Текст книги "Легенда о хозяйке ночи"

Легенда о хозяйке ночи

Красив суровый, снежный край

При свете дня в сиянье солнца,

Когда снежинок мириады стай

Играют в чехарду, сияя своим донцем,

Вокруг которого расходятся лучи,

Узор ажурный заплетая меж собою,

То пламенеющий мерцанием свечи,

То затухающий лазурью голубою.

Но только ночью можно увидать

Волшебный мир, полный чудес и света.

И тот, кто вдруг отважится не спать,

Сможет увидеть, как прекрасно это

Сияние чистое подлунной красоты,

Что в свете дня от глаз людских сокрыта.

Ночь – не всегда лишь время густой тьмы,

Но ей и света чаша до краёв испита!

Лишь только стоит звёздам замерцать,

И луны лик над горизонтом улыбнётся,

Такая льётся с неба благодать,

Что потайных глубин души она коснётся!

Искрится и блестит при лунном свете снег,

Словно небесной звёздной карты отраженье,

Укутанные в мягкий, тёплый, снежный мех,

Как сказочные тролли, высятся деревья,

И слышится их лёгкий смех в ночи,

Когда они перекликаются затейно,

Колышется он пламенем свечи,

Когда играют меж собой они шутейно.

Лишь только в горизонт опустится луна –

Они, как дети, скромно затихают.

И погружаются, смеясь, в объятья сна.

И до утра в лесу все звуки замолкают.

Но есть и та, что по ночам не спит,

И меж деревьев бродит до рассвета.

Она за звёздами и за луной следит,

И не приемлет совершенно солнца света.

С закатом входит в спящий мир она –

Хозяйка ночи, тёмной и волшебной,

Из глубины своей пещеры, что в горах

Сокрыта в мрачной пелене из тьмы безмерной.

Она была бледна и хороша лицом,

Как звёзды, бездна чёрных глаз искрилась,

И смоль тёмных волос, плетёная венцом,

Вокруг главы замысловато кверху вилась,

А тонкий, хрупкий, невесомый её стан,

Окутывало платье, соткано из неба:

На чёрном полотне мерцали дивно там,

Рассыпанные, будто крошки хлеба,

Осколки звёзд и самоцветов лунных,

Сияющих во тьме и блеском озарявших

Бледность лица и чёрных прядей струны,

И, отражаясь в бездне глаз, ночь освещавших.

И, обойдя неспешно белый свет,

Она в свою пещеру возвращалась,

Где тьма скрывала её тонкий силуэт,

И день-деньской от ночных бдений отсыпалась.

Её пещера очень мрачною была,

В ней в каждом закоулке тьма царила,

И сплошь гранитом была устлана она:

Полы и своды высоты неизмеримой,

И ложе из гранита, а на нём

Звёздною пылью все наполнены подушки,

И, устилающая это ложе всё,

Перина им просилася в подружки.

Стол, стулья, шкаф и величавый трон –

Всё это составлял гранит холодный.

И голоса хозяйки чудный звон

Немного оживлял сей интерьер добротный.

Голос её был тих, но с тем глубок,

Струился, словно ручеёк по перекатам,

Он из груди, как будто лава, тёк,

И слышался в пещере пред закатом.

Чудная песня усыпляла этот мир,

На небе звёзды потихоньку зажигая,

И ночь текла неспешно, как эфир,

Просторы все земные заполняя.

И шла хозяйка ночи по земле

И колыбельную для мира напевала.

Так проходила её жизнь, служенье тьме –

Иного никогда она не знала.

Но появились люди на земле

И стали биться за её просторы.

Им не хватало дня, и в ночной тьме

Они на поле брани продолжали споры,

Словно не слыша, как в тиши ночи

Хозяйки льётся голос томный, чудный.

Им было слышно, как звенят мечи,

Как храпят кони, в пылу битвы трудной.

И поначалу для хозяйки было не понять,

Что за порыв людьми так движет страстно?

Она никак всё не могла к уму принять,

Как можно так всю ночь шуметь ужасно?

Как ни пыталась повлиять на них она,

Но её чары были тут бессильны!

Она хозяйка неба полотна,

И то лишь в темноте, а вовсе не всесильна,

Чтобы заставить этих чудаков

Не заниматься ерундой, а спать ночами!

И время проводить под сенью снов,

А не греметь щитами и мечами!

И потихоньку она стала замечать,

Что петь ей хочется всё реже и всё меньше,

И злоба тихая в ней стала нарастать.

И голос её стал намного глуше, а не звеньше,

И к людям ненависть в ней стала проявляться,

И раздражение к их бесконечной суете.

Хозяйка ночи стала меньше улыбаться.

Всё чаще ночь топила в темноте:

Не каждый вечер яркий звёздный блеск

Стал появляться на небесном своде;

Да и лучей луны неровный всплеск

Не всякий раз резвился на свободе;

Вмиг напускала тьму, чтоб по ночам

Ни зги не видно всем живущим было;

Чтобы, свет солнца видящим, очам

Не броситься на блеск меча во мраке стылом.

И хоть людей и останавливала тьма,

Но всё ж случались битвы под луною.

В одну из них и заприметила она

Богатыря, что был хорош собою!

Хозяйка ночи, мимо битвы проходя,

Совсем нечаянно мужчину увидала.

Ведь за людьми особо не следя,

Она ни женщин, ни мужчин средь них не знала.

А тут вдруг взгляд наткнулся на него…

Он был высок, широк в плечах и очень строен,

Глаза неистовством горели у него –

Он был из рати самый лучший воин!

И имя его Ингварр за себя

О нём само, без объяснений, говорило,

Что его жизни главная стезя –

Вести войну, сражаться, что есть силы!

Врагов разил без сожаленья, наповал,

Махал мечом направо и налево.

В груди хозяйки вдруг поднялся шквал!

Она не знала, что ей дальше делать.

Из ночи в ночь, мимо заставы проходя,

Она за воином украдкой наблюдала.

Себе покоя больше не найдя,

Однажды перед ним она предстала.

Зашла неслышно в небольшой шатёр,

Где он опочивал, на жёстком ложе.

Ингварр на ухо очень был востёр:

Ведь даже зверь свой вздох сдержать не может!

А уж тем более, вздох страсти и любви,

Что вырвался из глубины души хозяйки.

И оказалися лицом к лицу они…

И тут слова слетели с губ, как птичья стайка,

Которую вспугнул неосторожный жест,

И понеслись вперёд, без остановки.

К нему на ложе ей пришлось присесть,

Настолько было непривычно и неловко:

« Я наблюдала за тобой уже давно.

Ты покорил меня своей отвагой.

Теперь хочу я от тебя лишь одного…»

Она запнулась… Бездну глаз застило влагой.

Он, было не схватил привычно меч,

Но, женщину увидев, удивился.

И, слыша её сбивчивую речь,

Гнев у него недоумением сменился.

« Ты кто такая?» – он её спросил.

«Откуда здесь взялась по мои очи?»

Она, набравшись смелости и сил,

Сказала тихо: « Я – хозяйка ночи!

Каждую ночь я мимо прохожу,

Зовя луну и зажигая в небе звёзды.

И вот тебя я среди люда нахожу,

Ты необычен! Очень нравишься мне просто»

Она его вдруг страстно обняла,

И нежно губ коснулася губами.

Решительно он отстранил её тогда

И обратился к ней он со словами:

«Польщён, я тем, что выбрала меня,

И собралась бездумно мне отдаться,

Но огорчить придётся мне тебя:

Только с женой привык я целоваться!

Только жены моей прекрасный лик

Я вижу в снах, от битвы отдыхая,

Только её, как женщину, постиг,

А остальных душа не принимает!

А телом управляет, знаешь, дух,

Поэтому и телом я ей верен!

Хоть шёпотом скажу, да хоть и вслух –

Я изменять любимой не намерен!

И я тебя тот час же попрошу:

Покинь шатёр и больше не являйся!»

«Но я же ведь немногого прошу…»

«Я всё сказал. Теперь не унижайся!» –

Вскочил с постели он, к хозяйке подошёл,

Схватил её за плечи очень грубо

И, полог приподнявши, за шатёр

Он вытолкнул её. Сигнал тревоги трубы

В тиши ночной по войску разнесли,

И мимо растерявшейся хозяйки

На битву воинов кони понесли.

Одна она осталась на лужайке.

И слёзы горя хлынули из глаз,

От боли сильно сердце у ней сжалось,

Но тут же ненавистью боль сменилась враз,

И кроме мести мыслей не осталось!

Она вернулась в свой гранитный дом

И провела весь день она в раздумьях.

А думала без устали о том,

Что месть свою осуществить не трудно!

Пока сражается муж на полях войны,

Его жена дома одна и беззащитна,

Пока она так сладко спит и видит сны,

Во тьме к ней можно появиться скрытно!

И рассмеялася хозяйка от души:

За свой позор она сполна воздаст мужчине!

Кто он такой, что за неё решил,

Что ей любить нельзя? Ну, так отныне

Она подаст ему незабываемый урок

И он к ней явится ещё с мольбою!

Тогда не будет он настолько с ней жесток!

Она его заставит бегать за собою!

И вот, собравшись укрыть тьмою белый свет,

Хозяйка ночи в дом воителя явилась.

Увидев деву, ликом краше, чем рассвет

Мстительница тут же ещё больше разозлилась.

Не зря воитель так любил жену:

Глаза – небесный свод, цветы в росе – ланиты!

Краса её подобна волшебству,

В восходе солнца над землёю что сокрыто!

Фигура – стройная берёзка у крыльца,

А волосы – что струи водопада,

Улыбка и свет чистого лица –

И больше мужу ничего вовек не надо!

А имя её было Ингебьёрг,

Что означало мужнина защита.

Хоть муж её от бед всегда берёг,

Но сила мудрости вся в ней была сокрыта.

Она спала на ложе волчьих шкур,

Раскинув руки, и во сне спокойна.

Хозяйка ночи затевала первый тур

Своей игры, неизмеримо злобной:

Над спящей руки распростёрла – тут же враз

Тень чёрная всю женщину сокрыла.

И следом выкрикнула страшный свой приказ

И, словно изваяние, застыла.

Вдруг тьму пронзил слепящий, яркий свет –

И из постели ввысь порхнула птица.

Белой, как снег, и небольшой сове

Теперь уже любимый не приснится!

Хозяйка громко рассмеялася тогда –

Ведь план её поистине удался!

И будет Ингварр с нею навсегда!

Вот только бы до дома он добрался.

Покинув дом воителя, она

Отправилася в путь по своим нуждам.

Пускай же дома ждёт его сова!

Не больно он этой пернатой нужен!

Но силу чар своих не рассчитав,

Хозяйка ночи малость ошибалась:

Душою-то своей полярная сова

Любящей женщиной, как есть, так и осталась.

И речь-то не исчезла вовсе у неё.

Как человек, она могла судить и размышлять.

И положенье это новое своё

Пыталась как-то постараться осознать.

Хотя теперь вела свой образ жизни, как сова,

От дома далеко не улетала.

Хоть с крючковатым клювом голова,

Но она мужа верно поджидала!

И через месяц, завершив войну,

Он в милый дом с победою явился

И думал там застать жену, совсем одну,

Но, на порог ступив, он несказанно удивился:

Там не топился много дней уже очаг,

И по углам висела паутина –

По дому будто бы пронёсся враг,

Такая неприглядная была картина.

На ложе, где с женой он почивал,

Гора кривых ветвей переплетённых.

А где краса-жена? Он недоумевал…

Во всех углах усадьбы затаённых

Искал жену наш воин целый день

И, наконец, отчаявшись, заплакал…

Тут на закате промелькнула чья-то тень.

Сова! Она присела у забора на кол.

Он, было замахнулся на неё,

Чтобы прогнать, но, изумлённый, замер.

Узнал в ней воин счастие своё

За голубыми с поволокою глазами!

«Родная, что с тобой произошло?» –

Едва сумел он прошептать охрипло.

«За что такое нам, любимая, за что?» –

Он выдохнул в отчаяньи, осипло.

И тут сова заговорила тихо с ним:

«Мой милый, я сама не понимаю!

Богов я не гневлю, живу тобой одним

И от тебя лишь я ребёнка ожидаю!

А тут в одну из роковых ночей

Меня разбудил крик и свет ярчайший.

У ложа женщина была, и блеск очей,

Был очень злобен, словно волк дичайший!

Она так громко рассмеялась и ушла,

А я хотела было кинуться за нею,

Но обнаружила, что я теперь сова!

И толком крыльями махать я не умею!»

А Ингварр, слушая жены рассказ,

По его ходу начал понимать,

Это хозяйка ночи отомстила за тот раз,

Когда её он отказался целовать

И выгнал из шатра её взашей –

Так Ингебьёрг о том поведал он!

От гнева и стыда он вспыхнул до ушей.

И вырвался из глубины груди тяжёлый стон!

Старался верным быть, но не сберёг

Любимую свою от злобных чар!

Пришла беда и на его родной порог.

Горел в душе неведомый пожар.

И тут он понял, что хозяйка тёмной ночи

Затеяла чёрное дело для того,

Чтоб он явился к ней… Вот чего хочет!

Вот чары колдовские для чего!

Гнев закипел в его душе ретивой.

Поднялся Ингварр в рост и закричал:

«Не станешь ты насильно сердцу милой!

Не будет этого, твоим я чтобы стал!

Пускай жена моя останется совою,

Любить её я буду и такой!

Но ты теперь уж не найдешь себе покоя,

Укрывшись днём в пещере под горой!

Не спать, не есть ты, гадина, не сможешь!

Исчахнешь и иссохнешь от тоски!

Ну, а меня не смей больше тревожить –

Не протяну своей тебе руки!

Пусть буду я жизнь коротать свою с совою,

Но я перед тобой не поклонюсь!

Не встану на колени пред тобою!

И слову своему не изменю!»

Хозяйка ночи слышала проклятье,

И боль страданья сжала сердце ей.

Слёзы горя хлынули на платье,

Знала она, что Ингварру больней.

И побрела она по миру дальше,

А он собрался клетку мастерить.

В словах его ни грамма было фальши,

Он был готов чашу страдания испить!

Забрал свою сову Ингварр с собою,

И в битвах она с ним плечом к крылу

Себя отлично показала, чего стоит,

Не раз спасав любимого в бою!

Неистово она врагов клевала,

Рвала когтями лица в клочья им,

И рьяно мужа от беды оберегала,

И знал он, что стоит он не один!

Ну, а хозяйка тёмной, звёздной ночи

Совсем забыла про покой с тех пор и сон.

И жгучая тоска заела её очень,

Душа будто в огне… И тяжкий стон

Слетает с губ всегда, когда проходит

Она мимо заставы иногда.

От боли сердце нестерпимо сводит,

Но она знает – это навсегда!

Ей наказанье за её спесивость,

Гордыню и надменность, и за месть,

Но всё ж она в отчаяньи решилась,

Чтобы покой потерянный душе обресть,

К воителю с мольбою обратиться.

И вновь вошла она в его шатёр.

Не, соизволив к ней поворотиться,

Он молча клал дрова рукой в костёр.

Она упала с криком на колени

И умоляла слёзно, обещая всё вернуть.

Но по шатру лишь танцевали тени…

И поняла она теперь весь ужас и всю суть!

Был Ингварр, как и прежде, непреклонен,

И ей пришлось уйти совсем ни с чем.

Пусть он страдать теперь всю жизнь, до гроба, склонен,

Но ей стократ воздаст урок он тем!

Но Ингебьёрг хозяйку пожалела

И вслед за нею полетела в ночь.

И на плечо ей очень тихо села.

Хозяйка ночи не прогонит прочь.

«Я не виню тебя ни в чём, – сова сказала, –

Мой муж упрям, не переубедить.

И хоть уж времени прошло немало,

Он будет так же дальше поступать и жить.

И я подвластна только его воле,

Хоть и хочу обратно человеком стать.

Но, видимо, такая теперь доля:

Мне только бы родить и сына воспитать.

Ну, а тебе чтобы обресть покой душевный

Нужно кого-нибудь всем сердцем полюбить.

Да, так что без сомнения, наверно,

За это жизнь свою могла бы положить!

Тогда душа твоя спокойна станет,

Хоть чувство это свойственно не всем.

Но, полюбив, душа твоя воспрянет,

И станет тебе легче вместе с тем!»

Хозяйка ночи только отмахнулась:

«Ты что же думаешь, я не могу любить?»

И от совы надменно отвернулась. –

«Нахалка, смеешь ты меня учить!

Прочь улетай к возлюбленному мужу!

Сама я разберусь в судьбе своей!

А то, я чувствую, сейчас ты мне удружишь!

Того гляди, лишусь и жизни всей!»

Она руками сильно замахала

И Ингебьёрг, как муху, прогнала.

Смотрела молча, как та улетала,

И восвояси тихо прочь она пошла.

Рассвет уж близился, когда хозяйка ночи

Услышала скулящий, тихий плач.

И её сердцу стало больно очень,

Она пошла на звук… Где рос большой кедрач

Хозяйка ночи медвежонка увидала,

К стволу он прижимался и рыдал,

Охотники убили его маму,

А он был ещё очень слаб и мал,

Чтобы за жизнь свою, как следует, бороться

И миру вызов кинуть, не боясь,

И защитить своё место под солнцем,

С судьбой жестокой ни на йоту не мирясь.

Хозяйка ночи к медвежонку наклонилась:

Он белый был, как первый чистый снег.

И чувству своему она дивилась –

Хотелось ей сберечь его от бед!

Мишку она взяла к себе в пещеру.

Он стал ей утешением в печали.

Её привязанность к нему не знала меру,

И вместе ночь они охранять стали.

Пока был мал, она его кормила,

Играла с ним и обнимала нежно,

А, как подрос, охотиться учила,

Совсем забыв о том, что было прежде!

И вырос медвежонок сильным зверем:

Высокий в холке и широк плечами,

Он видел хорошо в ночную темень,

Отлично слышал круглыми ушами,

А кровь кипучую он чуял так далёко,

Что удивлялся ему хозяйка ночи,

Добычу рвал он быстро и жестоко:

Спасенья от его когтей никто не прочил.

Переливаясь серебристо, под луною

Мелкими звёздочками белый мех искрился.

Хорош был очень тот медведь собою,

Но посмотреть на его стать решился

Только один охотник, что наслышан

О силе зверя и его коварстве,

О том, что нет его походки тише,

Во всём ночном подлунном мрачном царстве.

А был этот охотник – Ингварр-воин.

Ведь войны меж людьми давно уж прекратились.

По силе он медведя был достоин,

Ну, а семью кормить охотой приходилось:

Жена-сова ему родила сына,

Глазастого и желтоклювого совёнка.

Теперь ему всю жизнь ухаживать за ними,

Он рад хоть чем-то услужить жене с ребёнком!

Винил он до сих пор себя, за этот случай,

Хозяйку ночи за коварство проклиная.

Чтоб у жены и сына было всё благополучно,

Охотился он, устали не зная!

И вот судьба свела его с медведем:

Они вдвоём охотились на лося,

Следя за ним, не зная о соседе,

Каждый из своего укрытия средь сосен.

И ринулись они одновременно оба,

Когда лось подошёл уж очень близко,

Его свалить своей атакой чтобы,

Ведь лось зверь мощный, ростом исполинский.

Спугнуть его смогли они лишь только,

Своею одновременной нападкой.

Вот зря сидеть в засаде надо столько!

И тут медведь, с своею злой повадкой,

Бросился вмиг тогда на человека,

И разорвать его в пылу хотел он,

И разлетелись из-под лап султаны снега…

Но Ингварр был охотник очень смелый.

Он закалённый и проверенный боями,

И никогда ни на мгновенье не терялся,

Своё копьё покрепче сжав перстами,

Он бой принять ничуть не отказался!

И бросился медведю он навстречу,

Тот пасть оскалил с жёлтыми клыками.

И с криком слился рык нечеловечий.

Лапищи крепкие с огромными когтями

Над головою Ингварра возделись,

Тот увернулся, но с плеча кровь на рубаху

Хлынула быстро – когти чуть задели

Кожу и плоть… Тут со всего маху

Медведь ударил своей лапой снова,

И когти острые, груди большой коснувшись,

Уж не оставили охотнику иного:

Ингварр копьём, молниеносно развернувшись,

Спину проткнул, загнавши под лопатку

Древко глубоко, вплоть до самой середины.

Не помогла медведю его хватка –

Предсмертный рык потряс замшелые седины

У векового бора, потихоньку растворяясь

Между стволов вдали у гор заледенелых,

Эхом от скал могучих отражаясь,

И затухая в воздухе несмело.

И этот рык хозяйка услыхала.

На место схватки, вся в волнении, примчалась.

И труп медведя сразу увидала!

Тогда с ней бедной тут такое сталось!

Сердце её такая боль пронзила,

Что рухнула она к нему, обняв руками.

Лицо же некрасиво исказилось

И окропилося отчаянья слезами.

Она рыдала, воскресить его не в силах,

И руки судорожно сжали его шкуру.

Он был её сердечку очень милый,

И, несмотря на свою мрачную натуру,

Она его по-настоящему любила,

И боль потери для неё невыносима.

А Ингварр молча наблюдал, сжимая с силой

Копьё в руке, но всё ж неумолима

Была его душа к её слезам горячим,

Хотя была это нелепая случайность,

И взгляд его был очень-очень мрачен:

Убить медведя – это была крайность,

Необходимость просто защититься,

А мстить он вовсе и не собирался,

Но, видно, суждено его проклятью сбыться –

И он уйти оттуда быстро постарался.

Домой вернувшись, был неразговорчив,

И молча лёг, закрыв глаза, на своё ложе.

А Ингебьёрг, взмахнув крылами, также молча

В ночь полетела, всей душой надеясь всё же,

Что там, в лесу беда свои объятья

Не распахнула никому навстречу,

Но, увидав хозяйки ночи платье

На белой шкуре мёртвого медведя,

Вдруг поняла – несчастие случилось!

Она присела, обняла её крылами,

А сердце той так сильно в груди билось,

И слёзы по щекам катились сами.

«Прости меня, я очень виновата,

И вот теперь сполна за это заплатила,

За то, что отняла тебя когда-то

И забрала твой облик, сердцу милый,

У твоего любимого мужчины

Только за то, что мести возжелала.

И вот теперь вонзил он нож мне в спину –

Силу любви и я сполна познала!

Этот медведь стал мне поистине так дорог,

Как ни один из тех, кто есть на белом свете!

Любовь к нему смягчила буйный норов

Тёмной души, той, что за ночь в ответе.

Теперь не будет больше мне покоя!

Я без него умру от этой раны!» –

Пред хладным трупом на коленях стоя, –

А дело близилося к полночи уж самой, –

Хозяйка своё горе изливала

Белой сове, что сострадала сердцем

И так её потерю понимала,

Что помогла её душе чуть-чуть согреться.

И, гладя смоль волос тихонечко крылами,

Так Ингебьёрг хозяйке говорила:

«Забудь всё то, что было между нами!

Поверь, ты воскресишь его! Ты в силах

Достать далёкую звезду, что красным светом

Над головой твоей сейчас в ночи мерцает.

И в грудь ему вложи перед рассветом,

Когда ночь на исходе умирает.

Звезда зажжёт огонь, и в его жилах

Кровь потечёт, согревши плоть, и будет

Он жить, как прежде, снова будет в силах,

Тогда и ты свои печали позабудешь!»

Хозяйка ночи в небо поглядела –

Над головой в серебряном тумане

Звезда мерцала и, как пламя, рдела.

Да, доле ждать она уже не станет! –

Хозяйка поднялась скорей на ноги,

За нею следом и сова в небо взлетела,

Чтоб оказаться на своём родном пороге,

Не дожидаясь, как решится дело.

А началось такое представленье:

Вокруг хозяйки тьма и мрак сгустились

И по её волшебному веленью

В огромную лапищу превратились,

Которая вверх к небу протянулась

Чрез облака и ветровые завихренья,

К макушкам гор высоких прикоснулась,

Где лишь одни снега и не растут деревья.

И, ухватив звезду, в ладони чёрной

Доставила её на твердь земную.

Своей хозяйке прямо в руки гордо

Звезду вложила красно-золотую!

И та её к груди рукой прижала,

Чтобы открыть звезде своё желанье.

Другой рукой она кинжал достала,

Его вонзила с силой и стенаньем

В белую грудь медведя, для того лишь,

Чтобы туда вложить звезду и видеть,

Как оживет её родной медведь, её малыш,

Которого всяк норовит скорей обидеть.

Ведь был он ей так дорог, как дитя,

И хоть его в утробе не носила,

Но принимала к сердцу, не шутя,

Любой пустяк ему в убыток наносимый!

Даже когда он вырос, возмужал,

Остался он в её сознании ребёнком,

Хоть его пасти и смертелен был оскал,

Видя его, она могла смеяться звонко:

Столько ей радости и нежности дарил

Белый медведь – кровинушка родная.

И тот кинжал в груди, что было сил,

Она рванула вверх… Плоть неживая

Податливо раскрылась, сердце обнажив.

Хозяйка тут разжала свою руку,

Но ветра северного яростный порыв

Задул звёзды огонь… Такую муку

Хозяйке ночи испытать не довелось!

В отчаяньи она так сильно закричала,

Вложив в свой крик и боль свою, и злость!

Но этого для облегченья было мало!

Тогда, собрав остатки своих сил,

Она зажечь решила звёздный пламень,

Чтоб он её медведя воскресил,

Ну, а её саму оборотил бы в камень:

Знала она одно такое заклинанье,

В одной из книг, давно, оно нашлось.

Теперь сгодится древней книги знанье,

В недобрый час ей применить его пришлось.

Два раза повторив, хозяйка удивилась:

Не получалось толку у неё!

Заплакала она и очень разозлилась,

Но, не признав бессилие своё,

И в третий раз выкрикивала фразы…

На горизонте рделся уж рассвет…

В отчаяньи, кинжал схвативши, разом

Его себе вонзила в грудь, и алый цвет

Хлынувшей крови ей окрасил платье.

Она упала прямо раною своей

В медвежьи распростёртые объятья,

Зажав погасшую звезду ладонью всей.

Раз не смогла она вернуть его из мертвых,

То ей нет смысла жить совсем одной!

И под покровом ночи сине-чёрной

О нём грустить и о любви его земной!

Но вот оно и проявилось чудо,

Которого желала всей душой

Хозяйка ночи: словно ниоткуда

В её руке зажёгся пламень небольшой!

С каждой минутой ярче разгораясь,

Он в её тело бездыханное вливался

И, растворяя плоть, искрясь, переливаясь,

В медвежьем сердце потихоньку накоплялся,

Затем одной слепящей очи вспышкой,

Прошёл сквозь его грудь и вырвался наружу…

И, словно после сонной передышки,

Медведь волшебным светом был разбужен!

Хозяйка ночи не жалела своей жизни,

Чтоб оживить того, кого любила.

И даже небо ей пропело тризну,

Чтобы о ней природа не забыла:

Её душа сияньем заискрилась,

Таким прекрасным цвета переливом,

Что люди по ночам ему дивились,

Настолько оно было прекрасивым!

Чистая кровь, погасший свет зардела,

Он поглотил всю плоть хозяйки ночи

И растворил в себе бренное тело,

Чтоб дать ей то, чего она так хочет:

Сияние её любви спасло медведя!

Он ожил, а она навек пропала.

Только её душа теперь на небе светит

И жить она отнюдь не перестала!

Ну, а в усадьбе воина в то время

Тоже случилось маленькое чудо,

И с Ингебьёрг слетело напрочь бремя,

Хоть и совою ей жилось не худо.

После того, как улетела от хозяйки,

Она сидела на коньке на крыше

И глядя вдаль с волнением, без утайки,

Она видала огненную вспышку,

С криком отчаянья она ввысь полетела,

Но тут же рухнула в снег белый перед домом,

Помочь хозяйке ночи захотела,

Но крылья не послушались. Со стоном

Она барахталась беспомощно в сугробе,

Силясь взлететь в чернеющее небо.

На крик жены выскочил Ингварр-воин, чтобы

Взглянуть, что происходит и что делать.

Он бросился к жене, но поздно слишком –

Её всю скрючило и перья полетели,

Кружась неистово и не давая передышки,

Как крылья снежной, ветреной метели.

В прозрачном танце вьюжных перьев белых

Стал проявляться облик человечий:

Фигура женщины с изгибами, всецело;

Её лицо, и волосы, и плечи,

Спина и ноги, всё как было раньше;

Румянцем щёки пламенно зарделись;

И будто стала она с этим ещё краше,

Краса её вновь возродилась, загорелась!

Ингварр застыл пред ней, как изваянье,

Но, вздох услышав, в один миг очнулся

И бросился к любимой, и стенаньем

Его радостный возглас обернулся.

Он подхватил её на руки очень нежно

И в тёплый дом отнёс жену на ложе,

Чтоб после холода в сугробе снежном

Согреть любимую свою, как только сможет.

А в дом войдя, он просто поразился,

Впервые видя сына пред собою.

Только во сне ему ребёнок снился

С весёлым взглядом и вихрастой головою!

А тут он наяву, живой, красивый,

Сидит на лавке и глазёнками моргает.

И сколь бы не был воин духом очень сильный,

Он чувствовал, как слёзы застилают

Взор его светлый своей мутной пеленою.

Но тут объятия жены вкруг плеч сомкнулись:

«Не плачь, мой милый, рядом мы, с тобою!

И вот теперь совсем к тебе вернулись!

Но всё же нужно нам с тобой сейчас проведать,

Что сталося с хозяйкой чёрной ночи,

Смогла ли оживить она медведя»

А муж спросил её: «Ты точно это хочешь?

После всего, что было в твоей жизни?

Она ведь счастье наше растоптала!»

«Твои слова, как эхо горькой тризны,

Я понимаю, злость тебя не отпускала

Все эти годы, пока я была совою.

Но и она за это заплатила:

Своей израненной, измученной душою,

Что все же для раскаянья открылась,

И для любви в ней распахнулись двери,

И тут душа её преобразилась,

И пусть медведь был только диким зверем,

Его любовь в душе её раскрылась!

Она нашла в себе такие силы,

Чтоб попросить за злость свою прощенья.

И ты, пожалуйста, прости её, любимый!

И прошлое отринь без сожаленья!»

И Ингварр внял мольбе жены премилой

Её одев, с ней он отправился туда,

Где отдала медведю свою силу

Хозяйка ночи, сгинув навсегда.

Солнце взошло уже высоко над землёю,

Сквозь сосны пробивая тёплый луч,

А они шли протоптанной стезёю

Среди стволов, что застилали бор могуч.

И вскоре тут они увидели медведя –

Сидел он, в небо глядя, недвижим.

Ревел совсем тихонько, будто бредил.

Супруги встали молча рядом с ним.

И Ингебьёрг, на него глядя, прошептала:

«Мы знаем, что твоя утрата велика,

Она тебя, как мать родная, понимала

И так была она тебе близка,

Что твоё сердце без неё погибнет,

Но мы хотим помочь тебе, наш друг.

Пойдем к нам в дом! И станет очевидным

Что дружба есть целитель горьких мук.

Конечно, боль твоя с годами не утихнет,

Напротив, она будет лишь сильней!

Но новым смыслом жизнь пустая вспыхнет,

Когда ты сможешь полюбить своих друзей!» –

Медведь внимал речам неторопливым,

И голос ласковый его всё же убедил.

И он на плечико подруги новой, милой,

Башку огромную тихонько положил,

Она же обняла его руками

И гладила густой белёсый мех.

А Ингварр-воин пожимал плечами –

Жена его мудрей провидцев всех!

Он тоже подошёл к медведю близко

И попросил прощенья у него,

И поклонился в пояс, низко-низко,

Сказав, что не желал бы ничего,

Что бы могло их в этот миг рассорить,

И ненавистью отравить разбитые сердца,

Что он бы не хотел с медведем в силе спорить,

А заменить хотел бы он ему отца,

И вместе жить в усадьбе у опушки,

И на охоту вместе, и на смерть,

Всегда друг друга своим сердцем слушать,

Чтоб все преграды им преодолеть!

Медведь кивнул, и они в путь обратный,

Смеясь, отправились, и меж собой играя.

А у ворот усадьбы малец статный

Стоял, родителей с тревогой поджидая.

Огромный зверь между отцом и мамой

Его сначала испугал до полусмерти,

Но вскоре стал он другом лучшим самым

И оставался им всегда, уж вы поверьте!

А зимними, морозными ночами

Всею семьёй хозяйку вспоминали,

Смотря в глубины грустными очами,

Они сияние на небе наблюдали:

Краски живой души хозяйки ночи

Чёрную бездну наполняли жизнью,

Будто слова, сказать, что она хочет,

Отобразив в них свой характер и харизму;

Радугой красок среди тьмы сияя,

Всполохи цвета вверх и вниз летали,

Свой след на чёрном небе оставляя,

И на снегу оттенки рисовали,

В гранях снежинок светом отражаясь –

Такую память о себе оставила хозяйка,

Что люди только молча поражались.

Летает, словно птичья стайка,

Метель над соснами зимой морозной.

В усадьбе воина царит покой.

Под ночным небом тёмно-звёздным

Спит у ворот медведь, нос закрывая свой

Огромной лапой от роящихся снежинок.

А в доме Ингварр с Ингебьёрг, обнявшись, спят,

Лишь иногда вставая посмотреть на сына,

Что в сладком сне и светел был и свят.

Семья их была любящей и крепкой!

И никогда они не расставались,

Держась все вместе, дружной сцепкой,

И меж собою вовсе не ругались.

Они медведя нежно опекали,

А он их защищал от всех напастей.

И были узы эти крепче стали,

Их не разбить уже ветрам ненастий.

Ночь памятную всей семьёю ждали

И на поляне, в память о хозяйке,

Сиянье северное молча наблюдали.

И слёзы не скрывая, без утайки,

С рассветом шли домой, держась за руки,

Благодаря друг друга за поддержку.

И жизнь текла вперёд совсем без скуки

В краю суровом и белёсо-снежном.