Текст книги "Держись и пиши. Бесстрашная книга о создании текстов"

1. Вдохновение исчезает, когда нечто перестает быть новым для нас.

2. Сложности, сомнения и избегание – один из этапов работы над большой вещью. Лучше иметь его в виду.

3. Если бы на одном вдохновении можно было создать роман, то недописанных романов не существовало бы.

4. Роману нужны и полет фантазии, и хорошая структура. Вдохновение отвечает за первое, волевое усилие – за второе.

5. Писать – это наша работа, а вдохновение – наша зарплата.

Сядьте сегодня за один из своих старых замыслов. Наверняка у вас есть такой – даже если это просто идея, которую вы несколько лет крутили в голове. Возьмите этот черновик или набросайте его и положите неподалеку.

А теперь вспомните что-то из увиденного или услышанного на этой неделе, что вызвало в вас отклик. Это может быть что угодно: новость, фраза из случайного поста в социальной сети, реплика подруги или вашего босса, образ из песни, белка из парка, где вы гуляли… что угодно, к чему вы возвращались мыслями.

Запишите это. А после запишите ответ на вопрос: «О чем это для меня?»

После того, как вы поймете и запишете, о чем для вас эта история (о красоте спонтанности, о том, что над отношениями нужно работать, о равенстве людей перед смертью, о… чем?), вспомните о своем старом замысле. И свяжите обе темы. Найдите, как они пересекаются.

Это освежит ваш старый текст и даст вдохновение работать над ним дальше.

Глава 8
Миф о чистовике

Или: ему муза диктует!

Как часто бывает так: новая идея блеснула в воображении – вы торопитесь, преисполненные энтузиазма, записать ее. Мысль свежа, как берег Ла-Манша, и все в ней красиво и гармонично. Вы пишете увлеченно, забыв и о времени, и об обеде, и о затекшей ноге. А после перечитываете написанное – и вянете: вам не удалось перенести то, что было в вашей голове, на бумагу, не растеряв волшебства по дороге. Получилось скучно, плоско, вторично.

У тех, кто в этот момент расстраивается или останавливается, писательство из радостного процесса творчества превращается в муку.

А между тем, сложно представить себе художника, расстроившегося, что его первый эскиз не похож на то, что висит в Третьяковской галерее. Каждый художник знает, что произведение начинается с наброска, но от наброска до холста, покрытого лаком, – много этапов работы.

Модельер знает, что выкройка платья не равна платью, которое он задумал. Платье еще нужно сшить.

Дизайнер интерьера понимает, что его работа не попадет в глянцевый журнал сразу: сначала нужно выровнять и покрасить стены, перестелить пол. Продумать освещение и заказать мебель. Сверить все размеры и оттенки. Развесить постеры и картины, расставить цветочные горшки и свечки. И только потом можно устроить фотосессию.

Бывали ли у вас такие самоедские мысли: что текст должен сразу получиться хорошим, и раз у вас так не выходит, то с вами что-то не так? Что если он не журчит, как реченька, то и таланта у вас нет никакого? А если еще и вспомнить великих, которые создавали оригинальные произведения одним росчерком…

Не знаю, как вы, а я люблю листать собрания сочинений. В самых последних томах страницы плотно прилегают друг к другу: их редко открывали. Но именно там хранятся писательские черновики: отсканированные и расшифрованные.

На этих черновиках всегда много правок. В среднем – по десять слоев. Это значит, что писатель десять раз подходил к тексту.

Я всегда читаю сохранившиеся черновики. И замечаю, что автора законченного произведения часто можно узнать по стилю, открыв книгу наугад и прочтя несколько абзацев. А автора черновика – нет. Чаще всего черновики банальны, в них есть штампы, потерянные мысли и несостыковки. Как и у нас с вами.

Иногда мне кажется, что разница между писателем, который дорос до собрания сочинений, и писателем-новичком – только в том, что первый не бросил своего дела, увидев страшный, посредственный черновик.

Если вы решите разобрать правки, прочесть редакцию за редакцией, то увидите, как текст становится лучше, объемнее, интереснее. Он начнет удивлять вас.

В конце этой главы я приведу вам пример.

Цель первого черновика – зафиксировать идею, выгрузить из головы материал – в любой форме. И я верю, что мастерство писателя проявляется не в этом первом наброске, а в редактуре.

Черновик Марселя Пруста

Черновик Гюстава Флобера

Черновик Ф. М. Достоевского

Черновик Бальзака

Черновик А. С. Пушкина

Черновик Джеймса Джойса

Но почему-то, когда мы видим прекрасный текст, напечатанный в книге, мы верим, что он вышел из головы писателя таким сразу.

Вот что пишет Гоголь в одном из писем о своем творческом методе:

«Сначала нужно набросать все как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом – через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою) – достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях – и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее новые заметки на полях, и, где не хватит места, взять отдельный клочок и приклеить сбоку.

Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему-то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку.

Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час – вспомнится заброшенная тетрадь: возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом и, когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз – как бы крепчает и ваша рука; буквы становятся тверже и решительнее.

Так надо делать, по-моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».

Как вам такая технология? По-моему, если над любым текстом поработать по ней – он расцветет.

Когда я впервые прочла это свидетельство Гоголя, то нашла свой забытый черновик (какой-то набросок, который я сделала на лекции по экономике, чтобы скоротать время) и отредактировала его. Потом я поставила себе напоминание в телефоне – и через две недели вернулась к тексту. Я перепечатала его в файл на компьютере, попутно исправляя. Один громоздкий тяжеловесный абзац никак мне не поддавался – поэтому я удалила его и написала заново. Это оказалось даже приятно: мне не нужно было думать о содержании, ведь я уже знала его и теперь могла сконцентрироваться на стиле.

После пяти подходов к тексту от его былой неказистости ничего не осталось. В нем появилась дополнительная тема и два новых красивых символа. Описание из центральной части миниатюры переместилось на ее фон, героиня совершила действие – и ожила. Как будто лишний балласт был сброшен с воздушного шара – и тот взлетел.

Но если ваш внутренний суфлер несколько абзацев назад усомнился, что на Гоголя можно равняться, то вот вам пример другого автора – Жюля Верна:

«Каждое утро я встаю незадолго до пяти (зимой, может быть, чуть попозже), а в пять уже сажусь за стол и работаю до одиннадцати. Пишу я очень медленно, неимоверно тщательно, постоянно переписываю, пока каждая фраза не примет окончательную форму. ‹…› Однако постоянные переделки отнимают много времени. Я никогда не удовлетворяюсь написанным, прежде чем не сделаю семь-восемь правок, всегда что-то правлю и правлю, можно сказать, что в чистовом варианте почти ничего не остается от первоначального. Это ведет к большой потере времени и денег, но я всегда стараюсь добиться лучшего как по форме, так и по стилю…»

Мне кажется, ключевая для нас фраза здесь эта: в чистовике почти ничего не остается от первого наброска. Редактируя, автор находит более подходящие способы, чтобы выразить мысль, образ или идею, которую записал сначала начерно. Вот она – наша работа и ее этапы. По этой технологии и создаются красивые тексты.

Помню, как два года назад я приехала в Париж на День русской книги, чтобы взять интервью у Дины Рубиной. «Сколько раз вы редактируете свои рукописи?» – спросила я ее. Дина Ильинична ответила:

«Как там у классиков написано: “торг тут я считаю неуместным”. Много. Долго. Пока книга не уходит в типографию».

Что еще мне кажется важным – так это самоуважение. Сейчас о нем много говорят. И, на мой взгляд, наше авторское самоуважение проявляется еще и в том, чтобы научиться выдерживать свои посредственные черновики, а не сжигать себя за них на костре. Ведь чтобы стать писателем, нужно стать сначала плохим писателем. Об этом же говорила автор научной фантастики Октавия Батлер:

«Вы не начинаете писать хорошо сразу. Вы начинаете с того, чтобы писать ерунду и думать, что это хорошо, а затем постепенно становитесь лучше. Вот почему я говорю, что одна из самых ценных черт – это настойчивость».

О том же пишет и Энн Ламотт – автор бестселлера «Птица за птицей», преподаватель писательского мастерства. Целую главу своей книги она посвятила «Рабочему мусору»:

«Читая книгу Стивена Кинга, Чарльза Буковски или Сэлинджера, вы думаете, что такие истории получаются у них с первого раза. Но это не так. У всех хороших писателей бывают первые отвратительные наброски. А потом вторые, третьи, четвертые. Затем приходит очередь сносного черновика, и лишь после него получается что-то толковое. Почти всем, даже великим писателям, творчество дается нелегко. И единственный способ начать писать – это набросать слабый, отвратительный черновик».

Иными словами – черновик должен быть плохим. Эта фраза и сейчас висит на пробковой доске над моим письменным столом. За этим же столом я все переписываю и переписываю черновики этой книги, чтобы вам было интересно ее читать.

На мой взгляд, если в вашем первом наброске нашлась одна удачная строчка или один живой образ, который можно перенести в чистовик – это победа. Вы потрудились не зря. И если осознание этого не останавливает, а мотивирует вас – все у вас получится.

Хотите посмотреть, что писал Эрнест Хемингуэй своему другу Скотту Фицджеральду, автору «Великого Гэтсби»?

«Бога ради, пиши и не думай о том, что скажут, или о том, будет ли твоя вещь шедевром. У меня на девяносто одну страницу дерьма получается одна страница шедевра. Я стараюсь выбрасывать дерьмо в корзину для мусора».

Еще говорят так: не бывает хорошо написанных текстов, бывают хорошо отредактированные тексты. Исключения из этого правила немногочисленны. И если вы, как и я, иногда грустите, что раньше (например, будучи подростком) писали легко и быстро, не правя, а теперь зависаете над каждой страницей, то мое мнение таково: мы выросли как авторы – и наша планка стала выше. В нашей творческой технологии прибавилось этапов. По-моему, это стоит отпраздновать.

Важно делать паузы между писательством и редактурой. Давать себе забыть текст, переключаться на другие дела. Время даст вам возможность увидеть не то, что, вы думали, вы написали – а то, что вы написали на самом деле.

Если верить ученым, то за создание художественного текста и за его редактуру отвечают разные отделы нашего мозга. Вы входите в состояние потока, когда пишете. И нет ничего лучше, чем отдаться ему и «писать пьяно». Выкладывайте на бумагу все, что появляется в голове. А если самоед в ней начинает цепляться к формулировкам, ответьте ему:

– Спасибо, милый, но пока я пишу обычный черновик. Скоро буду редактировать – и приглашу тебя.

Внутренний самоед и правда станет вашим лучшим другом при редактуре. Ведь редактура – это сознательный процесс, в котором много анализа. Ему нужны холодная голова, цепкий взгляд, острые ножницы.

Эти процессы можно развести не только во времени, но и в пространстве. Что касается меня, то я обычно пишу в комнате, где работаю, а редактирую в гостиной, сидя в кресле с закинутыми на журнальный столик ногами. Я также меняю размер и стиль шрифта, чтобы освежить восприятие. И иногда, с той же целью, копирую написанное в Google-переводчик и читаю на другом языке.

И не забывайте, что у каждого писателя кроме внутреннего редактора есть редактор внешний. Прочтите раздел благодарностей в книгах – и вы увидите, как часто имя редактора стоит рядом с именем супруга или супруги. И если вы думаете, что редактор – это только про исправление грамматических ошибок, то я рекомендую вам фильм «Гений» Майкла Грандаджа. Он основан на реальной истории, и работа редактора в нем показана замечательно.

1. Писательство – многоэтапный процесс. Никто не пишет сразу чистовики.

2. Черновики великих тоже посредственны и полны штампов.

3. Черновик должен быть плохим. Ваша искусность проявится в редактуре.

4. Самоуважение, а не самоедство. Научитесь выдерживать свои куцые черновики.

5. За редактуру отвечает другой отдел мозга. Не смешивайте ее и писательство, иначе будете топтаться на месте.

Возьмите свой самый неудачный черновик. Или напишите свежий, чтобы мы могли заняться редактурой. Я предлагаю посмотреть сейчас на то, изображаете ли вы происходящее или только называете.

На глаголы.

Почему глаголы? Они образуют скелет текста. Только в них есть указание на время действия, на то, завершено оно или длится, параллельно ли оно другому действию. В глаголах много характера.

Подчеркните все глаголы и глагольные формы. Что у вас получилось? Можно ли понять, о чем ваш текст, если прочесть только их?

Рассмотрите каждый. Возникают ли за ними образы? Если нет, отлично! Сейчас поработаем над этим.

К примеру, вы написали:

Старенький паровоз с гружеными вагонами ехал со стороны [какого-то городка]. Он появился из-за поворота, точно ехал невесть на какой скорости. Заросли высокой травы все еще были золотыми в ранних сумерках…

Обычный черновик, да? Ничего особенного.

Начнем с паровоза. Представляется какой-то очень абстрактный паровоз, правда? Один из тысяч похожих друг на друга паровозов. Как можно добавить сюда конкретики? Например, назвав его имя. Пусть будет «состав номер четыре».

Глагол «ехал» – очень нейтральный. За ним не возникает образа. Стоит поискать другой глагол – тем более, что глаголами движения русский язык богат.

Вы заметили, что в черновике еще нет человека, а есть только обстановка? Можно наметить персонажа, написав «приближался». Приближался – это всегда к кому-то. Тогда получится:

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны [какого-то городка].

В картинке прибавилось движения и конкретики. Но приближение поезда обычно сопровождают звуки. Что, если добавить их?

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны [какого-то городка], дергаясь и лязгая железом.

Мне нравится. А вам? Предлагаю добавить звуков и в следующее предложение:

Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно ехал невесть на какой скорости.

Что-то не работает в этой фразе. Если вчитаться, то мы поймем, что медленную скорость автору показать пока не удалось. И тогда возникает вопрос: как лучше всего изобразить скорость? Один из вариантов: в сравнении с другой скоростью. Представим, что автор любит описания природы. Что если привести в текст какое-нибудь животное?

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны [какого-то городка], дергаясь и лязгая железом. Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно ехал невесть на какой скорости, но его без труда обогнал жеребенок, в испуге выскочивший из зарослей высокой травы. Они все еще были золотыми в ранних сумерках.

Неплохо! Идем дальше. Меня смущает сложная конструкция «были золотыми». Она такая… пассивная. Значит, я хочу сделать картинку живее, активнее. За живность и активность отвечает глагол. Например… «золотились». А еще два последних предложения можно соединить. Тогда получится:

Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно шел невесть на какой скорости, но его без труда обогнал жеребенок, в испуге выскочивший из зарослей высокой травы, которые все еще слегка золотились в ранних сумерках промозглого дня.

Текст преобразился, не правда ли? Все в нем задвигалось. Появилась одновременность и параллельность разных действий – а значит объем. Природа ожила. И даже паровоз обрел характер.

Возможно, первый вариант этого текста казался вам безнадежным. Но вот последний его вариант – это начало известного рассказа Дэвида Герберта Лоуренса «Запах хризантем». В простеньком черновике его было не узнать. Однако после правок почерк автора отчетлив. Вот начало русского перевода этого рассказа:

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны Селстона, дергаясь и лязгая железом. Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно шел невесть на какой скорости, но его без труда обогнал жеребенок, в испуге выскочивший из зарослей высокой травы, которые все еще слегка золотились в ранних сумерках промозглого дня.

Сделайте то же самое с вашим черновиком. Обратите внимание на изображение происходящего и увеличьте яркость глаголов. Думаю, вам понравится результат.

Глава 9
Миф о том, что нужно продумать композицию сразу

Или: я не могу писать без структуры!

Будь я человеком, озвучивающим GPS-навигатор для писателей, он бы приветствовал вас так:

Не вводите название пункта назначения, чтобы у вас не возникло соблазна ехать по предложенной системой дороге. Мы способны обозначить для вас только те пути, которые уже испробованы. Но есть и другие.

А то наслушаются писатели интервью других писателей – и давай подгонять себя под чужой стандарт. «Я не понимаю структуру будущего произведения, поэтому не могу начать писать», – говорят они. И действительно не пишут – думают о композиции. Если рассуждать так, то есть риск навсегда остаться писателем-теоретиком.

Правда в том, что разные тексты рождаются по-разному. Одни авторы, действительно, сразу продумывают конструкцию своего произведения, потому что могут. Им это легко дается, это – их сильная сторона, вот они и опираются на нее. Так же работают сценаристы.

А другие писатели обладают иным способом мышления – и их тексты не нанизываются на какой-то заранее задуманный каркас, а скорее складываются из накопленного материала.

Когда я начинала учиться в аспирантуре и должна была писать диссертацию, я сильно нервничала, что уже собираю материал, но как его расположу – не знаю. Мой научный руководитель Александр Иванович Горшков советовал мне делать выписки и карточки, но я, волнуясь, донимала его:

– А давайте поговорим о композиции! Мне же нужно понимать, какую выписку для чего я делаю. Куда она пойдет потом. А то есть риск наделать лишнего.

Александр Иванович сдерживал смех:

– Катя, – говорил он, – композиция – это самое сложное в работе. Если бы она у тебя была сразу, то можно было бы ничего больше и не делать. Конечно, ты сделаешь много лишних выписок. А как иначе? Твое дело в том и заключается, что ты будешь много, много всего изучать, много думать и писать. А после, когда материала наберется достаточно, ты увидишь, как его расположить наилучшим образом. Он соберется в узор.

Когда я рассказываю эту историю авторам, у которых есть опыт написания научных работ, они удивляются. Ведь они знают об этом и никогда не волнуются, если структура их будущей статьи не видна им сразу. Но почему-то даже они, приступая к художественному тексту, забывают о своем опыте и попадают под влияние стереотипа.

Посмотрите на художника, выстраивающего натюрморт. Сначала он собирает нужные предметы. По-разному их располагает, добавляя и убирая что-то. Пробует так и эдак. Ловит свет. И даже когда картина почти готова, может внести какие-то правки. Это – важная часть работы. Не просто рисовать, что видишь, но выстраивать гармоничную картинку.

Если вы из тех, кому структуры даются легко – вам повезло, и эта глава вряд ли принесет вам озарение. Но если вы, как и я, замечаете десятки деталей, улавливаете нюансы, любите образы и мучаетесь, когда все это нужно собрать в единое и законченное произведение, эта глава может быть вам полезна.

Когда материала наберется достаточно, композиция проступит сквозь него. Ваша задача – не подгонять жизнь, не требовать от себя, чтобы это случилось сразу. Собирайте в одном месте все свои заметки, зарисовки, идеи, записанные на обратной стороне магазинных чеков, посты в соцсетях по вашей теме и все, что у вас есть. Поместите это в один файл, или разложите на столе, или пропишите в проекте в Скривенере.

Скривенер – это программа, разработанная специально для пишущих людей. Она многим подходит – в том числе мне, – потому что помогает держать разрозненный материал (и не только тексты, но и фотографии, аудиодорожки, ссылки) в одном месте. Помню, когда я впервые загрузила в нее все, что у меня было написано там и сям для моей повести, я удивилась, как много уже мною сделано. До тех пор это не было наглядным, и я думала, что почти и не приступала еще к созданию произведения. Но оказалось, что я просто работала вразнобой, не от первой сцены к последней. Собрав свои записи в одном месте, я смогла сориентироваться, что у меня уже есть – и писать вокруг этого. А после – бесконечно перемещать карточки, менять местами эпизоды, добавлять голоса новых рассказчиков в текст – до тех пор, пока он не сложился. Если вам интересно, как я пользуюсь этой программой, вы можете найти на моем сайте видео с закулисьем моей работы.

Археологи хорошо знают, что начинать раскапывать город можно с любого места. На что бы вы ни наткнулись сразу: на крепостную стену, амфитеатр, кладбище, храм или общественные бани – вы раскопаете в итоге все и сможете составить его схему. Но первой вашей находкой может оказаться черепок кувшина, древняя булавка фибула или монетка.

Можете ли вы представить себе археолога, который в этот момент отложил бы лопату и щеточку и стал думать о карте города? «Пока не нарисую его схему в голове, не буду копать», – решил бы он. И потерял бы много времени.

Почему тогда мы, вместо того чтобы радоваться найденному перстню и продолжать слой за слоем снимать землю, жалуемся, что пока не видим общей картины? Пишите – и вы увидите свою общую картину. И с каждой книгой будете видеть ее все быстрее.

Психология давно изучает творческое мышление. По одной из классификаций мышление делят на конвергентное и дивергентное. Дивергентное – оно же творческое – генерирует как можно большее количество вариантов. А конвергентное сводит все к одному, единственно верному. Два этих процесса не могут происходить одновременно. В писательском деле мы используем все виды мышления, ведь в какой-то момент мы можем продумывать стратегию, а в другой – отпустить контроль и отдаться творческому потоку.

Конечно, нам куда удобнее сначала увидеть картину целиком, а потом рассматривать детали. Но в жизни нам зачастую приходится идти вслепую, наугад, пробовать, не зная, к чему это все приведет. И только оглядываясь назад, мы выстраиваем события в понятную, логичную цепочку. Когда пишешь книгу, тоже приходится действовать наугад: ведь ты создаешь то, чего раньше не существовало. Поэтому, мне кажется, важно давать волю этим всплескам креативности – не все из них войдут в книгу, но, может, потом лягут в основу следующих.

Спонтанность умирает, когда вы пытаетесь продумать действие на много шагов вперед. А ослабление контроля способствует всплескам креативности. Если композиция пока дается вам сложно, не заставляйте себя ее продумать всю сразу. Делайте по шагу за раз. Иначе ваш творческий поток иссякнет – и вы забросите рукопись.

«Писатель – это человек, которому писать сложнее, чем остальным», – сказал Томас Манн. Но ведь, когда мы не пишем, нам еще сложнее. Ощущение нереализованности тяготит нас и заставляет смотреть сериалы, есть печенье или спать по десять часов кряду. Но что, если приглядеться к этому?

Мы не решаемся писать не потому, что это трудно. Куда труднее не писать и страдать по этому поводу. Все наоборот: нам трудно, потому что мы не решаемся писать.

Мой писательский GPS подбадривал бы авторов словами Эдгара Лоуренса Доктороу:

«Писательство – как езда с одной фарой по туману. Видно только на 50 метров вперед, но так можно доехать до цели».