Текст книги "Харламов. Легенда хоккея"

Трудная дорога в ЦСКА

Команда – и детская, и юношеская, и сборная страны – это коллектив, объединяющий спортсменов и их наставников.

Валерий продолжал играть в молодежной команде ЦСКА под руководством Ерфилова, который вместе с Кулагиным несколько раз пытался рекомендовать его Тарасову. После того как он блеснул в финальном турнире юниорского чемпионата СССР весной 1967 года в Минске, Кулагин вновь поговорил с Тарасовым, и тот сдался: «Ну что ж, хочешь рискнуть – давай. Пробьешься – молодец. Не пробьешься – винить некого будет».

Харламову уже исполнилось восемнадцать лет, поэтому его призвали в армию и включили в состав взрослой команды ЦСКА. Фактически он продолжал делать то же самое, что и раньше, только теперь числился рядовым Советской армии и выступал не за юношескую, а за первую мужскую команду армейского клуба и иногда тренировался с мастерами ее основного состава.

22 октября 1967 года он дебютировал в составе ЦСКА в Новосибирске, в матче с «Сибирью». На лед его выпустили, просто чтобы дать ему игровую практику. Тарасов посмотрел на него и сказал: «Ничего особенного, какой-то «Конек-горбунок». Давай-ка его в Чебаркуль вместе с Гусевым». Так Харламов оказался в хоккейной команде Уральского военного округа «Звезда», игравшей во второй лиге.

Вы никогда не задумывались, почему ЦСКА классная команда? А ответ, по-моему, очевиден. Потому что мы не опускаемся ниже определенного уровня, никогда не опускаемся за пределы тройки лидеров. Не в одном сезоне, а на протяжении десятилетий армейцы – неизменные лидеры нашего хоккея. Отыграли и уже сошли со сцены несколько поколений хоккеистов, при которых команда не спускалась ниже второго места. А ведь чемпионом стать легче, нежели удержаться потом на вершине на долгие годы. Думаю, хоккеисты «Крылышек» согласятся с этим моим утверждением. Да и только ли они?! Даже «Спартак», славящийся своим духом, волевым началом, спускался порой и за пределы призовой тройки.

Я не могу сказать определенно, чем отличается воля от мужества, ибо для меня они сливаются во что-то единое, нерасторжимое и проявляющееся в характере бойца. Прямом, честном, открытом. В характере бойца, для которого нет безнадежных ситуаций.

Самое опасное в жизни и тем более в спорте, когда ты на виду у тысяч людей, – душевная вялость. Согласие быть на вторых ролях, умение прятаться за чьи-то спины. Самое опасное – стараться прожить за чужой счет. Экономить силы, стремясь продлить свою жизнь в большом хоккее или в большом футболе.

Знаю по опыту многих своих бывших партнеров, что коль пожалеешь себя в одном эпизоде, то потом обязательно, непременно (никуда уже от этого не денешься) будет второй такой эпизод, потом третий – «экономия» сил, эта пагубная для спортсмена псевдорасчетливость станет системой. И угаснет интерес к борьбе, к игре, к спорту.

Прав был Анатолий Владимирович Тарасов, который не прощал нам передышки, игры «на малых оборотах» и при счете 10:0 в нашу пользу. «Почему десять голов? – терзал нас на скамейке запасных тренер. – Должно быть одиннадцать, двенадцать…»

Тарасов был прав. И в самом деле, если скажешь себе – «хватит!», то можешь остановиться не только в сегодняшнем матче. Постепенно это «хватит!» будет выходить на первый план и, помимо твоей воли, давить на твою психику, ломать характер, судьбу.

Вот именно в этом я вижу ту причину наших неудач в Катовице и Вене, с рассказа о которой я начал эти страницы. Снизу нас, ведущих, никто не подпирал, борьбы за право попасть в сборную не было, а прежние успехи нашептывали: «Хватит!»

Признаюсь откровенно, что, попав в госпиталь после автокатастрофы с переломанными ребрами и ногами, я о включении в состав сборной не волновался – возьмут, никуда не денутся: замены все равно нет. Признаюсь, процентов на восемьдесят я был уверен, что попаду в Вену, если, конечно, вылечусь, если смогу тренироваться. И это несмотря на то, что хорошо понимал, как много упущено в подготовительный период.

Я смотрел по телевидению матчи, которые проводила за океаном наша экспериментальная сборная, ходил на игры в Москве, видел на льду одаренных, бесспорно одаренных ребят, но замечал и то, что мало кто из них старался прыгнуть выше собственной головы.

Я жестокие вещи говорю, обидные, но что поделать, если все-таки кажется мне, что кто-то из молодых довольствуется малым: попал в сборную, пусть и не в первую, съездил за океан, свет повидал, себя показал – ну и ладно, а чемпионат мира нам и не обязателен. Меня и вторая сборная устраивает: тоже Канаду и США исколесим.

Валерий Ерфилов, первый тренер Валерия Харламова

Отлично помню тот матч. У «Сибири» в воротах стоял крупный, могучий парень с длинными руками. Ворота рядом с ним казались совсем крошечными. Мои ребята все время атаковали, бросали беспрерывно, но он буквально забаррикадировал собой ворота, и шайба отскакивала от него, как горох от стенки.

Я чувствовал, как у ребят появляется неуверенность. Знаете, бывает в игре, когда кажется, что какая-то сверхъестественная сила не дает шайбе влететь в ворота. В такие моменты и проверяется характер игроков и команды. И вот тут-то Харламов почти с линии ворот, едва отъехав от борта, четким броском послал шайбу в дальний от себя угол. Для того чтобы она попала в ворота под таким углом, требовалась поистине ювелирная точность.

Вратарь не сразу понял, что шайба в воротах, и все еще в стойке у ближней штанги недоуменно оглянулся на красный свет, который зажегся за его спиной.

Через несколько минут ситуация повторилась. Валерий снова прошел по краю и оказался на той же точке, откуда уже забросил шайбу. Вратарь теперь знал, что делать. Этот парнишка здорово бросает по дуге, в дальний угол. И он сместился, закрыв дальний угол. А Харламов «щелчком» бросил в ближний угол. Гол. И словно спали чары, шайбы так и посыпались в ворота «Сибири».

Через мои руки прошли сотни ребят. Я знаю, чему можно научить любого мальчишку, если он добросовестно относится к тренировкам. А что зависит от таланта, если, конечно, этот талант умножается на фанатичную преданность игре. Так вот Харламов сыграл тогда так, как может сыграть только талантливый игрок. И я понял, что если он бросит хоккей, это будет потерей и для него, и для нашего хоккея.

Анатолий Тарасов, заслуженный тренер СССР

Его талант, его фанатическое упорство, его чудесный характер раскрылись для всех нас не сразу, постепенно. Помню такую историю. В юные годы Валерия принял я однажды рискованное, но, как потом оказалось, вполне оправданное решение. Видел, что он – человек способный, незаурядный, но выпускать его на площадку с мастерами было еще рановато, не хватало у парня умения, опыта. А где же набраться практических навыков, как не в играх – регулярных, важных, ответственных? Чтобы Харламов смог развить в себе игровую самостоятельность, усовершенствоваться в обводке, разучить новые финты и опробовать их на реальных соперниках, я предложил ему один сезон поиграть в одной из наших армейских команд среднего класса.

Не скрою, волновался. Расставаясь пусть даже на время с одаренным игроком, никогда не можешь быть уверенным, что не совершаешь ошибку. А вдруг понапрасну упустишь время – в спорте эта потеря чаще всего невосполнима. Но Валерий воспринял мое решение до будничного просто. Спросил только, предоставят ли ему там время и условия для самостоятельных тренировок. Интересовался он, зная строгие порядки военной службы. Да, ответил я, руководители той команды все знают, они получили план твоего индивидуального задания. Периодически мне докладывали, как там идут дела у Харламова. Никаких замечаний. Игроки команды равняются на него. На тренировки приходят сотни зрителей. Во время матчей стадион не может вместить всех желающих. Играет самоотверженно и в мастерстве прибавляет день ото дня.

Борис Кулагин, заслуженный тренер СССР

В молодежной команде ЦСКА – а будучи помощником Анатолия Владимировича Тарасова, я в некотором роде опекал молодых – мы часто общались с Валерием. На тренировках, да и вне их. Словом, все шло к тому, что Харламов станет игроком команды мастеров. Однако судьба уготовила ему испытание.

В то время пошла мода на крупногабаритных игроков. Тренеры молодежной команды, рекомендуя того или иного из своих подопечных, подчеркивали с восторгом, что хоккеист имярек рвет цепи прибора для измерения становой силы. Валерий же по фигуре в гвардию не проходил, и потому его было решено отправить на стажировку в команду Чебаркуля. Вместе с Харламовым и защитником Александром Гусевым мы туда и отправились.

Помню первый разговор в Чебаркуле с руководством. Поблагодарили нас за то, что дали в команду Гусева и выразили сомнение насчет Харламова: мол, в нашей лиге этому малышу трудно придется – затолкают его, столько синяков наставят, что он из хоккея убежит. Я слушал и про себя посмеивался. А вслух сказал: «Ну что ж, посмотрим…»

Впрочем, надо сказать, что тренер «Звезды», Владимир Альфер, получил от Тарасова предписание: «Вы должны создать ему условия для ежедневных трехразовых тренировок. В календарных встречах Валерий должен проводить не менее семидесяти процентов времени на льду, независимо от того, как складывается игра».

В Чебаркуле Валерий забросил тридцать четыре шайбы в сорока играх и быстро стал местной знаменитостью. Тарасова регулярно информировали об успехах «сосланных» в «Звезду» хоккеистов (защитника ЦСКА Гусева туда отправили за нарушение режима), и наконец пришло время, когда он решил вызвать их обоих в Москву и посмотреть в деле.

Что же это за человек – тренер? Каким он должен быть?

На эти вопросы одним словом не ответишь. Тренер должен быть и специалистом, и администратором, и тактиком, и педагогом, и психологом, и философом. Тренер един во многих лицах, это человек многих знаний, очень объемных знаний. Работать с людьми намного сложнее, чем с машинами. Этим я и объясняю, что теперь спортивные команды и в хоккее, и в футболе, и в баскетболе возглавляют два, а то и три тренера.

У каждого спортивного педагога, как и у каждого человека, есть свои сильные и слабые стороны. Но у тренера они более обнажены, чем у человека любой другой профессии. Тренер, как и учитель, сдает экзамены каждый день, а не только в дни чемпионата страны или Олимпийских игр.

О тренере чаще всего судят по очкам, набранным его командой. Много побед – хорош тренер, мало – плох. Потому и называют матч или чемпионат его экзаменом. Но тренер – это и педагог. Он постоянно, а не только в дни матчей, общается со своими воспитанниками. Он каждый день перед их глазами, рядом с ними. Потому я и говорю о каждодневном испытании.

Мне повезло, я работал со многими выдающимися специалистами и педагогами, внимательно к ним присматривался и прислушивался, и все-таки я не рискую утверждать, что все тренеры должны быть такими, как, например, Анатолий Владимирович Тарасов или Борис Павлович Кулагин, Константин Борисович Локтев или Аркадий Иванович Чернышев. Да и как скучно было бы жить, если бы все тренеры стали походить один на другого! На наше счастье, тренеры разные, и потому и отличаются друг от друга команды, потому и исповедуют они разные стили игры.

Команда – это более или менее удачное воплощение в жизнь замысла тренера, и у каждого хоккейного педагога та команда, которую он заслуживает.

В силу разных причин положение тренера в хоккее более стабильно, нежели в футболе. Наши ведущие хоккейные специалисты имели возможность работать в своих клубах по десятку, а то и более лет, а Аркадий Иванович Чернышев бессменно возглавлял столичное «Динамо» около четверти века. На протяжении многих лет трудно было представить себе ЦСКА без Анатолия Владимировича Тарасова, воскресенский «Химик» – без Николая Семеновича Эпштейна, как сейчас рижское «Динамо» – без Виктора Васильевича Тихонова.

Тренеры определяют лицо своих команд, их игровой почерк, и когда уходит спортивный наставник, игра команды меняется. Иногда постепенно, а иногда сразу…

…Но кроме стилевых различий в почерке того или иного тренера есть у них всех и общая черта – единое понимание хоккея: ведь школа игры у них общая – советская. И это помогло нам вскоре найти общий язык с новым тренером сборной Бобровым…

Я начал учиться у больших тренеров еще до того, как меня включили в сборную страны, и потому получил немалое преимущество перед многими моими товарищами. Мальчишкой попал я в ЦСКА, а там с нами возились не только те тренеры, что прямо отвечали за детские команды, но и их более опытные коллеги, работающие с мастерами. Они опекали юных спортсменов, контролировали их учебу, и мы росли быстро.

Моим первым наставником был Виталий Георгиевич Ерфилов. Про таких говорят, что они обладают хорошим глазом. Володя Лутченко, Владислав Третьяк, Вячеслав Анисин, Александр Бодунов, Юрий Лебедев – все они прошли через руки Виталия Георгиевича. Заботливый, душевный человек, он мог прийти ко мне домой, если я пропустил тренировку, чтобы узнать, не заболел ли я. Он постоянно интересовался нашими отметками, взаимоотношениями со школой и учителями. Интересовался тренер и отношением родителей к хоккею, расспрашивал их, как мы ведем себя дома, помогаем ли по хозяйству, не отказываемся ли помочь, ссылаясь на занятость. И мы относились к Виталию Георгиевичу как к одному из членов семьи.

Многим обязан я Борису Павловичу Кулагину. Именно он угадал во мне задатки хоккеиста. Это он посоветовал Анатолию Владимировичу Тарасову отозвать меня из армейской команды. И научил меня Кулагин многому и, главное, исподволь привил трудолюбие, способность переносить тяжелейшие нагрузки, без которых немыслим сегодняшний хоккей.

Когда я был мальчиком, то считал, что хоккей – это вечный праздник, в котором единственное огорчение – проигрыш. Игра всегда была в радость, тренировки требовали немного силы и времени. Хоккей был в ту пору для меня лишь прекрасным увлечением. Необязательным увлечением. Но когда я подрос, окреп, когда стали приглашать меня в команду мастеров, то я вдруг столкнулся с совершенно иными требованиями: теперь меня ждали иные по содержанию тренировки, чрезвычайно объемные тренировки, и Борис Павлович не раз напоминал мне, что хоккей – это не только сбор урожая, что, конечно, само по себе тоже требует немало сил, но и посадка и уход за будущим урожаем. Это труд на тренировках, нелегкий труд, постоянный труд.

Фигурист Александр Зайцев как-то рассказывал, что к Ирине Родниной и к нему обращаются девочки и мальчики с письмами, проникнутыми восторгом и легкой завистью. Жизнь, мол, у вас – праздник: сверкающий лед, цветы, овации, переполненные стадионы, путешествия в разные страны. И сколько бы Зайцев ни напоминал, что выступление фигуристов длится всего пять минут, а подготовка к этому выступлению – месяцы и годы, юные поклонники спорта почему-то этому не верят. Не верил рассказам о громадных нагрузках большого спорта и я, думал – запугивают, но вот в команде ЦСКА осмотрелся, поговорил с тренерами и понял, что знал хоккей лишь понаслышке. Хоккей не терпит лентяев, хвастунишек, говорунов, и это Борис Павлович Кулагин объяснил мне без лишних предисловий. Только любовь к хоккею, беззаветная, безоговорочная, может тебе помочь.

Бегония Харламова, мать Валерия Харламова

Как сейчас помню, приехал он 8 марта. С утра я все ждала от него весточки: у нас в семье дети приучены уважать родителей, с праздником поздравлять, преподносить цветы, подарки. А тут ничего. Какой же это праздник? Расстроилась, принялась полы мыть. Вдруг звонок в дверь. «Кто там?» – спрашиваю. «Мам, это я». Валерик приехал! Снова в Москве будет играть. То-то радости у нас в семье было: снова все вместе! Вроде и немного времени прошло, а возмужал сын заметно.

Владимир Богомолов, мастер спорта СССР

По возвращении в 67-м году из Минска, когда Валеру начали пробовать в команде мастеров, Тарасов совершенно неожиданно предложил мне тренировать мальчишек. Я согласился. Теперь виделись мы с Валерой реже. Я подбадривал его, чтобы не тушевался среди мастеров, где что ни хоккеист, то член сборной. Тяжело ему было: ни физических данных впечатляющих, ни звонкого, пусть и на юниорском уровне, имени. Мои новые заботы волновали друга. По воскресеньям мы с ним брали группу за город, выезжали куда-нибудь в лес. Проводили с мальчиками занятия на развитие силы и ловкости, быстроты и выносливости, используя холмы, ямы, валуны, кусты. Страсти разгорались, когда целыми пятерками лезли на дерево – кто быстрее? Потом разводили костер, обедали и после короткой передышки обязательно устраивали футбол против взрослых из соседней деревни. Возвращались все довольные. Ребята не слонялись по дворам, мы с Валерой, как и прежде, целый день были вместе.

Позже он уехал на сбор в Кудепсту. А когда снова увиделись, друга своего не узнал. Мощные ноги и руки, какая спина, брюшной пресс! Мышцы так и играли по всему телу. Домой вернулся атлет, хоть лепи с него античного героя.

Но и после этого Харламов в состав не попадал. Зашел к мастерам, а его нет. Объяснили: «Харламова с Гусевым в Чебаркуль отправили». По скупым протоколам в «Советском спорте» следил за местной «Звездой». Радовался, что много забивает.

…Мартовским днем я вел занятие на «коробочке», которую заливали рядом с Дворцом ЦСКА. Вижу, Валера идет: «Здорово! Ты надолго пожаловал?» Он был полон надежды: «Привет, Володя. Вроде берут в команду».

Армейцы собирались в турне по Японии. Харламову сказали, что едет. В назначенный час он явился с чемоданом. А ему: «Ты не едешь. Едет Смолин».

Валера был вне себя. Говорил мне: «Брошу все. В “Спартак” уйду. Докажу… не могли по-человечески сказать…»

Но никуда, конечно, не ушел. Одолел и это. А по возвращении из Японии Тарасов стал подыскивать замену Вениамину Александрову. И пробил час Валерия Харламова…

Судьба не раз приостанавливала его целенаправленное движение. Может быть, именно это побуждало Валеру черпать и черпать ресурсы своего таланта. Ресурсы, о которых порой ни специалисты, ни он сам не подозревали.

А родник не иссякал…

Михайлов – Петров – Харламов

Жизнь человеческая – это будни, дела, повторяющиеся изо дня в день, какие-то житейские мелочи, на первый взгляд несущественные, но решающие многое. Вот и хоккей – это не только и не столько чемпионаты мира или захватывающие поединки ЦСКА со «Спартаком», сколько тренировки и тренировки, общение ежедневное, ежечасное с одними и теми же людьми. И прежде всего с партнерами по звену.

В основном составе ЦСКА Харламов вышел на лед 10 марта, причем снова против новосибирской «Сибири». Играл он в тройке с Викуловым и Полупановым, подменяя Фирсова. А 23 апреля 1968 года он забросил в ворота «Крыльев Советов» свою первую шайбу в команде мастеров. В конце сезона сформировалось так называемое молодежное звено ЦСКА, тройка Харламов – Смолин – Блинов.

Однако закрепиться в основном составе ЦСКА Харламову удалось только в следующем сезоне, когда сформировалась их великая тройка Михайлов – Петров – Харламов. В этой тройке Валерий заменил знаменитого ветерана, капитана команды Вениамина Александрова, которому пришло время покидать спорт. Михайлов и Петров были уже слаженной командой, но вот третьего форварда найти все никак не удавалось, не складывалась игра. И тут как раз вовремя появился перспективный новичок – Валерий Харламов.

Попав в основной состав, я понял сразу же – здесь иные требования и иная дисциплина. Жесткая дисциплина. И дело не только в том, что это армейский клуб, как порой объясняют положение дел в нашей команде люди, не слишком сведущие в хоккее. Мы исповедуем дисциплину, обусловленную не одними лишь уставами. В лучшей команде любительского хоккея дисциплина иного рода. Да, утром мы встаем, как это предусмотрено временем подъема, и идем спать после отбоя. Но есть ли клубы в хоккее, футболе или регби – и в нашей стране, и в Чехословакии, и в Канаде, и в Англии, – где бы спортсмены, собравшись на предматчевый сбор, не подчинялись строгому распорядку дня, где бы тренеры не требовали неукоснительного соблюдения режима?!

Я говорю о другой дисциплине. Об отношении к хоккею, о выполнении хоккеистами своих обязанностей на площадке. Я говорю о преданности хоккею, о строжайшем выполнении установок тренера на матч, о тактической игровой дисциплине.

Анатолий Владимирович Тарасов требователен во всем, что так или иначе связано с хоккеем, и потому любое отклонение от правил, норм, традиций армейского клуба, любая, как он считает, измена хоккею строго наказываются. И если во время тренировки хоккеист (не важно, новичок или семикратный чемпион мира!) позволит себе передышку, не предусмотренную тренером, то провинившемуся, даже если он трижды олимпийский чемпион, житья на тренировке уже не будет.

Однажды во время занятий у меня развязался шнурок ботинка, и я остановился, нагнулся, чтобы завязать его, а Тарасов, заметив, что я на несколько мгновений выключился из тренировки, тут же перешел на «вы», что являлось у него высшим признаком недовольства:

– Молодой человек, вы украли у хоккея десять секунд и знайте, что наверстать их вам не удастся.

Эпизод этот довольно показателен. Без труда я мог бы припомнить и дюжину других. Анатолий Владимирович дорожит каждой секундой тренировки и требует такого же, как он однажды сказал, «святого отношения» к нашей любимой игре и от всех спортсменов.

Я попал к Тарасову, когда только начинал формироваться как мастер, играл и тренировался под его руководством многие годы и в ЦСКА и в сборной страны, и именно этот выдающийся тренер сыграл решающую роль в моей спортивной судьбе.

На занятиях, которыми руководит Тарасов, никогда не бывает пустот, простоев. Он всегда полон идей, порой весьма неожиданных, полон новых замыслов, которые нужно проверить сегодня, сейчас же. Не бывает так, чтобы Анатолий Владимирович пришел на занятия без новых упражнений. Он еще до выхода на лед разъяснит нам новинку и обязательно проверит, приняли ли мы его идею, поняли ли, для чего она необходима.

На льду Тарасов – маг, волшебник. Уже несколько поколений хоккеистов называют его великим тренером, чей авторитет, глубина суждений о хоккее не подлежат сомнению. Под его руководством команда ЦСКА почти два десятка раз становилась чемпионом Советского Союза. Думаю, что только специалисты-статистики смогут точно установить, сколько чемпионов мира вырастил Анатолий Владимирович в армейском клубе, сколько мастеров из других команд, признанных, опытных мастеров, едва ли не заново открывали свои возможности, сталкиваясь с Тарасовым в сборной страны.

Тарасова обуревали новые мысли и идеи и перед каждым матчем. С каждой командой Тарасов стремился играть по-разному. И если нам предстояли почти подряд два матча с главным нашим соперником – «Спартаком», то на каждую игру у него обязательно был продуман свой план действий.

По Тарасову, тактическая, игровая дисциплина – это непреложный закон, но в то же время от нас требовали творчества, импровизации.

Начинается матч. Все игроки еще под впечатлением напутствий тренера. Они играют строго в соответствии с предложенным планом, все идет как надо, и все-таки… Инициатива у нас, а счет не открыт. И вот звучит команда: «Смена!» Усаживаемся на скамейку. На льду вместо нас другая тройка, а Тарасов встает со стула, подходит к нам, и мы слышим:

– Вы что, роботы? Вы же художники, артисты! Вы все знаете. Вносите в игру свои краски. Больше хитрости!

Его любимый вопрос: чем ты обогатил свое задание? И совсем не просто было угадать грань между верностью истине и правом на домысел. Этому умению Анатолий Владимирович учил нас настойчиво, день за днем, сезон за сезоном, пока наконец хоккеист не осваивал искусство импровизации в рамках игрового задания.

Мы знали, что наш тренер не прощает трусости, лени, халатного отношения к игре. Если кто-то в пылу схватки «заведется», нарушит правила и попадет на скамью штрафников, то тренер не будет сердиться, но если кто-нибудь из его учеников сыграет осторожно, трусливо, если кто-нибудь попросту испугается, уклонится от единоборства, а потом, маскируя свой промах, полезет драться, то ему достанется по первое число.

Анатолий Владимирович любил сравнивать хоккей с боем. Он считал, что в спорте действуют те же нравственные и психологические законы: каждый имеет право рассчитывать на помощь партнера, товарища, и никто не имеет права подвести друга. Не устоишь, не выдержишь напряжения схватки – образуется брешь, залатать которую в ходе боя трудно.

Максимализм знаменитого тренера не знал пределов. И этот максимализм не ограничивался бортами хоккейной площадки: вся жизнь, весь быт, утверждал Анатолий Владимирович, должны быть подчинены хоккею. Исключений из этого правила для настоящего мастера нет. И не может быть.

У меня не шел бросок. Бросал я хотя и неожиданно и точно, но не сильно, и тренер поставил передо мной задачу: когда в руках у меня нет клюшки, заменять ее теннисным мячом, сжимать и разжимать его, непрерывно вырабатывая силу рук. И я не расставался с теннисным мячом. Но однажды, торопясь в столовую, я забыл мячик, и Тарасов, тут же заметив, что мяча в руках у меня нет, строго спросил:

– А где мячик?

Я пытался объяснить, что иду обедать, но Анатолий Владимирович был непреклонен:

– Куда бы ты ни шел, мяч должен быть с тобой. Заниматься с Тарасовым было интересно. Хотя и трудно. Очень трудно. Но усилия наши окупались сторицей. Многоопытный тренер замечал все, и это помогало спортсмену. Когда я был помоложе, Анатолий Владимирович буквально после каждого матча находил у меня недостатки, и я порой удивлялся. Ведь команда выиграла, и с крупным счетом, и наше звено набросало кучу шайб – так в чем же дело? Но Тарасов утверждал, что я плохо маневрировал. Через два дня выяснялось, что маневр у меня стал получше, но я не использую смену ритма. А потом тренер обращал внимание на то, что я выдал всего лишь два точных паса.

Анатолий Владимирович неизменно подчеркивал мои сильные стороны, но не давал возможности примиряться со слабыми.

Перед каждым матчем он умело настраивал свою команду. Нас трудно было чем-нибудь удивить, и порой перед установкой на игру мы были настроены скептически: для чего лишние разговоры, мы и так все знаем? Знаем, чем силен «Спартак» и чем опасна сборная Чехословакии. И тем не менее Анатолий Владимирович нередко приводил нас в изумление, раскрывая ту или иную неведомую нам деталь, а то вдруг заводя разговор не о силе соперника, а о его слабости. А вот перед встречей с соперником слабым Анатолий Владимирович мог так расписать мощь и коварство хоккеистов «Сибири» или сборной Швейцарии, что у молодых игроков от волнения начинали предательски дрожать коленки.

Но если в пределах хоккейной площадки Анатолий Владимирович, безусловно, наивысший судья и авторитет для всех хоккеистов – и новичков и ветеранов, – то за ее пределами он не раз подвергался критике. Одни полагали, что Тарасов абсолютно прав во всех своих конфликтах с игроками – это моя такая публика, им только сделай поблажку, сразу на голову сядут. Другие же полагали, что от тренера требуется более сердечное отношение к игроку, умение прощать его маленькие слабости, а если не прощать, то хотя бы понимать, ведь фанатизм порой утомляет. С Анатолием Владимировичем всегда было и интересно и вместе с тем тяжело. С ним не расслабишься, не пошутишь. Чувствуешь себя во всем скованным. И все разговоры в конечном счете сводятся к одному – хоккею. А иногда так хочется расслабиться, забыть о нем.

Конфликты Анатолия Владимировича с хоккеистами не редкость. Все, кто интересуется хоккеем, слышали о них. Я готов понять обе стороны. И тренера. И игроков. Понятны требовательность тренера, его фанатизм, безграничная и безмерная любовь к хоккею. Понятно его желание, его стремление требовать такого же отношения к хоккею и от спортсменов. В конце концов он подает личный пример такого беззаветного служения хоккею (я взял термин из лексикона Анатолия Владимировича), но… не каждому такой максимализм по плечу.