чем была.

Очутившись в коридоре, Моник услышала незнакомый женский смех, остудивший ее порыв. Постояв в растерянности несколько секунд, девушка вернулась к себе в спальню, тщательно и неторопливо выбрала наряд и облачилась в него.

Пробуждаясь, дом наполнялся звуками. Моник стало казаться, что все о ней позабыли. Она долго не шла вниз, но никто не спешил заглянуть к ней в комнату – ни прислуга, ни вернувшийся, судя по всему, герцог. Не в силах больше ждать, Моник спустилась в столовую, где слуги убирали со стола использованные приборы.

– У нас гости? – будто бы равнодушно задала вопрос девушка, хотя на самом деле трепетала от волнения.

– Да, прибыли герцог с сестрой, поздно вечером, когда вы уже спали, – ответила одна из молодых служанок, недавно вернувшаяся из дома после праздников.

– С сестрой? – облегченно вздохнула Моник, усаживаясь за стол.

Ален, вошедший следом за ней в столовую, составил ей компанию за завтраком. Молодой мужчина против обыкновения был улыбчив и учтив, что немало удивило Моник. Он был также несколько разговорчивее, чем обычно, и при этом не сыпал шуточками, часто обижавшими девушку (это случалось всякий раз, когда они оставались наедине). Странно, но что-то в этом молодом мужчине вдруг показалось ей привлекательным и интересным. Она изумилась возникшему чувству и задумалась о том, чем же вызваны перемены в поведении Алена.

В этот миг в столовую, украшенную к празднику, вошел Мишель. Он приблизился к Алену, пожал ему руку, а затем подошел к Моник. Их взгляды встретились; они были исполнены пламенеющей страсти, тревожащей каждого из них.

– Мишель, я очень рада твоему возвращению! Право, я ожидала тебя несколько позже, – поднимаясь из-за стола, произнесла девушка.

– Тебе понравился мой подарок? – поинтересовался герцог, окидывая любимую взглядом и не видя на ней броши.

– Он очарователен и достоин особого события… – Моник не успела договорить, как услышала:

– Моя дорогая ждет особого события? И оно скоро произойдет! – произнес, заговорщически подмигивая Алену, Мишель.

И герцог увлек свою самую главную, как он много раз повторял, гостью за собой, оставив друга в одиночестве.

До наступления новогодних праздников оставалось совсем немного времени. С первого по шестое января во Франции повсюду отмечали так называемые Пиры дураков. Шестого января празднования завершал Пир короля. Мишель, как и многие другие молодые люди, собирался провести эту неделю шумно, весело, беззаботно. Тем более что молодежь двадцатых (впрочем, как и во все времена) обожала веселиться. Нередко теперь после тяжелых лет войны, после тех ужасов, что калечили не только тела, но и судьбы, менялось мировоззрение и появлялись новые приоритеты. Нередко людей, быть может, более слабых, бросало из крайности в крайность, и шумное веселье заканчивалось для них алкогольным или, хуже того, наркотическим забытьем. Конечно же, не все поддавались соблазнам. Находились и такие, а их было немало, кто с азартом наслаждался новыми танцами, так популярными в Европе и Америке.

Мишель любил веселье. Прошедшая война не сделала его слабее, напротив, укрепила его дух, хотя герцогу по-прежнему не давали покоя гложущие сердце переживания из-за непонимания в собственной семье, но это становилось для него привычным, тем, с чем приходилось мириться и идти дальше. Мишель пережил гибель отца, некоторых друзей, но не раскис. Он многое переосмыслил за время войны и теперь нередко думал о том, что общество все еще несовершенно. Но не стремился спрятаться от действительности, одурманив собственный мозг, а лишь менял взгляды на жизнь, на общественный уклад и взаимоотношения между людьми. Мишель все анализировал и был более открыт переменам, чем, скажем, его мать Полет. Он не мог изменить мир, но старался хотя бы со своими подчиненными быть добрым и справедливым.

Менялось общество, менялся человек, менялось главенство классов и распределение ролей, не сразу, не мгновенно, но все же это происходило. Мир стоял на пороге перемен, хотя что-то, конечно, все же оставалось незыблемым. Положение женщин после Первой мировой войны тоже кардинально изменилось. Они становились все более самостоятельными и независимыми, работали в разных сферах, смело водили автомобили, не стесняясь пудрили носики и все чаще курили. Представительницы прекрасного пола увлекались идеями эмансипации. Аристократия теряла былую силу, утрачивала свои позиции.

Эти и многие другие перемены воспринимались в обществе по-разному. В то время пока старшее поколение пыталось понять, принять и приспособиться к новым веяниям, молодежь все больше выходила из-под контроля. Одурманенные доступной им теперь свободой, многие молодые люди меняли ценности или, хуже того, игнорировали их и, как следствие, растрачивали свою жизнь на бессмысленные кутежи. Особенно шумными и нескромными были вечеринки, устраиваемые золотой молодежью, так сказать, наследниками элиты. Молодые люди все сильнее раскрепощались, все более шумно и надрывно звучала музыка, все легкомысленнее становились молоденькие барышни.

Конечно, во все времена люди делятся на разные категории: одни с головой погружаются в подобное веселье, другие же, напротив, не приветствуют его. Моник относилась к числу тех, кто не очень-то любил шумные вечеринки, в то время как Мишель с удовольствием их посещал.

Узнав о том, что Новый год герцог намерен встречать у друзей, на многолюдной костюмированной вечеринке, девушка поначалу расстроилась и даже обиделась. Мишелю пришлось долго объяснять ей причину своего решения. Выяснилось, что поехать куда-нибудь с ней он ну никак не мог. Герцог не сказал почему, но Моник и так все поняла. Однако он желал провести время с ней и, заблаговременно обсудив все с сестрой и другом, решил, что они все вместе отправятся на маскарад. По заранее разработанному плану Мишель приедет туда с сестрой, а Ален в разгар празднования явится с Моник – именно тогда, когда никто из присутствующих уже не станет интересоваться вновь прибывшими. Девушки обменяются нарядами, и молодые люди смогут весело провести время вместе, сохранив при этом имя Моник в тайне. Таким образом, Мишель исполнит обещание, данное любимой женщине, и не огорчит свою вездесущую матушку, которая рано или поздно каким-то образом узнавала о его проделках.

После долгих размышлений Моник все же дала согласие на это рискованное, но в то же время приятно будоражившее ее предприятие. К счастью, у заговорщиц были похожие фигуры и карнавальное платье Жозефин прекрасно село на Моник. Мишель же, предвкушая грядущее событие, радовался новизне, которую оно ему сулило. Все четверо были взволнованы, возбуждены и счастливы как дети, придумавшие новую интересную игру или замышляющие какую-то шалость.

И вот наконец тщательные приготовления были завершены. Можно было примерить карнавальные наряды и отправляться на бал. Первыми, как и замышлялось, прибыли Мишель и Жозефин. Герцог был в костюме разбойника восемнадцатого века. На нем была белая рубашка с широкими рукавами, поверх нее – приталенный черный жилет, прекрасно гармонирующий с узкими брюками, заправленными в высокие сапоги – ботфорты. За широкий пояс был засунут бутафорский пистолет. Глаз Мишеля закрывала широкая черная повязка, а на груди красовалась тщательно нарисованная по случаю праздника татуировка, которую можно было увидеть в небрежно распахнутом вороте рубашки. Костюм удивительно шел ему, придавая брутальный вид, волнующий дам. В руке же Мишель крепко сжимал худенькую руку сестры, примерившую на себя образ прекрасной королевы. На Жозефин было красивое алое платье с корсетом, с неглубоким декольте, зато очень пышной юбкой и рукавами «три четверти», дополненными воланами. На молоденьком личике красовалась широкая маска с вуалью, собранной густыми складками. На голове у девушки был парик – копна золотых волос, уложенных в замысловатую прическу, соответствующую выбранной эпохе.

Брат и сестра любезно здоровались с другими гостями, проходя в глубину бального зала. Уже через несколько секунд вокруг них кружилось не менее сотни пар, одетых так, что никого невозможно было узнать; здесь легко можно было затеряться.

Карнавал поражал пышностью и размахом. Хозяин угощал своих светских гостей изысканными блюдами, щедро лилось шампанское и другие крепкие напитки. Царила праздничная атмосфера, отразившаяся в убранстве зала, щедрости угощений и, конечно, в вычурности костюмов: гости старались превзойти друг друга. Веселая музыка смешивалась с громкими голосами и смехом и приобретала особый характер, наполняя залы праздничной веселой суетой. Повсюду мелькали ленточки серпантина и сыпалось конфетти.