Текст книги "С праздником! Валентинов день (сборник)"

Александра Милованцева
Букет

Надя не спеша шла по тихому дворику. Вдруг, повинуясь внутреннему голосу, замерла, инстинктивно вытянув руки вперёд и защищая лицо и голову. В ту же секунду раздался короткий свист, и в её руки плюхнулся здоровенный букет.

Попади такой букет по голове, вполне могла приключиться потеря сознания, а то и сотрясение мозга. Не говоря уж о перспективе получить колючими стеблями по лицу.

Надо сказать, что, во-первых, у Нади интуиция работала как надо, а во-вторых, будучи серфером, Надя обладала отменным чувством баланса, и с внезапным смещением центра тяжести справилась легко, не только не упав, но даже и букет не уронив.

Надя верила в чудеса и была готова к приключениям, поэтому она просто обрадовалась, ни на секунду не задумавшись о возможных (к счастью, не случившихся) других исходах такого прицельного разбрасывания букетов.

Она огляделась, но так и не поняв, откуда появился букет, заспешила домой. Вообще-то она как раз и шла домой после работы. А работала Надя учительницей английского языка, давала частные уроки. Работа приносила не слишком много денег, но зато предоставляла свободу для путешествий и других любимых занятий – например, вот так, не спеша, пройтись по тихим дворикам старой Москвы.

Часто, глядя на розовые от закатного солнца стены домов, она гадала: какое же именно чудо с ней случится? Может, она найдет клад? Или из какого-нибудь подъезда вдруг выскочит Джеймс Бонд, преследуемый врагами, а она подставит врагам подножку и тем самым спасёт мир и великого агента… Или её пригласят сниматься в кино в главной роли, потому что какой-нибудь замечательный режиссёр как раз пойдёт в магазин за хлебом и, увидев её, поймёт, что она-то ему и нужна…

Надя не знала, какое чудо готовят ей Бог с ангелами, но была твёрдо уверена, что этого чуда стоит ждать.

Поэтому, когда ей в руки свалился букет, она не испугалась и подумала: «А, вот как, оказывается…» И поспешила домой рассматривать сюрприз.

Луша – красивое, несколько вредноватое существо. Из известных категорий «грудастая блондинка», «ироничная брюнетка», «мышь домашняя» её, скорее всего, можно отнести к группе «ироничная брюнетка».

Лушу немного огорчало её имя. Припудривая беличьей кисточкой чуть длинноватый тонкий нос, подводя карандашом изогнутые слегка асимметричные брови, она смотрела на себя в зеркало и возмущалась: «Ну какая я Луша! Лукерья! Чем родители думали!» Немного исправляла положение фамилия первого мужа, которую она теперь носила, – Гольц. Гордо, жёстко, холодно. Так, как должно звучать имя настоящей царицы.

Однако от мужа, кроме фамилии и квартиры, ничего другого не осталось. Как и когда испортились отношения с мужем, Луша припоминала с трудом. Сначала была большая любовь с чудаковатым парнем в очках, который называл её царевной, носил кофе в постель и читал книги по истории. Кофе, правда, был «Нескафе» – по причине студенческой бедности. Зато были прогулки в лесу. Пешие, по причине отсутствия машины. И ужины при свечах. Картошка с солёными огурцами. А потом секс и шёпот на скрипучем диване. И было в общем-то хорошо.

А потом захотелось машину и шубку. И перебраться из однушки в Сокольниках куда-нибудь поближе к Патриаршим прудам. Чтобы в доме внизу была модная кофейня, а не пивной ларёк.

И были вечерние споры и головная боль по ночам, и другие женские хитрости. И ушёл Паша из научных сотрудников в банк. И осталась пылиться в секретере кандидатская диссертация. И появилась у царевны в шкафу шубка. И переехала шубка в новую квартиру вместе с запылившейся палаткой и рюкзаком со спальниками. Жильцы однушки из Сокольников тоже переехали. Луша – в Кривоарбатский переулок, а Паша – частично на работу, а частично в московские рестораны для проведения важных переговоров.

Вот тогда Луша и сделала для себя вывод, что все мужики козлы. Сначала были обоюдные измены, а потом развод с разделом имущества. И были новые банкиры и бизнесмены. И были новые шубки. И были всё те же одинокие вечера, и были новые Вася, Миша, Петя. Луша искала дворника, а влюблялась в банкиров.

«Ну и ладно, – решила Луша. – Пусть будут шубки вместо прогулок под луной. Все мужики козлы». Правда, она несколько усомнилась в этом, когда встретила Фёдора. Тихий труженик на ниве программирования не щеголял «ролексами» и водил её в «Якиторию», а не в «Ла Маре». В очках, в мятой рубашке, слегка всклокоченный. Не искушенный в светской жизни, Федя слегка комплексовал рядом с ней. Стал носить костюм. Даже купил рубашку под запонки, которые она ему подарила. Пытался, как мог, соответствовать. Старался, одним словом.

Примерно за такими размышлениями и застал её звонок в дверь вечером 14 февраля. Она открыла дверь. На пороге стоял курьер с букетом. Пятьдесят одна роза. «Кенийский нестандарт», – мелькнуло у Луши в голове. Ничто не укрывалось от её критического взгляда. К букету прикреплен конверт. Логотип Фединой фирмы.

Луша взяла букет. Тяжело вздохнула. «Какое убожество! Прислать веник из «Кенийского нестандарта». Прислать веник. Прислать курьером. Все мужики – козлы и убогие». В сердцах она распахнула окно и выкинула цветы.

Феде как-то не везло с женщинами. А ведь был он красив. Но в свои тридцать пять умудрился ни разу не жениться и при этом накопить достаточно негативного опыта. Одним девушкам он не верил, видя в них лишь только стремление к замужеству. Сногсшибательные красотки чаще всего не видели его. В таких он обычно и влюблялся. А потом тихо и безответно страдал. Рассеянность его порой, по мнению некоторых, граничила с неполноценностью. Свитер, заправленный в штаны… Ключи от квартиры, дважды за неделю падавшие в шахту лифта… Носки разного цвета…

На работе его ценили. Программистом он был почти гениальным. Сидя перед четырьмя экранами, он чувствовал себя дома. Экранам было всё равно, какого цвета его носки.

С Лушей он познакомился тоже, естественно, на работе. Ему поручили руководство разработкой корпоративного портала для компании, в которой она работала директором по коммуникациям. Он отвечал за технику, она – за контент.

Проект длился и длился. Длился достаточно долго, чтобы Федя наконец набрался смелости и как-то пригласил её на кофе. Она казалась ему недосягаемой принцессой. Она разбиралась в сортах кофе и знала все виды макарон – от лингвини до фарфале. Он же привык к макаронам по-флотски. Она ловко орудовала китайскими палочками, а он суши никогда не пробовал. Она… Одним словом – царевна. Он старался соответствовать. Ему очень хотелось её радовать и не выглядеть рядом с ней нечёсаным дураком.

Ему хотелось удивить её, устроить ей праздник. Однако, как это уже не раз случалось, сюрпризы его не доставляли ей того удовольствия, на которое он рассчитывал.

Как-то раз он притащил к её подъезду лаек, запряженных в санки, и предложил прокатиться по парку. Скептически скривившись, она всё-таки села в санки, видимо, не желая его обидеть. Однако потом, как недовольная кошка, долго отфыркивалась от снега, который запорошил её во время катания. Она не любила лыжи и чай из термоса. Спектакль, на который он её пригласил, оказался не того режиссера. Рестораны были слишком шумными. Вино не того года. Духи слишком сладкими. Шкафчик, который он сделал для её ванной (он неплохо резал по дереву), оказался неподходящего цвета и был заменен на экземпляр из ИКЕА. Ей не нравилось, когда он читал ей Северянина. Тем не менее они встречались уже почти полгода. Федя за это время стал более уверенным в себе и более просвещённым в светских вопросах. К недостаткам Луши Федя был снисходителен и радовался тому, что есть.

Короче говоря, сегодня Федя изрядно волновался. Он придумал – как ему казалось – очень романтическую штуку ко Дню святого Валентина. Букет с доставкой. Сюрприз. В букете – конверт. А в нем – ещё сюрприз… Ей должно понравиться.

Выкинув букет, Луша продолжала злиться. Нет, ну это же надо! Прислать букет с курьером! Будто нельзя подождать до вечера и подарить лично. Букеты с доставкой Луше привозили много раз. Все её бывшие кавалеры, включая и мужа, предпочитали такой способ внимания как не требующий особых заморочек. По мнению же Луши, такой знак внимания не содержал в себе ни души, ни сердца. Иногда ей казалось, что уж лучше бы прислали деньги – она тогда купила бы себе те цветы, которые ей действительно нравятся, а не эти бездарные веники.

«Сколько времени на него потратила, а ни вкуса, ни интуиции, ни понимания, – продолжала накручивать себя Луша. – И даже не позвонил».

Часам к девяти она накрутила себя достаточно, чтобы сопроводить своё возмущение эсэмэской: «Больше мне не звони».

Надя принесла своё сокровище домой и теперь рассматривала его с восторгом и любопытством. Розы были не ахти какие, но изобретательная Надюша разделила их на несколько букетиков, дополнила какими-то палочками, искусственными листьями, подрезала на разную длину, как-то там ещё помудрила и теперь наслаждалась своей уставленной розами квартиркой.

Теперь можно взяться и за конверт. Там была короткая записка. «Любимая, жду тебя в 21 час в клубе «Гала Дэнс» для индивидуального урока по танцам. Твой Волшебник». На обороте карточки был указан адрес.

Надя отложила записку и задумалась. С одной стороны – записка была адресована не ей. С другой – та, кому этот букет был адресован, выкинула его. БУКЕТ попал к ней, к Наде. Случайности не случайны. Значит – теперь эта записка адресована ей…

Раздумывала Надя не очень долго. Уже через час она спешила с рюкзачком к метро…

Федя стоял у стойки регистрации как на иголках. Он то предвкушал радостную встречу – Луша подбегает к нему, обнимает, говорит: «Милый, как здорово ты придумал!»… то вдруг начинал волноваться: «Танцы? Почему танцы? Вдруг она решит, что я думаю, что она плохо танцует…» То, что Луша не придёт вообще, Федя не ожидал. Стрелка часов почти коснулась девяти, когда пришла эсэмэска от Луши: «Больше мне не звони». Федя растерялся. Опешил. Набрал её номер и получил отбой. Как во сне он побрёл в раздевалку, не особенно понимая, зачем ему теперь идти на урок танцев…

Администратор проводила Надю в женскую раздевалку, где Надя переоделась в туфли с каблучком, летнюю летучую юбочку и топ. Юбочка была невообразимого оранжевого цвета в «огурцах». Надя сшила её, ещё когда в школе училась – очень хотелось юбку «солнце-клёш». Выкидывать созданный собственными руками шедевр было жалко, вот и ждала юбка своего часа. И – надо же! – пригодилась. Жёлтый пляжный топ и экстравагантные зелёные туфли дополняли образ. Выбрав зелёные туфли, Надя уже не могла остановиться и натянула длинные зелёные гольфы. Посмотрев на себя в зеркало, она поняла, что смахивает на Пеппи Длинныйчулок. «Ну, хоть не синий чулок», – весело рассудила Надя и надела рыжий парик с двумя косичками. Он остался у неё после какой-то костюмированной вечеринки.

…Когда Надя вошла в зал, то увидела там двоих. Тренера она узнала сразу по горделивой осанке и выверенной пластике.

Второй, казалось, не видел ничего вокруг. То и дело поправлял очки, вдруг начинал копаться в своём рюкзаке, пытаясь уместить в нём бумажник, журнал, компьютер, какие-то пакеты. Рюкзак не слушался, выплёвывая поочерёдно не приглянувшиеся ему предметы: то падал бумажник, то вывалилась зарядка для айпада, потом остался лежать на полу паспорт. Когда «молния» наконец была застёгнута, обнаружился зонт.

Надя, с интересом наблюдавшая за борьбой, не выдержала: «Можно я помогу?» И с лёгкостью человека, привыкшего оптимизировать пространство, вернула рюкзаку прямоугольные формы и его содержимое.

Фёдор удивлённо посмотрел на неё. Долго. Потом улыбнулся:

– Вы волшебница?

– У меня здесь урок по танцам…

Федя не любил менять планы. Он медленно, методично переоделся. Новенькие серые джинсы и строгая футболка с воротничком – в тон, тоже серая. Немного портили дело разноцветные носки, которые оказались от разных пар, причём левый был полосатым. Но в целом парень выглядел хоть куда. Наверное, решил Фёдор, что танцы помогут ему перенести стресс. А может, и не решал ничего, просто шёл на автомате.

В зале, чтобы как-то привести мысли в порядок, он стал наводить порядок в рюкзаке, что, впрочем, получалось не очень. Вещи не хотели помещаться и продолжали падать, нервируя Фёдора. Зато процесс поглотил его полностью, отвлекая от болезненных мыслей.

Наверное, он мог бы ещё долго воевать с рюкзаком, но тут вдруг из ниоткуда появилась женская рука с красным маникюром, послышалось: «Можно я помогу?» К первой руке добавилась вторая – и вмиг они ловко справились с непослушным скарбом.

Посмотрев на хозяйку рук, Федя испытал лёгкий шок. Девушка была экстравагантна. Торчащие в разные стороны рыжие косички, веснушки на носу, зелёные гольфы, рыжая юбка. Но лучше всего были синие весёлые глаза. И они улыбались Фёдору.

Уже потом, позже, Федя узнает, что девушку зовут Надя. И волосы у неё не рыжие, а русые. А конопушки на носу – нарисованные. И вообще, она умеет одеваться в человеческую одежду, и не все наряды у неё оранжевые и зелёные.

А Надя узнает, что Фёдор любит собак и группу «Ленинград». А ещё поэтов Серебряного века. Что он каждый август ездит в Карелию за грибами. А когда выдаются свободные выходные, летает на параплане в Коломенском.

Но это всё будет позже. А пока – только что закончился урок, и тренер смотрит через стекло зала вслед удаляющейся парочке: она в зелёных гольфах, а он в разноцветных носках…

Елена Вернер
Дар

Два кусочка не очень плотного, но гладкого картона. Серебристые с одной стороны и белые с другой. С тоненькой линией перфорации – единственным, что их разделяло. С самого их появления на свет они были неразлучны: пока ползли картонным листом из недр принтера, пока пробивалась маленькими металлическими зубчиками эта самая перфорация, пока в типографии на мерцающую поверхность ложились чёрные буквы…

Катины сапоги, как раньше утверждала её бабушка, «просили каши». Катя точно не знала, какой именно каши им хочется больше, но точно знала, какой каши хочет сама, и также точно знала, что кашей она их кормить не будет. В смысле, сапоги. А дома она сварит гречки. С морковкой, луком и всё. И кормить будет исключительно себя, своего Мишу и их общего хомячка Бяку. А с сапогами придётся повременить, потому что до следующей Мишкиной зарплаты ещё неделя, а прошлая, естественно, ушла на оплату квартиры и немного (ну будем чуть-чуть откровенней) на встречу с друзьями, кино и планетарий. Потому что обычно чем меньше денег, тем больше хочется видеть друзей и пить с ними до утра (иногда даже то, что горит), и в планетарий тоже хочется, особенно чтобы там, под звёздами, отметить годовщину – целый год! – их нежных с Мишей отношений…

И ещё близится день рождения. Его день рождения. Брать у него самого на подарок ему же Катя не хотела. Поэтому две последние стипендии она даже с карточки не снимала – чтоб не потратить. И третью послезавтра она тоже не снимет. Хотя тушь закончилась, и тональный крем тоже на подходе, не говоря уж о том парфюме от Диора, который она уже тысячу лет хотела… И сапоги, опять же… Она знает, что купит. Маленький праздник, билеты на концерт его любимых исполнителей, рок-группы, которая вообще-то базируется на другом конце света. Он слушает их с той поры, когда песни приходилось переписывать с кассеты на кассету в двухкассетном магнитофоне, а магнитную ленту – сматывать, вставив в гнездо карандаш на манер отвёртки… То-то визгу будет – не сдержанной скупой мужской радости, а именно визгу, предвкушала Катя и ухмылялась своим мыслям, вприпрыжку торопясь от метро по переулкам.

Февраль только начался. На улице холодно и ветрено до слез, снег задувает за воротник, хотя по краям огромных сугробов уже темнеют проталины. И небо такое сапфирово-синее вечерами. И сами вечера всё дольше и дольше становятся. Весна уже не за горами, не за многоэтажками спального района – она вместе с первой веснушкой именно на носу, на самом-самом кончике Катиного вздёрнутого носика. А за весной наступит лето… Катя от удовольствия и избытка фантазии даже зажмурилась и чуть было не почувствовала запах цветущей бузины и знойной летней ночи с распахнутым окном… Скрежет тормозов по гололёду прервал сон наяву.

– Глаза разуй, корова! – Водитель машины, остановившейся в метре от Кати, специально опустил стекло, чтобы произнести эту вкусную, на его взгляд, фразу.

Гамлет. Быть или не быть. Быть!

Катя оглядела машину, красное гипертоническое лицо водителя, потом улыбнулась, приставила указательные пальцы к голове с обеих сторон и сказала:

– Му-у-у!

Водитель оторопело закрыл окно и уехал. Катя смеялась. Проталины на сугробах, видевшие всё это, иронически щурились. Она пошла дальше, побежала, полетела, подхваченная февральским промозглым ветром. Скорее, скорее домой, варить гречку, целовать бледные в синих прожилках любимые веки и щетинистый к вечеру подбородок.

Во дворе она услышала писк. Жалобный такой, тоненький и почти совсем уже обессиленный. Катя остановилась и прислушалась, потом тихо посвистела. На свист из-под подъездного крыльца выполз на брюшке щенок. Овчарка, ещё ушки домиком, и лапы разъезжаются на льду. На шее ошейник, а что толку.

Ах ты, маленький… Катя схватила щенка одной рукой, второй одновременно расстёгивая куртку и засовывая его за пазуху. Хозяев не наблюдалось. Скорее домой!

Дома пахло уже приготовленной в ожидании её прихода гречкой – и домом. И едва уловимо – любовью, ведь даже старые съёмные квартиры в панельном доме способны пропитываться этим запахом любви, прорисовываться её тонкими, как тени, чертами: сердечко на книжной закладке, неумело связанный мужской шарф, весь уже в растянутых петлях, открытка на холодильнике, две чашки в кухонной сушилке.

Весь ужин гадали, как и где искать хозяев. А к утру щенок заболел, и уже не гадали ни о чём, вызывали ветеринара на Катины стипендии – первую, вторую и только что начисленную третью. С вечера спали попеременно на коврике у кровати, к утру оказывались вместе, все втроем, на самой кровати. Хомячок Бяка тоже переживал за здоровье нового непонятного друга, но предпочёл остаться в своей клетке. Во всём происходящем было что-то волнительное и приятное – первая взрослая проблема, решённая вдвоём.

– Когда я была маленькой и жаждала побыстрее вырасти, я думала о чём угодно: о том, что смогу есть конфеты без ограничения, смотреть мультики когда вздумается и даже заведу собаку, – рассуждала Катя, подтыкая кусок ваты в щель рассохшейся балконной двери, откуда тянуло холодом. – Но почему-то мне не приходило тогда в голову, что взрослые ещё и должны зарабатывать деньги, вызывать сантехника, когда потечёт труба, следить за здоровьем своих домочадцев…

Настало воскресное утро и оттепель, с крыш вовсю капало, стуча по жестяным подоконникам, и пахло совсем уже весной. Нос щенка снова стал холодным и мокрым, он бодро тыкался в Катину щеку. Ребята, взявшись за руки, словно школьники, прошлись по району и расклеили объявления о том, что найден щенок. Надо было сделать это сразу, но среди недели просто не хватило времени и сил. И, смазывая прямоугольные бумажки клеем, втайне оба надеялись, что щенок останется с ними навсегда – хотя как «навсегда», когда квартирная хозяйка не выносит животных и даже хомячок достался им с боем… Катя уже готова была сказать, что вот он, её подарок Мише на день рождения, этот крохотный лающий комок шерсти и веселья, и бог с ними, с билетами на концерт, и с тушью тоже, ведь она же и так красавица!..

Потом были поздний звонок в дверь, и укол разочарования, и растерянное переглядывание: «Неужели правда?» – подумала Катя. «Ничего не поделать», – подумал Миша.

И радостный лай, когда к щенку бросился маленький вихрастый мальчуган из соседнего дома. И благодарности его молодой мамы с тёмными кругами под глазами.

– Возьмите. – Женщина протянула Кате две зеленоватые купюры. Катя покачала головой.

– Берите-берите. Не возьмёте – он снова потеряется, примета такая. Я второго раза не выдержу, если б вы знали, как сын плакал… – Она вздохнула и скрылась на лестнице, оставив по себе только звук удаляющихся шагов, топоток детских ног и заливистый лай.

И опять бег по улице сквозь вьюгу. Катино сердце выстукивало «Венгерский танец» Брамса, во взлётах мелодии порывы ветра подхватывали её растрепанные волосы, выбившиеся из-под шапки. Одна рука совсем закоченела, придерживая разлетающиеся полы пальто, другая, спрятанная в карман, то и дело обжигалась, прикасаясь к заветной мечте – Мишиной или Катиной, кто теперь разберёт. Два кусочка не очень плотного, но гладкого картона. Серебристые с одной стороны и белые с другой. Концертные билеты, купленные на деньги женщины с тёмными кругами под глазами.

Миша, конечно, не визжал. Просто стиснул её и крепко поцеловал куда-то в ухо, громко и щекотно.

Концерт был назначен на 14 февраля. И Катя, ещё со школы с ехидцей относившаяся к этому празднику, теперь даже не думала ёрничать. Влюблённые люди всё-таки до невозможности покладисты, не смущают их когда-то даже взыскательного вкуса ни розовые сердечки, ни голубки, ни слезливые песни, ни плюшевые медведи. Всю неделю до концерта текли чередой приятные дни. Некоторые из них выдались спокойными – ведь нельзя же быть счастливыми двадцать четыре часа в сутки, – некоторые беспокойными, но все они были хороши, да, определённо хороши.

В день концерта, утром, билеты разъединили по перфорации: Кате нужно было в институт, Мише на работу, а встретиться они условились у концертного зала. Билеты разъединились впервые за всё время их бытия, и у Катиного остался даже уголок Мишиного билета, тот, где пунктирные дырочки пробились плохо, не до конца. Порознь эти прямоугольнички смотрелись сиротливо. Мишин был помещён в папку для бумаг, Катин – в карман пальто. И их хозяев привычно захватила суета большого городского дня, с пересадками, перебежками, перекусами, переговорами, перекурами – и перезвонами где-то в глубинах души от скорого волшебства.

И за пеленой этого вихря как-то не заметилось, что Катин билет норовисто выскочил из кармана пальто вместе с проездным, задержался на мгновение в воздухе и мягко спланировал вниз, на край маленького тротуара. И остался. А сама Катя уже давно скрылась за порывистыми дверями метро. Он лежал, первые минуты никем не замеченный, но полный достоинства. Потом подмок немного в раскисшем снегу, погрустнел. И вскоре был спасён чьей-то незнакомой рукой.

А у концертного зала спрашивали лишний билетик. Не все, но многие. И Катя не опоздала, Катя пришла вовремя и промчалась сквозь неровный строй безбилетных и страждущих. Только у турникета пальцы её не ощутили привычного тепла, исходящего от…

– Посмотри ещё раз. В сумке, в карманах. Здесь, за замком, тоже нет?

Она чуть не плакала. Расплакалась бы, но все ещё не верила, снова и снова рылась в карманах, в сумке, как велел Миша. Так часто бывает: потеряла что-то очень важное, паспорт, студенческий, и вроде уже разумом поняла, что точно потеряла, нет его, и надо восстанавливать – а в душе ещё теплится безумная надежда. «Вот сейчас в сотый раз перелистаю эту книгу и найду между страниц или открою сумку, а он там!» Билета у Кати не оказалось, и надежды постепенно тоже не стало.

– Ну иди уже, опоздаешь! – Она стремительно поцеловала горячие строгие губы. – Дома встретимся.

– Стой. Я не пойду.

– Как это не пойдёшь? Не выдумывай, ты что? У тебя же есть билет.

– Я без тебя не пойду.

– Так. – В её голове шумело. – Ты мечтал об этом всю жизнь! Даже думать не смей. Иди скорее. Это же они, ты понимаешь? Там уже инструменты настраивают! Вот прямо здесь, за этой стеной!

Миша поцеловал её, заглушая её протесты и ещё что-то. Потом взял за руку и засмеялся:

– Как-нибудь в другой раз. А сегодня… Если не с тобой, то никак.

Потом в Катином полубреду они вместе решали, кому из толпящихся у входа отдать его неприкаянный билет, не продать – подарить. И наконец они протянули его тоненькой девушке с двумя ярко-синими хвостами – слишком яркими, чтобы быть париком, и слишком трогательными, чтобы их проигнорировать.

Она всё ещё стояла озадаченная, с недоверием теребя краешек картонного прямоугольничка. А Миша и Катя уже уходили по скверу. Вдвоём.

– Лишнего билетика не найдётся? – подскочили к ней. Синеволосая девушка крепко стиснула билет и замотала головой.

Та самая музыка. Под неё тысячи людей по всему миру встречались, танцевали, гуляли, целовались, били посуду и иногда друг друга. Та самая музыка, знакомая много лет, всем известная, но у каждого своя собственная. Когда дышащее пространство тёмного концертного зала наполнилось огоньками от зажигалок, синеволосая девушка почувствовала мурашки удовольствия, бегущие по спине. Она не курила, и зажигалки у неё не было, но само ощущение… А в следующий миг чья-то незнакомая рука сомкнулась с её рукой, и в ладони оказалась зажигалка. Она чиркнула, и зажёгся ещё один робкий огонёк. А девушка с признательной улыбкой посмотрела на того парня в костюме, который стоял рядом.

Парень в костюме и синеволосая девушка уходили по скверу. Вдвоём.

И когда через месяц они разбирали вещи, то нашли два билета с концерта, на котором познакомились в День всех влюблённых: один в заднем кармане её джинсов, другой – в нагрудном кармане его костюма. На его билете был лишний кусочек соседнего, оторванного. На её – немного не хватало уголка. Всего лишь два кусочка не очень плотного, но гладкого картона, серебристые с одной стороны и белые с другой. С тоненькой линией перфорации, которая была единственным, что их когда-то разделяло.